Читать книгу Целомудрие миролюбия. Книга о девственности и пацифизме - Евгений Козлов - Страница 4

Христоподобный мыслитель творец восторженно вглядывался серыми потухшими очами в палитру свежих красок затуманенного алого заката, отчего серость его глаз временами пылала подобно горящему пеплу, а зрачки угольками напоминали безвоздушную бездну космоса. Взглянешь и пропадёшь в них навеки, подобно сему тени исчезают в ночи непроглядной и пасмурной. Смеркалось и одновременно возгоралось сердце юноши, чувствуя приливы странных разнородных мироощущений, казалось, вот-вот, тьма поглотит всё сущее, с алчной жадностью накроет беспросветной тенью пространство и остановит потоки времени. Ему причудилось на мгновение, будто солнце погибает, проливая на матово темно-синее небо кроваво-красные брызги, и только оранжево—темные переливы обличают его чувственное умозрение, ибо закатное зарево не пламя беспощадное и грандиозно непокорное, но огнь надежды угасающей, которой суждено явиться рассветом в иной горней жизни. Озабоченный сим прекрасным зрелищем, юноша буквально цепенел всем своим хрупким телосложением, повергался в умозрительный трепет, испытывая дрожь в неспокойных руках. Столь волнительно натужно билось любящее сердце в груди романтика, волною тревоги распространяясь по всему телу, снося всякую крепость уверенности и дамбу самомнения на пути следования волн страха и порывов сомнений, напрямую связанных с намеченной ожидаемой встречей. Ведь в скором времени миросозерцание творца должна разделить светлоокая муза, свидание с которой намечено, в связи с неотложными делами девушки, на позднее время суток. По причине ожидания, незабвенные воспоминания поглотили душу юноши, в особенности чрезвычайно ярко и драматично ему представилось их земное знакомство. Он словно на краткое фантомное мгновение ощутил телом своим всю ту неподдельную робкую дрожь речи, стыдливость взора, ласковое смущение, грубую правдивость душевного трепета. Одним словом – он мгновенно возродил любовное восхищенье в сердце своём, дабы встретить возлюбленную с предпочтением достойного благородства, не легкомысленным любовником представ пред нею, но намеревался свидеться с уважением и заботой законного мужа. Пускай его мечта о супружестве – есть плод голодного воображенья, его целомудренное отношение к девушке облачено в светлое и небесное покровительство. Пускай другие пустозвоны сплетники и многоречивые лиходеи глаголют о них скверные басни, он ведает о целомудренности своих рук, которые ни разу не прикоснулись к музе, ибо он чтит её первозданную чистоту красоты. Ведь она не просто внешне привлекательна, но истинно девственно красива, потому любострастие не способно ввергнуть благочестивого юношу в бездны плотского грехопадения. Безусловно, сей благочестивая дева пленяет его творческое разуменье, начертательным видением соблазняя ежедневно. Так однажды, она, надев черное платье, облегающее её фигуру столь желанно и скульптурно гениально, привела созерцателя в неописуемый восторг. Отчего слабый сердцем юноша, обворожённый и одарённый сим видением ускользающей женственности, неминуемо соблазнился той грацией недвижного цветка, но то прельщение походило скорее на прилив вдохновения, чем на греховное лобзание очей, ибо из доброго сокровища выносят доброе, а из злого хранилища черпают злое. После, испытывая противоречивые чувства, он полюбил сей деву всей душой своей и всем телом своим, ибо они одинаково вдохновенно содрогались, узревши тот, казалось ранее, непостижимый идеал девушки. Впрочем, и дух Божий не остался равнодушным к ней, всячески охраняя от двуличных и бесчувственных людей. Юноша не состоял в их прелюбодейном числе и радовался не своей исключительности, но своей одаренности, он славил не свои обширные таланты, а сердечную музу, которая есть Божий дар, ниспосланный во спасение души сего мятежного гения. Во имя любви истинной и непреложной, он будет любить оную деву всю свою жизнь, в том, нисколько не сомневаясь, до сего года, казалось, плутал в лабиринтах заблуждений собственного сердца, видел лишь неясный призрак несбыточной мечты. Подобно страннику он в сонме иллюзий погряз, ища компасом сердцебиения ту единственную возлюбленную. И в конце бесплодных исканий разумом обезумевши и творчески умерев, потеряв всю чувственность души, был воскрешен несказанно любимой, нестерпимо родной и невозможно близкой девой. Спасён ею страдалец судьбы и поднят с колен мученик фатума свободного выбора, сей юноша стался озаренным приснодневным сиянием райского создания. После сего озарения можно со смирением принять исход души – философски порывисто помыслил юноша, ибо главное желание в его жизни заключалось в прозрении откровения совершенства, явленного образом прекрасной девы, чья святость для творца, осиянная непорочным девством, всегда непоколебимо безупречна. Подобно сему больной падает наземь, молитвенно рыдая горькими слезами, уминая коленями лечебные травы, подобно тому поэт мучимый муками творчества прячется со всеми своими бумагами в тени древа, подальше от солнечной слепящей теплоты. Ибо им ведомо иное исцеление и иное просветление. Молитва на их устах и молитва в любящем сердце, горящей ярче и жарче всех звезд Вселенной, обжигает и заживляет любые глубокие сердечные раны. Подобно сему жизнь порою скрывает чудодейственное явление, дабы в подходящий момент использовать оное масло богодухновения ради поддержания горения неугасимой лампады любви.

Спаситель является светом миру, ибо мир тёмен и нуждается в свете божества. Также и в жизни юноши уже нежданно появилась спасительная светлая дева, она, словно небесного свода звезда осветила судьбу юноши, смерила мятежный дух сего пылкого гения, исполнив своё вышнее предназначение вдохновительницы. Они повстречались при сумбурных обстоятельствах, помнится, их окружала суета в неустанном движении бессмысленных слов и дел. В водовороте театральных масок толпы они смогли различить друг друга. Они смогли остановиться на мгновение, будто нарушив законы физики, прекратив временной поток, разрушив пространство и сохранив измерение, воспарили над землей, приглушили все звуки, создав проникновенную тишину, чтобы слышать, как усиленно мерно бьётся возлюбленное сердце в груди. И в дальнейшем они жили теми одним им известными чудесами, пускай мимолетно, пускай безмятежно, пускай невесомо. Но они познали космос первого взгляда, именно тогда родилась их общая любовь, которая с момента зачатия зачатком жила в их душах, возросшая без криков и слёз, без боли и рыданий, но родившаяся кротко незаметно потаённо. Так вместило сердце юноши один единственный образ любимой девы.

Юноша почитал и называл музу святой. Известно, что многие почитают святых людей кои душами ушли в горний мир, молитвой помогающих нам, взывающих к милости Божьей. И творец всегда чтил тот сонм по вере своей, однако всегда говорил себе о том, что святые далёки, они бесплотны, а дева здесь, она рядом. Потому можно услышать её высокий голосок, можно коснуться её пальчика передавая какой-либо предмет из рук в руки, можно любоваться ею, в нескольких словах – она близка для него. Ведь она явственно освещает его жизнь, порою вразумляет и облагораживает примеров своей праведной жизни. Посему святыми являются для него не только люди прославленные церковью и предками, но также и окружающие его девы и юноши не лишенные девства и благодати Господа. Святость небесных жителей явственно обозначена, а святость земных странников различима лишь любящих сердцем. На протяжении десяти лет он искал сердцем своим подобную непорочную девушку. Впрочем, звучит не совсем верно, ибо живя в разлуке, они вместе ожидали ту встречу. Не зная даже её имени, внешности и призвания, надеялся и ждал, грезил мечтой свидания. Подобно кораблю при шторме не мог причалить к берегу, покуда не различил во тьме указующий светоч маяка.

