Читать книгу Возвращение морского дьявола - Евгений Константинов - Страница 8

Дилан Моралес, успешный предприниматель по скупке и продаже недвижимости в Буэнос-Айресе и его окрестностях, был владельцем двух автомобилей. Презентабельных, с крытым верхом и шикарной внутренней отделкой – для деловых выездов с личным водителем; и не менее дорогого кабриолета, который предназначался для удовольствий, в первую очередь для различных охотничьих сафари, отправляясь на которые дон Моралес хоть и брал с собой водителя в качестве помощника, но изначально за руль садился сам.

Этот кабриолет давно уже не сверкал под солнечными лучами лаком и сталью, не говоря о том, что обладал множеством вмятин и царапин, которые неизменно должны были появляться и появлялись во время путешествий страстного охотника. Но Дилан Моралес умышленно не заботился о внешнем виде этого автомобиля, лишь периодически менял приходившие в негодность детали, ну и, конечно, после каждой поездки водитель тщательно отмывал его от грязи и пыли.

Но при этом дон Моралес придавал значение другому: после удачной охоты, приносившей добычу достойных трофеев, он собственной рукой выводил на бортах автомобиля водостойкой краской их изображения. Со временем борта и капот его кабриолета, которому он дал название «Пампасский кот», стали разноцветными, и по нанесенным на них рисункам любознательные туристы могли изучать представителей фауны Аргентины и соседствующих с ней стран.

На автомобиле красовались изображения баранов и оленей, антилоп и пекарей, ягуаров и пумы… Благодаря облаве Моралес лелеял надежду пополнить видовой состав рисунками невиданных доселе животных. В этот самый кабриолет Дилан Моралес и пригласил в качестве пассажиров пожаловавших еще затемно на его виллу на лошадях гостей – Педро Зуриту и Михаила Левашова.

– Нет-нет-нет! – увидев их, замахал руками дон Моралес. – На своих скакунах вы вернетесь обратно на гасиенду «Мудрая Долорес». На облаву мы все вместе поедем на моем любимом «Пампасском коте».

– Какая же это получится облава? – удивился Михаил. – Кто будет загонять зверей?

– Ха! Загонщиков и без нас предостаточно. Их больше полутора сотен – в основном индейцы. Все они уже заняли свои места и, когда окончательно рассветет, по общему сигналу начнут свое дело.

– Какую территорию окружили загонщики? – поинтересовался Педро Зурита, подкручивая вверх свои усы.

– Сравнительно небольшую. Как выяснилось, чудовища не слишком удалились от виллы на скале, а какие-то бесшерстные собаки даже вернулись обратно. Видимо, слишком привыкли, что там не надо самим заботиться о пропитании. Остальные находятся в чаще, которая, как вы знаете, подковой окружает виллу. Возможно, вчера чудовища испугались выстрелов водителя нашего достопочтенного епископа, вот и притаились в зарослях.

– Зачем же тогда вообще было им убегать?

– Ха-ха. Поинтересуйтесь у них сами, Мишель.

– Чудовищам захотелось свободы, – усмехнулся Педро Зурита, – но для них было бы лучше так и оставаться в клетках. И каков план?

– Я не особо вникал в детали, потому что план разрабатывали одновременно мэр, прокурор, начальник полиции и другие почетные охотники города, да еще и под зорким оком его преосвященства Гарсилассо. А это такой э-э-э… кавардак, ха-ха-ха, что я посчитал нужным не вмешиваться. Но в итоге они договорились до следующего.

С рассветом, то есть уже с минуты на минуту, некоторая часть охотников – из новичков и полицейских – займет места вдоль стен виллы и особенно в районе ворот, куда, по мнению знатоков, должны будут сбегаться напуганные животные. Пугать их будут загонщики, которые должны одновременно и, по возможности, ровной цепью выдвинуться по всему э-э-э… периметру или как правильно сказать? Короче, цепь выдвинется от внешней стороны чащобы в сторону внутренней. Иначе говоря, они станут просто-напросто гнать зверей в сторону виллы, где их встретят канонадой.

