Читать книгу Океан внутри - Евгений Махина - Страница 2

3 сентября

Дорогая Лиза!

Думаю, ты узнала почерк. Это почерк твоего отца. Знаю, ты, наверное, не понимаешь, зачем я пишу тебе после стольких лет молчания. Нет, вопрос все же стоит поставить иначе: с чего вдруг я осмелился написать тебе после всего того, что произошло?

Ответ прост.

Если ты это читаешь, то это означает, что я уже мертв.

Черт.

Чувствую себя сценаристом дешевого детектива. Они, наверное, зачастую начинаются с похожей фразы.

Хотел бы я найти способ поговорить с тобой раньше, но я давно не питаю на эту тему никаких иллюзий. Я знаю, что ты все еще ненавидишь меня. Не зря же ты заблокировала мой номер. Можно было бы, конечно, каждый день заводить себе новую симку, но какой в этом смысл? Тебе омерзительно само звучание моего голоса. И знаешь, я не могу тебя осуждать, потому что сам виноват в этом.

Должен признаться тебе, ощущение того, что каждый день может стать последним, освобождает от внутренних ограничений, помогает быть более решительным. За последний год я насмотрелся на многих смертельно больных, так что можешь просто поверить мне: я знаю, о чем говорю.

Пойми меня правильно, я не собираюсь сдаваться. Это не в моих правилах. Я буду бороться за жизнь. Шансы выкарабкаться есть, все же меня лечат очень дорогие врачи. Один день пребывания в этой элитной клинике для богачей, расположенной в уединенных окрестностях Минеральных Вод, стоит больше, чем многие в нашей стране зарабатывают в месяц.

Все бы хорошо, но мне стоит рассмотреть и негативный сценарий развития событий. Я ведь плачу не за результат, а за обещание результата. Если бы клиникам не платили за умерших пациентов, то их собственники всяко жили бы поскромнее.

Несколько месяцев назад я составил завещание. После моей смерти ты получишь столько денег, что до конца жизни тебе не придется о них думать, если ты, конечно, ими правильно распорядишься.

Во время очередного сеанса химиотерапии меня осенило: помимо денег, я должен оставить тебе нечто гораздо более ценное – правду. Мою настоящую историю.

Если мне суждено будет умереть здесь, то мой секрет не исчезнет вместе со мной.

Ты – моя дочь. Ты – единственный человек в этом мире, которому я открою свою самую сокровенную тайну.

Я не надеюсь, что ты мне поверишь, и не буду об этом просить. Просьба у меня будет только одна: дочитай дневник до конца. Если так тебе будет проще, то давай условимся считать все изложенное здесь бредом больного человека, сожалеющего о своей бессмысленно прожитой жизни. Тебе кажется, что ты знаешь меня. Это не так. Никто никогда по-настоящему не знал меня. Этот текст – жалкая попытка показать тебе, каким человеком я на самом деле был.

Я никогда никому об этом не рассказывал. Даже твоей матери. Думаю, что это и делает меня виновным в случившемся с ней. Не проходит и дня, чтобы я не спросил себя: а если бы ты открылся ей, если бы рассказал правду?

Твоя мать – а потом и ты тоже – считала меня человеком с гнильцой, подонком-манипулятором, способным очаровать кого угодно ради достижения своих меркантильных целей. Не буду с этим спорить. Так и есть. Для меня человек уже давно стал средством.

Вам казалось, что, в силу своего характера, я получаю удовольствие, используя других людей в собственных интересах.

Я не собираюсь оправдываться. Вы были правы, но дело тут не в характере, воспитании или какой-то перенесенной в детстве травме.

Мне тяжело подобрать точный термин для описания этого феномена. Ты наверняка видела фильмы или слышала истории про людей, умеющих читать мысли, способных слышать внутренний голос других. Знать, о чем человек напротив думает на самом деле.

Мне было четырнадцать, когда это случилось со мной впервые. Наш класс любил доводить до истерики Галину Николаевну, учительницу математики, и регулярно этим развлекался. Не могу сказать, что я разделял это увлечение, но мне не хотелось идти против большинства. Меня и так нельзя было назвать популярным, и я боялся в какой-то момент стать белой вороной. Серёга, главная заноза в заднице у всей параллели, вновь умудрился задеть учительницу за живое. Уже и не помню, что он такого ей сказал, но Галина Николаевна сильно вспылила. Она швырнула классный журнал на стол, да так сильно, что со столешницы на пол полетели двойные листочки, вдоль и поперек исписанные красной ручкой. Кряхтя, она нагнулась, чтобы их поднять. Класс засмеялся. Это лишь добавило масла в огонь.

Галина Николаевна рывком сократила дистанцию между собой и Серёгой, схватила его за ухо и потащила к двери. Смех резко прекратился. Мы множество раз видели, как она выходила из себя, но до рукоприкладства никогда не доходила. Перешедший черту человек перестает быть предсказуемым, а это всегда пугает.