Белокурый ангел – так он прозвал музу в сердце своём. Миниатюрная, стройная, невинная, она часто расчесывала пред ним свои длинные волосы естественного русого оттенка, которые касались до её поясницы, и в том простом действии было столько женственности, столько девичьей грации, отчего юноша умилённо замирал и стоически млел. Она также покоряла его своими небесными столь впитавшими синеву небес очами. Мраморность кожи, дрожание ресничек, нецелованность розовато-бледных губок и маленькие не по размеру, но по гармонии сложения ручки и ножки, были настолько целомудренно красивы, отчего созерцательный творец признал своё временное подчинение сей девичьей красе. Горестно ведая о том, что сей красота со временем померкнет, однако ныне он вдохновится ею на всю свою жизнь и чрез вечность пронесёт оное прекрасное воспоминание о красе творения Творца, запечатлев благой образ в рукописных творениях своих. Так творец полюбил в ней всё и обманчивую хрупкость внешности, и её изысканную миловидность, сильный непреклонный характер девы, склонный к решительным действиям и честности слов. Любовью творца возлюбил музу.

Желаю быть кистью в твоих руках – однажды изрёк помыслом юноша, взывая к добросердечности девы, к той победительнице и укротительнице его сердца. Владычица и покровительница, она неустанно призывала к размышлению его душу, и в том открывалось её главное земное предназначение.

Возбудившись разумом от сердечных воспоминаний, творец резко обернулся, боковым зрением завидев вдалеке мерцающий световыми прожилками силуэт девушки, которая неспешно двигалась к нему, очами обозревая закатное раскрасневшееся небесное полотно. Огненный пейзаж уходящего дня прельщал деву своеобразием цветовых пятен и теплотой тусклого и одновременно яркого тона. Чувство завершения чего-то важного она предвосхищала, испытывая тайное волнение, а предчувствие последующего начала бодрило дух девы, провоцируя настороженность ощущений. Она виднелась и двигалась по полю со всею явственностью внеземной кометы, по обыкновению бороздящей необъятные человеческими руками просторы космоса, которая словно на мгновение длинной в столетие сменила привычный курс блуждания, дабы осветить собою жалкую жизнь одного ропотного смертного. Подобным сравнением окрасил деву ожидающий её юноша, с любовью и благоговением принимая её драгоценное внимание, как и благоразумное охлаждение к нему. Пускай другие люди мыслят и взирают на неё иначе, нежели он, для них она проста, обычна, порою даже скучна нравом, для творца же она подобна солнцу, и только он сумел сердцем своим распознать её тончайший звездный свет, не касаясь которого можно ощущать издалека, то ласкающее обжигающее тепло. Посему он не позволил себе даже прикоснуться к деве, отчего ныне платонически ощущает не обладание ею, но приближенность к ней, сей есть целомудренная прелюдия, которая не закончится никогда и в той невинности состоит одно из главнейших наслаждений жизни. Радоваться каждому доброму мгновению жизни – не этому ли учат все философские учения. И муза щедро одаривала творца подобными счастливыми минутами, когда оставшись наедине вдвоём, они могли предаться целомудренным взаимоотношениям. Будучи девой, она дарила ему образ облика своей красоты, а он, будучи юношей, принимал её благотворительность, желая заботиться о ней. Таковые взаимоотношения схожи с взаимопониманием музейного работника и гениального шедевра всем известного мастера. И в этот самый чудесный миг бесповоротной встречи они ни на шаг не отошли от своих естественных ролей. Воодушевленное созерцание творца не ослабевало невинной сдержанностью, впрочем, и непорочность девушки не потускнела со временем. Она сколь и прежде плавно шла навстречу будущему. В том-то и состоял главный символизм происходящего: долгожданная встреча, предвосхищение праздника чувств, умиление и вдохновение, всё сие вертелось в вальсе чуть прохладного ветерка, который словно подгонял девушку, дабы напрасно не томить кавалера продолжительным ожиданием, ведь он уже преисполнился негой воздержания.

Вокруг расцветает весна, та печальная пора неизбывной неги, время распускания и озеленения, когда былое становится стариной, тая вместе со снегом, превращаясь в ручейки воспоминаний о минувшем. О любовь – мгновенье счастья длинною в вечность, она закаляет сердца, дабы сковать из них замок и всего один ключ, предназначенный только для одного любимого человека, только одной музе позволительно открывать сокровищницу пылких чувств и меланхоличных грез одного одинокого творца. Проказница весна тому откровению охотно способствует, всячески воспаляя в людях мечтательность. Созывает малых птиц щебетать о любви, а вишня с сиренью сплошь покрываются цветами, напоминая тем самым о женской красоте, столь прельстительной в сей скоротечные месяцы. Волнительно встречаются поколения, одни жаждут взросления и многообещающего будущего, иные стремятся разнузданным поведением вернуть отошедшую в небытие младость, одни ускоряют время, другие поворачивают стрелки назад, упуская нынешние ускользающие мгновения жизни, столь значимые, непревзойденно самоотверженные, готовые в любую минуту стать всего лишь тенью. Но ювелир весна радостно, чересчур кичливо, преподносит драгоценные чудеса на блюде обыденности, отчего порою кажутся, малозаметны те безделицы в драгоценных оправах. Подобно сему девушки в городе распускаются разноцветными платьями словно цветочки. Но юноша словно ослеплён целомудрием на оба глаза и потому не замечает оное влечение обольщения. Его созерцательные очи любуются внутренним зрением образом любимой девы, он не прельщается цветами благоуханными, но покорен неувядающим цветом милой сердцу девушки. Всё остальные паром растворяются в его памяти, в то время как муза будет вечно жить в его душе, и в том заключается бессмертие любви. Вот она – нетленная весна души. Вот оно – бесконечное счастье. Вот он – триумф добра и света. Вот жизнь, о которой можно только мечтать.

Вострепетавши, он всем своим естеством почувствовал приближение музы, отчего не смог смолчать. Негромко прокричал сию речь.

– Моя жизнь поделена на две неравные части: одна половина прожита до встречи с тобой, другая половина это жизнь после нашего знакомства. Я благодарен за то, что ты позволяешь мне жить настоящей жизнью. – размеренно и в то же время трогательно говорил творец глядя в глаза любимой девушки, непременно заглядывая за их плотские пределы, дабы восхититься в который раз красотой её девственной души, ведь в теле ежесекундно происходят тысячи мельчайших процессов, и в душе их не меньше, не описать сколько неосязаемых чувств мерцают молниями в небесной радужке её очей, в бездне зрачков которых, он готов был утонуть, воспарить в гравитации того космоса. Муза всегда загадочно говорила о том, будто её глаза изменяют свой цвет в зависимости от светлоты и голубизны неба. Однако в этот день каменно-серый купол навис над землею, и вправду серые очи девушки приобрели пламенные отблески, столь схожие с закатным заревом.