Другая часть охотников – опытных и, можно сказать, элитных, в число которых входим и мы с вами, должна распределиться тоже с внешней стороны чащоб, за спинами загонщиков – на случай если сквозь цепь начнут прорываться звери. А это, поверьте мне, обязательно произойдет, причем в прорыв пойдут не беззащитные овечки с коровами, а именно модифицированные хищники, которые, возможно, окажутся очень агрессивными.

Вот тут-то и понадобятся наши верные руки и меткие глаза, а еще – в плане преследования – быстрое передвижение.

– На лошадях? – уточнил Мишель.

– Другие – на лошадях! Мы, – Моралес похлопал ладонью по капоту кабриолета, – вот на этом «Пампасском коте», который в скорости не уступит ни одному скакуну!

– И все-таки я не совсем понимаю, – как и накануне вечером начал хмуриться молодой русский дворянин. – На лошадях – и маневренность лучше, и, если уж на то пошло, это более по-мужски и по-охотничьи…

– Действительно, Дилан, – Педро Зурита якобы решил поддержать сомнения Михаила, – на автомобиле как-то не-е-е…

– Да вы хоть на минуту сами себе представьте, – нетерпеливо перебил его владелец кабриолета. – Вы стараетесь догнать зверей-чудовищ на давно привычной ко всему лошадке, и вдруг этот зверь разворачивается, и лошадь видит, что у него вместо одной головы – две, вместо ушей – рога, вместо копыт какие-нибудь ужасно когтистые лапы!

Людям кое-что известно об опытах доктора, но при этом водитель епископа все равно едва ли не до смерти испугался двуглавой коровы. А несчастная лошадка от такого зрелища может и взбеситься! Ха-ха!

– Ха-ха-ха! – во весь голос рассмеялся Педро Зурита. – Ха-ха, Дилан, а ведь ты абсолютно прав! Конечно же, охотимся на твоем «Пампасском коте», он-то уж никаких чудовищ не испугается и не взбесится.

– Конечно же! Тем более что я выбрал для нашего дислоцирования самую выгодную во всех отношениях точку. Педро, помнишь возвышенность на повороте дороги, огибающей всю это чащобу, в том самом месте, где от нее ответвляется дорога на виллу Сальватора?

– Там еще растут три пальмы, – припоминая, покивал Зурита.

– Совершенно верно! Под этими пальмами мы и устроим пункт наблюдения. Я прихватил три бинокля, в них нам будет прекрасно видно все происходящее. И когда какой-нибудь хищник, прорвавшийся сквозь цепь загонщиков, попытается пересечь открытую местность, мы вмиг догоним его на «Пампасском коте». А там уже, повторюсь, выручат крепость рук и верность глаз. Ха-ха!

– Ха-ха, Дилан, да ты непревзойденный стратег!

– Нет, – резко прервал веселость аргентинцев Михаил. – Лично я охотиться на автомобиле не стану. Это нечестно!

– Что значит – нечестно?! – возмутился Моралес. – Я не позволю…

– Не торопись с выводами, Дилан, – перебил приятеля Педро Зурита. – Если Мишель готов рискнуть – это его право. Графиня Ольга рассказывала о его охотничьей доблести, да и на совместной с ним рыбалке я в этом убедился. Лошадь под его седлом принадлежит мне, и, если она пострадает, у меня не будет претензий к моему молодому другу. Главное, чтобы он сам не пострадал!

– Если пострадаю – такова моя судьба! – сказал Михаил, явно довольный, что Педро Зурита оказался на его стороне.

– Что ж, – развел руками Моралес. – Лично я уважаю любой риск! Пригодится ли вам бинокль, Мишель?