Я почувствовал боль в кулаках. Как оказалось, я сжал их так крепко, что ногти впились в кожу. Перед глазами начали мелькать картинки. То были подобные вспышкам хаотичные образы, быстро сменяющие друг друга. Каждая такая вспышка ослепляла меня. Я зажмурился, но это не помогло.

Образы лавиной заполняли мое сознание. Я видел сцены насилия. Каждая отличалась от предыдущей. В одной я узнал фрагмент какого-то боевика, который тогда регулярно крутили по телевизору. По сюжету главного героя, брутального спецназовца, поймали бандиты и пытали, заставляя выдать им какую-то информацию. Следующая сцена была кусочком позавчерашнего выпуска новостей, в котором говорилось о жестоком убийстве члена известной в городе преступной группировки.

Галина Николаевна вытолкала Серёгу за дверь, с силой захлопнула ее и поковыляла обратно к своему столу, виновато опустив голову. Мои кулаки разжались. Я почувствовал, что поток образов замедляется. На смену гневу пришло какое-то другое чувство. Чувство стыда.

Коля, мой сосед по парте, стал расталкивать меня. Оказалось, что я, сам того не заметив, скрючился, положил голову на парту и накрыл ее руками.

Он спросил, что происходит, но мне нечего было ему ответить. Я не знал и не понимал, что со мной случилось, но в одном я был уверен: я на себе прочувствовал животное желание Галины Николаевны причинить Серёге боль. Ее переполняла ярость, которую она кое-как смогла подавить.

Вряд ли это умозаключение покажется оригинальным. Весь класс видел, как она вспылила. Желание открутить голову взбесившему тебя человеку – нормально. Вся суть в том, что одноклассники увидели лишь внешнее проявление агрессии учительницы, а я же увидел то, как эта ярость выглядела внутри. Я видел поток образов, из которых складывалась душевная изжога Галины Николаевны.

Через несколько недель «приступ» повторился, но уже в другой ситуации и с другим человеком. Подобное стало происходить со мной все чаще. Поначалу лишь в моменты пиковых эмоциональных переживаний окружающих, а со временем и в более спокойных ситуациях.

Я не сразу смог осознать, что же это на самом деле. Попробую описать суть моей способности.

Понимаешь, мы мыслим образами, ассоциациями. Мысли не появляются в виде текста перед глазами. Если я произнесу слово «кошка», то в твоем сознании оно проявится целым калейдоскопом картинок, а не в виде набора букв.

Ты, скорее всего, вспомнишь ту рыжую кошку, что жила у тебя во дворе, когда ты была маленькая. Ты регулярно выносила из дома разную еду, чтобы ее покормить. Пару раз кошка даже дала тебе себя погладить. Ты не стала говорить об этом матери, ведь она тебе строго запретила трогать бездомных животных. Ты же в те редкие моменты, когда кошка проявляла к тебе благосклонность, испытывала чувство гордости, сопоставимое с тем, какое, наверное, испытает первый человек, установивший контакт с инопланетянами. Откуда я все это знаю? Ты же никогда никому не рассказывала об этой кошке. Вопрос, думаю, стал риторическим.

Возможно, что у тебя и сейчас есть кошка. Наряду с другими ее образ тоже будет частью реакции твоего сознания на ключевое слово. Трудно сказать, где заканчивается один образ, а где начинается другой. Получается что-то наподобие океана. Он един, но одновременно с этим состоит из множества капель.

Находясь рядом с кем-то, я получаю доступ к этому океану. Я могу парить над ним, словно чайка. Я могу нырнуть в него. Могу ощутить температуру воды своей кожей. Могу попробовать ее на вкус. Могу даже начать покачиваться на его волнах, если захочу, а могу и просто идти вдоль берега, рассматривая форму камней на мелководье. В какой-то момент я стал называть этот феномен погружением во Внутренний Океан. Мы говорим не просто о метафоре. Я действительно вижу водную гладь. Воспринимать сознание другого через этот образ оказалось наиболее удобным.

Думаю, что с такой способностью я мог бы стать отличным психологом. Я бы сразу видел пациента насквозь. Но, понимаешь, у меня всегда была еще одна особенность: я очень любил деньги. И я не хотел продешевить свой талант. Поэтому выбрал другой путь в жизни.

Вот так я и сделал свою головокружительную карьеру.

Разъясню суть на воображаемом примере. Представь, что я веду деловые переговоры с менеджером по снабжению. Скажем, женщиной средних лет с вечно надменным выражением лица, тщательно замазанными косметикой мешками под глазами и идеальным маникюром.

