Читать книгу Отрок. Ближний круг: Ближний круг. Стезя и место. Богам – божье, людям – людское - Евгений Красницкий - Страница 8

Собраться «поговорить» в тот же вечер, когда Мишка предложил сделать это своему крестнику, не получилось – слишком затянулась история про Гулливера, а потом еще и ее обсуждение, специально спровоцированное Мишкой, чтобы, хотя бы предварительно, составить себе представление о круге интересов и взглядах новобранцев. Ничего путного, правда, из этого не вышло. Во-первых, лесовики были сильно удивлены тем, что сказку им рассказал не седой дед, а их ровесник, а во-вторых, к рассказанному они отнеслись именно как дети к сказке. Разумеется, Мишка и не ожидал от слушателей настоящего понимания смысла истории, сочиненной великим Свифтом, но комментарии типа «да их там всех ногами перетоптать можно было» его откровенно покоробили. Впрочем, в следующий раз он все же решил рассказать о путешествии Гулливера в страну великанов и попытаться навести отроков на размышления об относительности всего сущего.

Первое собрание «ближнего круга» удалось провести не сразу, пришлось несколько раз его переносить. Сказав Роське: «И всех наших приводи», Мишка специально не стал уточнять список приглашенных – было интересно посмотреть, кого именно Роська посчитает «своими». Крестник не подвел – в Мишкиной горнице собрались все те, кого он и сам бы пригласил: Демьян, Кузьма, Петр, Дмитрий, Артемий, Матвей, Илья и Никола. С двумя последними Роська откровенно порадовал – вспомнил, что Илья, обменявшись с Мишкой крестами, стал его крестным братом, а Никола, будучи хоть и внебрачным, но сыном Никифора, мог считаться старшине Младшей стражи двоюродным братом.

Как кого рассаживать, Мишка не подумал, но прибывшие разобрались сами, устроив настоящий мини-спектакль «Древнерусский политес». Петр торопливо занял место по правую руку от Мишки, отпихнув плечом в общем-то и не претендовавшего на это почетное место Кузьму. Все было правильно – Петька был на год старше хозяина горницы и занял место старшего брата. Илья с достоинством проследовал на место по левую руку от Мишки – хоть и не кровный родич, но единственный взрослый муж среди приглашенных. Рядом с Ильей тут же пристроился Никола и с вызовом посмотрел на Петьку, получив в ответ взгляд-плевок – сыновья Никифора от разных матерей ненавидели друг друга со всем максимализмом подростков. Рядом с Петром устроился Демьян, мрачно глянул на Петьку и хлопнул ладонью по лавке, приглашая сесть рядом Кузьму – коли братья, то и сидеть вместе. Матвей, с таким видом, словно ему все равно было, где сидеть, устроился рядом с Николой и притянул к себе за рукав Артемия, а Роська пристроился напротив «дирижера». Дмитрий, как всегда, оказался на высоте – не толкаясь и не пытаясь занять место поближе к Мишке, он стоял и понимающим взглядом следил за разворачивающимся действом, но стоял так, что место в торце стола – напротив старшины – осталось за ним. Когда все расселись, Дмитрий еще немного помедлил, оглядывая собравшихся, словно проверяя, все ли правильно, и только потом неторопливо опустился на лавку.

Пока все устраивались, пока Роська, спохватившись, снова вставал и ставил на стол кувшин с квасом, Мишка по очереди обводил глазами собравшихся и невольно сравнивал их нынешних с ними же, но тех времен, когда воинская школа и Младшая стража только начинались.

Петр. Старший сын купца Никифора. Строг, самоуверен, даже, пожалуй, зол. Купеческие детишки с «платного отделения» воинской школы ходят у него по струнке. Некоторые, вернувшись из торговой экспедиции по лесным селищам, попробовали было изображать из себя бывалых купцов, но Петька поставил их на место быстро и беспощадно. Вот и сейчас сидит гордо выпрямившись, выпятив подбородок, одна рука на колене, другая поигрывает ножнами кинжала. И не подумаешь, что еще несколько месяцев назад из-за сломанных рук даже по нужде сам сходить не мог. Но урок запомнил – в конфликт с Мишкой не вступал больше ни разу.

Кузьма и Демьян. Еще два года назад, когда Мишка только начал учить их играть с кинжалами, близнецов было не отличить друг от друга, даже на вопросы отвечали хором. Сейчас – два разных человека. Кузька – живой, веселый, непоседливый, весь ушедший в техническое творчество – наследник тех черт характера отца, которые сделали Лавра редким по искусству мастером кузнечного дела. Демьян же после тяжелого ранения на лесной дороге изменился просто до неузнаваемости. Мрачен, молчалив, неулыбчив и жесток. В рукопашном спарринге с ним стараются не встречаться – не успокаивается, пока не отправит противника в нокаут или не заставит выть от боли, поймав на болевой прием. На Мишкины попытки разговорить его не поддается, только криво ухмыляется и отшучивается на грани откровенного хамства. Явно назрела необходимость сеанса психотерапии у Нинеи.

Роська, во Христе Василий. Урядник первого десятка – лучшего десятка Младшей стражи. Куньевские отроки, набранные из родни тетки Татьяны, лидируют не только в боевой, но и в «идеологической» подготовке – знают больше всех молитв, успешно овладевают грамотой, реже всех подвергаются наказаниям. Но сам Роська… Набожность его усугубилась настолько, что уже может стать помехой в воинском обучении. И к Нинее ведь не отведешь, бесполезно. Конфликт Мишки с отцом Михаилом шокировал Роську настолько, что он впервые за все время посмел не то чтобы нагрубить своему крестному, но открыто высказать недовольство. Что-то дальше будет?

Дмитрий. Надежда и опора, свой в доску. Прирожденный воин и командир. Предан Мишке столь же, сколь и Роська, но по-иному – если Роська способен закрыть от опасности своей грудью, то Дмитрий собой жертвовать не станет, а просто ликвидирует опасность, спокойно, расчетливо и надежно. Если Роська держит Мишку чуть ли не за отца родного и выступить против способен, только будучи переполнен эмоциями и сам страдая от того, что перечит крестному, то Дмитрий противоречить не стесняется, но делает это опять же спокойно, без страстей, и, как правило, бывает прав. Но есть и у старшего урядника Младшей стражи своя ахиллесова пята – изуродованное лицо. Рваный шрам, проходящий наискось через весь лоб – след стрелы лесовика, – по всей видимости, порождает у Дмитрия некий комплекс неполноценности при общении с девушками. На вечерних посиделках он сидит в уголке, опустив на лоб челку, отчего приобретает какой-то туповатый и угрюмый вид. Тоже к Нинее сводить, что ли?

Артемий. Мишкина радость и боль. Талантливый музыкант и педагог, собрал оркестр из шестнадцати человек, на пару с Роськой организовал церковный хор, постоянно терзает Мишку, требуя новых мелодий и песен – весь в музыке, а школа-то воинская. Старательно обучается вместе со своим десятком воинскому делу, но, когда кто-то из его оркестрантов возвращается с тренировок с разбитыми губами, ссаженными костяшками пальцев, прочими травмами, мешающими играть на музыкальном инструменте, чуть не плачет и одолевает Матвея и Юльку просьбами побыстрей вылечить, а Мишку намеками на то, что музыкантов надо бы поберечь. Сам соглашается, что поберечь в учебе – погубить в бою, а потом приходит снова.

Матвей. Ходячая загадка, единственный из музыкантов, привезенных в Ратное из туровских «гастролей», чья биография до прихода в «ансамбль» Свояты Мишке неизвестна. Молчит, как партизан. Дмитрий и Артемий тоже ничего не знают – Матвей появился у Свояты до них. Знал что-то Меркурий, но его уже не спросишь. Артемий, со слов Меркурия, рассказал Мишке, что Матвей появился у Свояты в Киеве. «Художественный руководитель ансамбля» принес парнишку страшно избитого, завернутого в какие-то лохмотья и с окровавленным затылком. По словам Меркурия выходило, что Матвею не то вырвали, не то срезали волосы вместе с небольшим лоскутком кожи. Еще Артемий добавил, что Матвей был единственным, кто не горел желанием сбежать от Свояты – от добра, мол, добра не ищут. Это Своята-то добро? Была в поведении ученика лекарки и еще одна странность – брезгливо-презрительное отношение к особам женского пола. Исключение составляли только Юлька, ее мать лекарка Настена и, разумеется, Анна Павловна. Мишка даже было начал подозревать Матвея в нетрадиционной сексуальной ориентации, но потом подозрения оставил. Что-то с парнем в детстве произошло очень скверное, но вот что? Тащить Матвея к Нинее Мишка побоялся – есть воспоминания, которые лучше не бередить, тем более что характер у парня постепенно начал смягчаться, а Юлька обмолвилась, что обучается лекарскому делу он старательно и с удовольствием.

Никола. Вот уж кому в жизни не повезло так не повезло. Мало того что внебрачный сын Никифора оказался под началом законного сына – Петра, так еще и угораздило влюбиться наповал в двоюродную сестру – Аньку-младшую. Но парень оказался крепким – Петькиным наездам давал достойный отпор, да и к прочим превратностям судьбы относился стоически. Учился же лучше всех «курсантов платного отделения». По его поведению было хорошо заметно, что никаких подарков от судьбы он не ждет и готов пробиваться к лучшему будущему не только «зубами и ногтями», но и умом.

Илья. Бывший обозник, единственный взрослый мужчина в собравшейся компании. Как же Мишке повезло оказаться после ранения в его санях! Несомненно умен, хозяйственен, понимает, что воинская школа – единственный его шанс подняться из социальных низов Ратного. Обязанности «начальника тыла» и преподавателя обозного дела исполняет отменно. Как и предполагал Мишка, пристрастие к хмельному у Ильи хоть и не исчезло совсем, но сильно ослабилось. Вот это и называется «человек на своем месте».

«Ну что ж, сэр Майкл, вот с ними и придется начинать. Не Прибалтику, разумеется, завоевывать, а создавать базу для будущей экспансии. И даже это слишком громко сказано – пока речь может идти только об инструменте создания этой базы».

Сам себе удивляясь, Мишка заметно мандражировал, все-таки первая попытка создания легитимной структуры «под себя». Было множество сомнений: правильно ли выбран момент, подходящие ли в наличии кадры, не подведет ли статус несовершеннолетнего мальчишки и, вообще, удастся ли затея?

С другой стороны, только функционирующая структура позволит перестать приспосабливаться к обстоятельствам, а начать самому создавать их. Пусть сначала локально, в малых (да что там – микроскопических!) масштабах. Пусть структура сможет использовать весьма ограниченное количество ресурсов, и ни о какой подлинной самостоятельности пока не может идти и речи. Пусть решаемые этой структурой задачи будут направлены главным образом не вовне, а на себя. Но с чего-то надо начинать!

Главное – правильно выбрать цель. Планировать что-то серьезное невозможно – слишком ограничена кадровая и ресурсная база, совершенно непредсказуем результат наложения управленческих технологий на менталитет людей XII века. Да каких там людей – мальчишек! Правда, эти мальчишки через два-три года женятся и станут главами семей, эти же мальчишки уже убивали и смотрели в лицо смерти (кое-кто и не по первому разу), но тем сложнее представить их реакцию на то, чем им будет предложено заняться!

«Прекратите вибрировать, сэр, два года назад все было гораздо хуже и сложнее. Вспомните: дед отставной инвалид, вы хилый подпасок, ресурсы почти на нуле, о кадрах и вообще речи не было. А какие цели вы себе поставили? Сейчас вспомнить – даже удивительно делается, но ведь получилось! Что вы тогда себе твердили? «Делай то, что должен, и будет то, что будет!» И получилось, потому что вы делали! Сейчас-то что изменилось? Тогда была поставлена цель – собственное физическое развитие, сейчас – физическое и интеллектуальное развитие полутора сотен ребят. Второй целью два года назад была признана необходимость роста благосостояния и восстановление социального статуса семьи, сейчас – рост благосостояния (вплоть до полного самообеспечения) и приобретение официального статуса вашей сотни. Да-да, сэр Майкл, себе-то врать не будем, сотни сотника Михаила. Ну и, наконец, третьей задачей в недавнем прошлом было формирование команды, сейчас – формирование собственной управляющей структуры.

Да, масштабы другие. Да, количество переходит в качество. Но магистральное-то направление осталось прежним – усиление вашего, сэр, влияния на внешнюю среду. Единственное принципиальное изменение: тогда вы могли использовать только один из двух способов управления – манипуляцию, сейчас у вас появилась возможность использовать и второй – принуждение.

То, что эти три цели будут всего лишь промежуточными (как и в прошлый раз), будете знать только вы, а для ребят это станет программой на несколько лет вперед. Задачи же по достижению этих целей… хм, а вот пускай-ка они сами попробуют их сформулировать. То, что придумают сами, и исполнять будут с охотой, и совершенствовать по ходу дела станут – процесс управленческого творчества, однажды запущенный, остановить трудно, а при удачном ходе дел так и вообще невозможно. Посмотрим, из кого может получиться настоящий управленец».

– Ну, расселись? – Мишка, собирая внимание, обвел глазами собравшихся. – Я пригласил вас с тем, господа…

«Ну надо же такое ляпнуть! Хотя интересно: как они на «господ» отреагируют?»

– …чтобы обсудить, как воинской школе и Младшей страже жить дальше. Давеча господин урядник Василий попрекнул меня тем, что я с отцом Михаилом невежливо обошелся… Все знают, что произошло, или рассказать?

По тому, как все взгляды обратились на Роську, стало понятно, что извещены все. Тот залился краской и попытался оправдаться:

– Я не сплетничал! Просто…

– Правильно сделал! – прервал его Мишка. – Родня, а мы все – родня, должна про такие вещи знать. Вот с этого и начнем разговор. Я тебе, Рось, конечно, еще тогда мог бы ответить: «Раз господин сотник приказал крестить, значит, надо крестить!» Но не все так просто. Не знаю, заметили вы или нет, но отец Михаил попытался завести у нас порядки, отличные от порядков в Ратном. То, что он попробовал приказ сотника не исполнить, – только часть того, что ему хотелось здесь сотворить. Главное же заключалось в том, что в Ратном окончательным и непререкаемым является слово сотника, а отец Михаил вознамерился сделать у нас окончательным и непререкаемым свое слово!

– Не свое, а слово Божье! – тут же взвился Роська.

– Не спорю, – Мишка согласно склонил голову. – Но отец Михаил хоть и слуга Божий, но живет в миру и мирскими законами пренебрегать не вправе! «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Зри Евангелие от Матфея, главу двадцать вторая, стих двадцать первый.

Роська, не ожидавший такой отповеди, озадаченно умолк, а Илья и Демьян почти одновременно хмыкнули. Мишка так и ждал, что кто-нибудь из них подколет: «Ты и сам, как поп», но оба смолчали.

– Дело даже и не в этом, – продолжил Мишка после краткой паузы, – а в том, что жизнь наша полна противоречий и парадоксов. Что такое «парадокс», я тебе, Рось, уже объяснял. В нашем же случае парадокс заключается в том, что отец Михаил, сам того, конечно же, не желая, вознамерился внедрить у нас порядки, схожие с языческими.

– Что-о-о? – Роська от возмущения даже начал приподниматься с лавки.

– Не перебивай, сначала дослушай! – окоротил крестника Мишка. – Кто в языческих селищах глава всему? Волхв! Без его разрешения и одобрения не делается ничего! Почему Константин Великий сумел победить язычников и основал цареградскую империю? Почему христианство побеждает на Руси? Почему ратнинская сотня сопротивление язычников превозмогла? Потому, что христиане понимают границы между мирским и духовным! Потому, что власть светская главенствует! А тот, кому мирская жизнь не по нутру, в монастырь или в пустынь уходит и живет там, не встревая в мирские дела. Отец же Михаил попытался поставить себя над мирскими делами, уподобившись тем самым языческому волхву! Не может один человек во всем мудрее всех быть, все дела одинаково мудро решать! Вы и сами видели, как это у отца Михаила получалось!

– Ну ты, Михайла, и завернул! – Илья расправил свои пышные усищи и повертел головой, словно ему стал тесен ворот рубахи. – Тебя послушать, так… это самое…

– А я вас не слушать собрал, а думать! – парировал Мишка. – Совет держать. Так что, господа Совет, желательно мне ваше мнение узнать. А вдруг у нас в Младшей страже и вправду не все надо делать так, как в ратнинской сотне устроено? А если нужны отличия, то какие? И вообще, мы что из наших отроков создавать собираемся – пополнение для ратнинской сотни или что-то иное? Если иное, то что? Хочу ваше мнение по этому поводу знать, потому что от этого будет зависеть очень многое, по сути, все. Как сейчас решим, что придумаем, так дальше и жить будем, такому и отроков обучать станем.

Мишка оглядел собравшихся и подчеркнуто раздельно произнес:

– Слушаю. Вас. Господа Совет.

– Эк ты сказанул! – Илья снова расправил усы и приосанился. – Господа Совет… прям дума боярская при князе!

В горнице повисла тишина – «господа Совет» явно оказались не готовы к решению стратегических проблем. Подождав немного, Мишка уже было собрался задавать наводящие вопросы, но неожиданно подал голос Дмитрий:

– Я вот уже несколько дней думаю: а всех ли отроков надо одинаково учить?

– А мы и не учим всех одинаково! – отозвался Петр. – Я своих другому учу.

– Да не о тебе речь! – Дмитрий отмахнулся от Петьки, как от мухи. – Нам воеводские бояре двенадцать своих отроков в обучение прислали. Я так понимаю, что они потом их в свои десятки заберут. Но у них-то там все лучники, что наши выученики со своими самострелами там делать будут? Этих двенадцать человек надо в отдельный десяток собирать и лучному бою обучать, тем более что они кое-что уже умеют – воеводские бояре их не просто так подбирали.

– Вывод? – быстро спросил Дмитрия Мишка.

– Какой вывод? – не понял старший урядник.

– Я спрашивал: готовим мы пополнение для ратнинской сотни или что-то иное? Если пополнение, то самострелы надо отбирать не только у этих двенадцати, но у всех. В сотне все лучники, хотя и разные – одни лучше, другие хуже, но самострелами никто не пользуется.

– Не хочу! – не на кого не глядя, мрачно заявил Демьян. – Здесь я урядник, а там сопляком на побегушках сделают! Пока новик полноправным ратником станет… – Демка зло стукнул кулаком по столу. – Некоторые и не доживают. Не хочу!

– Да погоди ты! Хочу, не хочу, – ворчливо перебил Демьяна Илья. – Ишь ты, гордый какой: я урядник! Сопля ты на палочке, а не урядник! Сколько бы тебя тут ни учили, настоящую воинскую науку можно только среди матерых ратников постигнуть – рядовым! Да, гоняют новиков почем зря, но и берегут – в бою прикрывают, в самое пекло не суют. А годика через три-четыре, когда женишься, да остепенишься, да боевого опыта наберешься, пускай тебя твой бывший десяток урядником выбирает. Корней, я думаю, не откажет, утвердит.

– Да не возьмет нас никто! – злым голосом отозвался Демьян. – Невзлюбили нас, после того как мы бунтовщиков перебили. Ты что, Илья, не знаешь, что ли? Иначе как стаей Бешеного Лиса и не зовут. Был бы дядька Фрол жив, он бы нас к себе в седьмой десяток взял и стал бы полусотником, а сейчас… к кому идти?