– Буду очень вам благодарен, дон Дилан, – наконец-то улыбнулся Михаил. – У меня же глаз не как у орла…

* * *

С первыми лучами солнца Дилан Моралес остановил «Пампасского кота» на возвышенности под тремя пальмами, после чего уступил свое место водителю-слуге Томасу. Соседнее с водителем сиденье занял Педро Зурита, на шее у которого висел цейсовский бинокль, руки сжимали охотничью двустволку-вертикалку. Владелец кабриолета расположился за его спиной. В отличие от приятеля Дилан Моралес был вооружен бюксфлинтом германской фирмы «Блазер» – двуствольным оружием, в котором гладкий ствол предназначался для дроби либо картечи, а второй ствол – нарезной – для пули.

Михаил, так и не покинувший седло своего скакуна, прискакал на возвышенность чуть позже. Дилан снабдил его ружьем попроще – с двумя горизонтальными стволами и таким же цейсовским, хотя и видавшим виды, изрядно потертым биноклем, как у Педро Зуриты.

Прилегающая открытая местность просматривалась с выбранной Диланом Моралесом возвышенности действительно великолепно. Правда, пальмы, мимозы и кактусы не особенно радовали глаз Михаила Левашова. Он всем сердцем любил природу своей родины и не проходило дня, чтобы о ней не вспоминал. Да и как можно было забыть милые сердцу березы, многовековые дубы и липы, высоченные корабельные сосны, разлапистые елочки, под которыми он еще совсем маленьким так любил собирать грибы!

Весной на земле, черной после стаявшего снега, пока еще не выросла трава, он обожал находить строчки и сморчки, которые за свои вкусовые качества справедливо считались «царскими» грибами; летом, попутно наслаждаясь вкусом малины, черники, брусники и земляники, собирал сыроежки и лисички, свинушки и чернушки, подберезовики и подосиновики, маслята, рыжики и белые; ближе к осени – конечно же, опята, а еще позже, под первые заморозки, Михаил наполнял свою корзинку рядовками. И какие из этих грибочков были вкусней, определиться он не мог: жульен из строчков; жареные сыроежки с моховиками, козлятами, лисичками; соленые опята или чернушки со свинушками; маринованные подосиновики и подберезовики…

А какой суп из свежих белых грибочков варила его бабушка Полина Петровна! Без просьб подлить добавки никогда не обходилось!

Здесь, в Аргентине, он пока лишь слышал краем уха, что кто-то собирает большие корзины маслят, но, обозревая местность, Михаилу как-то не очень хотелось отправиться по грибы.

Но что же с местной охотой? Левашов до сих пор не определился.

Он, конечно же, слукавил, высказывая мнение во вчерашнем разговоре с Педро Зуритой, что не одобряет охоту как таковую. Так же, как и собирание грибов, как и рыбалку, он с детства полюбил и ружейную охоту. Началась эта любовь с первой вечерней апрельской зорьки на вальдшнепиной тяге, на которую взял его с собой дядя Миша. Взял не как зрителя, а доверил десятилетнему парню ружье – одностволку шестнадцатого калибра. Раньше ему доводилось стрелять из этого ружья на стрельбище по мишеням. Здесь же была окруженная ельником лесная полянка, еще не до конца освободившаяся от снега. По рассказам дяди Миши он знал, что вальдшнеп, или по-другому – лесной кулик, облетая такие поляны, издает хоркающие звуки, чтобы привлечь внимание притаившейся на земле самочки. Михаил помнил наставления дяди, что длинноносый куличок может вылететь с любой стороны и оставаться в поле зрения считаные секунды, поэтому стрелять по нему надо навскидку, и в этом состоит мастерство охотника и сама прелесть вальдшнепиной охоты.