В определенный момент я по какой-то причине произношу слово «собака» (да, пусть будет именно это слово, раз мы до этого рассуждали о кошках). Уж поверь, умелый переговорщик сможет вписать любое слово в деловой контекст так, что оно не будет казаться странным или неуместным.

Разум женщины моментально отреагирует на это слово, а я в свою очередь увижу его реакцию. Ее Океан откроется мне. Я узнаю, что в возрасте семи лет она с ума сходила от овчарки по имени Рекс, живущей в квартире Марии Ивановны, соседки снизу. Еще бы, ведь в те времена по телевизору крутили сериал про полицейскую собаку той же породы. Любимые сцены девочки я тоже смогу разглядеть в ее Океане. Я даже смогу на своей коже почувствовать, как тот самый пес терся об ее руку мокрым носом, когда им с Марией Ивановной и Рексом случалось вместе ехать в лифте.

Эта информация может показаться тебе ненужной, но это не так.

Именно такие сведения и делают человека уязвимым. Позволяют понять, на что нужно надавить.

В какой-то момент мы сделаем паузу, скажем, на кофе, и я как бы случайно разоткровенничаюсь с менеджером, скажу, что ищу заводчиков овчарок, так как хочу сделать подарок дочери. Эта фраза заденет ее за живое.

На какую-то долю секунды она увидит перед собой не ушлого коммерсанта, стремящегося выбить для себя наиболее выгодные условия, а заботливого, доброго отца, стремящегося дать дочери то, чего она в свое время была лишена, ведь ее отец был против собаки в доме. А ведь я могу даже невзначай упомянуть, что моя дочь успела и имя будущей собаке подобрать – Рекс.

Это спровоцирует в ее сознании новую реакцию, которая тоже будет видна мне. Я уцеплюсь за другой образ и стану его раскручивать до тех пор, пока эмоциональный фон менеджера не станет настолько ярким, что грабительские условия обсуждаемого соглашения исчезнут из фокуса рациональной части ее сознания. Уж поверь мне, эмоции влияют на решения человека гораздо больше, чем принято считать.

Годы практики сделали меня мастером своего дела. Я всегда знаю, как можно заставить человека уважать меня, любить или бояться. У других просто нет защиты от моего оружия. Видишь ли, Лиза, на самом деле нами управляют процессы, скрытые от сознательной части нашей психики. Споря с кем-то, я всегда могу совершенно случайно использовать фразу, которую, например, любил использовать хулиган, что обижал несговорчивого оппонента в школьные годы. Человек ничего не поймет и не заметит, но тут же почувствует себя слабым и неуверенным. С помощью той самой фразы я дерну за ниточки, запрятанные у него так глубоко внутри, что он и сам до этого не подозревал об их существовании.

Основанная мной компания преуспела за счет моего таланта влиять на людей. Для меня другой человек всегда был подобен арфе. Все струны видны, нужно лишь понять, в какой момент к какой прикоснуться. А это я научился определять безошибочно.

4 сентября

Ну вот. Теперь ты знаешь мой секрет.

Вчера был очередной сеанс химиотерапии. Более-менее собраться с мыслями я смог лишь сегодня к обеду. С каждым днем мне становится все труднее сосредотачиваться. Пишу в перерывах между сном и приступами рвоты.

Я распорядился, чтобы Стас, мой личный помощник, после моей возможной (!) кончины приехал в клинику, забрал этот дневник и вручил его тебе лично в руки. Не знаю, успею ли я довести свои рассуждения до какого-то логического финала.

У всего, Лиза, есть две стороны. Мой дар дает мне уникальные привилегии, но он же является и моим проклятием. Ты же не думаешь, что эта моя способность просто включается/выключается по щелчку? Нет. Я вижу Океаны всех людей, с которыми встречаюсь. Всех. Это делает меня неимоверно крутым на переговорах, но частную жизнь превращает в ад.

Именно поэтому я не могу винить твою мать за то, что она ушла от меня. Можешь себе представить, каково знать истинную реакцию жены на каждое твое слово или поступок? Нет, не можешь. Я даже не буду просить тебя представить себя на моем месте. Это физически невозможно. Нужно обладать моим даром, чтобы понять меня.

Скажу так: легко не быть гнидой, когда не знаешь, что на самом деле происходит в голове у другого человека. Ты, конечно, можешь делать вид, что все в порядке. Притворяться, что ничего не замечаешь.

Просто поверь мне: в какой-то момент ты начинаешь сходить с ума. Затащить очередную красотку в постель? Не проблема. С моим даром эта задача теряет всякую сложность. Продавить поставщика на переговорах? Раз плюнуть! Убедить сотрудника посвятить свою жизнь развитию моего бизнеса? Ведите его ко мне!