– Сотник прикажет… – неуверенно начал Илья.

– И как отнесутся к тем, кого против воли навязали? – перебил Демьян. – «Берегут, прикрывают»! – передразнил он Илью. – Что от моих ребят через четыре года останется? А сам я останусь?

– Тоже верно… – Илья поскреб в бороде. – Михайла, а ты-то чего об этом думаешь? Или, может, знаешь чего?

– Ничего пока не думаю и ничего не знаю. Я для того Совет и собрал, чтобы вместе подумать. Но две вещи уже выяснилось: учим отроков не так, чтобы они пополнением сотни стали, – раз, из-под команды лисовиновской родни ребята могут в чужие руки уйти – два. И руки эти могут запросто оказаться недоброжелательными.

– А если не пополнение для сотни, то что? – Дмитрий адресовал свой вопрос Илье, видимо рассчитывая, что тот припомнит какой-нибудь прецедент. – Когда-нибудь бывало, чтобы новиков готовили не для сотни?

– Нет, но… – Илья опять полез в бороду, было заметно, что он что-то такое вспомнил. – Понимаете, ребятки, десятники своих сыновей ведь в чужой десяток не отдают, у себя держат. Опять же, если родня, то тоже у себя оставить стараются, хотя молодые, конечно, из-под родительского пригляда так и норовят выскочить… Я вот о чем подумал: если десятник своих сыновей и племянников для своего десятка готовит, то есть для себя, то почему бы сотнику не готовить вас тоже для себя?

«Умница, я деду то же самое толковал: создание его личной боярской дружины».

– Значит, – уточнил Мишка, – не пополнение для сотни, а личная дружина воеводы погорынского?

– Ну вроде бы так получается, – согласился Илья.

– Нет, не так! – возразил Дмитрий. – Двенадцать отроков, которых воеводским боярам мы после обучения вернуть должны, – это пополнение для сотни. Минь… гм, господин старшина, а сам воевода об этом что-нибудь говорил?

«Ну конечно, служака Митька обязательно должен знать мнение начальства, это тебе не Демка: “хочу, не хочу”».

– Говорил, – все взгляды немедленно сошлись на Мишке. – Вы же знаете, что в Ратном грамоте все учены по-разному. Одни лучше, другие хуже, а есть и совсем неграмотные, – Мишка с трудом удержался, чтобы не покоситься в сторону Ильи. – Но те, кто ходил в школу отца Михаила, грамоте обучены одинаково хорошо. То же самое и с воинским обучением – одни с малолетства под отцовским приглядом стрельбе из лука обучаются, палками да шестами машут, другие от случая к случаю, чаще всего настолько, насколько сами учиться хотят, а кое-кого из родителей сотнику вразумлять приходится, чтобы детишек учили. Опять же не всякий родитель хорошо обучить способен. Вот боярин Корней Агеич и решил по примеру школы, в которой грамоте обучают, создать школу, где воинскому делу обучать будут – всех одинаково и хорошо. О том же, что из этого получиться может, не знает пока никто – дело-то новое. Поэтому я думаю, что первейшей нашей задачей является доказать, что воинская школа – затея стоящая.

– Вот-вот! – поддержал Мишку Илья. – Кормить такую ораву, если от нее проку нет, никто не станет!

– Ну хорошо, а Нинеины отроки? Их куда? – Дмитрий, видимо, решил окончательно расставить все точки над «i». – Ты, помнится, говорил про ее боярскую дружину. Значит, для нее учим? Сколько же нам самим останется? То есть не нам… воеводе, я хотел сказать.

– Да правильно ты все сказал, Мить, нам – Лисовинам.

– И ничего не правильно! – мрачно поправил двоюродного брата Демка. – Выучим лесовиков, а потом Нинея их на нас же и натравит!

«Так, скептик и пессимист, кажется, нарисовался. Что ж, в любом коллективе такой человек нужен – благодаря ему любое решение будет на прочность проверяться, хотя и придерживать тоже надо, иначе критика перерастет в критиканство, а пессимизм в деструкцию. Въедливый служака, которому надо уяснить все, до последней запятой, тоже есть. И он полезен – вместе со скептиком отыщет скрытые дефекты и сам же поможет скептика убедить. Но нужен еще и генератор идей. Кто? Не Илья – он, скорее, хранитель традиций и народной мудрости, дядька-пестун, носитель здравомыслия и практицизма. Кто же? Вроде бы должен быть Кузька – непоседа, творческая личность…»

– А на кой бабе дружина? – подал голос Матвей. – Что она вообще в воинских делах понимать может?

– Потому что боярыня! – парировал Илья. – Бояре без дружин все равно что телеги без колес – на хрен никому не нужны.

– Все верно! – поддержал своего «начальника тыла» Мишка. – Погорынское войско из боярских дружин состоять должно. Одному воеводе большое войско не прокормить, для того бояре и требуются. А если у боярыни мужа нет, но содержать дружину она способна, то должна над дружиной командира поставить – мужа, в воинском деле смысленного. Пока в Погорынском воеводстве четверо бояр: Лука Говорун, Леха Рябой, Игнат и Гредислава Всеславна. Если каждый сможет выставить сотню воинов, да еще и у воеводы будет своя сотня или больше, да остатки ратнинской сотни… Понимаете, какая сила получится? Не у каждого князя такая есть! И все это будет под лисовиновской рукой.

– А взбунтуются? – не желал успокаиваться Демка.

– А мы бунты подавлять разучимся? – «отбил подачу» Дмитрий.

– А обучаться все эти сотни должны в нашей воинской школе! – вернул Мишка разговор в нужное русло. – И для этого школа должна быть такой, чтобы бояре сами нам на обучение отроков присылали. Вот я вас и собрал, чтобы вместе подумать: как нам такую школу создать?

В горнице снова повисла тишина.

«Ну неужели никто так и не выдаст конструктива, хоть плохонького, хоть чуть-чуть? То, что первыми голос подают скептик и служака, – нормально. То, что единственный взрослый их охолаживает, – тоже нормально, но чего ж остальные-то молчат? Кузька? Чего он считает-то?»

Кузька сидел, уставившись в одну точку, чуть заметно шевелил губами и загибал пальцы. Смысла последних реплик он явно не уловил, возможно, даже не слышал их.

– Кузь, ты чего там подсчитываешь?

– А?

– Я спрашиваю: чего считаешь?

– Да вот Митька спросил: «Что нам останется?» Ну я и считаю.

– И что выходит?

– Вот, смотрите, – Кузька запустил руку в подсумок для болтов и выловил оттуда горсть лесных орехов, Дмитрий скривился от такого вопиющего использования амуниции не по назначению, но смолчал. – Нас здесь десять родичей, – Кузька выложил на стол один орех, – пусть это будет десяток.

При словах «десять родичей» Петр и Никола в очередной раз очень неласково глянули друг на друга. Петька сжал кулаки, а Никола упрямо поджал губы.

«Надо с этим что-то делать, зарежут же братики друг друга…»

– Еще есть десяток куньевских родичей матери, – продолжил Кузька и выложил на стол еще один орех. – Два десятка, и все они наши, тут никакого сомнения нет. Из оставшихся тридцати, – еще три ореха, – двенадцать придется вернуть Луке, Лехе и Игнату, только вот я не знаю, в чьих они десятках…

– Двое у Первака, трое у Демьяна и семеро у Артемия, – в очередной раз продемонстрировал свою компетентность Дмитрий. – Артемию больше всех не повезло, почти весь десяток отдать придется.

– Угу, – Кузька откатил один из трех орехов в сторону. – Получается, наших – тридцать восемь.

– Еще неизвестно! – снова подал голос Матвей. – Десяток Первака запросто может стать не нашим, а Листвяниным…

– А ну прикуси язык! – прервал Матвея Илья. – Не твоего ума дело!

– Нет, его! – Мишка тронул Илью за рукав и произнес извиняющимся тоном. – Не сердись, Илья, даже если запретить говорить, думать не перестанут… и шептаться тоже.

В горнице снова стало тихо, но эта тишина была настороженной: слишком чувствительной была затронутая тема, и слишком непривычно было обсуждать ее в присутствии взрослого. Лишь из-за того, что никто не только не говорил, но и не шевелился (а некоторые и вообще затаили дыхание), удалось разобрать негромкое ворчание Ильи:

– Рано вам еще… хотя через пару лет сами все попереженитесь…

«Ну что ж, сэр Майкл, если тема сама возникла… почему бы и нет? В конце концов, сэр, вы же сами предполагали осветить для молодых людей проблему и с этой стороны тоже».

– Здесь собралась родня! – напомнил Мишка решительным тоном. – Если угодно, «ближний круг». Потому дела семейные мы обсуждать вправе. Родит ли Листвяна сына, признает ли Корней Агеич его законным отпрыском, мы пока не знаем и знать не можем. Женится ли воевода погорынский на Листвяне, сделав, таким образом, Первака нашей родней, мы тоже не знаем и повлиять на это не в силах. Но! – Мишка выдержал длиннющую паузу, для того чтобы все прониклись важностью этого «но». – Воинская школа – тоже дело семейное, из наших рук мы его не должны выпускать ни в коем случае! Обсуждать дела семейные родичам никто запретить не может, однако обсуждать есть смысл только то, на что мы можем повлиять, или то, последствия чего мы можем себе представить. С Листвяной пока все непонятно, и право решения этого дела принадлежит только главе рода Лисовинов. Пока этого решения нет, нечего и воду в ступе толочь. С этим все согласны?

Опять среди общего молчания послышалось негромкое ворчание Ильи, правда, теперь тон его был одобрительным:

– Верно сказал… старшина.

– А вот что мы можем и должны обсудить из семейных дел, – продолжил Мишка, – так это то, что два брата наших друг друга загрызть готовы! Петр! Николай! Вы же по крови ближе друг другу, чем я, например, с Кузьмой, – у вас отец один, – Мишка, набрав в грудь воздуха, грохнул по столу кулаком, вскочил и заорал: – Какого хрена в семье разлад сеете?!! Выгоню обоих к чертовой матери!!! Пешком в Туров потащитесь!!!

Очень к месту был бы легкий приступ наследственного лисовиновского бешенства, но, увы, пришлось ограничиться лицедейством. Впрочем, репутация Бешеного Лиса выручила – Петька испуганно откачнулся от двоюродного брата, Никола втянул голову в плечи, словно ожидая удара, а Роська, при поминании чертовой матери, торопливо обмахнул себя крестом.

– На себя посмотри! – совершенно неожиданно заорал Мишке в ответ Матвей. – Твоя сеструха Николке голову крутит, ей хаханьки, а ему зарез!

Мишка изумленно выставился на Матвея, а тот, ничуть не смущаясь, продолжил, правда, уже тоном ниже:

– Поучил ее однажды костылем, так поучи еще раз! Пора прекращать – Анька не одному ему голову закружила…

– Только посмейте ее пальцем тронуть! – перебил Матвея побагровевший Никола. – Всех кончу как…

Как он собирался всех кончить, никто не узнал – Илья, не вставая с лавки, заехал начавшему вставать на ноги Николе кулаком в ухо так, что тот грянулся на пол, выронив неизвестно когда оказавшийся у него в руке нож. Мишка, впрочем, смотрел не на Илью с Николой, а на Дмитрия. Старший урядник после слов Матвея ссутулился и покраснел до корней волос, отчего шрам на лбу, оставшийся белым, стал еще заметнее.

«У-у, как все запущено! Анька, паскуда, еще и Митьке мозги запудрила. Перед поездкой в Туров тренируется, что ли? Пороть, сэр Майкл! Пороть, пороть, пороть! До полного просветления за счет оттока крови от головы к заднице!»

– Всем молчать!!! Э-э… – Илья явно не привык командовать в экстремальных ситуациях и затруднился с продолжением, но потом все-таки нашелся: – Слушать старшину!

– Так! – оставшись стоять, Мишка зацепился большими пальцами рук за ремень на животе, набычился и обвел присутствующих максимально зловещим, насколько получилось, взглядом. – Слушать меня!

Невербальный ряд подействовал. Кисти рук, зафиксированные в районе гениталий, для самок означают предложение сексуального контакта, а для особей мужского пола – вызов. Выдвинутая нижняя челюсть и чуть поданные вперед плечи визуально отягчают фигуру, создавая иллюзию «нависания», тем более что Мишка стоял, а остальные сидели. Плюс Мишка натренировался шевелить искалеченной бровью так, что в сочетании с перекошенным ртом рожа приобретала совершенно жуткий вид. Знает человек об этих маленьких хитростях или нет, неважно – подсознание «читает» древний язык жестов и мимики независимо от разума. Бешеный Лис в очередной раз подтвердил свой статус вожака стаи, и соперников не нашлось – взгляды отвели все, исключая, разумеется, Илью. Бывшего обозника после многолетнего общения с Буреем было не пронять никакими гримасами. Теперь невербальный ряд требовалось подкрепить словесно.

– Аньку вразумим, – Мишка слегка развернулся в сторону шевельнувшегося Николы, и комментариев не последовало. – И без костыля. Найдутся средства. Теперь ты, Никола. Козлодуй, едрена вошь! Нам здесь только инцеста не хватало!

– А… э? – слова «инцест» Никола, разумеется, не знал, как, впрочем, и остальные.

– Анна Фроловна твоя двоюродная сестра! – пояснил Мишка. – Близкая родственница. Урядник Василий!

– Здесь, господин старшина! – отозвался Роська, вскочив с лавки.

– Как подобный грех наказывается Православной церковью?

Вопрос Роське Мишка задал исключительно «для понта» – вряд ли Роська знал такие тонкости, но оказалось, что общение с отцом Михаилом здорово расширило Роськину эрудицию.

– Отлучение от Церкви! – бодро отрапортовал Мишкин крестник. – А потом – как светская власть решит, могут и изгнать.

«Вот те на! А с вами-то, сэр Майкл, падре Мигель на подобные темы ни разу не беседовал. Разумеется, священники знают полный список пороков и извращений, но просвещать на эту тему пацана… Нет, сэр, не зря у вас желание двинуть в торец попу возникло, совсем долгогривый рамсы попутал!»

– Вот так! – снова обратился Мишка к Николе. – В воскресенье поедешь в Ратное, покаешься отцу Михаилу и примешь епитимью, какую он посчитает нужным наложить. По возвращении доложишь уряднику Василию, и он проследит, чтобы ты все исполнил в точности.

– Слушаюсь… господин старшина.

– Теперь все вы трое: ты, ты и ты, – Мишка поочередно ткнул пальцем в Николу, Петра и Дмитрия. – Если не угомонитесь, попрошу волхву Гредиславу лишить вас мужской силы – временно или насовсем, как выйдет, тут точно не рассчитаешь.

– А я-то чего? – попробовал возмутиться Петька.

– Больно борзый! – пояснил Мишка. – Постоянно с Николой цапаешься, дурной пример отрокам подаешь. Видал, как быки холощеные сразу успокаиваются? Вот и ты тихим да смирным станешь – и мне спокойнее, и делу польза.

Петька побледнел – поверил. После того, как Мишка сломал ему вторую руку, и не в такое поверишь. Никола тоже пялился на Мишку, как на привидение, Дмитрий, попавший под раздачу совершенно случайно, никак на Мишкину угрозу не отреагировал, разве что покраснел еще больше.

– Кхе! – Демьян настолько точно сымитировал деда Корнея, что Мишка чуть не вздрогнул.

Эпизод пора было завершать, и Мишка снова рявкнул командным голосом:

– Урядник Василий!

– Здесь, господин старшина! – Роська снова вскочил и уставился преданными глазами.

– Урядник Василий, поручаю тебе надзирать за Петром и Николой. Буде и впредь станут предаваться греху гневливости и о братской любви забывать, даю тебе право увещевать и останавливать. Ибо грех гневливости – один из семи смертных грехов. Буде же усилия твои окажутся бесплодными… исполню свое обещание.

– Слушаюсь, господин старшина!

Мишка опустился на лавку, немного помолчал и обратился к Кузьме:

– Давай, Кузя, дальше излагай: чего ты там насчитал?

Кузька собрал раскатившиеся по столу орехи – четыре вместе и один отдельно.

– Значит, наших получается тридцать восемь. Еще можно добавить десяток Сеньки, но там детишки одни, и самострелов у них нет.

– А сделать им самострелы, хотя бы слабенькие, можно?

– Можно, почему нет? Только людей неохота от других дел отрывать.

– Ладно, с этим потом. Дальше давай.

– А что дальше? – Кузька снова полез в подсумок за орехами. – Вот семь с половиной десятков лесовиков, а вот полтора десятка купчишек. Всего получается сто тридцать два человека. Мало нас. Остальные либо уйдут, либо чужие.

– И какой же вывод?

– Вывод? Ну… наших тридцать восемь, но надежных только два десятка, вместе с нами. Пятнадцать весной вернутся в Туров, двенадцать уйдут к боярам, семьдесят четыре… не знаю – Нинеины они.

«И тут одни подсчеты, а я-то на тебя, Кузя, надеялся… неужели так никто и ничего? Обидно!»

– Ну хорошо, господа Совет, разговариваем мы долго и кое-что важное уже решили.

Как Мишка и ожидал, ответом на это заявление стали удивленные взгляды, а Демьян даже переспросил:

– Это чего же мы такое решили?

– Первое, что мы решили – воинская школа есть семейное дело Лисовинов. Во главе воинской школы стоит старшина Младшей стражи, то есть я, а при мне, для помощи, вы – господа Совет. И на будущее, впредь и навсегда утверждаем: во главе воинской школы должен стоять природный Лисовин, а в Совете думать могут только родичи. И название «Совет» – для посторонних, а мы себя понимать должны как ближний круг – собрание ближников. Возражения есть?

Возражений не последовало, но, по всей видимости, не только потому, что все были согласны, а потому, что большинству было совершенно непонятно: для чего надо так торжественно оглашать очевидную истину?

– Если возражений нет, предлагаю проголосовать!

– Чего сделать? – Кузька от удивления сунул горсть орехов мимо подсумка, и они дробно застучали по полу.

– Тот, кто с оглашенным мной решением согласен, пусть поднимет руку, – пояснил Мишка. – Ну, кто согласен?

«Вот так-то! Принято единогласно, бурные аплодисменты, переходящие в овации, все встают… и далее по тексту отчетов о последних съездах КПСС».

– Минь! – Кузька все не мог успокоиться. – Чего это ты тут устроил?

– Поздравляю, господа Совет! Вы только что приняли первое решение. Завтра я составлю об этом грамоту, и все вы скрепите ее своими подписями. Сей день будет считаться днем рождения воинской школы, и каждый год мы будем его праздновать!

Пока «господа Совет» переваривали услышанное, Мишка продолжил:

– Второе решение, которое мы сегодня приняли, гласит, что первейшей нашей задачей является – доказать, что воинская школа затея стоящая. И для этого школа должна быть такой, чтобы бояре и купцы сами нам отроков на обучение присылали. Так?

– Охренеть… Школу родили! – пробормотал Илья.

«Не торопиться, сэр, они еще первое свое решение не переварили. Надо дать возможность обменяться мнениями или задать вопросы».