В сгущающихся сумерках Михаил стоял на краю поляны на изготовку с одностволкой и вслушивался в постепенно затихающие птичьи трели, и вот в эти звуки вмешалось совершенно иное, похожее на хрюканье, на самом же деле – хорканье вальдшнепа, жаждущего воссоединиться с самочкой в брачных играх. Вылетевший из-за верхушек елочек, он сначала показался Михаилу огромным по сравнению с синицами и дроздами. Вскинувший ружье молодой охотник, прежде чем выстрелить, даже успел различить длиннющий клюв птицы. Прогремел выстрел, и вальдшнеп словно сломался в воздухе, стал падать, но вдруг неровно взмахнул крыльями, юркнул в ельник и был таков.

Михаил растерялся и даже возмутился такому коварству со стороны лесного куличка и тут же услышал новое хорканье и увидел еще одного планирующего вальдшнепа, песню и полет которого прервал дуплет дяди Миши. Дичь, сраженная тяжелой дробью, упала под ноги парня, а в темнеющем небе вновь послышались призывные любовные звуки, и Михаил, вспомнив, что в стволе его ружья всего лишь стреляная гильза, поспешил его перезарядить. Но опоздал, пропустив птицу над своей головой и выстрелив только в угон, когда до мишени стало далековато, на что вальдшнеп вообще никак не отреагировал. И – все, на этом та тяга, та охота была закончена, но как же она запала в душу парня.

Конечно же, со временем Михаил полюбил и охоту на уток – больше не с подсадной уточкой, а ходовую, когда идешь вдоль берега речушки и вспугиваешь селезней, притаившихся под притопленным ивняком. Конечно же, любил, бродя по осеннему леску, свистеть в манок, обманывая и подзывая к себе глупого рябчика. Конечно же, возбуждала охота в подмосковном лесу с лайками на белку, когда приходилось рубить суховатое деревцо и обстукивать им вековую ель, в вершине которой притаился проворный рыжеватый зверек, чтобы тот проявил себя, прыгнул на другое дерево и, скорее всего, нарвался при этом на охотничью дробь…

Не раз Михаил принимал участие в облавных охотах и даже не помнил, сколько на его счету было добытых зайцев и лисиц. Кабанов было всего два, один – тот самый, про которого рассказывала тетя Оля дону Зурите. А вот лосей на его охотничьем счету не было, Михаил и не стремился стать добытчиком этих по-своему красивейших рогатых животных, обладающих такими добрыми глазами. Он не считал себя, да вообще-то и не был очень уж добросердечным. Возможно, поднялась бы рука на рогатого красавца в том случае, если бы потребовалось для пропитания мясо, а убивать лосей ради охотничьего самолюбия – нет!

Теперь же он был на облавной охоте, жертвами которой должны были стать, как говорили все вокруг, настоящие чудовища. И Михаил не знал, как будет действовать в ближайшие минуты, часы…

Всматриваясь в окуляры бинокля, он насчитал семь или восемь всадников – с ружьями на изготовку, занявших позиции преимущественно под одинокими пальмами или у редких кустов мимозы. Но какой-то болван и не подумал маскироваться и даже гарцевал на своем коне, словно явился на парад. Вот тебе и опытные охотники, вот тебе и элита!

Легким взмахом руки Михаил привлек внимание Дилана Моралеса и Педро Зуриты, указал на болвана, и Дилан тут же ответил на непрозвучавший вопрос:

– Этого дылду зовут Густаво Эрнандес. Своей трусостью он пошел в родного отца – многоуважаемого прокурора Эстебана Эрнандеса. Ха-ха-ха! Та еще семейка! Вы бы знали, что собой представляет жена Эрнандеса, мамаша Густава…

– Почему же он… – не желая выслушивать сплетни, перебил его Михаил, – выставляет себя напоказ? При чем здесь трусость?