Видишь ли, у всех описанных выше действий есть одно общее свойство – они ограничены по времени. Красотка уйдет на следующее утро, поставщик в какой-то момент просто расторгнет договор (ибо в противном случае он разорится), сотрудник выгорит и уступит место следующей жертве на алтаре корпоративного божества (меня).

В конечном счете я все равно останусь один на один со своим собственным Океаном. Оказалось, что жить с другим человеком для меня подобно попытке строить дом в условиях постоянного наводнения.

Я покинул родительское гнездо сразу по достижении совершеннолетия. Находиться рядом с отцом и матерью было мучением, так как к тому моменту моя способность уже работала бесперебойно. Они любили меня, Лиза, но я должен был обзавестись своим уголком, в котором я мог бы отдыхать от общества других.

Спустя несколько лет я встретил твою мать. Я влюбился в нее с первого взгляда. Да, оказалось, что такое все же бывает. Ее Океан очаровал меня. Я надеялся найти способ ужиться с ней и моим даром. Через пару месяцев после нашего знакомства она забеременела.

Я надеялся создать счастливую семью, но этим надеждам не дано было осуществиться.

Какое-то время я продержался, но вскоре пребывание рядом с ней стало для меня невыносимым. Она не могла понять, почему я так эмоционально реагирую на ее (казалось бы) безобидные слова и поступки, но я не мог ей рассказать. Она бы посчитала меня сумасшедшим. Или хуже – она бы поверила мне, а потом поделилась моим секретом с кем-то.

Люди не умеют хранить тайны. Рано или поздно кто-то бы узнал о моем даре. Я не хотел закончить жизнь в лаборатории, будучи нашпигованным всякими трубками. Судьба не лишена иронии, ведь сейчас я как раз лежу в окружении трубок и медицинских приборов.

Вскоре после твоего рождения она ушла, забрав тебя. Для нее разрыв отношений стал облегчением, но должен признаться, что и для меня ее уход стал избавлением от постоянной боли. Я вновь остался один. Океан другого больше не топил мое сознание.

Лиза, я знаю, что тебе будет тяжело мне поверить, но я всегда любил тебя. Я не хотел, чтобы с уходом твоей матери все закончилось. Именно поэтому я старался регулярно видеться с тобой. Это было легко и приятно, когда ты была маленькой. Твой Океан был так красив. Я помню все те теплые образы, которые твое сознание показывало мне.

С годами все усложнилось. Твоя мать все больше злилась на меня. Она считала, что я ее предал. Я регулярно навещал вас, приносил подарки, поддерживал финансово. Со стороны казалось, что я пытаюсь восстановить наши отношения, но стоило твоей матери сделать шаг в мою сторону, как я тут же делал два шага назад. Я был подобен раненой бродячей собаке, от страха и боли кусающей руку пытающегося позаботиться о ней прохожего. Я исчезал, а потом снова появлялся в вашей жизни. Цикл повторялся вновь и вновь.

Со временем я стал замечать, что твои реакции на меня изменились. Твой Океан чернел, становился мрачным. Его заполняла злость твоей матери, которую она ежедневно, сама того не ведая, вкладывала в тебя. Я старался не обращать на это внимания. Пытался относиться с пониманием. Но однажды я увидел… нет, почувствовал, что ты меня ненавидишь.

Мне стало так больно, что я не справился с собой и ушел в запой, на несколько дней заперевшись в своем пентхаусе. Придя в себя, я решил окончательно отдалиться от вас.

Все это время я никого не видел и ни с кем не говорил. Мой разум стал прочищаться, а боль – отступать.

Я выстроил свою жизнь так, чтобы получать максимум от своего дара и одновременно с этим как можно меньше страдать от его «побочных эффектов». В офисе я почти не появлялся. Всю работу выполняли люди гораздо более умные и компетентные, чем я. За собой я оставил лишь роль ледокола – человека, способного преодолеть любые препятствия ради получения контракта. Я выезжал на переговоры, решал нужные вопросы, а затем либо искал себе очередное приключение на одну ночь, либо сразу уезжал в свою квартиру, чтобы напиться и провалиться в забытье.

Через несколько лет я почувствовал, что тоска по тебе стала невыносимой. Я хотел снова увидеть тебя, несмотря на то что при встрече я бы физически ощутил твою ненависть ко мне. Что же, я был готов заплатить эту высокую цену. Я позвонил твоей матери и попросил о встрече.

Лиза, прости меня за то, что я расскажу тебе дальше. Без этого признания весь мой монолог не имеет смысла. Я должен открыть тебе правду.

Я приехал к вам домой. Ты еще была в школе. Твоя мать тут же начала обвинять меня во всех смертных грехах. Она не могла понять, почему я бросил вас, сделав щедрые денежные переводы единственной формой напоминания о себе. Она припомнила мне клятву в вечной любви, которую я ей однажды дал. Припомнила еще много чего.