– Кому-то что-то непонятно? Спрашивайте, не стесняйтесь – дело новое, непривычное, лучше сразу все оговорить. Для того и Совет!

«Ну, господа Совет, думайте, спрашивайте, возражайте, только не сидите молча! Ради бога, ребятки, не обломайте мне все в самом начале – я же первую собственную легитимную структуру создаю!

Прекратите психовать, сэр Майкл, все срастется, положение у вас беспроигрышное. Самый лучший, самый эффективно действующий закон – юридически закрепленный обычай. Прецеденту создания Младшей стражи около ста лет, воинская школа лишь формализация одной из функций Младшей стражи – обучение молодежи. Закрепить это положение документально, и все дела. Право сильного за вами – дед Корней хозяин Погорынья, традиционное право тоже за вами – возрождение старого обычая. Остается формальное право. Грамоту о создании воинской школы и Совета дед утвердит, а он сам – сотник по воле Вячеслава Туровского и воевода Погорынский по грамоте великого князя киевского Святополка Изяславича. Все, сэр, вы прикрыты со всех сторон! Кто бы воеводство ни унаследовал, крепость и воинская школа останется за вами, и хрен с ним, с воеводством… еще одно сбацаем».

– А скажи-ка, Михайла, на кой эта грамота нужна? – разродился наконец первым вопросом Илья.

– Сам посуди, Илья! – принялся объяснять Мишка. – Почему Ратное никаких податей не платит? Потому, что есть жалованная грамота от князя Ярослава Мудрого! Почему никто у воеводы Корнея воеводство не оспаривает? Потому, что есть грамота от князя Святополка Изяславича! Если воинская школа окажется делом выгодным, мало ли кто захочет ее под себя забрать. Но будет грамота, утвержденная воеводой Погорынским, и тому, кто лапу на воинскую школу наложить попробует, придется иметь дело со всей погорынской силой. Захочет кто-то своих людей в Совет посадить – ан нет, в грамоте указано: только родня Лисовинов. Ну… и все прочие дела. По праву против грамоты не попрешь, а силой взять – поди попробуй!

– Угу… умно.

– А если кто-то захочет свою воинскую школу завести? – подал голос молчавший до сих пор Артемий. – Ты же в грамоте не напишешь, что больше никому нельзя?

– Не напишу, но это будет уже другая школа, не наша.

– Вот я об этом и говорю, Минь, надо, чтобы мы чем-то от других школ отличались.

– Каких других? Их же еще нет, и неизвестно, будут ли.

– Будут, если дело выгодным окажется! – гнул свою пока непонятную линию Артемий. Вот смотри, Минь: дед мой музыкальные инструменты делал. И не он один. Конечно же, у одних лучше получалось, у других хуже. Как инструмент одного мастера от другого отличить? Мой дед на каждое свое изделие клеймо ставил – бубен с глазами. Сразу было видно, что это его работа, ни с кем не спутаешь.

– Так нам что, отрокам клеймо ставить? – ехидно поинтересовался Демьян. – А на какое место?

– Нашей воинской школе название нужно! – проигнорировал Демкино ехидство Артемий. – И свой знак – знамя, как знамена у бояр.

«А ведь он прав! Ай да Артюха! Я-то от Кузьки дельных предложений ждал, а этот молчал, молчал и выдал! Ну сейчас я дискуссию раскручу, никто не отмолчится!»

– Дело говоришь, молодец! – Мишка поощрительно улыбнулся Артемию. – Ну-с, господа Совет, как нашу воинскую школу назовем и что нашим знаком будет?

– Школа Лисовинов! – тут же отозвался Кузьма. – А знаком пусть лис будет.

– А может, Погорынская воинская школа? – подкинул предложение Мишка.

– Не-а! Мы же в грамоте напишем, что школа – лисовиновское дело! – возразил Кузьма.

И понеслось! Как Мишка и предполагал, свой вариант нашелся у каждого, даже несколько. Правда, о названии школы довольно быстро забыли, а сосредоточились на выборе изображения для знамени. Сначала перебрали все виды оружия, потом перешли к более сложным картинкам, вроде всадника в полном вооружении, потом шарахнулись в простоту – щит с литерой «Л», но тут же посыпались предложения с иными буквосочетаниями.

Мишка слушал молча, испытывая глубочайшее удовлетворение: первое же Кузькино возражение прозвучало со ссылкой на еще не написанную грамоту, и никто не удивился. Именно это и требовалось: пусть мысль об официальном статусе школы приживается в сознании. Уверуют в это сами – сумеют убедить и других. Теперь оставалось ждать, когда спорщики, перебрав все возможные и невозможные варианты, пойдут по второму кругу или начнут, за отсутствием аргументов, переходить на личности. Тогда можно и вмешаться.

Ждать долго не пришлось: первым на оскорбление сорвался Петька, и прозвучало оно, конечно же, в адрес Николы:

– Болван деревянный! Только и можешь, что дурь всякую… – получив от Мишки тычок локтем в бок, Петр запнулся, но сразу остановиться не смог. – Да ты послушай, что он несет!

– Я всех слушаю, – спокойно ответил Мишка, – но пока ничего путного не услышал. Вот Артемий не просто сказал, что надо делать, а еще и объяснил, почему это сделать надо, а вы выкрикиваете первое, что на ум пришло, а вместо того, чтобы объяснить, несогласных дурнями обзываете. И это Совет, который судьбу школы решает, от которого жизнь почти двух сотен людей зависит?

Мишка выдержал паузу, оглядел по очереди каждого из присутствующих. Возражать ему никто не собирался, но во взглядах читался вопрос: «Так чего ж тебе надо-то?»

– Я хочу, чтобы вы не только предлагали, но и объясняли свое предложение. Если придумал название для школы, то убеди остальных, что именно так, а не иначе она должна называться, если придумал знак для знамени, то докажи, что твое предложение правильное. Ну, может кто-то свои слова обосновать?

В наступившей тишине несмело подал голос Роська:

– Я вроде бы… я могу объяснить.

– Слушаем тебя, урядник Василий, – Мишка поощрительно кивнул крестнику. – Господа Совет, прошу выслушать предложение урядника Василия и высказать потом свое мнение. Мнение обоснованное, а не просто: «нравится, не нравится».

– У нас часовня построена в честь святого архистратига Небесных Сил архангела Михаила, – начал Роська, сначала несмело, но постепенно набирая уверенности в голосе. – Ты, господин старшина, обещал и храм в его честь возвести. Из этого выходит, что мы выбрали для воинской школы небесного покровителя. А коли так, то и называться нам надо: «Воинская школа архангела Михаила». И праздновать надо в восьмой день ноября – Собор архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных. А каждый день кроме прочих молитв надо начинать молитвой святому архистратигу Божию Михаилу. Вот так я думаю…

– Изрядно! – Илья в очередной раз расправил усы. – Смысленно, благочестиво и… правильно, одним словом!

– Я так понимаю, – прокомментировал Мишка, – что наставник Илья согласен. У кого-нибудь есть возражения, вопросы или иное мнение?

Возражений и иных мнений не последовало – действительно, спорить с Роськой было сложно.

– Ну что ж, господа Совет, если возражений нет, то, с вашего разрешения, позволю себе предложение урядника Василия дополнить.

«Пяльтесь, пяльтесь, я вас понемногу к парламентской лексике приучу. Такими златоустами станете – хоть с князьями беседовать, хоть посольскую службу править… хоть девкам мозги компостировать! Никуда не денетесь, других кадров у меня все равно нет».

– Дополнение же у меня будет такое: школа – место, где детишки грамоте обучаются, мы же мужей воинских обучаем и будущих купцов. Уместно ли наше учебное заведение школой называть? Может быть, другое слово подобрать следует? Слово такое есть – «академия». Так почти за четыре столетия до Рождества Христова назвал свою школу мудрец Платон. Среди наставников академии был и Аристотель – советник Александра Македонского, если помните, я вам о нем рассказывал. Просуществовала академия почти тысячу лет – пример для нас вполне достойный. Посему предлагаю впредь именовать нашу воинскую школу Академией архангела Михаила.

– Ну совсем мудрецами заделаемся! – Илья, видимо, решил, что пришло время ограничить полет мальчишеской фантазии. – Вот Корней возьмет палку да покажет вам и академию, и Ристотеля Македонского, и с какой стороны хвост у морковки растет! Вроде о деле собрались поговорить, а заехали незнамо куда… Нам же еще доказать надо, что школа наша – дело стоящее, а вы названия от древних мудрецов перенимаете! Не в названиях дело!

«Э нет, любезнейший! «Как вы яхту назовете, так она и поплывет!» Впрочем, дискуссия на пользу».

– Наставник Илья прав – доказать свою полезность нам еще предстоит, – Мишка слегка поклонился в сторону Ильи. – Но и название тоже дело важное. Имя учебного заведения у учеников должно порождать чувство гордости, а у чужих – уважение. Ну, назвали бы наши прадеды село на Ратным, а, скажем, Бабьим, помогло бы это им дикий край языческий покорить или помешало бы? Назовем мы нашу школу, к примеру, курятником. Вернутся ребята в Туров, их спросят: где учились? Какой ответ лучше, «в курятнике» или «в академии»?

– Так никто же не знает, что такое академия! – исполнил роль «штатного» скептика Демьян.

– И очень хорошо! – отозвался Мишка. – Значит, начнут расспрашивать, интересоваться, потом между собой обсуждать. От этого слухи пойдут, разговоры, глядишь, и еще учеников нам пришлют. Ну, решили с названием? Другие предложения есть? Тогда голосуем.

Демьян поднял руку вместе со всеми, но не преминул поинтересоваться:

– А если бы другие предложения были?

– Тогда голосовали бы за каждое в отдельности, – пояснил Мишка. – Приняли бы то, за которое подали бы больше голосов. Да чего ты дурочку строишь-то? Никогда не слыхал, как голоса ратников на сходе считают?

– Слыхал, – согласился Демьян, – но там, если голоса примерно поровну разойдутся, дело до следующего схода откладывается, потому что если половина против, толку все равно не будет.

– Угу. Потому-то до сих пор никак тын обновить и не можем. Нет, господа Совет, у нас так нельзя! Поэтому решения наши будут считаться принятыми даже с преимуществом в один голос.

– Но нас же десять! – продолжал цепляться Демьян. – А если по пять голосов разложится?

– А у меня два голоса! – нахально заявил Мишка. – Как у старшины Младшей стражи и как у председателя Совета академии! Кто-нибудь против?

– Сидателя чего? – переспросил Илья.

Возникло такое ощущение, что смысл слова «председатель» он прекрасно понял, но почему-то решил изобразить некоторую придурковатость. Мишка уже открыл рот, чтобы пуститься в разъяснения, но краем глаза уловил кривую ухмылку Демьяна.

«Внимание, сэр Майкл! Илья постепенно освоился с ролью единственного взрослого и решил вас слегка тормознуть, чтобы не заносились. Нормальный ход, поймите правильно и не вздумайте обижаться – теперь это будет повторяться периодически, не по злобе, а по праву совершеннолетнего мужа, оберегающего мальчишек от глупостей. Значит… надо не выеживаться, а поддержать, и самым что ни на есть решительным образом. Тем паче что это соответствует вашим планам».

– Слово «предстоятель» знаешь? Тот, кто над другими поставлен! Наш же Совет трудится сидя! На. Жо. Пе. – Мишка склонил голову и пристально посмотрел на то место, которым Илья соприкасался с лавкой. – Так, например, как наш многоуважаемый господин наставник Академии архангела Михаила Илья Фомич.

– Вот еще… Фомич…

Илья неловко поерзал и в который раз принялся разглаживать растительность под носом: по всему было видно, что по отчеству его повеличали, может быть, впервые в жизни, а от длины и пышности собственного «титула» он даже слегка оробел. Кто-то из ребят хихикнул, отчего «начальника тыла» и вообще бросило в краску.

– Что смешного?! – рявкнул Мишка. – Илья Фомич нам великую честь и доверие оказывает! Он в Совете единственный взрослый муж, и любая глупость, которую мы здесь сотворим, на его совести грузом повиснет! Поживите с его, хлебните всего того, что он испробовал, потом хихикайте!

Судя по тому, как потупился Кузька, хихикал именно он, остальные ребята тоже засмущались (патриархальное общество, никуда не денешься), сам же Илья, еще недавно бывший простым обозником, похоже, был готов провалиться на месте – в жизни в подобной ситуации не оказывался.

– Посему, – продолжил Мишка официальным тоном, – надлежит нам просить уважаемого Илью Фомича принять на себя тяготу обязанностей старейшины Академии архангела Михаила и наделить его правом вето в Совете академии.

– Правом чего? – переспросил Дмитрий.

«Вовремя спросил – надо дать Илье время опомниться, а то совсем растерялся мужик».

– Право вето, – принялся неторопливо объяснять Мишка, – есть право одним своим голосом запрещать нам принимать любое решение. Мы, по молодости лет и неопытности, можем чего-то не знать или неправильно понимать, и Илья Фомич должен иметь возможность удерживать нас от неправильных решений. Или вы никогда не слыхали, как старики в Ратном отменяли решения схода?

«Черт его знает: было такое или нет? Наверняка хоть и редко, но бывало, не зря же дед, перед тем как решать судьбу семей бунтовщиков, стариков с серебряными кольцами собирал?»

Мишка молча несколько раз оглядел собравшихся, словно ожидая от них подтверждения своих слов, хотя вообще-то толком никто ничего сказать и не мог. Ни Илья, ни Кузьма с Демьяном на сходах не бывали, а остальные и вовсе были в Ратном пришлыми. Однако, как говорится, земля слухом полнится – Илья, прокашлявшись, заявил:

– Бывало такое, помню. В последний раз старики Пимена, покойника, не дали сотником избрать, даже и до счета голосов не допустили – «Нет», сказали, и все! Или вот еще случай был: приглянулся одной бабенке вдовой паренек из пленников, и она… Э-э нет, это, пожалуй, вам рассказывать рано…

– Значит, согласен старейшиной академии стать? – воспользовался паузой Мишка. – А, Илья Фомич? Челом бью от всего Совета! – Мишка, приложив руку к груди, склонил голову.

– Ну что с вами поделаешь? Гм… Вы же, со своими Ристотелями, это самое…

«Дался тебе этот Аристотель! Еще интеллигентами вшивыми обзови…»

– Словом, удерживать от дури всякой… м-да, надо, куда ж денешься, – с заметным трудом подбирая слова, продолжил Илья. – Но я же грамоте не разумею, про мудрецов древних и не слыхивал никогда… – бывший обозник поскреб в бороде, по-стариковски покряхтел, усаживаясь на лавке поудобнее. – Да и вы, ребята, уж больно шустры, станете ли старика слушать?

«Чего он тянет-то? Да! Ему же сразу соглашаться неприлично! По обычаю, надо поломаться, заставить себя поуговаривать… Ладно: политес так политес»

– Илья Фомич! Господин наставник! – завел Мишка проникновенным голосом. – Не о грамоте речь! О мудрости, о знании жизни, об опыте. Среди нас только ты один этими сокровищами обладаешь!

– Так-то оно так… – Илья неторопливо, с достоинством покивал. – Но тягота-то какая! Боюсь, непосильно мне будет, кабы нас несколько стариков здесь было…

– Управишься, Илья Фомич! – чуть ли не причитал в ответ Мишка. – Обычаи, от пращуров заповеданные, ты знаешь, времена старинные помнишь…

«Как же, помнит он! «Старец – борода заплесневела». Лет на десять деда Корнея моложе. Да сколько ж эта комедия длиться будет? Как в сказке: «Мы, ученые коты, только с третьего разу соглашаемся». Так три захода уже было… А! Понял: хоровое исполнение требуется!»

– Господа Совет! – обратился Мишка к отрокам. – Просите господина наставника согласиться!

– Илья Фомич, яви божескую милость! – первым заныл, как нищий на паперти, Роська.

– Не оставь нас, сирых и убогих! – хором подхватило трио музыкантов. – Снизойди к молению смиренному!

«Ни хрена себе! Их что, Своята и побираться заставлял, что ли? Как по писаному шпарят!»

– Пролей свет мудрости… – проблеял Кузька.

– …во тьму нашего невежества! – в той же тональности закончил за брата Демьян, окончательно повергнув Мишку в изумление. Ничего подобного он от братьев никогда не слышал, и где набрались-то?

– Будь нам отца вместо! – возгласил Никола и выпучился на Петьку, с запозданием осознав двусмысленность своей фразы.

Петька тоже уже открыл было рот, но после слов Николы так и не смог ничего из себя выдавить. Остальные в течение нескольких минут то наперебой, то хором упрашивали Илью принять предложение и восхваляли его достоинства, как действительные, так и мнимые. Музыканты, к примеру, видимо, отрабатывая давно заученный текст, даже повеличали бывшего обозника образцом христианского благочестия, светочем благонравия и мудрым советчиком начальных людей, Мишка прямо-таки обалдевал, а кандидат в старейшины то приосанивался, то конфузился, краснея и теребя под столом подол рубахи.

Наконец Илью проняло – привычки к подобным изъявлениям почтительности у него не было, и долго выдерживать хор славословия он не смог. Бывший обозник замахал руками и объявил, перекрикивая гнусавый хор:

– Ладно, ладно! Так и быть! Согласен, уговорили! – Илья оглядел отроков и строго погрозил пальцем. – Но смотрите у меня, баловства и прочей дури не попущу!

– Встать! – скомандовал Мишка, хотя в процессе хорового уламывания все и так поднялись на ноги. – Господа Совет! Честь старейшине Академии, господину наставнику Илье Фомичу!

Следом за старшиной Младшей стражи все склонились в большом поклоне, коснувшись вытянутой правой рукой пола. Новоиспеченный старейшина растроганно хлюпнул носом.

«М-да, сэр Майкл, помните, как один матерый смольнинский чиновник рассказывал вам о страшной силе лести? Не только вороны сыр роняют, генералы и министры расплываются, как мороженое на солнышке. Порой лучше взятки действует. Илья даже и не подозревает, на что подписался. Это он сейчас растрогался, а в недалеком будущем натурально озвереет. При первом же контакте с ратнинцами, которые по-прежнему будут относиться к нему как к пьянице-обознику, он сразу же ощутит разницу своих статусов – в Ратном и в Академии.

Вернуться в прежнее состояние – односельчанина второго сорта… Легче повеситься. За свой новый статус Илья будет драться, как его былинный тезка из Мурома, а значит, будет драться и за нас, потому что без Академии он – никто. При малейшей угрозе потери своего нового положения (пусть даже только воображаемой) он станет страшнее взбесившегося Сучка с топором еще и потому, что умен, хладнокровен и за словом в карман не лезет. Любой, кто попытается отнестись к нам как к сборищу сопливых мальчишек, напорется теперь на Илью, как на кол в волчьей яме.

А вы, сэр, из-за спины Ильи, пользуясь его положением совершеннолетнего мужчины… М-да, в этом-то и заключается сила и ужас манипуляции как метода управления. Ни заставлять, ни просить не нужно, сам костьми ляжет. Вот так же и в девяносто шестом за Ельцина голосовали десятки миллионов, хотя уже были и приватизация, и потеря вкладов, и массовое обнищание, и «горячие точки», и развал науки, культуры, образования, промышленности, армии… Тоже манипуляция. Паскудство, конечно, так использовать людей, но в случае с Ильей замена равноценная: прорыв наверх из социальных низов и обеспеченное будущее детей. За такое не грех и подраться. Во всяком случае, вас, сэр, совесть мучить не должна».