– Снова исторгаешь восторженные фразы, словно флорентийский поэт в эпоху возрождения. – насмешливо выкрикнула дева издалека ему в ответ, словно по одному лишь неуверенному шевеленью губ юноши, она доподлинно определила характер речи сего оратора, толком не расслышав суть сказанного им, на что тот незамедлительно ответствовал самым недвусмысленным образом.

– И не только поэтический трепет мною овладел, но и скорбь трагика. Ведь я переживаю за весь мир. Боль и смерть каждого из людей, каждое убийство трагедия для меня, словно всюду погибают мои бесценные творения. У меня лирично-скрипичная душа, много страдающая миролюбием. Не смейся надо мною муза, твой застенчивый нрав горд и своеволен. О, ужель я ею покорён – восклицаю изумленно, исступлённо завидев знакомые очертания твоего неповторимого лика. – порою неразборчиво, но трогательно отвечал ей творец. – Не верь мне, но верь моим словам, но поверь моему любящему сердцу, которое живо лишь любовью к тебе. На протяжении десяти лет я лелеял в душе своей твой благолепный образ, и вот ты воплотилась явив мне счастье. О как хорошо, что ты слышишь лишь отдельные отдалённые слова мои. Пускай они станут похожи на куранты сердца моего, а лучше унеси ветер любовь мою, дабы скитаясь по всему миру, она однажды возвратилась ко мне в дни унылого ненастья. Прими же муза моё благое восхваленье. – говорил юноша часто сбиваясь на сентиментальный тон, и вправду девушка идя ему навстречу, лишь наполовину различала всю ту сердечную тираду одинокого романтика.

Затаившись сердцем, он выжидал удобного случая совершить признанье, ибо сердце лишено правил и законов, оно непредсказуемо и наивно пространно. Все психологические этапы любви простой звук, бессмысленные фразеологизмы, ведь, сколько сердец столько и лиц у любви, все отношения между девами и юношами различны и не похожи друг на друга. Сколько душ столько и характеров неповторяющихся и уникальных, сколько душ – столько и приготовлено Господом спасения, если души те докажут своё желание спастись праведной жизнью. Юноша всегда помнил о том любомудрии, нисколько не сомневаясь в столь высочайших по духу помыслах.

«В вашем представлении мир циничен, а жизнь закономерна и естественно грешна, но я не желаю жить в подобном падшем мире. Однако живу в нём, значит мир таков, каким я его вижу, каким я его ощущаю всеми светлыми чувствами своими» – мог бы высказать сию мысль юноша любому учёному или психологу, но молчал, зная, что правда не нуждается в вербальном подтверждении. «Сколь жалок ваш мир, ограниченный лишь видимым и чувственным телом» – продолжил душевно мыслить творец.

Тем временем девушка неторопливо к нему приближалась, давая богатство возможности насладиться её целомудренной красотой. Она его любимая девушка, а значит единственная во всём мироздании. Она уникальна и несравненно бесценна для него, словно в мире больше нет подобных ей дев, и сие обстоятельство не огорчает, но воодушевляет юношу на подвиги творчества. Любимая девушка странное существо, становящееся всё более непостижимым по мере познания, она самая желанная для него дева, самая соблазнительная и пленительная, в то же время самая недоступная чистая и непорочная, потому она запретна для греховного вожделения. Любя музу, непременно, ценишь её честь и достоинство превыше собственных плотских желаний и чувств, столь удивительно любимая девушка учит воздержанию. Безусловно, она помышляет о нём иначе, нежели воображает себе он, однако дружеское притяжение, трепетно тяготея к противоположному мироощущению, неукоснительно влечёт их юные души друг к другу. Впрочем, они не называли свои отношения публичными официальными терминами и канонами общества, они два простых девственных человека встретившиеся по воле Божьей, ради вышней цели спасения.

Очи творца увлажнились слезами, отчего умиление родилось в сердце его и распространилось венами по всему существу юноши. Очи художника не смогли сохранить сухость, не с подарком, но со слезами на щеках он встречал явившееся чудо. Для кого-то в выздоровлении души видится заслуга провидения, кого-то посещает видение истины, божественное откровение, творческое озарение, и всё оное восторженное благоговение пред божественным произволением испытал в себе юноша, не богиню он различил, но святую деву, которая создана для него, и в том нет унижения пола, но есть дар ангельской любви. Осознавая сие благолепие в своей жизни, он радовался мгновению, печалился, когда оно ускользало от него, был счастлив и скорбел, а затем наступал покой, в котором сотворенная им жизнь умиротворялась по воле Творца, таково одно биение сердца равное целой человеческой жизни. И в этот раз оное благодатное мгновение одарило юношу, низвергнув весь его гений в божественное созерцание.

Половинчатое по цвету, платье музы казалось поделённым на свет и тьму, состояло из черного верха и белого низа. Подобно лепесткам цветка складки юбки колыхались в такт её грациозным женственным движениям, наполовину оголяя керамические ножки, оное раскрытие оканчивалось острыми стройными и изящными коленями. Она, казалось, могла оторваться от бренной земли и взметнуться ввысь, воспарить в небеса, столь она легка и миниатюрна. Ручки девушки также прекрасны и нежны, сколько в них ласки и тепла не ведает и она сама, мраморные и хрупкие, они завораживают своими плавными движениями. Личико девы блистает светом доброты, оно без изъянов бело и свежо молодостью. У неё узенький носик, тоненькие губки, небесные глазки, наивные девичьи реснички и малые ушки, увенчанные ровными прямыми длинными волосами естественного светлого оттенка, отчего те меняются в зависимости от освещения, на свету они русые, а в вечерних сумерках темны. И в сей единой ладности красот предстала она пред юношей, отчего тот несколько смутился, всегда видя её словно в первый или в последний раз.

– Знаешь, я недавно осознал простую истину верности, что я вечно твой, вне зависимости оттого, кто я в твоей жизни, какова моя роль, каков мой паспортный статус или общественное именование. Я твой, сквозь время и пространство, миры и бездны, я принадлежу тебе одной. Ведь моя главенствующая мечта исполнилась – я тебя нашёл, увидел, и сохранил твой образ в своей бессмертной душе. Ты неимоверно красива. Раньше я сожалел о своём одиночестве, теперь же нисколько не помышляю о том, ибо у меня есть ты – вечная муза вдохновенья. Ты заполняешь пустоты моей измученной души, я вдохновлен тобой, я жив тобой. Когда ты рядом со мной, другие люди мне малоинтересны. Ты перевернула мою жизнь подобно песочным часам формой напоминавшие символ бесконечности, и время моё словно повернулось вспять. Я словно впервые чувствую, трепещу и восторгаюсь. Так оно и есть, ведь я люблю тебя впервые, столь сердечно, будто любил всегда. Ещё до нашего рождения, души наши были сотворены из одного кристаллика эфира, и не удивительно, что мы живём на одном кусочке земного шара, ведь мы желаем быть в содружестве, и Господь милостиво не разлучает нас. Я наслаждаюсь тобой, и тем единым счастлив. – здесь юноша остановился, а затем несколько возроптал. – О сколь сегодня я не красноречив, а даже жалок в словах. Пусть так. Моё сердце устало возвышаться, ему хочется побыть чуточку сентиментальным. Но даже ради тебя я не откажусь от своего мировоззрения, своего отличного от других мироощущения. – истово произнёс творец будто на одном дыхании, на что муза ласково улыбнулась и вкрадчиво ответила.