В какой-то момент я потерял контроль. Нет, я и пальцем ее не тронул. Я бы не смог. Я совершил куда более гнусный поступок. Она причиняла мне боль. Мне захотелось отплатить ей той же монетой. Я нырнул в ее Океан. Там, в глубине, я увидел то, что даже ее собственное сознание давно скрыло от нее. Я использовал это, чтобы отомстить, и стал говорить ей такие вещи, от которых у нее волосы на голове зашевелились. Каждое мое слово резало ее как по живому. Неудивительно, ведь мой дар давал мне возможность подбирать именно такие слова. У меня было ощущение, что я поставил ее на место.

Я до сих пор не могу себя простить за это. Пойми, Лиза, в тот момент я и предположить не мог, чем обернутся мои слова… Клянусь тебе, в ее сознании не было ничего, указывающего, насколько глубокую рану я ей нанес. Если бы я увидел это, увидел хоть что-нибудь, то остался бы и сделал все, чтобы помочь ей. Но я ничего не заметил.

Да кого я обманываю?

Я попросту не хотел ничего замечать. Я был во власти гнева, но это меня не оправдывает. Я повинен в смерти твоей матери, Лиза. Она не лгала, обвинив меня в своей предсмертной записке.

Именно поэтому у меня нет права злиться на тебя за то, что ты проигнорировала все мои прошлогодние попытки восстановить общение.

Для твоей бабушки я попросту не существую, так что ей звонить я даже не пытался.

Ты давно вычеркнула меня из своей жизни. Я бы, наверное, поступил так же.

5 сентября

Партнеры по бизнесу мечтают меня выдавить. Уж поверь мне, я это точно знаю. Мой дар не работает удаленно, я не могу заглянуть в Океан человека, читая его эсэмэски или разговаривая с ним в Zoom, но этих товарищей за последние двадцать два года я успел изучить вдоль и поперек. Я знаю о них даже больше, чем они о себе. Бес меня попутал тогда взять у них деньги на развитие предприятия. Сколько раз я ругал себя за это решение.

В последние годы я, по мнению этих «партнеров», дал слабину. Реже стал выходить победителем. Акела стал промахиваться. Они посчитали, что я потерял деловую хватку, но дело в другом. Эта гребаная пандемия заставила людей практически полностью отказаться от личных встреч. Вглядываясь в экран, я не вижу Океана человека. Не вижу струны, за которые можно дергать. Большую часть жизни я добивался своего за счет этого дара. Я стал зависим от него. В реалиях современного мира я оказался беспомощен.

Беспомощным я чувствую себя и сейчас, лежа в этой клинике. Врачи приходят и уходят. Каждый день люди в белых халатах в меня что-то вкалывают и что-то из меня извлекают. Пару дней назад они взяли образец костного мозга для анализа. Жду результата. Завтра у меня будет разговор с главврачом. Надеюсь, что новости будут хорошими.

6 сентября

Я все понял в первую же секунду. Разум Олега Николаевича, главного врача клиники, открылся мне еще до того, как открылся его рот. Посмотрев на меня, он вспомнил другие подобные случаи из своей практики, когда ему приходилось омрачать пациента, умножая его и без того хилую надежду на ноль. Стоит отдать ему должное, мужик постарался приложить максимум усилий, чтобы изобразить сочувствие. С его работой взращивание в себе граничащего с цинизмом безразличия – это вопрос выживания в профессии, так что винить я его за подобное не могу.

В его Океане друг за другом всплывали образы пациентов, которым до меня приходилось сидеть в том же самом кресле, в том же самом кабинете. Большинство тех несчастных, чье лечение оказалось неэффективным, начинали плакать после его слов. Богачи всегда надеются, что деньги смогут спасти их. Идиоты словно верят, что смерти можно дать взятку. Здесь, в этом просторном и весьма недурно обставленном кабинете главного врача, им указывали на несоответствие их представлений реальности. Поэтому они и умывались горючими слезами.

Буду с тобой честен, у меня тоже подкатил ком к горлу, но я все же смог сдержаться.

Моя реакция заставила иллюзион в голове главного врача сменить тональность. Все предсказуемо: Олег Николаевич увидел, что я встретил этот удар судьбы с честью и достоинством, и его разум стал «подгружать» воспоминания о тех людях, которым удавалось сохранить стойкость в тот момент, когда им сообщали, что надежды на выздоровление нет.

Я почувствовал, что он испытывает ко мне уважение. Знаешь, Лиза, давненько я не видел такой искренности в другом человеке.