– А налей-ка нам, Василий, кваску, – предложил Мишка своему крестнику. – Под такое событие, конечно, чего бы покрепче стоило принять, да Илья Фомич не позволит…

– Да! Не позволю! – мгновенно отреагировал новоиспеченный старейшина академии. – Молоды еще чего покрепче!

Роська шустро расплескал квас по кружкам, и Мишка торжественно возгласил:

– О здравие старейшины Академии архангела Михаила господина наставника Ильи Фомича!

– Слава! – грянули хором отроки, подобно завсегдатаям княжьих пиров.

Илья заглянул в опустошенную кружку, будто надеясь узреть в ней некую иную жидкость, нежели квас, вздохнул огорченно, но к Мишке обратился бодреньким деловым тоном:

– Ну, Михайла, чего там у нас дальше-то?

– Дальше? – Мишка уже хотел было напомнить, что Совет собирался утвердить знамя академии, но тут, в силу какой-то непонятной ассоциации (может быть, из-за воспоминаний о президентских выборах 1996 года?), в голове всплыло ельцинское: «Не так сели!» – Дальше… Урядник Петр, поменяйся-ка местами с наставником Ильей! Старейшине надлежит располагаться по правую руку от председателя Совета академии.

Петька, хоть и с недовольной миной, исполнил распоряжение безропотно, но, пересев, оказался бок о бок с Николой!

«Как я не подумал-то, сейчас же перегрызутся! Пусть только попробуют, обоих отметелю… а Роська с Митькой помогут!»

Против ожидания конфликта не случилось – Никола лишь отодвинулся подальше и настороженно покосился на братца, а Петр вообще сделал вид, что сидит рядом с пустым местом. То ли Мишкина угроза подействовала, то ли еще что-то, но вмешиваться, а тем более применять физические меры воздействия не понадобилось.

– Ну что ж, продолжим. Мы, господа Совет, так и не решили: что должно быть изображено на знамени академии? – напомнил собравшимся Мишка. – Вы тут много чего наговорили, но забыли о главном – знак этот должен быть знаком Лисовинов и передавать главный смысл деяний нашего рода как в прошлом, так и на многие годы вперед. Прошу вас припомнить, что каждый из вас предлагал, и подумать: годится ли это для обозначения лисовиновского дела?

– Я! – радостно встрепенулся Кузька. – Я в самом начале предлагал лиса нашим знаком сделать!

– И это правильно! – Мишка полез в малый подсумок и вытащил бронзовую фигурку лиса, подаренную ему Ильей. – Вот наш родовой знак.

Дмитрий в очередной раз слегка покривился – сегодня все будто сговорились действовать ему на нервы: сначала у Кузьки в подсумке орехи оказались, потом у самого старшины статуэтка обнаружилась. Сплошные нарушения! Остальные уставились на бронзового лиса в тягостной задумчивости: как изобразить главный смысл деяний рода Лисовинов, да еще и совместить его с изображением лиса? Мишка решил не мучить аудиторию, потому что герб рода Лисовинов продуман был им уже давно, а ребята все равно ничего путного не придумают.

– Знаменем нашим должен быть лис, несущий в передних лапах сияющий крест, на черном поле.

Некоторое время в горнице стояла тишина, потом раздался голос Роськи:

– Зверю дикому и бездушному в лапы Крест Святой давать?

– Не зверю, а образу нашего рода! – поправил Мишка и, вспомнив отца Михаила с его «зверем Велеса», добавил: – Совмещая лиса и крест, мы, кроме прочего, опровергаем темные языческие суеверия о скотьем боге Велесе. Лис, несущий в лапах крест, не может быть подвластен языческому богу!

– А почему на черном поле?

– В этом и есть главный смысл деяний нашего рода: несение света Истинной Веры во тьму язычества. С этим наши пращуры пришли в Погорынье сто лет назад, это святое дело возглавили Лисовины, когда прадед Агей Алексеич стал сотником, это же дело продолжать и нам! Черное поле – тьма языческая, лис, несущий сияющий крест, – род Лисовинов. А в подтверждение того на знамени будет надпись: «На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки!»

Роська понимающе кивнул и о чем-то задумался, но неожиданно возражение нашлось у Артемия:

– Как-то оно… – Артюха неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, – лис, он же хитрый, коварный…

– Не хитрый, а умный! – поправил Мишка. – Приходится умом брать, потому что слабее тех же волков, рысей, медведей. Но если надо, то и зубы показать может, и крови не боится!

– Верно! – поддержал Мишку Илья. – Когда наша сотня в Погорынье пришла, она же слабее всех вместе язычников была, однако выстояла и победила! И Корней хотя воин изрядный, не отнимешь, но все больше норовит умом взять, а не силой. Сыновья у него тоже – Фрол-то больше, конечно, воином был, а Лавр муж умственный, кузнец каких поискать! И внуки у Корнея… – Илья, кажется, решил вернуть все комплименты разом. – Михайла науки превзошел, Кузьма не хуже отца мастером станет, Демьян… – старейшина академии запнулся, не найдя подходящей к случаю характеристики, – …ничем братьев не хуже, а Сенька, даром что дите еще, сам не свой до оружия да до драки – в отца пошел. Вот они, Лисовины: сила, ум и благочестие!

«Угу, благочестие. Послушал бы ты дедовы откровения по поводу выгодности христианства для хозяина холопов».

– Благодарствую на похвальном слове, господин наставник! – Мишка в очередной раз слегка поклонился в сторону Ильи. – Еще кто-нибудь сказать чего хочет?

Выдерживая положенную после такого вопроса паузу, Мишка оглядел присутствующих и зацепился взглядом за мрачно-удовлетворенную ухмылку Демьяна. Было похоже, что Демка не просто обиделся на то, что для него не нашлось персонального комплимента, а испытал при этом что-то вроде самоедского удовольствия, мол, так я и знал: как всем, так похвалы, а как мне, так фигу с маслом.

«Что-то с парнем происходит, срочно надо к Нинее тащить!»

– Клеймо трудно сделать будет, – озаботился техническим вопросом Кузьма. – Чтобы знамена на деревьях выжигать.

– Придумаешь что-нибудь, – отмахнулся занятый другими мыслями Мишка. – Заодно поразмысли: из чего и как сделать щит с нашим знаменем, который над воротами крепости повесим.

– Так и ворот еще нет! – удивился Кузька.

– Нет – так будут! Нинея обещала после Велесова дня работников прислать, строительство сразу ускорится…

– Не Велесова, а дня Преображения Господня! – поправил Роська таким тоном, словно прямо сейчас, не сходя с места, готов был принять муки и смерть за веру, подобно первохристианам.

«Достал, святоша! Хотя приличия соблюдать все-таки надо. Назвался христианином, полезай в… неважно, куда христианину положено, туда и лезь. Кстати, Пимен покойный, кажется, про Велесов день что-то другое толковал, кажется, про святых Бориса и Глеба. Перепутал или речь о разных днях идет? Блин, мне только еще этих заморочек не хватало!»

– Срок назначала боярыня Гредислава, – Мишка всем своим видом показал крестнику, насколько неуместно тот влез со своей поправкой. – Ей удобнее считать от Велесова дня, вот она так и считает. Учитесь слушать и понимать других людей, не будьте баранами упертыми!

– Да, но промеж своих-то… – не желал успокаиваться Роська.

– Хватит! – оборвал его Мишка. – О другом речь! Все, о чем мы до сих пор говорили, только присказка была. Про дела по-настоящему серьезные только сейчас речь вести будем. Уже, наверно, подзабыли за разговорами, что вы, господа Совет, еще и второе решение приняли? Так я напомню: главная наша задача – доказать, что воинская школа… Академия архангела Михаила дело стоящее. Сделать нашу академию такой, чтобы бояре и купцы сами к нам отроков на обучение вели. Вспомнили?

Мишка дождался, пока на его вопросительный взгляд каждый из присутствующих ответит кивком или другим утвердительным знаком, и продолжил:

– Тогда прошу каждого сказать, что, на его взгляд, мешает нам успешно эту задачу выполнить и что надо сделать, для того чтобы положение исправить? Только говорить прошу так, как мы уже согласились – с обоснованием. Не просто: то-то и то-то, а почему так сложилось и как это исправить.

В горнице, уже в который раз, повисла тишина. Можно было, конечно, задав этот вопрос, объявить перерыв, например, до завтра и предложить подумать. Пользы, скорее всего, было бы больше, но Мишка добивался совсем иного эффекта. Вот так – сразу, без подготовки, члены Совета заговорят в первую очередь о тех проблемах, которые представляются им наиболее важным, волнуют больше всего. По поднятым ими темам можно будет судить об их склонностях, а следовательно, и об участке работы, который им можно будет поручить.

«Ну-с, сэр Майкл, вот сейчас-то момент истины и наступит. Все, что вы разыгрывали до сих пор, было только «разогревом» аудитории, настройкой ее на нужный склад мышления. Радиальный тип системы управления, с которого только и стоит в нынешних условиях начинать какое-то серьезное, на долгие годы, дело, в графическом изображении напоминает паутину или несколько концентрических окружностей, рассеченных радиусами. В каждом узле (месте пересечения радиуса с одной из окружностей) находится один человек – ближник, как ЗДЕСЬ принято выражаться. В центре «паутины», разумеется, лидер.

Радиальный тип системы управления самый надежный в смысле самосохранения, наиболее защищен от внешних воздействий и, даже утратив вследствие неблагоприятных обстоятельств подчиненные структуры, способен быстро их восстановить. Кадровые потери тоже легко возмещаются перемещением с внешней окружности на внутреннюю. Кроме того, «паутинка» великолепно защищена от проникновения в нее посторонних субъектов и от несанкционированных утечек информации, поскольку кадры в ней подобраны по принципу личной преданности. В этом заключается ее главное достоинство. Увы, и главный недостаток тоже, поскольку выбор между профессионализмом и личной преданностью делается в пользу последней.

Недостаток профессионализма компенсируется привлечением экспертов (когда без этого не обойтись), но, главное, работой методом «мозгового штурма» – все занимаются всем (или почти всем), все знают обо всем (или почти обо всем). Плюс к этому то, что вы, сэр Майкл, сейчас и собираетесь проделать – выявление склонностей кадров из ближнего круга. Если «попасть» удачно, кадры будут заниматься тем, что им более подходит по складу характера и кругу интересов. В такой ситуации наиболее вероятен рост уровня профессионализма, без потери достоинств системы управления радиального типа. Не кадры подбираются под работу, а работа под кадры.

Пока, разумеется, формируется только внутренний круг, ближайший к лидеру. Здесь информированность кадров должна быть почти стопроцентной и нет запретных для обсуждения тем. И здесь же между членами ближнего круга должны быть распределены все зоны ответственности без исключения. Или справятся или… нет, об этом даже думать неохота.

Ну, Господи, благослови меня, неверующего!»

– Господа Совет! – прервал Мишка затянувшееся молчание, – позволю себе напомнить вам одну мысль мудрецов-книжников, которая напрямую касается того, что мы намерены обсудить. Существует положение дел имеющееся, и существует положение дел желательное. Правильно поняв разницу между ними – между тем, что имеем, и тем, чего хотим, можно понять и то, что требуется сделать для достижения положения желательного. Когда будете высказываться, так и говорите: сейчас у нас так, хотелось бы сделать вот так, а для этого нужно это и это. Господин советник Академии архангела Михаила Матвей… как тебя по батюшке?

– Корнеич. У меня же господин сотник крестным отцом был, – Мотька ответил так, словно давно готов был к подобному вопросу.

«Ну да, Роську же Василием Михайлычем величать придумали – по крестному отцу. Но как конспирируется парень, ни бита информации о прошлом! Тоже проблема, но не срочная, будем надеяться».

– Итак, господин советник Академии архангела Михаила Матвей Корнеич! Первым слушаем твое мнение. Что считаешь нужным сказать?

И снова ни секунды задержки, ответ уже готов и обдуман:

– Бабье из крепости убирать надо! От них одно беспокойство и беспорядок, даже наш Совет с них начинать пришлось! Дело не только в Николе и Дмитрии, другие парни тоже на девок заглядываются, друг на друга косятся, долго ли до беды? Ведь воинскому делу их обучаем, не дай бог, нашу науку из-за девок друг на друге пробовать начнут. Никола вот сегодня за нож уже хватался! Мое мнение: бабья в академии быть не должно!

«Первый же выстрел «в молоко»! Ведь намеренно же с него разговор начат, потому, что его специализация уже известна, а он о медицине ни слова!»

– Правильно! – поддержал Матвея Дмитрий. – Коней и так не хватает, так еще их девкам для учебы давать надо! Прошка и так уже как зверь рычит, боится, что скотину загоняем, да еще Мефодий поддакивает!

«Угу. А ты, кроме заботы об учебе, быстренько сообразил, что так Аньку можно подальше от Николы убрать. Интриган из 5“б”, едрена вошь!»

– Страхов-то развели! – изобразил притворный ужас Илья. – Друг друга зарежут, коней загоняют! Что? Если девок верховой езде не учить, то коней сразу на всех хватит? Ой ли? А в Ратном чего же это молодые ратники из-за девок не режутся? Тебя, Мотька, послушать, так все Ратное уже давно вырезанным должно быть!

– Не-а! В Ратном совсем другое дело! – вмешался Кузьма. – Там мужей мало, а девок много. Не одна, так другая, только рады будут!

«Ну давай, давай дальше! Что ж ты на полуслове остановился?»

Кузьма Мишкино горячее желание не уловил – выдал аргумент, основанный на статистическом распределении гендерных группировок, и умолк.

– И что же ты предлагаешь? – попробовал подтолкнуть двоюродного брата Мишка.

– Ничего, – отозвался с безмятежным видом Кузька. – Просто сказал, что нельзя сравнивать.

– А я сказал, – Мишка с трудом сдержался, чтобы не повысить голос, – что сравнивать как раз надо! То, что есть, с тем, что хотелось бы иметь! Ну-ка, думаем все! Есть два поселения с воинскими людьми. В одном из-за девок не режутся, в другом вот-вот начнут. В чем разница? Что надо сделать, чтобы разницы не стало?

– Да ты что? Спятил? – Матвей задумываться и не собирался, смысл Мишкиного намека уловил сразу. – Совсем академию в бабье царство превратить решил?

– Это как? – не врубился Илья.

– А вот так! Он хочет нам еще девок добавить, чтобы как в Ратном: всем хватало и еще оставалось!

– Хе-хе! И где ж ты их столько возьмешь?

– Сами прибегут, только разреши, – Мишка пожал плечами – в Ратном девки-перестарки чуть ли не стадами ходят, а тут больше семи десятков женихов.

– Так язычники же… ой! – Илья изумленно вскинул брови и хлопнул себя ладонью по губам. – Уже не язычники! Ну Михайла! Ну…

– Итак, господа Совет, есть два предложения: убрать девок или добавить с избытком. Какое лучше? Голосуем или еще обговорим?

– Гнать! – Матвей решительно прихлопнул по столу ладонью.

– Если придут, то только со своими конями, – выставил условие Дмитрий.

– И с кормом! – тут же добавил Илья. – Сено, там, овес… и для себя тоже! Такую ораву кормить…

– Один за то, чтоб гнать, двое за то, чтоб звать! – объявил Мишка. – Остальные?

– Можно мне? – как-то очень аккуратно (прямо-таки по-интеллигентски) спросил Артемий. – Только не перебивайте, у меня длинно получится.

– Про девок всегда так, – поведал обществу Демьян, – или одним словом, или длинно, да еще…

– Ты-то что о девках знаешь? – оборвал его Илья. – Только языком трепать и можешь!

– Тихо! – повысил голос Мишка. – Слушаем господина советника академии Артемия…

– Батюшку покойного Исидором величали, – подсказал Артюха.

– …Артемия Исидорыча!

– Мы чего хотим? – неуверенным тоном начал Артемий. – То есть я хочу сказать: кого мы из отроков вырастить хотим? Из Нинеиных отроков… ну и из других тоже, то есть из купеческих ребят мы никого не вырастим, они весной уедут, но…

Артемий окончательно запутался, но Мишка, уловив в его подходе зерно истины, поспешил помочь:

– Ты хочешь сказать: какой результат мы должны получить, кроме воинского обучения?

– Да! – обрадовался Артемий. – Илья сказал… Илья Фомич сказал, что года через два-три все попереженятся, и я подумал: на ком? И еще: какими они отцами семейств будут? Ну там: чему детей учить станут, как с женами обращаться, дом обустраивать… В общем, если только воинскому делу учить и больше ничему, то они же так и останутся такими, как их в языческих селищах воспитали, – чужими нам. А надо-то, чтобы своими стали, чтобы Кузьма не считал, как сейчас: столько-то наших, столько-то не наших.

Артемий немного помолчал, а потом зачастил, словно опасаясь, что его перебьют:

– Я почему так говорю? Вот у меня шестнадцать отроков музыке учатся. Я же их не только играть учу! Мы и про жизнь разговариваем, и про веру христианскую, про ратнинскую сотню, про тебя, Минь…

Артемий снова замолчал и смущенно глянул на Мишку, тот поощрительно покивал и жестом остановил Демьяна, собравшегося вставить какое-то (наверняка язвительное) замечание. «Дирижер оркестра», уловив Мишкину поддержку, набрал в грудь воздуха и, словно кидаясь в холодную воду, выпалил:

– У них же радостей в жизни никаких нет! Учеба – наказание, наказание – учеба. Поесть, поспать и опять: учеба, наказание, наказание – учеба. С чего им нас полюбить? Как поверить, что наша жизнь лучше, чем та, которая у них раньше была? Ну давайте у них последнюю отдушину закроем – вечерние посиделки с девками. Кого вырастим? Зверей рыкающих, нас ненавидящих… или только терпящих – ради учебы. Вот тогда-то они нам в спину и ударят!

Артемий раскраснелся, чувствовалось, что он пытается облечь в слова выстраданные мысли, но слов не хватает. Он опять замолчал, подбирая нужные формулировки, но смысл его речи настолько далеко отстоял от тем обыденного повседневного общения, что это оказалось почти непосильным для подростка делом. Мишка снова решил прийти ему на помощь, но Артемий сам «вырулил» на соответствующую его мыслям стилистику:

– Бог есть любовь! Не войне их учить надо, но любви! Если есть что любить, тогда есть и что защищать. Если за спиной дом, семья, друзья… все, что дорого, за что не жалко голову сложить, – ты воин. Если ничего этого нет – ты зверь с железными когтями. Их из дому забрали, всего лишили… Если мы не дадим им ничего взамен… того, что любить можно… я не только про девок говорю…

Артемий снова замолчал, растерянно оглянулся и неожиданно ткнул указательным пальцем в сторону Роськи.

– Вот! Мы сейчас зверей Велеса натаскиваем – учим их убивать. Отец Михаил – помнишь, Роська? – говорил, что зверя Велеса надо из них крестом и молитвой изгонять. Я не согласен! Его убивать надо! Любовью! Бог есть любовь, и нет силы, которая против нее устоять может!