– Я верю тебе, ведь ты всегда правдив. Но неужели ты позвал меня сюда ради оглашения любовного признания, которое уже давным-давно лаской исторгли твои пасмурные глаза. Или же ради моего вразумления явился ты, что ж, я готова внимать гласу сердца твоего, готова чтить твою прямоту и откровенность тишиной слуха своего, притупленного громогласным сердцебиением.

На минуту они прекратили всякое чувственное произволение речи, предавшись обоюдному безгласному восприятию собеседника. Покорно отдавшись молчанию, немного упокоились. В том немом взаимном тяготении душ присутствовало нечто удивительно значимое, способное изменить жизненную судьбу каждого из них.

Затем творец продолжил говорить, но теперь гораздо тише.

– Я помню каждую нашу встречу, подобно маленьким чудесам, они вкупе и есть искомое счастье. Радость состоит не только в поиске любимого человека, но и в обретении оного. Быть с тобою, для меня значит быть счастливым. – тут он слегка покраснел. – Вновь моё красноречие ослабело под наковальней безумного сердца, пусть так, главное чтобы оно не забывало те чувства и воспоминания которые навек нас связали. – внезапно юноша содрогнулся, переменив свою любовную речь на иносказательную диалектику. – Я всегда ощущал себя творцом. Вот я созерцаю тебя, смотрю на людей, даже малых насекомых вижу, и во взгляде моём сострадание превышает всякую человеческую мораль, настолько чутко я ощущаю в себе чужую боль и обозреваю трагедию земной жизни, всем сопереживаю и источаю невозбранные потоки слёз милосердия. Словно я создатель всего сущего, всего живого, потому столь трепетно отношусь к людям, в особенности к тебе. Многие полагают, будто человек малозначителен в сравнении со всей Вселенной, для меня же человек больше всей Вселенной, каждый человек уникален и неповторим, нет лишних среди них и никто из них не забыт. Для Бога нет изгоев и простаков, каждый необходим и любим Им. Пойми это, муза, не ухмыляйся понапрасну, и не обвиняй меня в излишнем безумии, только не ты, но только тебе сие осуждение позволено. Мои слова всегда правдивы и до откровенности честны, от них я никогда не отрекусь, они лишь могут со временем утратить смысловой запал и силу влияния, и только, всего лишь. Но ныне я не празднословен. – он обвёл её нежным взором и продолжил изъясняться. – Рядом с тобой я обычно спокоен и молчалив, потому что поиск любимой девушки завершён, я нашёл тебя, на двадцатом году жизни обрёл счастье судьбоносной встречи. Теперь можно расслабить разум и жить одной мыслью твоего существования. Сегодня же я желаю совершить невозможное, желаю духовно поцеловать твой голос. Но слушая мои вкрадчивые монологи, в ответ ты готова досадливо рассмеяться, потому-то после слова «друзья», я всегда ставлю запятую, а ты всегда норовишь начертать точку. Мы общаемся на одном языке, но используем различные знаки препинания. – юноша умолк на секунду, покачиванием головы выразив обиду, дабы затем продолжить. – Обожание безгранично и всесильно, когда взаимно безответно. Ведь я не ограничен ничем, и никем, ты не возвышаешь мою любовь, не унижаешь её безразличием. Вместе с оной свободой выбора ты вручаешь мне державу власти быть в твоей жизни кем угодно, поступать так, как мне заблагорассудиться. Потому я свободен в своём счастье и в своей печали.

Сделав предупредительный акцент на последнем слове своего монолога, творец перевёл взор с миловидного личика музы на туманные дали чернеющих небес. Отчего озарённый и обагренный закатом солнца, он буквально засветился неведомым всесторонним сиянием, мистически провозглашающим величие фигуры юного оратора. Мысли коего лились легко и непринужденно подобно чистой рудниковой воде, и девушка чутко внимала ему, нисколько не пряча зерцала души своей под покровом непроницаемости чувств и переживаний. Она различала сочетание двух не сочетаемых по духу людей в развернувшейся сцене встречи. «Жизнь сего творца обещается стать эпической зарисовкой одной гениальной личности, которую невозможно охарактеризовать каким-либо возвышенным словом, пускай даже самым титаническим по смыслу гипертрофии, он уже велик в безвестности и ничтожности своей. В сравнении с другими, он превосходен во всём, в особенности в морали и в вере». – думала она, глядя на сего человека лишённого человеческой славы и почёта, которому достаточно одной единственной музы и тем он покорил девушку, не лестью, не лаской самолюбия, но искренностью собственной романтики. Она, познавая его мятежную душу, не испытывала сугубое разочарование, либо иллюзорное воодушевление. Она принимала, пускай, не всегда достоверно понимая, и не со всем утвердительно соглашаясь, мировоззрение юноши, невзирая на ветхие устои и светские запреты общества. Душой девы руководило не любопытство и не праздная любознательность, а мирное взаимопонимание, любовь снисходительная, любовь дружественная не оскудевающая братолюбием. И действительно, она как-то назвала его братом, не кровным, но духовным. Сей зародыш братской любви, возрастающий подобно цветку с течением времени, только крепче соединяет их предначертанные судьбы. Оное сплетение судеб происходит произволением провидения, ибо всевластная воля Всевышнего сочетает юные сердца, притязания коих нежны и довольно скромны. Словно заново сотворённые прародители они впервые повстречались, такие единые и столь различные, целомудренно любящие друг друга, в Творце, даровавшем милость и дар сострадательности неизбывной, видящие суть всей своей жизни. Но не любовью единой проистекала их жизнь бытия земного, но силой творческой наполнялись превосходящей все иные суетные порывы, они питались замыслами и начинали голодать, когда те воплощались, ибо юноша всегда почитал себя творцом, который снискал и нарёк деву своей единственной музой. Нередко оные возвышенные именования гораздо возвышенней звучат, когда пишутся с большой буквы, преемственно соотносясь к своему образу и подобию. Сей юноша с самого рождения творец, не потому что исключительно талантлив или же является знатоком всех видов искусств, а потому что одарён непреодолимой тягой к созданию прекрасного, к созиданию добродетели. Доколе в нём живёт мечта – сотворить мир, свободный от насилия и греха, мир в котором правит добро и любовь, в котором не будет стыдно встречать Спасителя, миротворчество его души будет господствовать и процветать в творчестве подобно неиссякаемому источнику вдохновения.

В то время когда мечта ещё не стала явью, нередко происходит замещение желаемого обретения иллюзорной чувственностью, случается перенаправление чувств, переустройство образа недосягаемого предмета, и оной неопределённостью отношений вольно воспользовалась муза, найдя в творце доказательство своих вдохновительных возможностей, оказалось, что она способна на перевороты и на сосредоточение его вышних помыслов. В её очах он виделся неучёным человеком, ибо учённые, как правило, страстно желая всё предать объяснению, впадают в непоследовательное заблуждение. Однажды творец изрёк ей пространный афоризм – «верую истинно в Истину, ибо истинно верю». Муза точно знает, что когда ему вослед будут кричать – «анафема и отлучение еретику», он будет кротко шептать – «прощаю всё, прощаю всех». Те страшные времена кажутся далёкими, до них десятки лет и потому ныне мало задумывается о том юный творец, бесславный среди людей и непризнанный всеми. Одна лишь верная его душе муза степенно внимает тихому гласу вопиющего в пустыне пророка.