– Это его поведение как раз не трусость и даже не пижонство, – с ехидной улыбкой ответил Дилан Моралес. – Это хитрый расчет! Какой умный зверь вздумает приблизиться к этакому красавчику? Да никакой! Все будут оббегать его стороной. Ха-ха! А Густаво только этого и добивается, потому что метко стрелять он не умеет и больше всего боится даже не позорного промаха по зверю, а того, что после этого в нашем охотничьем клубе «Меткий стрелок» его изведут насмешками. Однажды такое уже случилось, ха-ха! Опозорился наш Густаво, когда мэром и городским охотничьим клубом была устроена показательная охота на…

Раскат громкого выстрела в рассветной тишине прервал рассказ Дилана Моралеса. Выстрел был сигналом к началу облавы. Она и началась: до охотников, выбравших диспозицию на возвышенности под тремя пальмами, донеслись отдаленные крики и даже выстрелы – то загонщики выдвинулись прочесывать заросли, в которых притаились «чудовища», покинувшие территорию виллы, принадлежавшей доктору Сальватору. Покинувшие и не знавшие, что тем самым обрекли себя на неминуемую гибель.

Михаил вновь прильнул к окулярам бинокля. На открытой местности ничего не изменилось, и прокурорский сынок Густаво по-прежнему гарцевал на своем скакуне. Прошло минуты три или четыре, и тут к отдаленным звукам облавы добавилась настоящая канонада, от которой Михаилу стало не по себе.

«Как на войне, – подумал он, кусая губы, – еще бы пулеметы у ворот виллы установили!»

И вот в поле его зрения попало непонятное существо, выскочившее из зарослей. В бинокль удалось различить, что по размерам оно представляло нечто среднее между лошадью и кабаном, обладающее ощетинившимися клочками шерсти черного, светлого и рыжеватого цветов, а также устрашающими серповидными, загнутыми вверх клыками. На бегу удивительное животное яростно мотало головой, разбрызгивая пенистые слюни. А направлялось это чудище прямиком на пока что ничего не подозревающего сына прокурора. Наконец-то Густаво обернулся и увидел симбиоз кабана и лошади и тут же, не прицеливаясь, выстрелил, скорее, просто нажал на спусковой крючок – для острастки. Но клыкастое чудище, вместо того чтобы испугаться и остановиться или повернуть в сторону, продолжало нестись на выбранную цель.

До Михаила донеслось ржание лошади Густаво, вставшей на дыбы, а в следующее мгновение чудище в прыжке врезалось ей в брюхо и опрокинуло на землю вместе с беспомощным седоком. До какой степени пострадали псевдоохотник и его несчастная лошадка, пока что определить было невозможно. Клыкастое чудище рядом с ними не задержалось и продолжило свой бег, но теперь уже вслед за ним поскакали два охотника, что располагались слева и справа от Густаво. И, судя по всему, как раз они-то хорошо знали охотничью премудрость.

Послышались выстрелы. Чудище на всем ходу споткнулось и закувыркалось. Еще выстрелы, и вот оно уже никуда больше не стремится, а два приблизившихся к нему всадника вновь вскидывают ружья и стреляют – наверное, для пущей верности или же для того, чтобы впоследствии предъявлять доказательства, чья именно пуля оказалась смертельной…

Следующий выстрел и за ним сразу же второй громыхнули совсем рядом с Михаилом. Доны Зурита и Моралес прижимали к плечам приклады и, куда-то целясь, туда-сюда водили стволами, затем одновременно выстрелили и, чертыхаясь, поспешно принялись перезаряжать ружья.

Как оказалось, причиной паники двух «элитных» охотников стала стая других не виданных доселе Михаилом животных. Он насчитал семь особей, больше всего похожих на обезьян. Судя по всему, вожаком стаи был самец, густо обросший седой шерстью, который передвигался невероятно длинными прыжками, но не по прямой, а хаотично, из стороны в сторону. За ним так же хаотично, но в то же время клином прыгали шесть обезьян, абсолютно лишенных шерсти, зато обладающих длиннющими хвостами-бубликами и выдающимися по своей длине зубами, которых совершенно отчетливо разглядел в цейсовские окуляры Михаил.