«Какой молодец! Елки-моталки! В самую суть! Ни слова не слыхал ни о психологии, ни о педагогике, ни об управлении, но чувствует гармонию не только в музыке, но и в человеческих отношениях! Вы-то, сэр, от Кузьки-технаря чего-то путного ждали, а про Артюху-гуманитария и не думали. Непростительный промах, позвольте вам заметить. Он ведь мог и промолчать – постесняться, не найти нужных слов.

Припомните-ка шестидесятые годы – спор «физиков» и «лириков»: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне!» Казалось, тогда победили физики: ученых-технарей чуть ли не богами представляли, конкурсы в технические вузы бешеными были. «Физика поставила человечество на грань гибели, она же его и спасет!»

Но как «лирики» отыгрались четверть века спустя! Державу развалили, сами в «дерьмократов» и «либерастов» превратились, считай, и себя, и всю страну на алтарь положили, надеясь доказать на деле весь ужас бездуховности и тупиковость возведенной в абсолют централизации. Но получилось-то «с точностью до наоборот»: массовое сознание ухнуло в такое болото бездуховности и безнравственности, что хоть «караул» кричи. Ребята в Чечне поднимались в атаку с криком: «За ВДВ!», потому что больше не за что было! Уж лучше: «За Родину, за Сталина», как бы «тоталитарно» это ни звучало.

Артюха тысячу раз прав: у ребят должно быть что-то, за что стоит подниматься в атаку. Лорд Корней, кстати, об этом тоже толковал. Это «что-то» должны дать им мы, иначе даст кто-нибудь другой. Да Нинея, наверно, уже и дала. Значит, наше воздействие должно быть сильнее… Что именно? «Во славу Божью!» для них не катит. Может быть, семья, дом? Ладно, потом разберемся, сейчас Артюху поддержать надо… Тпру, сэр! Четырнадцатилетний подросток на такие речи адекватно реагировать не может! Для этого вы сами старейшину «изготовили», вот он пускай и поддерживает».

– Илья Фомич!

Илья, вместе с остальными ввергнутый монологом Артемия в изумленное молчание, не сразу отреагировал на Мишкино обращение. Пришлось повторить:

– Илья Фомич! Правильно ли я понял, что Артемий Исидорыч говорит не только об обучении, но и о воспитании отроков?

– Вас самих еще воспитывать и воспитывать, – недовольно пробурчал «начальник тыла». Кажется, речи Артемия настроили его на лирический лад, а Мишкино обращение вызвало раздражение.

– С этим не спорю, – покладисто согласился Мишка, – но прав ли господин советник академии Артемий Исидорыч?

– Прав, чего там, прав, конечно.

– А можно ли правильно воспитать отроков, – продолжил Мишка, – если вокруг них только те же отроки, несколько взрослых мужей и больше никого? Если живут они в казарме и, кроме учебы, ничего не видят?

– А то ты сам не понимаешь? – Илья сделал вид, что сердится. – Раз спрашиваешь, значит, понимаешь! Да только где ж им всем мамку-то возьмешь? Одних девок-то мало будет.

– Это потом. Придумаем что-нибудь. Сейчас надо решить вопрос, который поставил Матвей Корнеич: гнать девок или, наоборот, еще призвать? Кто еще считает, что девок из академии надо гнать?

Мишка выдержал приличествующую паузу, оглядел сидящих за столом и констатировал:

– Больше никто, – обернулся к Матвею и развел руками. – Извини, господин советник, решение не принято.

Матвей слегка поморщился, но особого огорчения не выказал, и Мишка счел возможным продолжить:

– Напоминаю, господа Совет: мы сейчас обсуждаем то, что надо сделать, чтобы наша академия стала делом…

– Стала делом стоящим, – перебил Демка. – Чего каждый раз повторять-то?

– Хорошо, – не стал обижаться Мишка, – тогда слово господину советнику Демьяну Лавровичу.

– А чего мне-то?

– Все по очереди высказываются: Матвей Корнеич предложил девок изгнать, Совет не согласился, Артемий Исидорыч предложил воспитанием отроков заняться, Совет, как я понимаю, не возражает, но дело тут серьезное, и я считаю, что всем надо над этим подумать и посвятить этому вопросу специальное собрание Совета. Теперь твоя очередь высказываться.

– Не знаю я… подумать надо, – Демка, по всему было видно, действительно не был готов озвучить какую-то серьезную проблему. – Сказал бы раньше – я бы подумал.

«Угу, критиковать, конечно, легче. Подумайте, любезнейший кузен, подумайте».

– Ладно, в следующий раз. Кто следующий?

– Я, наверно, – вызвался Кузька. – Людей надо в мастерские прибавить, не справляемся.

– Э-э нет, так дело не пойдет! – «тормознул» Кузьму Мишка. – Каких людей? Для чего? Сколько? С чем не справляешься? Забыл, о чем договаривались? Что есть, что хотелось бы, что для этого надо?

– Что есть? Сам знаешь: лесопилка, кузница, мастерская для самострелов, мастерская с ножными станками, яма для обжига кирпичей и черепицы. Людей не хватает везде, но я понимаю, что взять их неоткуда. Полевые и огородные работы закончатся, тогда будем народец к делу в мастерских приставлять, а вот двоих Нинеиных ребят ты мне прямо сейчас отдай.

– Ты меня как будто не слышал, Кузьма Лаврович! – недовольно заметил Мишка. – Еще раз напоминаю: что имеем, что хотелось бы иметь, что для этого надо? Давай-ка повнимательнее, братец.

– Непонятливый ты какой, Минь, я же говорю…

– Михайла Фролыч! – с напором поправил Мишка. – Здесь Совет академии, а не посиделки с девками! Изволь разговаривать вежливо!

Кузьма удивленно поморгал глазами, а потом повторил тем же тоном:

– Непонятливый ты какой, Михайла Фролыч, я же говорю: хотелось бы еще многого, но пока мы не справляемся и с тем, что есть. Что сделать, чтобы справляться? Ждать, пока закончится работа на полях и огородах. Чего непонятного-то? Можно, правда, и не ждать, а вести академию в поход холопов добывать. Только вот пупок не надорвать бы.

– Много тебе пользы будет, когда работы на земле закончатся? – влез Демка. – Людям надо будет жилье к зиме обустраивать, в лес по грибы-ягоды ходить, коптить-солить-квасить запасы на зиму. Так прямо все в твои мастерские и побегут! До снега никого не получишь, и не думай.

– А я и не думаю! – легко согласился Кузьма. – После снега так после снега. Только Минь… Михайла Фролыч, двоих – Киприана и Назария – ты мне дай.

– Почему именно их? Для чего? – поинтересовался Мишка, хотя уже догадывался о причинах Кузькиного выбора.

– У них голова хорошо работает, не то что у некоторых! – Кузька покосился на брата и тут же заработал тычок локтем в бок. – Их недавно наказали – назначили по сотне ведер воды на кухню притащить. Таскать-то далеко, больше сорока шагов, сами знаете. Да достать из колодца, да на кухне в бочки разлить.

– Вот-вот! – опять встрял Демка. – Где колодец, а где кухня! Построили! Строители, руки из заду! Зодчие… раскоряки.

– А ну-ка помолчи! – цыкнул на Демку Илья. – Сам ничего не придумал, так другим не мешай!

– А я еще придумаю! Я вам такое придумаю…

– Цыц! – Илья прихлопнул ладонью по столу. – Сиди и думай, чем нас удивить! Только молча – думать молча надо, если не знаешь! Так что там с Киприаном и Назарием, Кузьма… э-э… Лаврович?

– Они себе облегчение придумали, – принялся объяснять Кузька. – Стащили у Сучка несколько выдолбленных половинок бревен, ну вроде как желоба. Выложили их с наклоном от колодца к кухне – и пошло дело! Один воду достает и в желоб выливает, другой ведра под желоб подставляет, а наполненные в бочку переливает. Я их спрашивал: где они такое видели? Говорят, что сами придумали. Отдайте их мне – ребята на выдумки горазды!

Мишка видел приспособление двоих «изобретателей», слышал, как ругалась на них Плава за то, что устроили возле кухни настоящее болото из пролитой мимо ведер воды и натащили внутрь грязи, но как-то и в голову не пришло посчитать их затею каким-то великим изобретением. По-видимому, он так и не научился смотреть на окружающую действительность глазами человека XII столетия.

– Господа Совет! Имеются ли возражения против передачи отроков Киприана и Назария в подчинение господину оружейному мастеру Младшей стражи?

– Это – Нинеины люди, – опять вставил свой крючок Демка. – Мы их воинскому делу учить взялись, а не… этому самому… ну чем Кузька занимается.

– Не Кузька, а Кузьма Лаврович! – снова поправил Мишка. – С Нинеей я сам договорюсь, а то, чем Кузьма Лаврович занимается, называется «техникой». Слово «tehne» древние греки придумали. У них оно означало: искусство, мастерство, умение. Мы же под словом «техника» должны понимать все те приспособления, которые человек придумывает для облегчения или ускорения своего труда, то, что в природе не существует, но создано силой человеческой мысли. Способности к техническому мышлению и выдумке – дар от Бога, такой же, как способности к музыке или лекарскому делу – редкость, короче говоря. Боярыня Гредислава, я думаю, это понимает и противиться не станет. Других возражений, господа Совет, не имеется? – Мишка для приличия выдержал паузу, хотя и так все было ясно. – Нет? Значит, решение принято. Кузьма Лаврович, забирай отроков к себе.

– Мне бы еще молотобойцев… – попробовал использовать благоприятную ситуацию Кузьма.

– Нету! – отрезал Мишка. – Придумай, как молот водяным колесом поднимать.

– Чего-о-о?

– Того! Колесо такой молот поднять может, что ни одному молотобойцу не под силу. Думай! Создавай технику!

– Михайла Фролыч… – еще более робко, чем в прошлый раз, подал голос Артемий, – ты говоришь: талант – редкость. А сам: и музыку, и стихи, и еще всякое… колесо, вот теперь с молотом…

Раньше Мишка от таких вопросов вздрагивал, но постепенно линия поведения выработалась, и сейчас он ответил, практически не задумываясь:

– Нет у меня никаких талантов! Все оттого, что меня три самых умных человека в Погорынье учат: сотник Корней, боярыня Гредислава и отец Михаил. Нечего на меня, как чудо-юдо заморское пялиться! А знаний я не прячу, готов всем, что мне известно, с вами поделиться. Но не все же сразу, ты вон еще и грамоту как следует не освоил, хотя Роська… тьфу, Василий Михайлович тебя и твой оркестр хвалит: говорит, что вы быстрей других учитесь. Так, Василий Михайлович?

– Отче Михаил тебя учил, а ты его обидел, – отозвался невпопад Роська.

– Хватит! Говорено уже об этом, – Мишка только имитировал раздражение, на самом деле Роська помог увести разговор от скользкой темы. – Кто у нас там следующий? Господин советник Академии архангела Михаила Дмитрий Лукич, что скажешь?

– Я уже говорил, – заявил твердым голосом Дмитрий, – отроков надо учить по-разному. Тех, кого боярам возвращать надо, – на конных лучников. Опричников… ты прости, Минь… Михайла Фролыч, я без тебя с господином сотником разговаривал, так он сказал, что опричники дело хорошее и их поболее надо. Еще мне Яков рассказал, что ты ему предлагал десяток для тайной лесной войны собрать. Я так думаю, что ты хочешь кого-то вроде тех «пятнистых», которые тебя чуть не убили, выучить. Правильно я понял?

– Г-м, правильно, – на самом деле о разговоре с Яковом Мишка, к своему стыду, позабыл. Столько всего произошло, такие заботы навалились… – Все правильно, только надо с отроками разобраться: кто к чему больше способностей имеет?

– Да мы в общем-то уже разобрались, – Дмитрий говорил уверенно и толково, словно заранее готовился к выступлению на Совете. – Отроки подходящие есть. Если ты Якова урядником утвердишь, то Стерв готов два десятка «пятнистых» обучить.

– «Разведчики» это называется, – пояснил Мишка. – От слов: выведывать, проведывать, разведывать. А эти два десятка будем называть «разведка». Только почему ты Якова простым урядником хочешь поставить? Если под ним два десятка ходить будет, то надо старшим урядником назначать.

– Рано! Пусть сначала научится урядником быть, – все в той же уверенной манере ответил Дмитрий. – А за всем остальным я сам присмотрю. Думаю, что эту… разведку надо вместе с опричниками учить – опричникам лишние знания не помешают, они все должны уметь!

– Согласен! – Мишка спохватился, что не спросил мнения Совета, но, кроме него, этого, кажется, не никто заметил.

– Теперь о лучниках, – продолжил Дмитрий. – Мы с наставником Алексеем присмотрели двадцать семь человек из отроков боярыни Гредиславы, которые хорошо из лука бьют. Вместе с отроками других бояр получается четыре десятка. Учить их наставники Алексей и Прокопий берутся. У Прокопия, правда, вместо правой руки крюк железный, но он до ранения в десятке Луки был, не покажет, так расскажет. Одна беда: наставники есть, а командира нет. Ставить кого-то из людей боярыни Гредиславы я не хочу, а наши все заняты.

– Придумаем что-нибудь, – Мишка не нашелся с ответом сразу и решил разобраться с «командным составом» позже. – Кузьма Лаврович, доставай опять свои орехи, будем снова считать.

– Значит, наших – двадцать, у Первака – десять, двое – ко мне, разведка… – принялся считать Кузька, раскатывая по столу орехи.

«Блин, счеты! Как вы, сэр, раньше-то не вспомнили? «Деревянный калькулятор» аж до конца XX века продержался, и считали умельцы на них довольно шустро. Надо на «платном отделении» вводить, обязательно!»

– Остается сорок один человек! – доложил итог подсчетов Кузьма. – Четыре десятка ни туда ни сюда: в разведчики не годятся, в лучники тоже.

– Значит, будут стрелками! – заключил Мишка и осекся, увидев страдание в глазах Артюхи. – Дмитрий Лукич, а кто из тех, кого в лучники и в разведчики отбираем, в оркестре у Артемия играет?

– Не знаю, – Дмитрий впервые утратил уверенность, и на лице его отразилась досада из-за невозможности ответить на поставленный вопрос. – Разберемся.

– Я тебя прошу, не разоряй оркестр, – Мишка и сам до сих пор не мог разобраться, почему он так заботится об этой в общем-то излишней роскоши, отвлекающей ребят от учебы. – Давай им какое-то время для игры определим, хоть понемногу, но каждый день.

– Каждый день? – Дмитрий неодобрительно покосился на Артемия. – Это когда же? И сколько?

Мишка на несколько секунд задумался. С часами ЗДЕСЬ была сущая засада – во-первых, время определялось на глазок, по движению солнца, во-вторых, часы летом были длиннее, чем зимой.

– Давай-ка решим так: последнюю четверть времени между обедом и ужином. Ну и после ужина, если сами захотят.

– Хорошо, – Дмитрию Мишкино предложение не понравилось, но спорить он не стал – пусть играют.

– Итак, господа Совет, принимаем решение по учебным группам: опричники, разведчики, лучники, стрелки. Ну и охрана обозов, конечно. Возражения есть?.. Принято! Теперь, – Мишка повернулся лицом к Петру, – твоя очередь, Петр Никифорович.

– То, что сейчас есть, меня устраивает… почти. Для того чтоб стало еще лучше, надо сделать два дела, – чувствовалось, что Петька слушал разговор очень внимательно и теперь старается доложить лучше всех – таким же уверенным, деловым тоном, как Дмитрий, и строго придерживаясь поставленных Мишкой условий. – Первое дело: почаще посылать отроков с Осьмой или Спиридоном торговать в лесных селищах, и если Осьма надумает на ладье в Пинск идти, то и туда тоже. То, чему в настоящем походе учатся, ни в какой школе не узнаешь.

Петр покосился на Мишку, видимо стараясь понять, какой эффект производит его выступление. Мишка доброжелательно покивал, Илья тоже вроде бы одобрительно покряхтел, поудобнее усаживаясь на лавке.

– Второе дело, – продолжил, приободрившись, Петька, – надо что-то решать с Мефодием. С другими учениками не ладит, грамоты не ведает и учить не желает, леса не знает и боится, а как караваны в степи охранять, мы его научить не можем – сами не умеем.

– Наставник Алексей умеет! – перебил Дмитрий. – А наездник Мефодий каких поискать, прямо как… этот, ты, Минь рассказывал, кентавр! И из лука бьет изрядно, Алексей хвалил. Я вот думаю: может быть, его над лучниками командиром поставить?

– Он и так больно гордый! – возмутился Петька. – А если его еще и над четырьмя десятками поставить, так и совсем…

– Ни над кем его ставить не будем! – прервал Петра Мишка. – Батюшка твой не объяснил, для чего он Мефодия к нам привез, хотя знал, наверно, что он неграмотный. Учить караваны в степи охранять мы не сможем, даже если Алексей это умеет: степей у нас тут нет. Поэтому, чтобы Мефодий здесь время зря не тратил, назначим его помощником наставника Алексея, пусть учит отроков верховой езде и стрельбе из лука, раз уж такой умелец. А насчет обучения грамоте я с ним сам поговорю. Все согласны?

– Верно! – ответил за всех Илья. – Нечего ему зря хлеб есть, не хочет учиться, пусть отрабатывает!

– Добро! – подвел итог Мишка. – О торговых походах поговорим с Осьмой, пусть почаще ребят с собой берет.

– А вот это – неверно! – неожиданно заявил Илья. – Я не против походов, но частить с этим делом не стоит, ребятам и так есть чем заняться. И незачем сразу всех отсылать, пусть по очереди ходят.

– Точно! – поддержал Илью Дмитрий. – Пусть по очереди ходят, а то забирают половину коней, на чем учиться?

– Кто еще так же думает? – обратился Мишка к «господам советникам».

Руки подняли все, кроме Петра и Николы. Братья, кажется, сами настолько изумились собственному единодушию, что даже не огорчились, оставшись в меньшинстве.

– Следующий, – объявил Мишка, – господин Советник Академии архангела Михаила Василий Михайлович.

Роська грустно посмотрел на председательствующего, тяжко вздохнул и «порадовал»:

– Все плохо, – еще раз вздохнул и принялся перечислять, уставившись глазами в стол. – Веры в людях настоящей нет, крещение приняли притворно и из-под палки, на молитве себя прилично ведут только потому, что наказания боятся. Пастыря нашего ты, Михайла Фролыч, обидел, надлежащего пригляда за новообращенными отроками нет и не будет.

Роська еще раз горестно вздохнул, смахнул со столешницы какую-то пылинку и замолк так надолго, что Мишка уже решил, будто его выступление закончено. Однако, помолчав, Роська поднял все-таки глаза на крестного и снова заговорил, уже более твердым голосом с обличающими, если внимательно прислушаться, нотками:

– Это – то, что есть. Что хотелось бы иметь, вы все знаете и без меня: истинно верующих православных христиан и пятое в Погорынье христианское поселение.

– Пятое? – недоуменно переспросил Петр. – Почему пятое?

– Кроме Ратного и Княжьего погоста, в Погорынье есть еще два христианских села: Огнево и Хутора, – объяснил Мишка. – Огнево стоит чуть южнее и восточнее нас – на берегу Случи. Названо так потому, что поставлено на месте лесного пожарища – когда-то люди с восточного берега Случи туда перебрались, потому что у них земля истощилась, а тут почти готовая росчисть после пожара. А Хутора – заслуга погостного боярина Федора. Он севернее нас, тоже возле Случи, пять хуторов основал. Один хутор разросся в село, а остальные так и остались. Оттуда и названия.