– Легко спорить с Богом, заведомо зная, что так или иначе, чтобы ни произошло, Он всегда побеждает своих оппонентов. Но не каждому ли даровано право властвования над миром собственной души? – в этом косноязычном вопросе весь я. Поверь, муза, я устал быть слугой мира сего. Я вправе ослаблять либо укреплять мировые законы и правила, невзирая на всевозможные учения и опыт моих предшественников. Только Божьи заповеди являются мерилами моего воззрения, иными словами, я желаю создать мир по образу и подобию своей души сотворенной по образу и подобию Божьему, таково моё мировоззрение и таков смысл моей жизни. – после сказанного юноша усмотрел во взгляде девушки осуждение и преминул ответить ей немедля. – Не страшись напрасно моих слов, ибо я миролюбив и не намерен насильственно посягать на души людские, я лишь напомню им о первозданной праведности, о совершенной нравственности, к которой всякому человеку должно возвратиться. Не пошатнуть умы людские я намерен, но одушевить неодушевленную мораль общества. Я способен стать великим моралистом и то чувство вышнего служения зиждется в моём естестве подобно предзнаменованию. Пускай многие нарекут меня отщепенцем-гордецом, обзовут словоблудом, пускай я не познаю одобрение и похвалу, самого малого понимания, сей путь мирного протеста навсегда останется целью моей жизни – спасение мира своей души. Мечтаю подготовить мир ко второму пришествию Христа Вседержителя. Желаю показать Ему мир, в котором истреблён всякий грех, в котором уже не будет насилия и блуда, безбожия и заблуждения, цинизма и алчности, властолюбия и какой-либо иерархии, я покараю оное зло своим пророческим словом и своею жизнью праведной низложу всякое безумие бесовское. Дабы отсрочить ту страшную кару над миром, то возмездие над душами грешников, дабы не погибли многие от греховности мира сего, я буду проповедовать среди людей праведную жизнь. И однажды я покажу Господу людей невинных, ни в чём неповинных, а значит, они не будут подлежать осуждению, но в милость Божью опояшутся. Сейчас ты насмешливо наречешь меня идеалистом и филантропом, и будешь отчасти права, но вслед моим быстрокрылым словам летят умозрительные подвиги, узри же те миролюбивые деяния, которыми мне предстоит пошатнуть мировое господство неправды, низвергнуть тиранию тёмных сил.

В подобные минуты мировоззренческой откровенности творец возвеличивался до царственных амбиций, однако муза нисколько не пугалась того надуманного величья, напротив, выказывала неподдельный интерес к судьбе сего гордого и вместе с тем кроткого юноши. Его речь не отличалась ораторским мастерством, он часто «проглатывал» буквы в словах, картавил, в волнении даже начинал заикаться, и та неуверенная подача была столь человечна, что даже такая сомневающаяся во всём девушка как она, вверялась той простой истине, которую он столь яро вербально преподносил.

Известно, что дерзость поведения и гордыня мышления является на самом деле слабостью, слабохарактерностью, которая скрывается под маской напыщенности. Также самомнение и самолюбие говорят о немощности души. Оными паразитами аморальности творец никогда не страдал, ибо всегда был кроток и смиренен, его протестная натура выражалась исключительно только в творчестве, где будучи совершенно свободным, он не жалел своих сил для отстаивания добродетели. Однако в последнее время произошёл в душе юноши некоторый слом, нечто обманчивое поселилось в сердце юного гения. Погружаясь созерцанием в самого себя, он находил безграничное мироздание, и всесильные способности души, он обозревал в себе творца и в том усматривал божественное превозношение своего душевного бытия. Он созерцал окружающий мир очами творца сотворившего оное великолепие красок и существ, и в том высоком миропознании не было ничего лукаво чувственного, никакого господства горделивого, только одухотворение творчества, лишь душевное преображение. Иногда творец близко знакомился с душами людей, не поверхностно обегая сиюминутным взглядом их характеры и индивидуальные черты, а глубинно познавал уникальность каждой человеческой души, временами уподобляя своё мышление объекту познания. Он, временами казалось, чувствовал то, что чувствовали они, оставаясь при этом самим собой. Так и сегодня, его горделивая душа желала оглядеть весь мир очами Бога, и будто на мгновение сие чудо ему удавалось ощутить, ибо он любил всё что видел, каждую мельчайшую травинку и песчинку, каждого из людей. Может быть, юноша в тот миг не был Богом, но он ощущал дуновение Бога в себе и потому ему краешком отворялись вышние знания о достижении совершенства жизни. Не формулы логического построения вырисовывались в его душе, но иррациональная первичность чувствования чистоты восприятия. Не машинальное холодное математическое распределение функциональности и целесообразности довлело над его восприятием мира. Но духовное иномирное стяжание любовного созерцания не столько очами, сколько сердцем, руководило им. Любознательная душа юноши рвалась постичь оное мироздание, то Богом мира сотворение, которое не утихает, не замедляется в движении, не знает смерти, постоянно умножаясь и меняя формы. Ибо мироздание наделено вечным процессом возрождения и в том заключается присутствие Творца в творении, которое бессмертно, сколь и Он бессмертен и вечен. Может быть, именно поэтому творец почитал себя бессмертным, а творения свои наделял вечностью.

Известно, что Ангелы Господни записывают каждое слово человека, его деяния, помыслы, впрочем, и он сам ведёт рукописный дневник своей жизни. У него ничто не теряется бесследно, не ускользает безвестно, не забывается, не предаётся забвению. Сие не тщеславие, одна лишь муза хранит частицы его мыслей в себе, её чистые очи навеки сохранят образ того ничтожного гордеца, каким он, безусловно является. Юношеская гордыня не позволяет ему быть склонённым пред непостижимым и малоизученным миром. Ибо он живёт безумно, им правит творческая похоть, которая постоянно требует создавать, творить. Но он тою возбуждённостью не одержим, добровольно знакомый со своею ничтожностью, не питает иллюзий о значимости своей в среде себе подобных творцов. И то покорное обстоятельство личности, делает его свободным и прямодушным, делает авторским каждое его философское заявление, кои сей юноша навострился излагать пространной речью и языком весьма простым для понимания. Он более не слуга мира сего, но и не озлобленный повстанец, он просто творец, который не стремится обессмертить себя, будучи удовлетворённым, обладаем нетлением души. Таковым образом вырисовывается поверхностная картина стремлений мировоззрения творца, чья душа пока что не отворена читателю полностью, которая подобно раковине лишь приоткрыта слегка, дабы понемногу проливать свет истины в тёмные комнаты человеческого любознания. Впрочем, и девушка стоящая подле него была весьма таинственна, таявшая в себе противоречия канонов благочестия, импульсивность, грациозность чувств, сострадательность мироощущения. Видимо трогательно жалея друга, дева всегда слушала его и, умолкнув, сомкнув уста, не перебивала собеседника. Временами она любовалась закатным уходящим солнцем, словно те набухшие маком небеса шептали ей страшные пророчества.