В корпоративном мире всегда есть какое-то «но». Считываемое мной чувство уважения или даже восхищения другим человеком (что бывало крайне редко) всегда сопровождалось каким-то противовесом. Например, с одной стороны, секретарша генерального директора могла восхищаться волевыми качествами и решительностью своего руководителя, а с другой – тут же думать: «Ну-ну, зато все в этой гнилой конторе только и мечтают подсидеть тебя. Ты, конечно, крутой, но стоит тебе хоть раз оступиться…»

В сознании у Олега Николаевича не было этой двойственности. Увидев, насколько стойко я переношу происходящее, он в глубине души испытывал искреннее уважение ко мне. Без каких-либо примесей.

Главный врач обозначил мне мой срок. Плюс-минус полтора месяца, и то при должном уходе и благоприятном стечении обстоятельств.

Убедившись, что добился от меня понимания ситуации, Олег Николаевич завел разговор о том, как я планирую провести оставшееся время. Вопрос оказался не таким уж простым. Первой в голову пришла мысль улететь в Москву. Попытаться добиться встречи с тобой. Больше всего на свете мне захотелось увидеть тебя в последний раз.

Главный врач умерил мои порывы. Он сказал: «Я сильно сомневаюсь, что вы сможете пережить перелет. В вашем положении вообще не стоит куда-либо ехать. Вам нужен постоянный присмотр, ваше состояние в любой момент может сильно ухудшиться».

Он не врал. В его Океане я увидел образы, подтверждающие эти слова. Мерзкое было зрелище.

Я замолк, закусив нижнюю губу.

Олег Николаевич посмотрел мне в глаза. Его взгляд был таким проницательным, что на секунду я задумался, а не обладает ли он такой же способностью, как у меня. Казалось, что он тоже всматривался в мой Океан, но это было не так. В его сознании всплыл образ мужчины средних лет. Он тоже был в белом халате, но я не смог его вспомнить. Мне ни разу не приходилось встречаться с ним в стенах клиники, хотя мне казалось, что я давно уже знаю весь здешний персонал.

– Ни в коем случае не собираюсь на чем-то настаивать, – сказал он, нарушив неловкую паузу, – просто позвольте мне обрисовать варианты развития событий. Принимать решение исключительно вам. Мы используем лучшие из существующих технологий, но мы, к сожалению, не всесильны. Всегда были и будут те, кому мы помочь при всем желании не можем. Всех пациентов, чье лечение оказывается безрезультатным, можно условно разделить на две категории. Первая категория – это те, кто предпочитает провести оставшееся время дома или в каком-то другом дорогом сердцу месте. Если вы тоже решите покинуть нашу клинику, то я не имею права вас останавливать, но я должен сказать вам еще раз: дорогу вы, скорее всего, не переживете. Вторая категория – это те, кто хочет остаться здесь. Наш персонал может сделать так, чтобы последние недели жизни прошли максимально, как бы правильно выразиться, комфортно. Не уверен, что выбрал точное слово, но, думаю, вы меня поняли. Лет пятнадцать назад учредители нашей клиники пришли к выводу, что имеющим надежду на выздоровление не стоит пребывать рядом с теми, кто уже такой надежды не имеет. Это плохо сказывается на их психическом состоянии, что в свою очередь может усугубить их заболевания. Вместе с тем подобное отрицательно влияет и на другую сторону. Потерявших надежду людей, помимо прочего, начинает терзать зависть, понимаете? Именно поэтому в нескольких километрах отсюда был открыт еще один корпус клиники. Он гораздо меньше, его цель – обеспечить максимально качественный уход пациентам… в вашем состоянии, – добавил он, едва заметно нахмурив брови. – Боюсь, здесь мы вам уже ничем не поможем, но я могу предложить вам воспользоваться услугами моих коллег.

Помню, что я тогда посмотрел на него и подумал: «Ну охренеть теперь. Меня вежливо пытаются выселить отсюда, чтобы я им тут атмосферу не портил». Мне стало понятно, почему за все проведенное здесь время я не замечал людей в состоянии полной апатии. Теперь все очевидно: имеющие надежду на излечение находятся здесь, лишенные ее – либо сваливают домой, либо едут в этот их второй корпус. Элитный пансионат для обреченных. Рехнуться можно. Звучит как название рок-группы, состоящей исключительно из одних наркоманов.

Я вновь заглянул в Океан Олега Николаевича. Говоря об этом хосписе для богатеев, он опять думал о том самом неизвестном мне мужчине в белом халате.

– Повторюсь: торопить с решением вас никто не будет. Завтра к вам зайдет Нестор, мой коллега. Он руководит нашим вторым корпусом. Я попрошу его рассказать вам все детали вашего пребывания там, а вы уже сами примете решение. Хорошо?

Я молча кивнул.

Когда я пишу эти строчки, я испытываю странную смесь ощущений. С одной стороны, мне явно легче оттого, что этим вечером мне ничего не кололи, кроме обезболивающих. Уже и не припомню дня, когда мне не приходилось блевать. Сегодня, наверное, первый день без рвоты с момента моего прибытия в клинику. С другой стороны, я же не дурак. Я понимаю, почему лекарства мне больше не дают. Теперь в этом просто нет никакого смысла.