Впрочем, необходимость в бинокле уже пропала – стая обезьян стремительно приближалась к охотникам, занявшим место под тремя пальмами. В других обстоятельствах русский дворянин Михаил Левашов посчитал бы это за аттракцион, но не далее минуты тому назад ему пришлось наблюдать катастрофу псевдоохотника Густаво, поэтому он вскинул на изготовку охотничью двустволку, заряженную крупной картечью. Шутки шутками, но все-таки человеческая жизнь – это вам не аттракцион.

Доны Зурита и Моралес вроде бы тоже справились с паникой, и, когда стая модифицированных обезьян оказалась совсем близко, вновь загремели выстрелы, к которым присоединился и Михаил.

Непонятно, его ли дуплет картечью поразил волосатого вожака стаи или это были пули вертикали Зуриты и бюксфлинта Моралеса, или же все в совокупности, но лишь только это чудище приняло на себя всем телом смертоносные свинец и сталь. Остальные голые обезьяны сначала прыснули в стороны, но затем, словно по команде, ринулись на автомобиль.

Никто из охотников не успел перезарядить ружья.

Голые, зубастые, озверелые обезьяны набросились на «Пампасского кота» и его пассажиров и принялись царапать-кусать-рвать все, что попадалось под их когти, зубы и клыки. Заголосил дон Зурита, которому зверюшка расцарапала лицо. Он умудрился вставить в пасть невиданному чудищу двустволку, наверное, хотел выстрелить, но патроны в стволах были только что израсходованы, поэтому Педро Зурита со всей мочи двинул оружием вперед, тем самым заставив обезьяну вывалиться за борт автомобиля.

Завизжал дон Моралес, ему другая озверевшая обезьяна откусила мочку уха. Зарычал водитель-слуга Томас. Но он-то оказался единственным, кто не растерялся и принялся палить из револьвера по хвостато-зубастым. Две обезьяны были сражены его пулями еще в прыжках. Третья, некоторое время никак не отцеплявшаяся от Дилана Моралеса, отвалилась навзничь под ноги владельца автомобиля, скаля успевшую окраситься кровью пасть.

На дона Зуриту напрыгнула еще одна обезьяна. Он, уронив ружье, схватил ее двумя руками за горло, но обезьяна так извивалась всем телом и сучила лапами, что человеку приходилось нелегко.

Михаил, вставивший в свою горизонталку новые патроны с картечью, готов был выстрелить в любую секунду, но медлил, резонно опасаясь ранить людей, копошившихся в автомобиле. Кавардак прекратили последующие выстрелы Томаса и, возможно, еще резкое гудение клаксона автомобиля. Две оставшихся в живых обезьяны покинули «Пампасского кота», но вместо того, чтобы куда-то бежать, прыгнули на пальмы и забрались на их верхушки. Что стало для них роковой ошибкой.

В револьвере водителя Томаса патроны кончились, но у Педро Зуриты был полный патронташ. Он схватил оброненное ружье, чертыхаясь, переломил его, выбросил пустые гильзы и вставил в стволы патроны. Два выстрела, и две прятавшиеся в кронах пальм бесшерстные обезьяны беззвучно свалились вниз.

На этом охота для пассажиров «Пампасского кота» закончилась.

– Ухо! Мое ухо! – причитал Дилан Моралес, в то время как Томас заводил автомобиль. – В больницу, срочно в больницу!

Со стороны эта ситуация могла бы показаться комичной, и Михаил не сдержал усмешки, которую заметил Педро Зурита. Аргентинец, прикладывавший платок к окровавленной щеке, открыл было рот, но что тут скажешь! Автомобиль завелся и рванул с места по направлению к городу. Тут и там продолжали грохотать выстрелы, но Михаилу все это стало не столько неинтересно, сколько противно, слишком уж противно…