– Воистину, Творец мой единственный учитель. Но что если я превзойду Создателя в мастерстве творения, и не увижу равных себе по таланту ни на земле, ни на Небе? Но разве столь омерзительный грешник как я может приблизиться к святому мастерству праведной жизни, смею ли я помышлять о подобной дерзновенности души? Да, я посмел подобно мыслить, но прежде я мечтаю о прощении. И меня осудят за оное несвоевременное дерзновение, даже ты, верная муза моя, выскажешь мне укор. Потому что меня сложно понять. Только послушай, вслушайся в мои мятежные мысли – Великое искушение принёс Господь в своём мужском облике человеческом, ты женщина, тебе не понять, ты искренно служишь Ему, я же пытаюсь сравниться с Ним, достичь Его высот праведной жизни. Теперь же, выслушав меня, скажи мне, грешно ли стремится к совершенству? Мне думается это первостепенная жизненная позиция всякого здраво мыслящего человека. – говорил юноша надрывно, словно ускользающее за горизонт солнце являлось часами, вот-вот и его время кончится, нужно торопиться повествовать о главном, о самом важном.

– Не в том погибель твоего разума, но в жажде большей мудрости кроется твоя смерть. Я крайне встревожена и удручена твоим надменным поведением. Будучи необразованным, стоит ли тебе помышлять о столь высоких материях? Напрасно ты мечтаешь постичь тайны мироздания, используя детские методы и слепые подходы. Прошу тебя, вернись к обыденной жизни простолюдина, не думай более о невозможном. – отвечала муза имея твердый характер, она всегда была далека от излишней мечтательности, всегда расчётливая и местами чересчур взрослая, девушка частенько поначалу третировала своего друга, но по ходу разговора смягчалась и начинала прощать его всегдашний инфантилизм поведения, нарциссизм мышления и малопонятное мудрствование души.

– Лицедейство – та улыбка без радости, оно мне не знакомо. Поэтому я таков каков есть на самом деле, я чувствую своё первородное величье гениального творца, потому излагаю свои мысли достоверно правдиво. Я не из тех эгоистов, чья личность расширена до вселенских размеров, заслоняющая собой все остальные миры. Для всеобъемлющей любви мне достаточно одной твоей души, которая со временем примет меня с моими заповедями жизни. – на сим слове юноша заимел на лице своём румянец стыдливости, отчего он робко произнёс. – Я благодарю тебя любя. Я люблю тебя всей душой. – ещё более зардевшись, юноша продолжил услаждать слух девы нежными короткими фразами, стал ласкать её сердечно искренними чувствами. – Ты привнесла в мою жизнь то волшебство внимания, о котором ранее я мог только мечтать. Ты первая девушка, которую я величаю музой, но ты и последняя.

Она незамедлительно ему ответила.

– Ты снова возвеличиваешь моё значение в своей жизни, но признаюсь, мне приятно слушать твои дифирамбы, лишённые льстивого лицемерия. И тем самым ты умело перевёл тему нашего разговора с твоей персоны на мою вдохновительную особенность. Может быть, вернёмся в былое мудрование?

Выслушав её памфлет, зная простую житейскую истину женской нелогичности, юноша впервые улыбнулся одними уголками сжатого рта. Таким своеобразным образом, любая девушка интригующе скажет – нет, но тайно пожелает убеждения, дабы он подтолкнул её к положительному ответу. Сделай так, чтобы я захотела – мысль девы несогласованной с её изначальным желанием. Искренно надеясь на свой неразвитый талант риторики, юноша продолжил изъяснять свои доводы, радуясь минутным обращениям к нему музы, ведь безразличие – самое унизительное женское поведение.

– Я мечтаю объять весь мир своей девственной миролюбивой душой. Мечтаю изменить себя, достигнув нравственного совершенства. Мечтаю указать человечеству путь истинный. Я мечтаю быть примером кротости и сострадания, я мечтаю любить всех как самого себя. Разве плохи мои мечтания, разве неисполнимы они? – тут он вспыльчиво воскликнул. – Вот увидишь, в мире больше не будет насилия, всё орудия убийства я обращу в пыль и пепел, люди перестанут быть блудницами и блудниками, ибо люди познают и вспомнят о добродетели целомудрия, все будут отныне девственниками. – тут он словно воссиявши безвременной мудростью, осветился ускользающим лучом света надежды. – У насилия существует две одинаково уродливые личины – нападение и защита, потому-то войны и не прекратятся покуда умы почитают доблестью оные злодеяния. Посему следует быть миролюбивыми людьми, которые вовсе отрицают всякое насилие. Таковых людей Господь миротворцами прозывает и я один из них. Мы носители естественного неприятия всякого убийства, как человека, так и животного. Житие мирное со всеми – вот удел праведности. – зная о чём будет говорено дальше, оробев, он продолжил. – Еще скажу о насущном. Ласки супругов приемлемы, когда совершаются с превеликой кротостью и стыдливостью, ради зачатия и последующего деторождения, иное есть грех блудодейство. – сказавши сие, он пристально воззрился на неё. – Я вижу по твоим светлым очам, насколько сильно борются в тебе мои истины и распространившаяся по всему миру неправда зла. Совесть твердит тебе, что слова мои верны, а лукавый шепчет отвержения сего и злоречием обольщает ум твой. Так будет с каждым, кто услышит меня или прочтет книги мои. Я не часто, но бываю среди множества молодых людей, которые имеют противоположные помыслы, которые пребывают во тьме невежества, ведь зло есть безумие, и тогда среди них ощущаю себя одиноким, каким-то чужим. Предположу почему – потому что я хуже всех. Я мог бы высказаться подобным простым предложением, но это означало бы следующее – я худший из худших, но это не так, истина в том, что я один плох. Сей мнение о себе самом искореняет всякую гордыню.

После некоторой передышки он продолжил говорить.

– Существуют золотые слова всякого начинающего художника – я так вижу, я так чувствую. Я с этим взглядом на творчество солидарен, также мыслью свободно нравственно. Однако моя высокая натура не терпит всего греховного и противоестественного. Нравственность всякого творения должна быть непревзойденно свята и покорна Господу. Здесь в очередной раз ты можешь уличить меня в гордыни, но гордыня – это когда силой влияния и ораторства покушаются на чужое произволение и свободу. Я, напротив, подвизаюсь к тому миролюбию, к которому призван. И я нисколько не желаю быть твоим учителем, только верным твоим другом желаю быть всегда. – он изрядно смутился. – Ты, кажется, хотела напомнить мне о вчерашнем несерьёзном происшествии, при котором я всего лишь отворил одну дверь. Но в том нет ничего страшного оскорбительного для тебя, ведь отворение дверей перед женщиной, является устойчивым проявлением уважения и заботы к ней, а не намёком на её слабость. Я тебя нисколько не унижаю, ибо любовь всегда возвышает, даже самую пустячную мелочь возводит в ранг великолепия.

Муза ответила ему.