7 сентября

Утро

Проснувшись, я спросил себя: зачем продолжать вести этот дневник? Я ведь уже раскрыл тебе свой секрет, облегчил душу. Что еще я могу тебе рассказать?

С момента твоего рождения я множество раз задавался вопросом: а не мог ли мой дар передаться тебе по наследству? Я не знаю. Возможно, что ты им все же обладаешь, но скрываешь его от всего мира, включая меня. Резонно. Мои родители тоже не были в курсе. В таком случае мой дневник мог бы стать для тебя своего рода учебником. Я годами оттачивал свое мастерство, многому успел научиться. Было бы глупо не передать эти знания тебе.

С другой стороны, у тебя может не быть моего дара. В таком случае все мои инструкции будут для тебя бесполезны. О чем же мне тогда писать? Я прожил сорок шесть лет, заработал кучу денег, но сейчас понимаю, что я так и не накопил никакой подлинной жизненной мудрости, которой смог бы с тобой поделиться. Я могу порассуждать о многих вещах, но это не поможет тебе стать счастливее. Оглядываясь назад, я не считаю, что прожил счастливую жизнь. Вряд ли мои советы будут чего-то стоить.

Через полчаса ко мне зайдет тот самый Нестор, о котором упоминал главный врач. Я пока не решил, поеду ли я в их элитный хоспис. Продолжу эту запись после окончания встречи с ним.

7 сентября

Вечер

Я пролежал в постели несколько часов, подбирая слова, чтобы описать случившееся. Ждал, когда сознание прояснится после принятия вечерней дозы обезболивающего. Меня терзали сомнения в правдивости увиденного. Множество раз я спрашивал себя, не начал ли я терять рассудок. Это было бы неудивительно, учитывая мое состояние. Я кое-как доковылял до ванной комнаты. Умылся ледяной водой.

– Ты бредишь? – зачем-то спросил я, обращаясь к своему отражению в зеркале.

Нет, Лиза, это не было галлюцинацией. Все произошло на самом деле.

После обеда ко мне в палату, больше походившую на люксовый гостиничный номер, зашел мужчина в белом халате. Я сразу его узнал. Именно его образ всплыл в сознании Олега Николаевича, когда я виделся с ним в прошлый раз.

Имя Нестор плохо сочеталось с его внешним видом. Оно, кажется, древнегреческое, а в образе появившегося передо мной доктора было что-то восточное: узкие глаза, темные волосы, смуглая кожа. Последнее можно было бы списать на загар, но последние пару недель здесь почти без перерыва моросил дождь. Солнце почти не пробивалось через тучи. Мужчина явно провел это время не в отпуске. Я бы увидел это в его Океане. Это трудно описать, но я давно уже научился считывать состояние тех, кто совсем недавно вернулся на свою (часто ненавистную) работу.

Нестор поздоровался со мной, едва заметно поклонившись. Тихим и достаточно приятным бархатистым голосом он принялся рассказывать мне о втором корпусе, руководителем которого он и являлся. Это показалось мне весьма странным. Такие высокие должности в учреждениях подобного уровня обычно не достаются молодым людям.

Я тогда подумал, что он, должно быть, умеет очаровывать других не хуже меня, раз смог убедить собственников клиники доверить ему управление одним из своих активов. Хотя, с другой стороны, а почему бы и нет? Пациент же все равно в конечном счете умирает, а после смерти он вряд ли будет жаловаться на медленную уборку в номере. Свои деньги назад тоже не попросит. В таких условиях, наверное, карьеру построить не так уж и трудно.

Говорил он красиво и складно (этот разговор он явно вел далеко не в первый раз), но малоубедительно. Чем дольше я его слушал, тем больше мне хотелось плюнуть на эту клинику и предлагаемые ею «услуги для умирающих», чтобы рискнуть и все же попробовать добраться до Москвы, изо всех сил постаравшись не сдохнуть по дороге.

Я вежливо отказался от его предложения. Нестора это не расстроило. Его Океан не начал волноваться. Мужчина медленно встал со стула и положил брошюру на мой прикроватный столик.

– Я вас понимаю, – учтиво сказал он. – Вы можете изменить свое решение в любой момент. Оставлю вам этот буклет, чтобы вы смогли его еще раз просмотреть свежим взглядом. Если передумаете, то просто скажите об этом медсестре, она свяжется со мной.

Нестор вновь едва заметно поклонился и пошел к выходу. Он сделал несколько шагов спиной вперед, продолжая поддерживать со мной зрительный контакт, после чего позволил себе развернуться вполоборота.

