Читать книгу Стрела Парменида - Евгений Костин - Страница 4

Из ниоткуда в никуда

Физики утверждают, что в определенный момент так называемой сингулярности, до «Большого взрыва», ни времени, ни пространства не было. Не было, собственно, и тех форм материи, какие впоследствии развились в связи с разлетом «кварков» и началом действия закона тяготения.

Строго говоря, время – это полет кварков (или того, что кроется под этим словом – элементарных сгустков материи и энергии), изначальных частиц, и дальнейшее развитие всех форм неживой и, в нашем земном случае, живой материи. И это почти очевидно с точки зрения теоретической физики. Но данное понимание ничуть не приближает нас к осознанию природы времени как такового. Время насыщает собою любой материальный объект, любое проявление бытия. Оно выступает в качестве той субстанции, без которой наступает окончательная точка замерзания бытия, и ничто начинает торжествовать над всей Вселенной. Фактически, в момент исчезновения времени прекращает существовать и космос. То есть время всегда есть, оно движется от момента сингулярности до момента окончательного сжатия всей материи в некую черную дыру, из которой не просачиваются ни свет, ни само время. И этот факт позволяет нам утверждать, что время имеет свой физический эквивалент, заключенный во все объекты и явления Вселенной. Но огромность этого эквивалента позволяет нам всего лишь вообразить всемогущество времени, без которого и разбег материи во Вселенной был бы невозможен.

Сознание, правда, отказывается представить себе пребывание абсолютной точки-времени в состоянии некой неподвижности, но, вероятно, так оно и есть. Только со «взрывом», разбегом кварков и других элементарных частиц начинается жизнь времени. Здесь же возникает вопрос о возвратности времени. Ведь предполагаемое движение материи после максимального «разбега» к точке сжатия предполагает, что когда-то время начнет двигаться назад, или, по крайней мере, оно сделает некий разворот, при котором вектор движения времени поменяется на возвратный.

Те же самые физики достаточно уверенно утверждают, что в какой-то момент времени (точка максимального процесса «разбега» Вселенной) материя во всем многообразии форм начнет «собираться» вновь, стремиться к той самой сингулярности, с которой все началось. Но что будет происходить со временем? Будет ли оно продолжать носить тот же линейный характер, или же в данном случае оно просто пойдет «вспять»? И какие процессы при этом будут происходить во Вселенной? Изменяться ли все формы материи, не поменяется ли содержание Вселенной в таком случае?[6]

Все эти отвлеченные и в чистом виде философские вопросы имеют самое прямое отношение ко всякому человеку и ко всем проявлениям живой материи, какие представлены в нашем конкретном случае на планете Земля.

Первоначальное определение времени, особенно ярко выраженное в древнегреческой культуре, связано с ощущением его непрерывности и постоянного свершения. Время никогда не останавливается. Время – это постоянное изменение, оно не имеет никакого физического воплощения, помимо самого всеобщего, о чем было сказано выше, – оно всегда выражается косвенно для человеческого сознания, через смену времен года, старение самого человека, его рождение и смерть в итоге. Это все признаки, по которым узнается время, но понять его исходную природу не представляется возможным.

«Вот-тут-бытие», как говорил Хайдеггер, является не более чем иллюзией, так как оно преодолевается в каждый момент своего существования. «Сейчас», «сию секунду» мгновенно превращается в прошлое, уже ушедшее, умершее. Оно предстает для человеческого сознания той самой неразрешимой апорией, согласно которой Ахиллес никогда не догонит черепаху, так как на каждый промежуток пространства, преодоленный Ахиллом, черепаха отвоюет часть своего пространства. Это не логический парадокс, какой не учитывается качественного изменения преодоления пространства и Ахиллесом и черепахой, но когнитивно – это тупик, не решаемая задача.

То же самое происходит со временем – его, по сути, никогда нет в прежнем обличье, в любой свой миг оно уже другое, и все, что помещается в «пространство» данного времени также всегда и постоянно другое. Таким образом, непостоянство и изменчивость – это главные характеристики времени. Но мы замечаем время только тогда, когда оно облекается в нечто конкретное, материально очевидное – человеческую жизнь, историю земной цивилизации, историю Вселенной, в конце концов. (Последнее утверждение носит несколько безумный характер, так как для того, чтобы видеть и понимать историю Вселенной, необходим некто иной, чем сам человек. Скорее всего, Бог и есть главный зритель истории живой и неживой материи.)