– Не могу не ответить тебе, раз ты столь щедро осыпаешь меня комплиментами. И вправду, ты лишён горделивости, дерзновенности, самоуверенности, но ты говоришь о созерцании как о смысле своей жизни, забывая о том, что смысл человеческой жизни заключается в спасении души. Добродетели, молитвенный труд, раскаяние, жертвенность, сострадание, любовь, всю оную духовность должно созидать и приумножать, покуда Господь не призовёт тебя.

– Не задумываясь я соглашусь с тобой. – кротко воскликнул творец. – Однако я редко хвалю свою душу, практически никогда. Я, можно сказать, ненавижу свою душу, ибо она слаба и мало похожа на святых. Впрочем, единственное что мне нравится в ней, так это творческое созерцание, всё остальное не столь велико, как бы я того желал. Разве смею я желать спасения собственной души, которая мне столь неприятна? О, и я не лишён самолюбия, ведь я столь долго уже твержу о своей многострадальной усталой душе. Мне порою трудно называть себя творением Создателя, столь ничтожным я себя почитаю и чувствую, нахожу себя сторонним созерцателем жизни, которую задумал и воплотил Бог. Но я не изгой жизни, я просто другой. Моё призвание – восхищаться, вдохновляться, творить. Во мне есть девственность, молитва, раскаяние, любовь к Богу, любовь к тебе.

– И при всём этом ничтожестве, при этом богатстве добродетелей ты умудряешься видеть мироздание своим творением? – вопросила муза.

– Не только созерцать, но смею сопереживать чувствами сердца самому сотворению мира. И чувствую, что в скором времени я буду повержен за оные гордые речи. – в зеницах очей юноши промелькнул страх, уныние сморщило его чело. – Гордец ничтожный, вот кто я.

– Ты ненавидишь не себя, но свои грехи и слабости, которые кажутся сильнее тебя, но бессильны они пред защитой Божьей, оберегающей тебя от злодейств мира сего, от пороков мира суетного. – прозорливо молвила она.

Юноша некоторое время безмолвствовал, не решаясь ответить на столь верную трактовку его многогрешной души. Ведь снаружи человек может казаться благочестивым и благородным спокойным девственником, но внутренне он всегда испытывает искушение, всегда пылает борение в душе его, ибо лукавые помыслы не дремлют, не стареют, они готовы соблазнить и развить болезнь порока посредством картин беспутных прелюбодейств. Особенно нападение зла остро ощущаются с часы лености, а также в утреннее время. Помня о том, он молчал, смутившись своей откровенности, заслонял сердце руками, бросал взор на необъятные долы заката солнца, уступающие по масштабу и значимости душе девы. Угасание света он различал с безнадежностью, подобно часам солнце отмеривало последние минуты их встречи, каждый луч, словно песчинка ускользал в безвозвратное прошлое. Юноша хотел бы остановить то движение части мира в небытие ночи, которая явно ознаменует окончание чарующей сцены. Ночь предвещает сон безмятежный или беспокойный, ибо столько всего важного он не успел ей сказать, столько всего чувственного прочувствовать, отчего придётся компенсировать нереализованные поступки и слова ночным повторением пройденного в воспоминаниях и последующим добавлением небылиц к прошедшему событию. Он чувствовал приближение конца, вот уже их отношения охладевают, она, как истовая попрыгунья стрекоза по морю жизни, не имеет якоря, потому волны бросают её из стороны в сторону. Причаливая к разным берегам, она богатеет, нищает, или разворовывается. И самое прискорбное состоит в том, что и в нём муза не находит себе доброго укромного пристанища. Он словно странное мгновение для неё, видимо потому он также незабываемое мгновение. Исчезнет краткий миг, и скоро они расстанутся, вот-вот и погаснет светило, даже луна сквозь грозовые непроницаемые тучи не сможет осветить их дальнейшее странствие.

Технический прогресс способствует духовному регрессу. Во все времена тот вопрос остро ощущался, ибо давление на свободных людей со стороны общественных структур неизменен во все времена. Таким образом, государства, имеющие циничных правителей и насильственное антихристианское мировоззрение, пытаются вмешиваться в устроение мировоззрения людей. Вот почему творец, резким словом выразил следующее.

– Власти пытаются нас усмирить и извратить, потому что у нас иные ценности, другие моральные предпочтения, у нас есть нравственное превосходство над ними. Я нисколько не патриот в высшем понимании этого слова, мне противен государственный националистический патриотизм, однако я буду патриотично отстаивать, и поддерживать добрую и правдивую христианскую веру там, где я некогда родился. Если другие безобразны преступлениями, то лучше быть островком изгоем, чем беснующейся толпой. Христианство учит истине. Христианство единственная вера, гласящая о том, что Бог есть любовь. Многие называют христианскую веру чересчур строгой аскезой, но иначе, и быть не может. Ибо кто не прельстится, кто не устоит, кто не поклонится перед антихристом, который соблазнит род людской сладостью речей и мирским богатством, только христиане. Только они будут славить правду, обличая и раскрывая ложь и заблуждения мира сего. Тактика обольщения мира лукавым во все времена проста, он будет внушать людям, будто вера не нужна человеку, будто без Христа, человек способен творить добро и быть праведным. Оными обманами он внушит людям бесчувственное безверие, затем создаст себе армию подобных безбожников и проповедников неверия. Но останется на земле малое число несогласных с тем грехопадением людей. То будут христиане, которые не утратят веру, будучи до исхода души верны Господу Богу нашему Иисусу Христу, они будут много порицаемы за веру свою и много истощаемы миром сим. Посему власть врага рода человеческого не восторжествует полномасштабно, мир сколь и прежде будет держаться на праведниках, ибо иные погибнут в унынии безверия и мирской праздности. Но помни, что нуждаются в милости не добрые, но злые. Ветхий враг мыслит иначе, для одних он уготовил пряник, для других кнут. И задай себе вопрос – тогда, с кем будешь ты, с ним, или с Христом? – казалось, что юноша говорил со всем миром, казалось, что он задавал сей вопрос каждому человеку на Земле, но, не услышав ответа, продолжил. – Приближение конца ознаменует извращение заповедей Божьих, когда грех начнут называть естественностью, тогда и явится злодей погубитель душ людских, мучитель народа христианского. Скорей всего мы застанем те последние времена, ты и представить не сможешь, как я мечтаю быть там, мечтаю созерцать второе пришествие Христа Вседержителя, мечтаю жить с Ним в Царствии Небесном. – очи юноши лучились добротой и кротостью, настолько он мечтательно воображал себе сей божественное милосердие. – Думаешь, я мечтаю о неисполнимом благе, но Богу всё подвластно, потому я не теряю надежды. Впрочем, мы все однажды предстанем пред Господом. И главный вопрос, – какими? Смиренными и покорными, с покаянием в душе, чистыми и невинными должны мы предстать пред Его очи. Потому ты, бесконечно права, мне следует, прежде всего, заботиться о душе своей, и о душах ближних своих не забывать. Мне предстоит дальний путь, который рано или поздно приведёт меня к Господу.