– Мне жаль, что так получилось, – добавил Нестор, на секунду остановившись и как бы виновато направив взгляд в пол. – Знаю, что в это трудно поверить, но каждый раз я искренне радуюсь, когда мне не приходится обсуждать с пациентами клиники переезд во второй корпус. Каждый раз я надеюсь на исцеление больного.

Он не лгал. Я чувствовал это.

– Спасибо, – отозвался я. – Не стоит стыдиться подобных разговоров. Это ведь ваша работа, а я что? Я же не бессмертный, в определенный момент мы все…

То, что я расскажу тебе дальше, объясняет, почему я продолжаю вести этот дневник. Ты должна это знать. Ты должна это знать, Лиза. Помню, что мы договорились считать все написанное здесь бредом умирающего, но я обязан рассказать тебе об увиденном, даже если ты мне и не поверишь.

Фраза: «Я же не бессмертный» вспенила его Океан. Он словно поглотил меня. Казалось, что к моим ногам привязали камень и бросили меня в бурлящую воду. Я стремительно шел ко дну, растворяясь в потоке образов. Рано или поздно легкие утопающего сдаются. Он делает глоток воды, и его жизнь обрывается. Я же не мог прекратить то, что со мной происходило. Образы продолжали заполнять меня, разрывая мое сознание изнутри.

Что же я такого увидел?

Я не знаю, кто такой этот Нестор или что он такое, но он прожил десятки, сотни жизней. Своей фразой я словно сорвал какой-то клапан внутри него – и на меня хлынули его воспоминания. Яркие вспышки из разных эпох.

Первым был образ болота. Погрузившись в холодную воду по пояс, Нестор, аккуратно прощупывая зыбкую почву перед собой длинной веткой, шел вперед. Я чувствовал, как у него стучат зубы. Он очень хотел есть. Усталость давила на его плечи.

Нестор был не один. Он шел с группой людей. Все выглядели измученными. Многие были ранены. Позади слышалось кряхтение старушки, изо всех сил пытающейся не отставать от колонны.

Она жалобно умоляла остановиться, чтобы перевести дух. Окружающие виновато избегали ее взгляда, продолжая ковылять вперед, опустив голову.

– Фрицы привал делать не будут, – выругался кто-то на несчастную.

Фрицы? Всего лишь одно слово расставило все на свои места. Нестор, видимо, был беженцем или членом партизанского отряда, пытающегося скрыться от преследования во время Второй мировой. Мою гипотезу подтвердил вид немецкого пистолета-пулемета в руках сутулого юнца, идущего справа от Нестора. Ты бы узнала это оружие. Его постоянно показывают в фильмах про войну.

Послышались всхлипывания. Повернувшись вполоборота, Нестор увидел, что обессиленная пожилая женщина отошла в сторону, пропустив остаток отряда вперед. Она просто встала на месте, провожая группу взглядом. Глаза ее блестели от слез. Губы дрожали.

Нестор тяжело вздохнул и продолжил идти вперед, стараясь не думать о брошенной ими старушке.

Следующая вспышка началась с запаха свежего хлеба, ударившего в нос. Нестор стоял в проулке, будучи окруженным несколькими невысокими деревянными домами. Из трубы ближайшей к нему постройки шел дым. Нестор пришел, чтобы кого-то навестить. Я чувствовал это. Но кого? Навстречу ему вышел встревоженный мужчина в запачканной чем-то багровым монастырской рясе. Монах принялся бормотать что-то о воле Божьей. Говорил он на неизвестном мне языке, но я все понимал. Подойдя к Нестору, он положил руку ему на плечо. Мужчина посмотрел ему в глаза и сказал: «Ты должен сохранять веру». Нестор испытал сильную тревогу. О ком он так беспокоился?..

Меня словно ударили по голове чем-то тяжелым. На мгновение мир погрузился во тьму. Боль пронзила мою правую руку. Детали окружения стали проявляться из окутавшей меня черноты другого воспоминания. Нестор сидел на холодном полу и смотрел на свои грязные, закованные в кандалы трясущиеся руки. На большом и указательном пальце правой руки отсутствовали ногти. Откуда-то доносился режущий слух писк крыс. Нестору было очень страшно. Он чего-то ждал. Это «что-то» было для него вопросом жизни и смерти. Дверь в темницу со скрипом открылась. В помещение ввалились двое грузных бородатых мужчин. Они подняли Нестора с пола и куда-то потащили.

Следующее воспоминание, наоборот, было наполнено солнечным светом. Нестор стоял на палубе небольшого деревянного судна, беседуя с одетым в тунику пожилым мужчиной. Содержание разговора уловить мне не удалось. Корабль окружала ровная морская гладь. Стоял мертвый штиль. Щурясь, Нестор то и дело отводил взгляд, принимаясь рассматривать измученных жарой гребцов, держащихся за поднятые весла покрытыми лопнувшими мозолями руками.