Рассмотрим материальное воплощение времени на примере как раз человеческой отдельной жизни. Точнее говоря, на примере развития и угасания живого организма человека, который зарождается удивительно сложным образом из мельчайших элементов жизнедеятельности других живых существ и в финале распадается на мельчайшие частицы неживой материи, которые прекращаются в итоге в почву, становятся набором атомов самого разного рода, в которых не будет никакого намека на то сложное целостное явление человеческого организма, какое – в ничтожное с точки зрения вечности время – развилось в избыточно сложное существо. Существо, от которого в итоге ничего не остается в физическом смысле, кроме соединения разных элементарных частиц, какие в равной степени могут принадлежать птице, бабочке, собаке, любому другому явлению жизни, которые, подобно человеку, прошли свой временной путь от зарождения, развития до исчезновения, до небытия в абсолютном виде, – как соединение атомов и молекул неорганической природы[7].

Это еще ничего, с этим мы готовы примириться, но человеческий организм, проходя через временной отрезок своего существования, какой в масштабах космоса не различим вовсе, сопровождается иным, странноватым способом отражения действительности, он, оказывается, обладает сознанием и самосознанием и совершает постоянно акты идеального восприятия жизни и себя самого, и всей окружающей действительности.

По большому счету тот отрезок времени, какой проживает обыкновенный человек, даже долгожитель, совершенно не заметен в масштабе понятного нам времени происхождения Вселенной (14–15 миллиардов лет). Он даже не является математической погрешностью. С точки же зрения жизни каждого отдельного человека его существование представляет собой огромный, неповторимый отрезок времени, в котором минуты счастья, часы общения с детьми, месяцы счастливой любви, годы активного творчества и многое другое – являются громадными, важными объемами воспоминаний, пережитых ярких чувств и эмоций, ощущением счастья бытия, какие в конце жизненного пути с наслаждением перебираются в памяти, как важнейшие части и смыслы его времени жизни.

В этом случае (феномен сознания) никого распада не происходит в материальном смысле. Сознание человека с его смертью просто выключается, как телевизор, и не остается никакой, даже малейшей, связи с тем, что составляло громадную, сложную, непонятную по своим интенциям и последствиям интеллектуальную и эмоциональную жизнь человека. Все мгновенно исчезает, как будто этого никогда не было: все чувства любви, привязанности к женщине, детям, внукам, друзьям. Их не остается вовсе, они гибнут мгновенно.

* * *

Известно, что древние греки делили время на три свойства его проявления – хронос, циклос и кайрос. Хронос, постоянно длящееся время, даже имело своего божество, бога с таким же именем. Циклос предполагал наличие понятных человеческому сознанию отрезков времени, которыми можно было измерить жизнь государства, длящуюся много лет Троянскую войну, жизнь самого человека и т. д. Кайрос знаменовал понимание краткого, быстро уходящего момента времени, это то, что мы сейчас называем мгновением.

Гераклит говорил, что «все течет, все изменяется». Это самая полная характеристика понимания времени в античной культуре. Подвижность, отсутствие фиксированности становится субстантивной чертой жизни вообще, но времени в первую очередь. Борьбы со временем в этой культуре не было, поскольку устойчивый антропоморфизм античности резко ограничивал возможности моделирования действительности, выражаясь современно. Тем более удивительными представляются прозрения древнегреческих мудрецов в этом отношении. Понятие атома, пустоты, пространства, космоса, огня как основы жизни Вселенной, обнаружение противоречий между сущностями мира как главного механизма его развития – все это, по сути, противоречит исходному антропоморфизму античности. Даже и подвижки в сторону антропологизма – «человек есть мера всех вещей», как говорил Протагор, ничего не меняет в этой эпистемологии.

У греков были далеко друг от друга разведены абстрактности высшей степени, о которых здесь уже говорилось, и тот самый бытийный антропоморфизм, который позволял великому Аристотелю обнаруживать прямую связь между физическим обликом человека и его психологическими состояниями и чертами характера, ничуть не отрицал самую высокую их интеллектуальную идеальность.

