Читать книгу Преодоление - Евгений Миронов - Страница 4

Пётр Котенко появился на свет в родильном отделении районной больницы большого старинного села Троицко-Печорск – уважаемое светло-голубое одноэтажное деревянное здание, одиноко стоящее недалеко от общественной бани, почитали не только многочисленные сельчане, но и большинство жителей различных окрестных посёлков и деревень.

Семья Петра проживала на двадцать девять километров к югу от райцентра – в небольшом лесозаготовительном посёлке Сосновый Бор.

* * *

В 1674 году в месте слияния реки Северной Мылвы с рекой Печорой был образован населённый пункт из пяти изб с названием погост Печора. Церковь Троицы Живоначальной помогла поселению обрести нынешнее название. Но местные жители в обиходе – для удобства и краткости – применяют слово Троицк. Троицко-Печорский район основан 20 февраля 1931 года. Уроженцем села является Николай Серафимович Бажуков – чемпион Олимпийских игр по лыжным гонкам 1976 и 1980 годов. Также здесь родился художник Энгельс Васильевич Козлов.

Когда-то в этих местах располагались несколько малых деревень, где население существовало почти полностью на самообеспечении: во дворах держали коров, овец, кур; люди сами сеяли и собирали урожай с клочков земли. Местное население, как принято в этих краях, в основном занималось сельским хозяйством и промышляло охотой, рыболовством и собирательством. И таким образом себя как-то прокармливало. Помогали и лесные и водные угодья.

Так жили веками, пока при советской власти не были организованы маленькие колхозы в каждой деревне. Затем волевым усилием все мелкие колхозы объединили в один большой, который оказался очень нерентабельным. Но его сохранили, чтобы обеспечивать молоком детские и медицинские учреждения. Колхоз переименовали в совхоз и поставили на баланс лесозаготовительных предприятий. Убытки совхоза достигали миллиона рублей в год, поэтому в обиходе его именовали «миллионером». Некоторые названия старинных деревень сохранились и поныне – именами деревень называют части села – Затон, Абар, Парма.

Большинство трудящихся в совхозе являлись коренными жителями, и у некоторых имелись странные для нас имена, например, Филарет, Садопий. Вполне возможно, это отголосок старины и староверов. Многие в Троицко-Печорске знали, что на противоположном берегу реки Печоры за громадными непроходимыми болотами существует скит, в котором живут и сами себя кормят истинные православные верующие. Говорят, что вертолёты и самолёты, не единожды облетая ту местность, пытались отыскать следы скита, но безрезультатно. Там, как говаривали, имелось определённое число отшельников, и, если кто-либо из членов скита уходил в мир лучший, его место занимал кто-то новый.

Для этих целей из обители посылали человека в Троицко-Печорск, где новому будущему члену скита предлагали добровольно отправиться служить богу. Обычно кандидатура выбиралась из не связанных узами брака молодых людей. После того как человек давал согласие, он внезапно исчезал из районного центра. Многие знали или предполагали, куда он подевался. Скорее всего, догадывались и сотрудники правоохранительных органов, но человек числился пропавшим без вести.

Кто знал о ските конкретику, тот о святом месте, конечно, никогда никому ничего не рассказывал.

В Троицко-Печорском районе не существовало лагерей для перевоспитания граждан страны, но встречалось большое количество людей, которые отбывали здесь ссылку. Один седобородый дед говорил, что отмотал полученный вскоре после войны четвертак, но ему добавили ссылку сюда. Работали ссыльные на многих предприятиях, в том числе и в совхозе «Приуральский». Так на совхозном складе, находящемся в ста метрах от речки Диньольки, трудились грузчиками двое ссыльных. Им предоставили для житья места в общежитии совхоза в Абаре, но они проживали непосредственно на складе даже в сорокаградусные морозы. Питались они здесь же – варили на плитке посевной овёс – ради экономии. А на все малые, получаемые от совхоза заработанные деньги покупали в местной аптеке одеколон. Так и жили до поры до времени, пока один из них не преставился. Вскрытие показало, что ссыльный умер от голода. На его похороны приехали из Москвы родители – вполне прилично одетые люди. По их виду никак нельзя было сказать, что родной сын может преподнести им такой фортель. Отец держался, смахивая слёзы, а мать рыдала горькими слезами.

* * *

Основными предприятиями в районе являлись и являются лесозаготовительные, обеспечивающие приезжих и местное население работой, продуктами питания и товарами широкого потребления.

Немаловажную роль играли транспортники, что весной по большой воде доставляли много товаров в посёлки, расположенные вдоль реки Печоры, а по автомобильной грунтовой дороге, связывающей Троицко-Печорск с Ухтой, доставляли товары круглогодично, кроме распутицы.

Дороги строились грунтовыми. Состояние их было таким, что лучше всего они показывали себя в зимний период, когда по ним в обе стороны прошли друг за другом два автогрейдера. После этого, вплоть до очередных сильных снежных заносов и завалов, пользоваться дорогой – сплошное удовольствие как для водителей, так и для пассажиров.

В конце весеннего периода движение по грунтовым дорогам для грузового автотранспорта запрещалось местными властями – их закрывали на пару недель на просушку, о чём предварительно сообщали местное радио и районная газета «Заря».