Обнажив мечтания своей души, творец воочию эфемерно узрел образы будущей жизни, тот выбор, который предстоит совершить каждому человеку. Должно будет избрать хлеб или крест. Хлеб и крест – это символы разделения рода человеческого, знамение конца. Поначалу враг рода человеческого не станет открыто озлобляться на веру христиан, враг будет соблюдать шаткий нейтралитет, дабы за то мирное время больше сторонников привлечь, приспешников подле себя собрать. Только затем, узаконив безбожие, примется за повальное разобщение христиан посредством гонения и истребления оных служителей Богу. И ему нельзя будет помешать, ибо враг рода человеческого лишь откроет то безверие, кое и так бытует в мире, всплывут те затонувшие трупы оккультизма и ереси, кои некогда находились сокрытыми под толщею воды общества сего. И в конце правления своего соберёт враг проклятое воинство своё, которое было собрано по всем странам и континентам. Оные будут: эпикуровы отродья, блудники и блудницы, содомиты, лжепророки и иные обольстители умом людских, поклонники воинства, оправдывающие насилие, жаждущие пролитья крови, и все иные почитатели, и делатели грехов – вот воинство антихристово. Но помни, прежде сего будет – хлеб и крест. Выбрав крест святые исполнят волю Божью, выбрав хлеб грешники исполнят злодейство лукавого. – говорил творец не умолкая ни на минуту. – Пойми меня, муза, я желаю своею любовью уберечь тебя, подруга верная моя, желаю просветить твой разум. Ведь я лишь о добродетели толкую тебе. Будучи противником всякого насилия, я во Христе нахожу добродетели миролюбия, незлобивости, невинности девства. Но люди, словно вопреки Его заповедям, всюду поощряют насилие и убийство, даже священники, которые призваны провозглашать мир, благословляют на войну. Мне думается, воинство должно быть вовсе искоренено, один супротив всех, я тому пацифизму буду всячески способствовать. Только ты поддержи меня в сей мирной деятельности, не обрекай меня на мировоззренческое одиночество. – тут он взмолился. – Господь, позволь хотя бы одному человеку уверовать в проповедуемые мной заповеди Твои, кои ратуют за любовь между людьми, о целомудрии миролюбия. – окончив воззвание к Господу, он продолжил. – Во Христе истина, но ветхость ещё довлеет над верою многих, лишь немногие верующие верны кротости Божьей. Я ведаю о том, что я не таков как все, меня будут изгонять отовсюду, не сыщу я места на земле, никто не пожелает поместить меня в своё любящее сердце. Разве только ты, одна, сколь и прежде будешь любить меня. – заключил юноша со всею истовостью юношеского слога.

После услышанного, девушка колебалась с ответной речью, казалось, она не могла покорно согласиться с его предположениями и предостережениями, некоторое родовое заблуждение, передаваемое из уст в уста, из сердца в сердце, не позволяло ей всецело поддержать друга. Он будто рушил её обыденные умозрения миропорядка, очищал от сажи разрозненные эмпирии её самосознания. Она ощущала в себе добрый дух, который проникал во все части её души, озаряя значимостью то, что ранее пренебрегалось ею, что предвзято затмевалось другими, что на самом деле неоспоримо правдиво. И на его примере, наглядно субъективно, она знает и видит, что оный кроткий юноша никого никогда не ударит, никого не обидит, не разозлит, всё перечисленное для него грех и беззаконие. В нём царят незлобивость и миролюбие. Ему противна мстительность и всякое причинение физической или моральной боли, противна ругань, противно сквернословие. Тело сего юноши очень легко сломить, ведь он не будет физически защищаться, но его нравственная душа настолько сильна, настолько всесильно фантастична, что никто не сможет совладать с мыслями сего творца, который не только живёт, но и оживляет творения свои духом веры. В жизнетворчестве состоит суть его бытия. Таковым сложилось представление девушки о собеседнике, который почему-то именно сегодня решился душевно открыться ей при закате дня.

Наступала томительная ночь, люди готовились ко сну, уходя из суетности житейских проблем, дабы их переживания утихли, а тело обрело бесстрастие. Сколь и душа вольно способна покидать рамки земного мира, во сне она отдыхает от суетности прошедших видений. Сгущались сумерки, погружая всё сущее в прозрачную теневую поволоку, заключая в свои прохладные объятья две светящиеся фигурки. Подобные малым светлякам, они не боятся тьмы, ибо наделены даром освещения мира добродетелью, они светочи всюду и везде, особенно там, где столь мало тепла и света.

Муза улыбалась творцу и на её губах бликами блестели последние лучи солнца. Как бы ни хотелось ему поцелуем вкусить тот недолговечный кусочек светила, он никогда не лишит девушку драгоценного дара нецелованности, никогда не совершит сию дерзость, не поступит столь неуважительно по отношению к её чести. Ему приятно видеть её чистой и непорочной, чувствовать в ней живительную силу доброты, тот безгрешный источник красоты неувядающей белой лилии девственности. Рано или поздно, она, как всякий благоуханный прекрасный цветок завянет, но если сорвать её бутон, то она увянет куда быстрее, и не продлят её жизнь, ни драгоценные дары, ни ухаживания, ведь потерянная невинность невозвратима. Посему необходимо её оберегать всеми возможными силами. Музу должно славно почитать и любить сердечно. И он сохранит благочинность девушки, невзирая на собственные мечтания о венчании. Мечты его не сбудутся, не соединит их благословения венец, но общая добродетель честного девства укрепит любовью их дружбу и непорочность телесную.

Словно не вкусившие запретный плод прародители, девственные и миролюбивые, сей девственник и оная девственница, умильно взирали на творения Творца, и не только восторг испытывали при сём созерцании, но также и благодарность молитвенно возносили Ему.

Безвозмездное дарение благ жизни, столь сие учение привычно звучит и сколь редко встречается в наши дни. Воистину жизнь есть благо, смерть же побеждена Воскресшим Спасителем. Может быть, потому в минуту встречи они не помышляли о кончине, ибо ничто не кончается, всему возможно продолжение, бессмертие добродетели то утверждает. Они же, более чем кто-либо, заслужили мгновение созерцания вечности в очах друг друга, в коих навеки воцарился трепет любовный омываемый слёзной влагой. Тогда их очи увлажнялись радостью, дабы та вода сохранила на молекулярном уровне то прекрасное видение бесконечного счастья. Дабы затем, превратившись в невидимый пар, те удивительные образы вознеслись обратно на небо. После капли должны были пасть обратно на землю, храня в себе картины любви. Дождём, обрушившись на засушливый город, оные наброски счастья потекут по человеческим лицам, по их щекам и носам, попадут также на их усталые веки, отчего люди узрят то, что они, прежде никогда не видели, так круговорот романтических грёз возобновится вновь. Снова и снова будут оживать жизни людские, ведь всё мироздание словно призвано хранить человеческие судьбы, вся Вселенная есть не что иное, как памятник человеку, венца творения, шедевра Творца.

Вдали когда-то произрастало старое древо, под дубом тем Авраам трех Ангелов повстречал, спор Платоники и Плутоса там некогда был затеян, там слёзы Арианы напоили могильную почву, возле сего древа поэт деву дожидался и сколь известно стихотворным письменам, с верностью и любовью музу милую сердцем повстречал. То было и, то будет.

Колыхались ветви древа векового, словно грозные тучи они нагоняли. Посему юноша и дева, находившиеся возле дуба сего, завидев приближенье непогоды, недолго предавались созерцанью красот небесных и красот душевных.