– Не знаете, так молчите! – прервал Мишкины объяснения Илья. – Можно подумать, что христиан в Погорынье вообще раз-два и обчелся. По Припяти еще селища стоят, там тоже христиане живут. А еще городки есть: на восточном берегу Горыни, ниже того места, где в нее Случь впадает, – Хотомель и Давид-городок, а на западном берегу – Дубенец и Столин. Что городкам, что припятским селищам мы ни для защиты, ни для торговли не нужны, да и власть воеводская туда, скорее всего, не дойдет – не отдаст князь туровский городки под воеводу погорынского.

Здесь, промеж Горыни и Случи, да – власть воеводы. Огневцев мы попервости от язычников защищали да боярину Федору помогли землю населять. Были и еще два селища на Горыни. Полусотника Митрофана с людьми туда отселили, чтобы рубеж под надзором был, но они взбунтовались и ушли на Волынь. Сейчас на месте одного из них рыбацкая весь небольшая стоит, а второе заглохло. Вот так! А ты: пятое, пятое…

– Все равно! – уперся Роська. – То, что надо бы сделать, у нас не получается, и как этого добиться, я не знаю. Да еще волхва рядом живет, и внучка ее все время в крепости крутится…

– А ну прекрати ныть! – Мишка, как чувствовал, не хотел давать слова Роське, но никуда не денешься, выслушать требовалось всех. – Делай, что должен, и будет то, что будет! Будет, потому что ты ДЕЛАЛ, а не убеждал себя и других, что ничего не выйдет! Тем более что у тебя один раз уже вышло! В твоем десятке тоже одни язычники были, а сейчас это лучший десяток Младшей стражи. Ты что, работать разучился?

– Так моим деваться некуда, – попытался оправдаться Роська, – а Нинеины отроки выучатся и уйдут!

– Ага! – уцепился за первую же возможность Мишка. – Значит, твой десяток тоже из-под палки Истинную Веру принял?

– Нет! – Роська выкрикнул это «нет» так, словно его обвинили черт знает в каком преступлении. – Нет! Они душой Христа приняли!

Логики в Роськиных словах не было ни на грош – то «деваться некуда», то «душой приняли», но Мишке логика и не требовалась.

«Ничего, для подростка коллективное мнение его группы общения, как правило, даже важнее, чем мнение родителей. В патриархальном обществе это проявляется не так ярко, но все равно работает. Плюс, вольно или невольно, несформировавшийся характер, если некуда деться, подстраивается под нормы поведения окружающих. Только глупостей делать не надо, и время сработает на нас».

– Вот и сделай так, чтобы все остальные душой приняли. Один раз у тебя это вышло, выйдет и в другой раз.

– Не выйдет! Тут совсем другое…

– Выйдет! – оборвал причитания крестника Мишка. – А мы все тебе поможем. Все, другого ответа не жди! Если что-то потребуется, ни в чем тебе отказа не будет, а плакаться впредь запрещаю! Господин Советник Академии архангела Михаила Николай Никифорович! Тебе слово.

Мишка настороженно глянул на Петра, опасаясь, что он как-нибудь негативно отреагирует на то, что Николу поименовали «Никифоровичем», но у Петьки хватило выдержки, чтобы проигнорировать услышанное.

– Ты вот, Михайла Фролыч, спрашиваешь: как сделать так, чтобы купцы и бояре своих детей к нам учиться посылали? – начал неторопливо Никола. – А я подумал: а с чего у вас тут все начиналось? Нас купцы отдали в учение, потому что ваше представление в Турове посмотрели. Я тоже два раза ходил, и мне захотелось так же, как вы, воинскому делу выучиться. Я батюшку… – Никола покосился на Петьку, но тот демонстративно рассматривал заусенец на пальце. – Я батюшку и упросил меня к вам отправить. Как там у других было, не знаю, но думаю, что если опять с представлением приехать, да не только в Туров, а еще и в Пинск, в Мозырь, в Слуцк… да хоть в сам Киев! Там же никогда такого не видели! Найдутся еще желающие! А еще…

Никола поколебался, но все же решил договорить:

– Ты же нас не только воинскому делу учишь. Я так думаю, что когда ребята домой вернутся да смогут отцам в торговых делах хорошую помощь оказать… Они же даже и не знают многого из того, чему ты учишь: арифметики, учета расхода-прихода, расчета прибыли… Так вот, если купцы увидят пользу от обучения да другим расскажут – будут ученики!

«Молодец! Вот оно, преимущество бастардов: никакой надежды на то, что все поднесут на блюдечке, нет, о жизненных перспективах начинают задумываться гораздо раньше законных наследников. А мысль, начав работать, ох как много изменить может! Мозг, так же как и мышцы, для развития нагрузок требует!»

– Хорошо! – поддержал двоюродного брата Мишка. – Очень хорошо, верно мыслишь! Но это – для обучения купеческих детей. А о боярах ты думал?

– А я про ваших бояр ничего не знаю… – Никола снова немного поколебался, – …но думаю, что здесь то же самое, что и с купцами. Надо отроков для них очень хорошо выучить. Очень хорошо! Даже, может быть, в ущерб чему-то другому, но все силы положить! Тогда еще учеников пришлют. Только вот почему ты про одних бояр говоришь? Если господин сотник некоторых родителей ругает за то, что детей воинскому делу плохо учат, то почему бы ему не обязать их отправлять сыновей в воинскую… в академию? – Никола запнулся и посветлел лицом, кажется, ему пришла в голову неожиданная мысль. – А давайте так же, как и с купцами, сделаем! Представление воинского учения устроим прямо здесь – в Ратном. Только пусть ратнинцы выставят против наших отроков своих сыновей того же возраста! Чтобы наглядно стало, кто лучше будущих ратников обучает!

«Извольте признать, сэр Майкл, не вы один умный. Идея соревнований, как видите, родилась не только у вас, хотя кузен ваш о рекламных акциях ни малейшего понятия не имеет! А о гастролях в других городах вы даже и не задумывались».

– Добро, хорошо придумал, Николай Никифорович! Только все, о чем ты сказал, долгой подготовки требует, но время для нее у нас есть. Соревнования с ратнинскими отроками раньше осени устраивать бессмысленно, а с представлением в Туров поедем разве что в конце зимы. В другие же города… подумать надо. В Турове для представлений есть ладейный амбар, а в других местах где представлять? Не на улице же? Но в целом мысль, как мне кажется, дельная. Так, господа Совет?

Возражающих снова не нашлось, и Мишка обратился к Илье:

– Господин советник Академии архангела Михаила Илья Фомич, ты всех выслушал, теперь твой черед. Слушаем тебя внимательно, наверняка у тебя много чего сказать найдется.

– Гм, знаешь, Михайла… – Илья приосанился и в очередной раз огладил усы и бороду – … столько всего надо, что зараз и не скажешь…

Продолжить ему не удалось: Сестренка, смирно лежавшая у ног Дмитрия, вдруг вскочила и потрусила к выходу из горницы, а с наружной стороны донеслись звуки скребущих о дверное полотно собачьих когтей. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась прохиндейская морда Ворона – щенка Роськи.

– Ты зачем сюда? – подхватился с лавки Роська. – Опять из клетки сбежал?

Четырехмесячный Ворон был ходячим укором Роськиному благонравию, живым опровержением расхожего мнения о том, что собака со временем становится характером похожей на хозяина. Может быть, время еще не пришло, может быть, еще по каким-то причинам, но Роськин воспитанник отличался прямо-таки уголовными наклонностями. Во-первых, постоянной тягой к побегу из любого места, где его пытались удержать в течение сколько-нибудь длительного времени, во-вторых, неописуемой вороватостью, доходящей до уровня клептомании.

Сбежать из клетки или с привязи Ворон, по всей видимости, считал для себя делом чести, а воровал, похоже, не с голоду, а «из любви к искусству». Даже будучи совершенно сытым, тащил все, до чего мог добраться, а потом закапывал в землю, тут же начисто забывая про припрятанную «заначку». Впрочем, таскал Ворон не только съестное, а любую вещь, которую можно было всласть погрызть, пожевать или просто потрепать: оставленную без присмотра обувь, сохнущее на веревке белье, детали амуниции, конскую упряжь и прочее. Не интересовали его только металлические вещи и керамика. У мастера Нила Ворон прямо из-под руки спер как-то отвес – веревочку с грузиком, а сам Мишка однажды наблюдал, как в общем-то не склонный к жестокости Роська хлестал своего воспитанника по морде изжеванной до полной непригодности кожаной рукавицей.

– Кыш отсюда! Я кому сказал? Ворон! – Роська, с извиняющимся видом, обернулся к Мишке. – Не пес, а казнь египетская! Ворон, вот я тебя!

Щенок, начисто игнорируя призывы хозяина, игриво куснул Сестренку и отскочил за порог, приглашая подружку поиграть, и тут же испуганно вякнул, схваченный за шиворот «кинологом» Прошкой.

– Вот! – торжественно провозгласил Прохор, входя в горницу и поднимая на вытянутой руке барахтающегося и повизгивающего щенка, словно вещественное доказательство бог весть какого преступления. – Минька! На кой ты этим обормотам про бой быков рассказал?

Мишка не сразу нашелся с ответом, безуспешно пытаясь найти логическую связь между корридой и Роськиным ценком. Прошке, впрочем, ответ и не требовался – со своей разговорчивостью он явно метил в преемники Луке Говоруну:

– Мне быка привели – треснувшее копыто полечить. Ну, я все сделал и велел Климу быка на пастбище отвести, а он вместо этого вдвоем с Сашкой решил в маридоров поиграться!

– В матадоров, – машинально поправил Мишка.

– Ага, в матадоров! – согласился Прошка и продолжил обличительным тоном. – Россказней твоих наслушались, ну и поигрались, туды их! Хорошо, бычара промахнулся да не их придавил, а клетки со щенками разломал. Ну, щенки, конечно, врассыпную, а эти два долдона на кухне спасаться надумали. Бык, само собой, за ними поперся, представляете, что там началось? «Матадоры» орут, бабы визжат, бык об печку обжегся – ревет, Простыня и без того умом невелик, а тут и подавно: охапку дров, вместо того чтоб у печки сложить, в котел со щами вывалил! Будем сегодня щи со смолой жрать – дрова-то сосновые! Ты бы, Минька, впредь думал, что нашим обломам рассказывать, а чего не рассказывать!

Мишка представил себе события на кухне и почувствовал, что его разбирает смех, остальные «господа советники» тоже разулыбались, серьезным остался только Илья.

– А ну придержи язык! – старейшина академии прихлопнул ладонью по столу. – Не тебе старшину поучать! Сам тоже хорош! Кто кобылу плясать учит? Да еще Дударика соблазнил на дудке ей играть!

Про выездку Мишка специально не рассказывал – так, упомянул однажды в разговоре, но Прошка, оказывается, запомнил. Почему Илья посчитал Прошкин эксперимент таким же «криминалом», как и «корриду», было непонятно, но «кинолог» тут же увял и, зажав изловленного Ворона под мышкой, подался вон из горницы.

– Ничего смешного! – строгим голосом продолжил бывший обозник. – Раз у отроков нашлось время с быком игрища устраивать, значит, они делом не заняты – дурью маются!

«Угу, помнится, по уставу в Советской армии солдату срочной службы полагалось личного времени всего около часа в сутки. Только кто же живет по уставу «от и до»? Разве что в дисбате».

– Если воинские люди без дела маются, обязательно жди беды! – Илья плавно начал переходить от назидательного тона к повествовательному. – Вот, помню, ходили мы с князем Мономахом Полоцкое княжество воевать…

«Поехали… И этого на отвлеченные темы потянуло. Впрочем, все правильно: ЗДЕСЬ долго «умствованиями» заниматься не привыкли, надо дать Совету отвлечься. Пусть вещает».

– …Стоим день, стоим два, – повествовал Илья, – воеводы ждут гонца от Мономаха – то ли вперед идти, то ли назад поворачивать. Бояре как на иголках вертятся – больно хочется в зажитье сходить, холопов похватать, ратники тем, кто Минск на щит брал, завидуют – добыча не в пример богаче нашей. И все вместе, от нечего делать, дурью всякой маются.

Был тогда у нас обозник один, Ферапонтом звали. И побился этот Ферапонт об заклад с другим обозником – как того звали, не упомню уже, – что знает средство, от которого бык, запряженный в телегу, резвее коня бегает. И заклад-то был какой-то пустяковый, но разгорячились оба – о-го-го, недаром же третий день в животах мед с вином да пивом мешался.

Ну, запрягли в одну телегу коня обозного, в другую телегу быка из добычи. Намучились! Хомут-то на быка не налезает, упряжи подходящей не подобрать, бык в оглобли вставать не хочет – прямо беда. Возились чуть не полдня, любопытных да советчиков целая толпа набежала, каждый суется, поучает, и каждого же послать подальше надо! – Илья горестно вздохнул. – Два раза даже драться принимались, но в конце концов как-то приспособились.

Ферапонт, значит, второму спорщику и говорит: «Бык по отмашке трогаться не обучен, так что ты смотри сам: как только моя скотина первый шаг сделает, так и ты свою нахлестывай», а сам берет тряпицу, в уксусе намоченную, и запихивает быку под хвост. Старательно так, глубоко.

А бык тот, надо сказать, еще когда запрягали, в сомнение пришел – шутка ли, первый раз в жизни в оглобли встать! Да народ вокруг толчется, мельтешит, языки чешет… Пока притерпелся, пока успокоился, а тут новое ощущение неиспробованное – с заду! Ну он поначалу прислушался, интересно же! – Илья наклонил голову и скосил глаза, изображая, как бык прислушивается к новому ощущению. – Потом решил поглядеть: что же у него там такое? Поворотился в одну сторону – оглобли мешают, поворотился в другую – опять оглобли! Ну что тут поделаешь? Подумал еще немного, посопел, потоптался да ка-ак рванет с места в галоп, Ферапонт чуть из телеги не выпал! – Илья выпучил в притворном ужасе глаза и вцепился руками в воображаемые вожжи. Отроки слушали старейшину академии, что называется, раскрыв рты, спектакль, разыгрываемый Ильей, захватил их внимание без остатка.

– Ну, понеслись! – продолжил Илья. – Бык прет так, что ветер меж рогов свистит! Но вот беда, вожжей-то не слушается – не обучен. Ферапонт и тянет, и дергает, все без толку! Ну и зацепился бычара телегой за березу! Ка-ак даст! Телега в куски, бык дальше понесся, а Ферапоша, бедолага, из телеги пташкой выпорхнул да следующую березку с разлета и обнял!

Мы все скорее за быком – он же, змей подколодный, без телеги еще быстрей помчался, да в сторону воинского стана, долго ли до беды? Пока догнали, пока остановили, пока у быка в заднице тряпицу с уксусом искали, так и не нашли, кстати, потом спохватываемся: а где же Ферапонт? Побежали назад.

Стоит наш Ферапоша около березы на коленях, головкой к стволу прислонился, глаза закрыты, а лицо такое внимательное… вроде как прислушивается к чему-то.

Илья зажмурился и изобразил лицом выражение, долженствующее, видимо, свидетельствовать о глубочайшем внимании к чему-то. В горнице разлилась тишина, на самом деле глубочайшее внимание и ожидание чего-то необычного отразилось на лицах отроков.

– А вокруг, – оборвал артистическую паузу старейшина академии, – народ толчется, новые какие-то, которые про заклад не знают и промеж себя спорят: чего это с Ферапонтом делается? Одни говорят, что пьяный, другие, что таким способом он для чего-то дерево подходящее выбирает, третьи, что на Ферапошу озарение снизошло и он сейчас истины великие вещать начнет. А еще один, видать самый умный, тоже к березе подошел и ухом к стволу приложился – вдруг и правда что-то такое там слышно?

Короче, подбегаем мы и видим: два дурня стоят, дерево слушают, а еще с десяток рты пораззявили и ждут неизвестно чего, да еще на нас шикают, не шумите, мол! Мы – Ферапонта от березы отдирать, а они не дают – дайте, мол, таинству невозбранно совершиться! Ну и поехало: сначала за грудки друг дружку хватать начали, потом кто-то кому-то по зубам кулаком съездил – завертелось, одним словом. Как уж там вышло, я не заметил, но только еще одного бедолагу головой об березу приложили – уже втроем, значит, дерево слушать стали. Потом мне в глаз так засветили, что я и про Ферапонта, и про все остальное позабыл – так душа разгорелась… – Илья примолк и тихонько вздохнул, словно вспоминая что-то приятное, отроки тряслись от сдерживаемого смеха.

Мишку очередная байка бывшего обозника впечатлила не очень – в ТОЙ жизни он достаточно наслушался историй о том, как быкам или коровам пихали под хвост всякие не предназначенные для этого вещи: начиная с перца и горчицы и кончая бенгальскими огнями и даже взрывпакетами. Дорожно-транспортные происшествия с тяжкими телесными повреждениями тоже для конца XX века были ежедневной рутиной. Однако потом, представив себе, как десяток крепко поддатых мужиков безуспешно ищут тряпку в бычьем анусе…

– Смейтесь, смейтесь! – проворчал, отвлекшись от воспоминаний, Илья. – А Ферапонт, царствие ему небесное, так до конца жизни на одно ухо глухим и остался, да еще с месяц руки у него так тряслись, что ложку до рта донести не мог. А все почему? – Илья повысил голос, перекрывая взрыв уже несдерживаемого хохота. – От безделья! Когда ратники делом не заняты… – старейшина академии безнадежно махнул рукой и расплылся в улыбке сам.

«Хе-хе, сэр, была б у вас типография, байки вашего «начальника тыла» можно было бы отдельной книжкой издать. Успех обеспечен – ни на Руси, ни в Европах ничего подобного еще очень долго печатать не будут, да и на Востоке записать анекдоты про Ходжу Насреддина никому и в голову не приходит. Впрочем, церковь почти наверняка объявила бы подобную литературу крамолой – что у нас, что на Западе, что на Востоке. Но ребятам нравится… Стоп! А случайно ли Илья именно этот случай вспомнил? Нет, про вред безделья – понятно, но как он сказал: «Шутка ли, первый раз в жизни в оглобли встать!»? А вы ведь, сэр, собираетесь ребят в управленческие оглобли поставить, и припекать их в этих «оглоблях» будет не слабее, чем уксус в означенном месте… Случайное совпадение или Илья умнее, чем вы, сэр, до сих пор думали? А вот сейчас и проверим!»

– Ну, отсмеялись? – Мишка обвел взглядом «господ советников». – Может, теперь к делам вернемся? Старейшину нашего Илью Фомича прервали, когда он начал нам объяснять: что надо сделать, чтобы дела в академии улучшить. Так что…

– Га-га-га! – прорвало вдруг Демку. – Сейчас истины великие вещать начнет!

Отроки вновь радостно заржали, а Мишка почувствовал, что начинает потихоньку заводиться.

– А ну тихо всем! – рявкнул он в полный голос. – Над кем смеетесь, сопляки?!