У них же было объемное и живое, замечательно полно выраженное в античной мифологии, чувство физической, материальной жизни, связанное с отчетливым представлением, что все в реальности, окружающее человека, носит не случайный характер. Помимо своего перечня античных богов, которые были больше похожи на конкретных людей по своей сварливости, вздорности, подверженности эмоциям и прочим именно что человеческим чертам, античные мыслители ясно представляли себе некую высшую сконструированность всего бытия, зависящего в этом отношении от другого Бога как управителя и космоса и земной жизни. Обитатели Олимпа были всего-навсего посредниками, которые принимали участие в жизни людей и управляли теми или иными природными стихиями, но никак не претендовали на создание тех высших сущностей, о которых размышляли античные философы.

Этот античный Бог не является вариацией Божественного начала в христианстве. По сути, он не имеет к человеку никакого прямого отношения, да и сам субъект жизни не может претендовать на какие-то короткие с ним отношения. Это, на самом деле был Вседержитель в античном смысле, объективный и всемогущий и затрагивающий человека всего-навсего по реальным причинам – он существует в созданном этим Богом мире.

Знакомясь с мифологией, а также уже и разработанными философскими построениями древнегреческой культуры, нас не покидает ощущение, что античные мудрецы пользовались какими-то дополнительными источниками знания, какие не носили запечатленного в письменном виде характера. Знакомство с этими источниками исключало всякого рода возможности влияния на само представление о бытии или его корректировку в необходимом направлении – более увязанном с потребностями и непосредственной жизнью человека.

Эта запредельная объективность, какая сквозит в эпистемологических, исходных построениях древних греков и делала их открытия столь далеко и мощно работающими, влияющими на сознание человека и более поздних эпох, вплоть до сегодняшнего дня.

Но в древнегреческой культуре были сложные отношения с понятием бессмертия. Собственно, бессмертие – это отрицание времени, его игнорирование. Оно в этом случае теряет всякое существенное свое содержание. Если время длится бесконечно, ничего не меняя для субъекта его восприятия – не важно, человеческого существа или бога (древнегреческого), оно теряет смысл и серьезность своего бытия. Если оно никак не влияет на состояние бессмертных сущностей, то для них оно тогда функционально бесполезно. Не стоит в этом случае на него обращать внимание. Его для бессмертного начала как бы и нет. Он сам, бессмертный элемент, становится иным воплощением всемогущего времени, принимает его основные черты и качества.

Время, как и природа, по гениальному замечанию Пушкина, равнодушно ко всему, чего оно касается. А касается оно всего и всех. И бороться с равнодушной и бессмертной сущностью не имеет никакого смысла. Любая попытка обречена на провал и поражение.

Человечество смогло проявить всего два подхода и выработало в себе слабые, но инструменты борьбы со временем. Или же, хоть какое-то, но противодействие ему. Это вера и творчество. Это основные начала, которые мы разберем ниже более подробно. Есть еще любовь. Но не то исключительное чувство привязанности человека к существу другого пола. Это величественное и сильное чувство, как эманация всех внутренних и нематериальных, то есть не порожденных с участием времени, свойств и качеств человеческого Я. (Наверно, лучше употребить здесь такое неточное, но исключительно попадающее в цель слово – душа).

Любовь к жизни, природе, детям, другим людям, когда происходит отказ человека от всякой своей физичности и материальности (то есть происходит невидимая, но не менее важная от этого победа его над временем), и человек выходит за собственные пределы духовного и психологического состояния и становится готовым к самопожертвованию; его внутренний мир превышает объем его когнитивной личности – человек освобождается от тенет времени и ему становится не страшно умирать.