– Сам сопля… – Демка закашлялся и зажмурил глаза, потому что Мишка плеснул ему в лицо квасом из кувшина. Потом, не дожидаясь, пока двоюродный брат протрет глаза, перегнулся через угол стола и, схватив Демку за уши, ткнул его лицом в столешницу.

– Забыл, как старшим внимать надобно? – Мишка слегка ослабил хватку, потом опять приложил кузена «фейсом об тейбл». – Молча! И! С почтением! – выкрикивая каждое слово, он приподнимал Демкину голову и снова опускал ее на крышку стола. Если бы Демьян не умудрился подсунуть под голову руку, нос у него был бы расквашен непременно. – Благодарить! За науку! Должен! Жизни! Тебя! Дурака! Учат!..

– Будет тебе, Михайла! – Илья ухватил старшину Младшей стражи за рукав. – Хватит, убьешь!

Мишка, забыв о собственных поучениях, чуть не двинул Илью локтем, но в последний момент спохватился. Отпустив Демьяна, скомандовал:

– Встать, невежа! Винись перед старейшиной!

Сияя ушами, как стоп-сигналами, Демьян поднялся с лавки и невнятно прогундосил:

– Винюсь. Не держи обиды, Илья Фомич…

– Ладно! Садись, – Илья хлопнул Демку по плечу и обратился сразу ко всем. – Что ж это за Совет у нас? Еще и не договорились ни до чего толком, а уже одному в ухо двинуть довелось, другого мордой по столу повозить. Не знаете? Зато я знаю!

Бывший обозник сделал паузу, вздохнул и «обрадовал» «господ советников»:

– Дети вы еще! Слов нет: умные, храбрые, сильные, но… наглые! Такое дело сами поднять собрались! Я вот послушал вас и, только не вздумайте смеяться, устрашился! Вы себе даже половины трудностей, забот и опасностей не представляете, а думаете вообще черт знает о чем! Нет, это ж надо! – Илья в сердцах хлопнул себя ладонью по колену. – Важнее дела для них нет: гнать девок из крепости или, наоборот, еще зазывать!

Старейшина академии оглядел враз притихших отроков, задержался взглядом на подобравшемся, как перед схваткой, Дмитрие и на зло щерящемся Демьяне и, совершенно неожиданно для Мишки, дал слабину:

– Нет, я понимаю: у самого в вашем возрасте только девки на уме и были…

«Тревога, сэр! Илья никогда и никем, кроме жены, не руководил! Если сейчас провалится, авторитет старейшины академии умрет, не родившись! Вмешаться немедленно, как угодно, но заставить Илью показать мальчишкам силу жизненного опыта, который не заменишь ничем! Первое – прервать пошедший не в ту сторону монолог… любой банальностью, даже глупостью, пока пацаны не почувствовали его неуверенность!»

– Ну, Илья Фомич, молодость – такой недостаток, который сам собой проходит со временем! – Мишка вальяжно улыбнулся и оглядел ребят, как бы предлагая им всем вместе оценить юмор и мудрость афоризма. – Но мы-то для того тебя и упрашивали старейшиной стать, чтобы ты нас как раз о трудностях, заботах и опасностях упреждал. Да еще и советовал, как нам глупостей не натворить. А если кто себя очень умным считает и к словам старейшины со вниманием и почтением прислушиваться не желает… – Мишка согнал с лица улыбку и добавил в голос металла: – …или обижаться на правду вздумает, то, значит, он и впрямь дите малое и в Совете академии ему делать нечего!

Дмитрий остался все так же напряженным, а Демьян увел взгляд под стол и поджал губы – понять намек было несложно. Все остальные тоже тем или иным образом проявили отсутствие желания изображать из себя «самого умного». Илья же, надо отдать ему должное, сумел правильно понять Мишкино вмешательство и воспользоваться образовавшейся паузой:

– М-да! Так вот я и говорю: наперед заглядывать, конечно, надо, но и под ноги смотреть не забывайте! Давайте-ка начнем с самого простого, того, что прямо перед глазами лежит.

«Ну слава богу, кажется, пошло то, что требуется! Но не расслабляться, сэр! Куда разговор зарулит, предвидеть невозможно!»

– Кормежка! – торжественно провозгласил Илья. – Хлеб насущный. Пока не голодаем – сотник Корней и боярыня Гредислава кормят. Да и купец Никифор привез на ладьях много всякого. Но самим-то нам что, не надо об этом заботиться? Курей, овечек, свинок завести. Коров тоже неплохо было бы. Отроков молочком попоить для здоровья полезно. Рыбные ловы поискать, место для облавной охоты присмотреть, пасеку, как у сотника Корнея, устроить. Но главное – пашня! Мы сколько леса сведем, пока крепость достроим? Довести землю до ума – это же какое подспорье получить можно! Опять же, огороды! Тоже места присмотреть надо.

– Да кто ж это делать-то будет? – возмутился Демьян. – За скотиной ходить, землю обрабатывать. Рабочих рук сколько надо!

– Вот и я о том же! – согласился Илья. – Богатство под ногами валяется, а не взять! Почти две сотни народу собрали, а рук не хватает! Делайте в уме первую зарубку, господа Совет! Теперь вторая забота – одежка! Я уж не говорю, что отроков на зиму одевать надо, сейчас уже зарез! Отроки на учебе потеют, хоть выжимай, а у каждого по две рубахи: одна на себе, другая на смену. Бывшие устиновские холопки обстирывать не успевают, от ребят, как от козлов прет, того и гляди, чирьями зарастут! Поддоспешники от соли колом стоят! Как хочешь, Михайла, а надо, чтобы Осьма со Спиридоном из торговых походов полотно везли или, на худой конец, пряжу. Ребят одевать надо!

«Вот так, сэр! Одно из отличий регулярной армии от территориальных воинских формирований – способ снабжения. Ратники деда Корнея обо всем, что перечислил Илья, заботятся сами, а нам так нельзя. Это расплата за то, что обучение идет постоянно, а не в свободное от хозяйственных работ время».

– Третья забота, – продолжал между тем Илья, – обувка! Пока терпит, хотя некоторые уже чуть ли не босиком ходят. Ладно, устроим по первой пороше облавную охоту, благо стрелков в достатке, кожу добудем. А кто шить станет?

Илья оглядел погрустневших «господ советников», кривой улыбкой констатировал их некомпетентность и безжалостно продолжил:

– И это еще не все, хотя с вас и перечисленных забот хватило бы, но раз уж вы называетесь «господа Совет», слушайте дальше! Четвертая наша забота – Ратное! Всех не спрашиваю, но Михайла, Кузьма и Демьян должны знать: всегда ли Ратное на нынешнем месте стояло?

«То есть как? Это что за фокусы? Почему вам, сэр, об этом ничего не известно, позвольте полюбопытствовать? Информация, полученная носителем еще до «вселения» и настолько очевидная для всех, что в обыденном общении даже не упоминается? Да нет, какое-то упоминание должно проскакивать, хотя бы изредка. Табуированная тема? Что-то, связанное с неприятными воспоминаниями или грядущими опасностями, о которых не хочется говорить? Кузены молчат, на вас, сэр, пялятся, надо как-то реагировать… Вот ведь влип!»

– Илья Фомич, может быть, сам расскажешь для всех? – попытался выкрутиться Мишка. – Сам понимаешь: говорят об этом не часто, мы можем и не знать всего.

– Да чего тут знать-то? – легко заглотил Илья Мишкину наживку. – Сто лет назад мы на самом краешке Погорынья поселились, недалеко от того места, где Пивень в Случь впадает. Нашли хорошее место, сделали росчисти под пашню, крепенько шуганули местных язычников и зажили себе. Но земля-то истощается. Это лесовики мало землю пашут, больше лесом живут, а нам пахотной земли нужно много. Ну поля постепенно от села все дальше и дальше отодвигались, чтобы пахарям безопасно было, приходилось все крепче и крепче лесовикам поддавать. К тому времени, как окончательно покой установился, пришлось новое место для поселения подыскивать – земля совсем плохо родить стала, а до новых полей приходилось целый день добираться.

Подыскали новое место, выше по течению Пивени. Сразу же, чтоб потом людей не терять, такую острастку язычникам устроили, что некоторые аж на Волынь от нас утекли. Рассказывают, что за одного убитого ратнинца тогдашний сотник целое селище дымом пускал. Ну а лесовики на тех, кто на прежнем месте жить остался, отыгрались – не только живых вырезали, а и на кладбище прах из могил выкопали и в реку покидали, такая ненависть была.

Сейчас Ратное уже на третьем месте стоит. Перебирались уже не так, как прежде, – тихо, постепенно и на такое место, с которого никого сгонять не надо было. Сначала острог небольшой поставили, переселили полусотню ратников с семьями. Агей – он только-только сотником стал – такую штуку придумал: переселялись сначала только те, кто на местных девках женат был, а на новоселье родню из дреговичей приглашали. Так более-менее мирно и обошлось. Хотя по-всякому, конечно, случалось. Бывало, что и…

Илья примолк, о чем-то задумавшись, потом сменил тему, махнув рукой:

– Короче говоря, пришло время Ратному опять переезжать. Все вроде бы понимают, но с насиженного места трогаться всегда трудно. Оттого и тын поправить все никак не соберемся – зачем, если уезжать? А если не уезжать, то как жить? Вот ты, Михайла, на последнем сходе был, там, рассказывают, разговор шел о том, чтобы Ратному городком стать, верно?

– Был разговор, – подтвердил Мишка.

– Но тогда ни воинской школы, ни крепости еще не существовало, так?

– Так. Ты к чему клонишь-то, Илья Фомич?

– Да к тому, что наша крепость – тот самый острог, с которого переселение начиналось! А ну как надумают в Ратном сюда переезжать? Тогда все наши разговоры, весь наш Совет прошлогоднего снега стоить не будут. Приедут сотник, староста, ратники, – будут все опять на сходе решать, куда и половине вольных ратнинцев ходу нет!

«Вот тебе, бабушка, и плюрализм! А вы-то, сэр Майкл, уже хозяином здесь себя чувствовать начали, первичную управляющую структуру создавать намылились. Приедет ратнинская элита и похерит все на фиг, пикнуть не даст! Спокойствие, сэр, только спокойствие! Ничего еще не ясно – лорд Корней не с бухты-барахты про город тогда ляпнул, есть у него какие-то планы. Планы, конечно, и изменить можно, но…»

– Да что это за переезд! – прервал Мишкины размышления Демьян. – Полдня пути, и то если по дороге, а если по прямой, так и того меньше! Не переезжают так!

«Кузен Демьян прав. Пивень, конечно, извивается, как змея, но общее направление движения ратнинцев на протяжении сотни лет было с северо-востока на юго-запад – все глубже и глубже в дикое Погорынье. Следующий бросок должен привести в самые дебри – в центр междуречья Горыни и Случи, несколько севернее владений боярина Журавля. Елозить на дистанции пятнадцать – двадцать километров смысла нет…»

– Так что скажешь, Михайла Фролыч? – обратился к Мишке Илья. – Собирается Корней с места сниматься или нет? Он тебе ничего такого не говорил?

– Нет, не говорил, но у нас же и своя голова на плечах имеется. Давайте попробуем оценить ситуацию на основе имеющихся у нас сведений…

– Мудрено больно излагаешь…

– Ничего, Илья Фомич, сейчас все понятно будет. Кое-что мы знаем, об остальном попытаемся додуматься сами. Первое – кто живет в городе? Служилые люди, ремесленники, торговцы, ну и прочие, в том же духе. Пахарям в городе жить не с руки – пашня далеко. Значит, если на месте Ратного будет город, то пахарям надо из него уходить – селиться на тех землях, которые они будут обрабатывать. Второе – наблюдается ли подобный процесс в Ратном в настоящее время?

– Чего наблюдается?

– Уходят ли пашенные люди из Ратного? Да, уходят!

– Это кто ж? – Илья, как, впрочем, и все остальные, уставился на Мишку так, как, наверно, древние греки смотрели на пифий, озвучивавших волю Дельфийского оракула. – Чего-то я не видел, чтобы уходили.

– Видел, Илья Фомич, но внимания не обратил, потому что пока это в глаза не очень бросается. Выселки сотник Корней заново заселил? Заселил. Место под новую весь, чуть выше по течению Пивени, там, где у нас новые огороды, присмотрел? Присмотрел. Троих бояр землями в нескольких днях пути от Ратного наделил? Наделил! Десять семей боярыне Гредиславе передал? Передал! Тенденция, однако!

– Тьфу на тебя, Минька! Нормально-то говорить можешь? – Илья начисто забыл о необходимости выражать свои мысли исключительно в вежливой форме. – Чего ты сейчас тут наболтал? Что это значит?

– Да то и значит, Илья Фомич, что сотник Корней начал пахарей из будущего города выводить. Те, кто пооборотистей да посмекалистей, скоро, я думаю, поймут, в чем дело, и тем же займутся. Безопасно стало! Гредислава Всеславна Корнею Агеичу так и сказала: «Вы за сотню лет, почитай, со всей округой породнились, пора вам в Погорынье своими становиться!»

– Ага, так, значит, – Илья снова полез было скрести в бороде, но замер, не донеся руку до подбородка. – Михайла! Так у нас, получается, богатство в руках! Земли, от леса очищенные, свежие, неистощенные! Мы же можем на них людей пустить или не пустить, а значит, сами условия ставить! Ты подумай: полторы сотни парней, полсотни коней – вырубки, подходящие под пашню, от пней очистить, ветки, корни, пни сжечь… Скольким семьям наделы дать можно! Ты это… Ты, Михайла, с дедом поговори – это наша земля, мы ею распоряжаться должны!

– Понял тебя, Илья Фомич! – на самом деле Мишка еще полностью не представлял себе все открывающиеся возможности, но главную мысль ухватил: академия может стать землевладельцем! – Поговорю с господином сотником, думаю, он возражать не станет, потому что это совпадает с его намерениями. А нам надо как следует подумать, кого и на каких условиях на наши земли пускать.

«Эх, елки-моталки, еще бы трехполку внедрить, чтобы земля не истощалась! Да? И что вы, сэр, о трехполье знаете? Озимые, яровые и пар? Но есть же еще и севооборот – что-то там про бобовые, которые способны атмосферный азот связывать. Еще всякие хитрости. Например, кислые здесь почвы или щелочные? Это ж не просто так сказать: давайте-ка поле на три части поделим и по очереди будем давать им «отдыхать». Пахарям все подробно объяснять надо, на примере показывать, а как объяснять, если сам толком не знаешь, как показывать, если результатов годами ждать надо? Гм, а может, предшественник у себя уже трехполье ввел? Надо у Ионы спросить…»

– Корчевать, корчевать надо! – все не мог успокоиться Илья. – Пока осень не настала, пока дожди не зарядили!

– Погоди, Илья Фомич, – Мишка успокаивающе притронулся к рукаву старейшины академии. – Мысль твоя верна и понятна, никто и не спорит, но надо добиться решения воеводы погорынского: чья это земля – наша, воеводская или боярыни Гредиславы? Давай-ка отложим это дело на недельку, а после разговора с воеводой к нему вернемся.

– Тоже верно… – Илья сожалеюще вздохнул, но согласиться с Мишкиным предложением был вынужден. – Но тянуть с этим нельзя!

– Тянуть не будем! – пообещал Мишка. – Ты пока обойди вырубки, посмотри землю, поговори с Сучком: где они еще лес валить собираются? Под пахоту же не всякая вырубка подойдет. Прикинь: сколько поприщ уже есть, сколько еще появится. С воеводой не просто так говорить надо, а точно знать: сколько и какой земли у нас есть.

«Ну прямо хоть садись бизнес-план писать! Ох, сэр, крепенько подумать придется, из такой ситуации надо максимум пользы выжать».

– Сегодня же с Сучком переговорю, – согласился Илья, – но и ты с дедом не тяни.

– Договорились. Что-то еще сказать хочешь, Илья Фомич?

– Да сказать-то много чего можно… не хватит ли на сегодня? Хотя еще одно дело есть, не хотелось бы откладывать. Помощники мне нужны!

– Помощники? По какой части?

– А по всякой! То есть я хочу сказать, что если по одним делам ты мне помощников дашь, каких я попрошу, то польза и в другом деле тоже будет.

– Илья Фомич! – Мишка укоризненно покачал головой. – Будет тебе загадками говорить!

– Да никаких загадок! Я с хозяйством уже справляться перестаю, столько всего упомнить надо, голова пухнет! Недавно дратва понадобилась, не помню, где лежит, хоть убей! Столько же всего навезли… А Никола, молодец, вспомнил, как ты им на занятиях про складское дело рассказывал: как товар раскладывать да записи вести… Я-то… – Илья тяжко вздохнул, – записи делать не мастак… не умудрил Господь. Ну вот я и подумал: пускай-ка будущие купцы мне помогут дела вести, записи всякие там… еще чего, чему ты их учишь. И мне помощь, и им учеба. Вот…

Илья запнулся и продолжил как-то робко и неуверенно:

– И сынков моих поучить бы… Василий Михайлович, дай ему бог здоровья, их грамоте учит, так еще бы им и на твои занятия, Михайла Фролыч, походить бы… Мне за учебу, конечно, заплатить нечем, но я же не вечный, замену бы подготовить – для академии польза… – Илья совсем засмущался, так что Мишке даже стало неудобно.

«Все бы так относились к использованию служебного положения в личных целях… про коррупцию и не знал бы никто!»

– О чем речь, Илья Фомич! – преувеличенно удивленно отозвался Мишка. – Конечно, пускай ходят! Или прямо сейчас, или когда грамоте подучатся, все равно. Выучим, а про плату и вообще не вспоминай! От тебя и так столько пользы академии, а если еще и сыновья помогать будут, мы только спасибо скажем!

– Ты не смотри, что они у меня мелкие, – продолжал, словно не слыша Мишку, Илья, – они бойкие и телом крепкие, просто росточком не вышли…

– Хватит, Илья Фомич! – прервал старейшину Мишка. – Решено: сыновей твоих учим, а купеческих детей даем тебе в помощь. Господа Совет, возражения есть?

Возражений не последовало, и Мишка решил, что для первого раза достаточно. Пора было подводить итог. Итог – для «господ советников» Академии, а для самого Мишки – шаг, после которого дороги назад уже не будет. Шаг, означающий рождение структуры – управляющей подсистемы – академии (прообраза будущего университета), нового поселения, еще не имеющего названия (Мишка о названии просто забыл), сельскохозяйственной и промышленной (хотелось надеяться) структур.

– Ну-с, господа Совет, все высказались, теперь будем определяться: кто чем займется. Будь я хоть трижды вездесущ, в одиночку мне со всеми делами не справиться. Поэтому сейчас решим: кто из вас какую часть работы по управлению Академией архангела Михаила и всей жизнью в крепости на себя возьмет. Раз мы решили, что все это дело рода Лисовинов, то все родовичи им заниматься и должны. Каждый своей частью, а все вместе – всем. Начнем, Матвей Корнеич, с тебя, поскольку твоя стезя определилась…

– Придумал! – неожиданно перебил Мишку Демьян.

– Что? – вмешательство двоюродного брата было настолько неожиданным и досадным, что у Мишки буквально зачесались кулаки.

– Я же говорил, что мне подумать надо, – напомнил Демьян, – вот и придумал.