* * *

Важный вопрос, какой необходимо обсудить, прежде чем перейти к вопросам веры и творчества. Как нужно понимать длительность времени для человека применительно к его бытийности как таковой? Насколько вопрос о времени (а также обо всех других сущностях его пребывания в мире) связан с его сознанием и самосознанием? Это важнейшие вопросы, и мы постараемся дать варианты своих ответов. Ведь, очевидно, что младенца и ребенка первых лет жизни вопрос времени является органической частью его физичности, укорененности в материальном. Сон, потребность еды, голод, боль, которая возникает от какой-то причины, включают дитя в поток времени непосредственно и без обиняков. Какой-то промежуток времени спустя эта укорененность во времени исчезает. Но в самом начале его существования время для человеческого детеныша складывается из частиц его материального существования. Он полностью растворен в «тут-бытии». Представление о времени возникает позже, когда он начинает совершать передвижение по жизни, связанное с известным распорядком и последовательностью событий. Но весь этот процесс совершается неким социальным образом, ребенок попадает в известную общественную среду, которая и приучает его к членению времени, к его восприятию.

Если вообразить себе жизнь детей каких-либо неразвитых, примитивных обществ, какие еще сохранились где-то в самых глубинах Африки, то членение времени для них связано с чередованием дня и ночи, поглощением пищи, с какими-то постоянными физиологическими оправлениями, с ожиданием времени своей инициации и нечто похожего. Никакого осознанного отношения к времени там не существует. То есть фактически времени для детей – нет.

Актуализированное отношение к времени появляется в тот момент, когда подросток, молодой человек начинают фиксировать свое когнитивное и психологическое своеобразие, когда начинает проявлять себя его самосознание. Тогда-то встает перед ним вопрос о времени в метафизическом, то есть в отвлеченном смысле. Время окончания школы, университета, прохождения воинской службы, женитьбы, совершение других, важных для него действий и т. п.

Решающий этап – это осознание конечности своего физического существования. И здесь важнейший момент. Оказывается, что всякое ощущение и понимание времени является фактором внутренней, когнитивной деятельности человека. Если ее не существует, не возникает, тем самым, восприятия времени, то есть в этом случае его для индивида просто-напросто – нет. Чем сложнее и разнообразнее, утонченнее и отрефлектированнее внутреннее пространство человека, тем острее он воспринимает свои отношения со временем. Особенно со временем будущим – прекращение в какой-то момент его отдельного, неповторимого и уникального самосознания. Такого рода конфликт носит абсолютный характер, из него нет никакого выхода для индивидуального сознания, и часто именно пессимизм становится главной эмоцией, сопутствующей восприятие человеком времени именно в этом персоналистическом ключе.

Несколько другие отношения со временем возникают у людей, укорененных в метафизике веры в высшее божество, убежденных в наличии бессмертия для какой-то части его самого, так называемой души. Хотя и здесь кроется известное опасение и верующего человека, а что именно из содержания его Я добьется дружеских отношений со временем. Он верует, что именно его душа войдет в сонм бессмертных сущностей, соединенных в составе Высшего существа. Понятно, что речь не идет о физическом перемещении человека во всем его материальном облике в райские кущи (или в ужасы ада), но о транспозиционировании его духовного слепка (душевной матрицы) как квинтэссенции его настоящей сущности, в другое пространство, где он продолжает свое существование в бессмертных формах, включает себя в «облако» Бога.

* * *

Древние греки, кажется, Демокрит, говорили, что бояться смерти нет никакого смысла: когда мы есть, ее – нет, когда она – есть, нас уже нет. Но для человека веры важно выстроить свою земную жизнь таким образом, чтобы он преодолел свою земную и физическую ограниченность и мог претендовать на какое-то соединение с вечными сущностями.

Строго говоря, то или иное человеческое существо не начинает жить с момента рождения. Оно присутствует в жизни, как некое тело в своей единой и неповторимой физической сущности. Но его пребывание в бытии начинается с момента возникновения, хотя бы и слабого, но самосознания, и в первую очередь по отношению ко времени. Здесь есть еще один поворот, совершенно законный, с точки зрения логики: можно предположить, что данный народившийся человек был запрограммирован к жизни намного раньше, и странным образом он присутствует в скрытом виде во всем сонме своих предков, издревле. При этом можно предположить, что какое-то сочетание атомов, электронов, молекул, проходя через громадную череду предков каждого рожденного человека, уже и несет возможность его физического осуществления в том или ином виде. Вот эта замечательная и бесконечная, по сути, с точки рения обыкновенного человека, лестница какая воссоздана и в Ветхом Завете.