– Еще б до вечера раздумывал! – недовольно пробурчал Илья. – Кстати, ты не только подумать обещался, но еще и поразить нас всех сулил. Ну и чем же поражать будешь?

– Порядка ни в чем нет! – ничуть не смутившись, принялся излагать Демьян. – Сколько земли под пашню высвободилось, не знаем, – Демьян загнул палец на руке. – Артель Сучка и бывшие устиновские холопы на посаде строиться собрались. Кто-нибудь посмотрел, как и что они строить будут? Я посмотрел: не посад, а торжище – все в кучу, без всякого порядка! – Демьян загнул второй палец. – Скотина не пристроена, загон для коней третий раз на новое место переносим – все время всем мешает. – За вторым последовал третий палец. – В крепости ни пройти, ни проехать! Кругом бревна валяются, ямы какие-то, кучи земли, глины. Если бы не наказанные ученики, грязью совсем заросли бы. Около кухни дрова сложили так, что поленница упала, девке кухонной ногу зашибло. Это уже четыре! – Демьян загнул еще один палец. – На кухне четверо баб и несколько девчонок еле справляются, а когда Нинеины работники придут, что делать будем? – загнув пятый палец, Демка помахал в воздухе кулаком. – Где Нинеиных работников селить будем, кто-нибудь подумал? Пойдут дожди, в крепости грязищи по колено станет, об этом задумывались? Сучок все время в Ратное к Алене таскается, рано или поздно убьют ведь! Кто артелью командовать станет? У Кузьки недавно искры из кузни вынесло прямо на сухие доски, чуть пожар не сделался!

По мере перечисления проблем Демьян все повышал и повышал голос так, что уже почти кричал. Загибать пальцы он прекратил, да и понятно было, что ни на руках, ни на ногах их не хватит. Илья после каждой озвученной проблемы крякал и расправлял усы, Кузька смотрел на брата так, словно видел впервые в жизни, а Мишка чувствовал, что у него начинают гореть уши – все перечисленное было упреком ему, как единоначальнику, но когда было этим заниматься? То тренировал опричников в учебной усадьбе, то валялся раненый после подавления бунта…

Демку уже откровенно несло:

– Порядка нет, пригляда ни за чем нет, ХОЗЯИНА нет! – вещал он, обличающе уставившись на Мишку. – Я еще много чего указать могу, но и так все ясно! Откуда хозяйскому пригляду взяться, если старшина, вместо того чтобы делом заниматься, с Юлькой…

– Хватит! – прервал двоюродного брата Мишка.

– Ты мне рот не затыкай!

– Хватит, ты прав!

– Я еще не все… чего?

«Вот так, сэр! Удивить – значит победить!»

– Ты прав, – повторил Мишка, – и главное слово ты, Демьян Лаврович, произнес!

– Какое слово? – остановка горячего монолога была настолько внезапной, что Демка даже забыл распрямить сжатые в кулак пальцы.

– Главное слово, которое ты произнес, слово «посад», – подчеркнуто спокойно и неторопливо ответил Мишка. – Если есть посад, значит, есть и город. Если есть город, ему нужен городовой боярин. Если ты не упираешься во что-то одно, а видишь все дела разом, то городовым боярином быть надлежит тебе!

– А?.. – Демьян растерянно огляделся и на какое-то время снова превратился из мрачного мизантропа в простоватого, непоседливого и задиристого Демку времен избиения Ерохи и компании. Выглядел переход от обличения к растерянности довольно комично, первым не выдержал и прыснул в ладонь Кузька, за ним дружно рассмеялись и остальные. Демьян, чувствуя, что смеются над ним, но не понимая причины, побагровел и сжал кулаки, и сразу стало заметно, что и ему не чуждо фамильное лисовиновское бешенство.

– Ничего смешного! – попытался успокоить смеющихся Мишка, но, поняв, что его не слышат, грохнул по столу кулаком и рявкнул в полный голос. – Молчать!!! – дождался тишины и продолжил уже спокойным тоном: – Ничего смешного. Общий пригляд за порядком нужен, в этом Демьян Лаврович совершенно прав, но кому попало такое дело поручать нельзя! Демьян же Лаврович подходит для этого со всех сторон. Во-первых, только он озаботился общим порядком в крепости, никому из вас этого и в голову не пришло – каждый только о своем говорил. Во-вторых, именно Демьян Лаврович, если помните, первым получил чин десятника Младшей стражи. В-третьих, он строг и спуску никому не дает: в первой полусотне каждый отрок крепость его кулаков на себе испробовал, да и многие новобранцы тоже, недаром же наставники так часто поручают ему занятия по рукопашке без оружия с новичками проводить. Но самое главное – Демьян Лаврович наследник Погорынского воеводства, после Корнея Агеича и Лавра Корнеича, естественно. Наука городового боярства ему нужнее, чем нам всем.

В горнице, уже в который раз за время заседания Совета, разлилась тишина, взгляды «господ советников» перескакивали то с Демки на Мишку, то обратно.

– А ты… Минь? – громко сглотнув, спросил Демьян.

– А что я? – Мишка с деланым равнодушием пожал плечами. – С меня пока Младшей стражи и академии хватит. А потом… боярство и воеводство – дело наживное, не бойся, тебе дорогу я перебегать не собираюсь.

Снова тишина – наверняка большая часть присутствующих о вопросах наследования до сих пор ни разу и не задумывалась, а разговор на эту тему и вообще услышала впервые. Увидеть в Демьяне будущего воеводу погорынского – для этого воображение требовалось напрячь весьма и весьма. Понять же причины Мишкиного отказа от борьбы за наследство – это было вообще за пределами понимания всех, без исключения, участников собрания.

«Ну-ну, господа, поскрипите мозгами. Кузену Демьяну в наследниках еще лет двадцать ходить, если не больше, успеете привыкнуть. И к тому, что он будущий воевода погорынский, и к тому, что есть еще и Михайла, который на воеводство кладет с прибором, хотя мог бы… Рано или поздно, задумаетесь и над тем, что этот самый Михайла намерен уйти от воеводства не вниз, а вверх – куда-то чуть ли не на княжеский уровень. Как и в какой форме это реализуется, пока неясно, но два года назад все и вообще непонятно было. Поживем – увидим».

– Так кто же из вас главнее? – прервал затянувшуюся паузу Дмитрий. – Как-то непонятно выходит…

«Ну да, тебе субординацию и ясность подавай. Будет тебе ясность!»

– Нет тут ничего непонятного, Мить. В Ратном есть сотник Корней и староста Аристарх. Сотник главный в делах воинских, староста – в делах обыденных. Конечно, поскольку поселение у нас воинское, сотник как бы главнее, но в делах обыденных, если они воинский интерес не затрагивают, Аристарх – первый человек, и сотник ему не указ. Так и мы у себя устроим: есть старшина Младшей стражи и есть городовой боярин – я и Демьян Лаврович. Вы заметили, что он, когда непорядки перечислял, касался только дел обыденных, а не воинских? Сразу стало видно, что тонкость грани между делами воинским и делами обыденными Демьян Лаврович понимает правильно.

Пока Мишка давал объяснения, Демка сидел выпучив глаза и являя собой образцовую иллюстрацию к выражению: «пыльным мешком из-за угла ударенный». Впрочем, на его месте подобные же чувства испытал бы любой.

«Удивляйтесь, удивляйтесь, любезный кузен. Ваше удивление ничто по сравнению с удивлением, которое испытает мадам Листвяна! Позвольте вас поздравить, сэр Майкл, всего одной рокировкой вы создали для нее массу проблем, главная из которых – абсолютная непонятность ваших собственных планов! С одной стороны, вы вроде бы самоустраняетесь от борьбы за погорынское наследство и интриговать против вас становится совершенно бесполезно. С другой стороны, вы постоянно находитесь рядом и имеете возможность вмешаться. Пренебрегать этой возможностью не стоит даже сейчас, а со временем вы будете становиться все опаснее и опаснее. На первый взгляд кажется, что вы подставляете кузена, но на самом деле против него нельзя ничего предпринять, не разобравшись с вами. При этом интриги бесполезны, и в арсенале династических соперников остается только физическое устранение. Ну а это, как говорится, будем еще посмотреть».

– Молод больно для боярина, хоть и городового, – проворчал Илья. – А уж для старосты так и вообще – смех один.

– Тоже верно! – согласился Мишка. – Есть такое иноземное слово «комендант». Означает оно старосту в воинском поселении или крепости. Я думаю, оно как раз для Демьяна Лавровича и подойдет.

– Комидат… придумают же!

– Минь, я не смогу…

«Э-э, братец, да ты не удивился, а испугался! Как критиковать, так все мастера, а как до дела…»

– Сможешь! Вспомни, как ты десятником стал – тоже ничего не знал, ничего не понимал, а через пару дней после назначения твой неполный десяток Младшей стражи семерых оружных и латных татей в бою положил!

– Я тогда даже стрельнуть не успел, меня сразу…

– Зато твой десяток все успел! Так и здесь: пока я раненый валялся, вы же чего-то тут делали? Крепость строилась, отроки учились, мастерские работали. Привыкай людьми руководить так, чтобы дело и без тебя на месте не стояло, на то у тебя подчиненные есть – все, кто в крепости и около нее живут. Подбери себе помощников, советуйся с людьми знающими: по хозяйству – с Ильей Фомичом, по обыденному строительству – с мастером Гвоздем, по воинскому строительству – с мастером Нилом. Да что я тебе объясняю, сам все знаешь. Ну, а в затруднениях мы все тебе поможем – весь Совет. Если что, можешь в Ратное съездить к старосте Аристарху, ну а если совсем затруднимся, то боярина Федора на Княжьем погосте навестим.

– Все равно столько всего… столько дел…

– Погоди, Демьян, сейчас мы между господами советниками обязанности распределим, сразу полегчает, вот увидишь! – Мишка обернулся к Матвею. – Матвей Корнеич, начнем с тебя, поскольку стезя твоя уже определилась – лекарское дело. Но только одного лечения мало, некоторые болезни легче упредить, чем лечить, поэтому, скажем, раз в месяц будешь проводить осмотр всех отроков. Кроме того, на тебя возлагается забота о здоровье скота, для этого передаем тебе в подчинение Прохора. И еще: вы же вместе с лекаркой Юлией учите отроков оказывать первую помощь раненым? Так вот присматривайся и, если обнаружишь способных к лекарскому делу, забирай их себе, так, как сегодня Кузьма Киприана и Назария забрал.

– Сколько? – неожиданно прервал Мишку вопросом Матвей. – Сколько человек можно забрать?

– Сколько найдешь подходящих. Хорошо бы, чтоб в походе у каждого десятка свой лекарь был, но столько, конечно, не наберется. Пока рассчитывай так: одного для опричников, одного для разведки, по одному для лучников и стрелков.

– Значит, четыре?

– Ты четырех-то найди.

– Угу. А со скотиной что?

– Прохор подскажет, он в этом деле мастер. Можешь для начала разобраться с конским загоном, сколько его с места на место переставлять? Пусть Прохор с мастером Гвоздем посоветуется, потом Демьяну Лавровичу выбранное место покажете, решите, как и когда строить. Не пытайся сам все решить, вокруг тебя люди, и каждый из них в своем деле лучше тебя разбирается, вот и пользуйся их знаниями и умениями.

– Угу. Разберемся.

К Мишкиному удивлению, Матвей отнесся к расширению круга его обязанностей совершенно спокойно, даже как будто равнодушно. Что-то Мишке в его спокойствии не понравилось, и он уже собрался каким-нибудь вопросом прояснить ситуацию, но Матвей объяснил все сам:

– Как я понимаю, ты мне поручаешь пригляд за всем живым, что в крепости и вокруг нее обретается? Так?

– Так.

– Ну тогда два условия: первое – ты приказываешь всем, чтобы по лекарским делам все подчинялись мне так же, как лекарке Юлии…

– Согласен, – торопливо ответил Мишка, чувствуя, что первое условие мелочь по сравнению с тем, что последует дальше.

– …Второе, – продолжил Матвей, – я возьмусь за это дело только с одобрения лекарки Настены. Если она скажет «нет», не обессудь.

– Тебе старшина приказывает! – возмутился Дмитрий.

– А хоть бы и сам князь! – спокойно парировал Матвей. – Вы вот тут о воеводском наследстве толковали, а лекарка Юлия унаследует от матери, самое меньшее, власть над Ратным, над нами, над Выселками и еще над несколькими селищами. Это – самое меньшее! А если подумать, то неизвестно еще кто после Нинеи Великой волхвой станет – Красава или Юлия?

– Да ты что?! – Роська аж подскочил на лавке. – Она крещеная! Христианка!

– Когда тебе в бою кишки выпустят, – ледяным тоном отозвался Матвей, – тебе наплевать будет, христианка она или язычница, лишь бы брюхо зашила и помереть не дала.

Сказано это было так, что Роська застыл с раскрытым ртом, остальные тоже как-то ссутулились, словно на плечи им опустилась невидимая тяжесть, а Мишка вспомнил, как удивило его полгода назад то, что Мотька взялся помогать Юльке пользовать раненых, не пугаясь ни крови, ни ран.

– Нинея уже сейчас с Юлией справиться не может, – продолжил Матвей, – а когда она в полную силу войдет, под нее все Погорынье согнется. А тех, кто не согнется, того мы в мечи возьмем! Кто-нибудь из вас приказу Юлии противиться сможет? Ну? Сможете?

Матвей поочередно глянул на каждого из советников академии, и все, один за другим, опустили глаза, даже Роська. Один лишь Мишка выдержал взгляд ученика лекарки, но тошно ему от этого стало так, что хоть вой. И не только оттого, что он вдруг понял: видел Матвей выпущенные кишки (и не раз), знает, как умирают в муках люди (и не понаслышке), а кровь, боль, раны – не самое страшное, что пришлось узнать этому подростку в жизни. Гораздо хуже было то, что расклад противоборствующих сил оказался гораздо сложнее, чем Мишка себе представлял, вовсе не таким однозначным, как выходило со слов деда, матери, Нинеи, боярина Федора. Что-то темное, сильное и страшное обозначилось за словами и поведением Матвея… Единственное сравнение, которое Мишка сам для себя смог подобрать, – жуткий негритянский культ вуду, угнездившийся внутри внешне благопристойной, политкорректной Америки.

Матвей, недолго поиграв с Мишкой в гляделки, не отвел глаза, а слегка кивнул, полуприкрыв веки, и констатировал, будто отвечая каким-то своим мыслям:

– Не зря тебя Юлия изо всех выделяет… и Нинее ты люб. Все правильно понимаешь, а если понимаешь…

– Встать! – лязгающим голосом оборвал Матвея Мишка. – Встать, ворох драный!!!

Охватившая его злость не имела ни малейшего отношения к лисовиновскому бешенству – Михаил Андреевич Ратников вспомнил, как в далеком XX веке его то смешили, то злили попытки сына изображать из себя взрослого мужчину, хотя для этого не было никаких оснований, кроме, в сущности детского, желания самоутвердиться.

Матвей уже второй раз за весьма непродолжительное время перешел границы дозволенного – пользуясь наличием знаний, отсутствующих у собеседников, позволял себе менторский тон и подчеркнутую независимость от старших. В первый раз это случилось у постели раненого Мишки, когда Матвей принялся рассуждать на тему, что надо и что не надо делать старшине Младшей стражи. Тогда чувство реальности Матвею вернул дед, но урок, как видно, не пошел впрок. Теперь проводить ту же операцию пришла Мишкина очередь.

Справедливости ради, надо было, конечно, признать, что спровоцировал подобное поведение Матвея отчасти сам Мишка, когда отшил Роську с его попреками за обиду отца Михаила, но кто же знал, что Мотька, аккуратно выполнявший требования, предъявляемые православному христианину, так увлечется языческими делами? Положение дополнительно осложнялось тем, что Матвей на этот раз явно копировал кого-то, кто имел право вот так разговаривать с людьми. Кого? При каких обстоятельствах Мотька мог этому научиться?

– Встать, я сказал! – повторил Мишка, потому что Матвей, и не подумав выполнить приказ, продолжал сидеть, иронично приподняв одну бровь и нагло глядя на старшину Младшей стражи. На повторный приказ он тоже не отреагировал.

«У кобелька зубки прорезались, как изволил однажды выразиться в ваш, сэр, адрес, лорд Корней. Ну и? Тоже пороть будете?»

– Старший урядник Дмитрий! – коротко бросил Мишка, не отводя взгляда от Матвея.

Вот тут все было надежно – Мишкин голос еще не умолк, а Митька, перегнувшись через угол стола, смачно врезал кулаком в скулу ученика лекарки. Мотьку снесло с лавки, он стукнулся затылком о стену и сполз на пол. Дмитрий, отпихнув сидящего с краю Артемия, перешагнул через лавку и вздернул Мотьку на ноги. Совершенно неожиданно для Мишки помог ему в этом Никола, но если Дмитрий поднимал провинившегося «господина советника» за шиворот, то Никола ухватил того за ухо!

«Браво, мсье бастард! Намерения ваши понял, демонстрацию преданности оценил. Только настоящая преданность проявляется не в готовности карать врагов сюзерена, а в способности поступиться чем-то своим, причем важным, а не какой-нибудь мелочью. Ладно, с этим – потом».

Мотька вякнул от боли и попытался отмахнуться, но Дмитрий и Никола (почти синхронно!) перехватили его руки и завернули их за спину так, что ученик лекарки, согнувшись, бухнулся щекой на столешницу, едва успев повернуть голову, чтобы не расквасить себе нос.

«Десятник Егор вот так же щекой на столе лежал, когда ему дед бороду секирой к столу пришпилил!»

– Держать! – скомандовал Мишка Дмитрию и Николе. – А ты, Мотька, слушай внимательно, в другой раз повторять не стану. И все слушайте, потому что вижу: с первого раза ни бельмеса не поняли!

Мишка встал, выдержал паузу, дожидаясь, пока согнанный с лавки Артемий пристроится рядом с Роськой, и продолжил:

– Я что, едрическая терка, впустую вам объяснял про власть духовную и светскую? Непонятно? Объясняю для дурней еще раз: слуги божьи – только слуги, а не сами боги, и повелевать слугам невместно! Полноправные хозяева они только в церкви или на капище. На остальном же пространстве ЯВИ есть князья, бояре, воеводы, старейшины… общины, в конце концов. Истинные же хозяева жизни: обычаи, золото и острое железо! Но не слуги, кому бы они ни служили!

– А… к-к… – шокированный чуть ли не наповал Роська попытался что-то сказать, но Мишка не дал ему такой возможности:

– Мне плевать, кому они служат: Христу, Велесу или Макоши! Подчиняться будут все! Отец Михаил попробовал тут свои порядки внедрять, так я с ним еще вежливо обошелся – из уважения. А этого недоучку, – Мишка кивнул на Матвея, – прикажу на «кобыле» разложить да всыпать, чтоб жопа вспухла! Не смотри на меня так, Роська, нет между ними разницы, потому что творят они одинаковую дурь: думают, будто без догляда сотника Корнея здесь все по-своему повернуть можно. Не будет этого! Мотька, слышишь меня?

– С-слышу…

– Понимаешь, о чем речь веду?

– П-пошел ты в жоп… Уй!

Дмитрий нажал на Мотькину руку так, что у того в плече что-то хрустнуло.