Именно что современное мышление и может разложить по полочкам строгую необходимость появления данного существа из рассмотренной совокупности его предков. Он же, этот конкретный человек, не мог появиться из н и ч е г о, он взаимосвязан с той совокупностью физической плоти, реальной биологической материи, какая после умопомрачительных трансформаций превратилась в данный индивид с тем или иным набором определенных физических свойств.

Однако что-то подсказывает нам, что не только внешний облик, черты лица, строение тела и пр. и пр. связывает данного индивида со своими предками. Но и свойства его психологии, когнитивные способности, душевные качества содержались в определенном наборе атомов и молекул, которые сами по себе не обладают самодостаточными характеристиками, но нуждаются в воплощении через отдельное человеческое существо.

Также можно предположить, что и через своих потомков данный индивид продолжает свое существование, и определенного рода совокупность атомов (хромосом, иных механизмов внутриклеточного обмена информацией, или еще как-то, что нам еще неизвестно), продолжает свою материальную жизнь внутри других организмов. И время для этих элементарных частиц, связанных с конкретным существом, продолжает длиться, продолжает быть. Да и в дальнейшем, вообразив себе гибель планеты Земля, солнечной системы, нашей Галактики, можно предположить, что в определенных скоплениях звездной пыли будут присутствовать, на самом деле бессмертные частицы всех, без исключения, людей.

Но вопрос заключается в другом. Эти частицы не будут обладать нашей человеческой индивидуальностью, памятью, нашими эмоциями, потаенными мыслями, всем тем, что составляет неповторимое своеобразие человеческой личности, воплощаемой вовсе не в материальных носителях, в конкретных совокупностях молекул и разветвленности нейронных сетей, а в сложнейшем наборе отпечатков (символов, знаков, картин) отраженной реальности во всем том многообразии, что даровала каждому из нас его конкретная судьба.

Сведение наших когнитивных и психологических реакций к какой-то комбинации электрических импульсов в нашем головном мозгу, в центральной нервной системе не делает нашу личность исчисляемой и более понятной даже с точки зрения физиологии. Этот феномен нашего сознания как раз лучше всего и объясним, как мы написали выше, в явлениях веры и творческого состояния человека.

Мир сознания (то есть мир обобщенных и абстрагированных представлений обо всем на свете) всякого человека продуцирует из себя некие идеальные проекции, которые проявляются в его организме в своем двойном осуществлении – и как совокупность химических, электрических, нейронных реакций человека, и как абстрактный результат этой деятельности. Но между ними нет детерминированной связи, идеализация (в философском смысле) действительности вовсе не предопределяется сложившимся набором физиологических импульсов.

Наглядным примером этого процесса может служить представление о том, что некий источник света (сам человек во всей полноте его биологического и химического существования) испускает лучи своей психической деятельности, но для их опредмечивания он пропускает их через фильтр своего сознания (можно также сказать о фильтре его ментального внутреннего облика). В нем существует различное количество разнообразных отверстий, зияний, какие связаны с неповторимой физиологической индивидуальностью человека, но только пропустив свой собственный источник света (знания) через фильтр своего же сознания, он получает на воображаемой стене, помещенной также внутри его психического мира, те отпечатки действительности, какие соответствуют именно его, данного субъекта, своеобразию и неповторимости восприятия бытия.

Никогда и никто не мог обнаружить двух одинаковых людей именно что в их реакции на окружающий мир. Даже если они будут однояйцевыми близнецами, практически биологическими клонами, психически они будут отделены друг от друга, будут представлять отдельные человеческие существа, даже и с похожими реакциями и эмоциями.

Наше Я – это безмерно сложный, отражающий действительность, механизм (очень неточное сравнение). Его идеальность носит божественный характер и предполагает (лучшая из гипотез) наличие внешнего источника для появления столь очевидной определенности личности человека на базе отсутствия всякой материальной конкретности. Личность, дух, душа, индивидуальность человека подобны звучащей музыке, гармонии мелодии, только мы не видим и не можем понять, что за инструмент издает эти звуки, и почему он является полным и окончательным выражением нашего Я. Если генетики убедительно говорят, что всякого рода положительные изменения в эволюции человека определяются мутациями, происходящими в генотипе антропоса, то есть имеют ярко выраженный предметный и конкретный характер, – по сути, это слом биологической программы в некоторых своих аспектах

Здесь же возникает сразу несколько вопросов. Почему, собственно, такого рода слом происходил всего лишь на одной ветви развития гоминоидов, а, скажем, кроманьонец был его лишен? И был вынужден оказаться на генетической свалке человеческой истории, не оставив никаких заметных следов своего существования в виде развитой культуры. Почему это нарушение программы было связано с усилением и развитием когнитивных способностей человека, включая формирование избыточно мощного головного мозга, развитие речи, выработку эстетических потребностей в виде создания симметричных конструкций, стремления к гармоническому сочетанию цветов, штрихов при изображении действительности и т. д. и т. п.?

Невозможно не видеть определенной телеологичности во всех этих процессах эволюции человека как вначале чисто биологического существа, а потом уже как представителя иной категории живой материи – человека разумного (homo sapiens). Мы дальше будем рассматривать вопросы веры и творчества как элементы мутации человека, но не как биологического субъекта жизни, но мутации в странном направлении – по выработке, на первый взгляд, совершенно ненужных свойств и качеств данного организма, данного соединения аминокислот и белков.

Та эволюция человека, какую мы можем наблюдать к началу XXI века, заключается в том, что человек все с большим упорством следует тем линиям своего развития, которые не связаны с совершенствованием его внешнего облика, уточнением его физических или физиологических параметров. Те изменения человека, о которых мы можем говорить в последние два века, связанные с улучшением разнообразия и качества питания человека, без сомнения, повлияли на рост человека, его мышечную массу, на увеличение продолжительности жизни (здесь, разумеется, сработали достижения в области медицины, других областях знания).

Но эволюция «внутреннего человека», которую мы можем рассматривать, прежде всего, как регулирование его социального и нравственного поведения, не так очевидна и положительна, как изменение его физических параметров.

Для трезво мыслящих исследователей, культурологов и философов, очевидно, что человек почти не меняется в своем внутреннем содержании за последние, по крайней мере, две с лишним тысячи лет. Трудно обнаружить особую разницу по привязанности человека к особям другого пола, к детям, к семье, по чувствам любви к своей родине, ее ценностям и т. д. и т. п. Доблесть, отвага, любовь, нравственное и достойное поведение, чувство красоты, почитание предков и высших божеств, все это, перечисленное, и многое другое, претерпели с периода древнегреческой и римской цивилизаций до сегодняшнего дня лишь самые малые изменения, да и то больше связанные с вопросами изменения технологической стороны цивилизации. Подвиг под Фермопилами, сокрушение агрессии варваров, поиски смысла существования, для чего лучше всего использовать нравственные свойства человеческой натуры, – все это абсолютно рифмуется с идеальными представлениями современного человека.

И это, невзирая на плачевные последствия искажения человеческой природы после разрушительных войн XX века, после Холокоста, наблюдая и сегодня стремление человека решить те или иные вопросы сосуществования народов и государств при помощи военной силы.

* * *

Что меняет вера в человеке, каково отношение верующего существа к времени? Верующий даже и не борется со временем, он заключил соглашение с Богом, в котором взамен своего нравственного поведения, причем важно, что полновесного – внешнего и – самое главное – внутреннего соблюдения неких правил, какие не имеют как раз материального или физического воплощения, Высшее существо дарует ему жизнь вечную. Если сказано в Нагорной проповеди, не убий, не прелюбодействуй, не укради (и другие заповеди), то это обращение к сердцу и душе мирянина. Все это не имеет материального эквивалента, более того, возможная материализация этих принципов в виде какого-то выкупа, искупления грехов через денежную индульгенцию приводит к фанатичности и сектанству.

Таким образом, вера не только позволяет человеку избежать страха смерти (тут как раз, может быть, все наоборот по сравнению с атеистом: тот готов к гниению и полной своей аннигиляции, и морально он предуготовлен к акту исчезновения, другое дело смерть для верующего человека – он все время страдает, что совокупность его грехов не позволит вкусить ему царствия небесного), но и способствует примирению с краткостью, тяжестью жизни, – в рамках нашего исследования – раз и навсегда разобраться