Летней дороги на Сыктывкар, столицу Республики Коми, вообще не существовало из-за огромного количества непреодолимых препятствий в виде рек и болот.

Зимняя дорога на Сыктывкар являлась одноколейной – бульдозеры с ножами прямого отвала, прибывающие из близлежащих населённых пунктов, периодически прочищали трассу лишь в одну сторону. Поэтому, чтобы разъехаться, встречные водители выбирали подходящее место, и более лёгкий автомобиль на средней скорости врезался в снежный придорожный вал, а более тяжёлый проезжал по уже свободной дороге и останавливался. Тогда крепким металлическим тросом соединяли фаркопы автомашин, и более тяжёлый автомобиль вытаскивал более лёгкого собрата из снежного плена на одноколейную зимнюю трассу. Разъединив фаркопы и пожелав друг другу доброго пути, незнакомые люди продолжали преодолевать свой малопредсказуемый путь, на котором кое-кому нырять в снежные барьеры иногда приходилось по несколько раз.

Промороженные зимние лесовозные дороги таяли и разрушались от ярких весенних солнечных лучей и от общего повышения температуры воздуха, из-за чего строились или восстанавливались лежнёвки – дороги из брёвен или лафетов (брёвен после удаления двух противоположных горбылей), по которым лесовозы везли медленно и осторожно древесное зелёное золото. Поэтому частично шофёры лесовозов и грузовиков уходили, в том числе и ради собственной безопасности, в отпуск в эти тяжёлые непродуктивные времена и даже уезжали от мест работы – часто с семьями – куда-нибудь подальше: например, отдохнуть по путёвке в санатории, на туристической базе или проведать дальних и ближних родственников в различных краях. Когда путешественники возвращались, им было о чём рассказать соседям, друзьям и товарищам по работе – о морях и горах, о реках и озёрах, о санаторном обслуживании. Ведь тяжёлая физическая нагрузка и работа откладывали отпечаток на здоровье людей, работающих в регионах, приравненных к районам Крайнего Севера.

В бытность Петра Котенко дороги, которые постоянно ремонтировали, стали уже более-менее приличными, хотя выбоины, просадки, ухабы, конечно, были почти повсеместно.

На обочинах встречались автомобили, которым не повезло с дорожным покрытием. Однажды по весне ночные холода дали о себе знать, и случилось, что «Козлик», автомобиль «ГАЗ-69», не дотянул до гаража километров двадцать – что-то случилось с двигателем. И водитель, чтобы не околеть от холода, воспользовался попутной машиной, что довезла его до родного тёплого дома в посёлке. Когда следующим утром приехали отбуксировать машину в гараж, то на обочине дороги нашли только раму от автомобиля, поскольку с автозапчастями проблема стояла огромная.

Старые люди говаривали, что в начале пятидесятых водители порой категорически отказывались ехать за сто восемьдесят вёрст в ближайший город – областной центр Ухту, – мотивируя это тем, что у них дорога вывернет руки, а у автомобиля оторвёт колеса. В подобных случаях руководитель предприятия лично выдавал водителю из рук в руки бутылку водки на дорогу, поскольку без неё осилить долгий, трудный, коварный, непредсказуемый путь оказывалось, как утверждали очевидцы, нереально. Фонарное освещение дорог ночью напрочь отсутствовало, и, если в пути отказывали фары автомобиля, приходилось у бровки дожидаться следующего светового дня – короткого в зимний период.

В районном центре имелось три каменных здания.

Первое – одноэтажная оштукатуренная и окрашенная в белый цвет общественная баня с двумя отделениями, женским и мужским. Она функционировала с пятницы по понедельник с полудня до вечера и, конечно, пользовалась успехом. Примечательно, что на выходе, в буфете, можно было прикупить для детей пачку печенья или вафель и лимонад. Последний продавали по одной бутылке в руки.

Вторым каменным зданием была круглая четырёхэтажная водонапорная башня, сделанная из тёмно-красного кирпича. Она выглядела довольно сурово, по-военному, и была похожа на старинную рыцарскую крепость, готовую отразить нашествие любого противника.

Ну а третье – выполненное по стандартному проекту двухэтажное здание всесильного тогда райкома партии. Выстроенное из белого кирпича, оно взирало на мир громадными по местным меркам окнами.

Двухэтажные здания райисполкома, больницы, школы, гостиницы и многие одноэтажные постройки различных малых и крупных организаций районной инфраструктуры были сделаны из дерева – доступного местного материала – и многие сооружения исправно служили не один десяток лет.

Вдоль главных грунтовых дорог села были проложены на брёвнышках деревянные тротуары из обрезных досок-«пятидесяток», по которым вполне могли разойтись два человека средней упитанности. Если на тротуарах появлялась наледь, соответствующие службы вручную посыпали их мелким речным песком, запасённым предварительно в летний период. Эти тротуары очень помогали в разное время года, особенно в период распутицы, когда без резиновых сапог шагу нельзя было ступить.

Реорганизация по созданию одного крупного совхоза привела к тому, что часть людей осталась без работы, а большой скотный двор, несмотря на ежегодно повышающиеся удои, обеспечивал молоком в основном детские учреждения и больницу. Для обычных жителей в одном из магазинов два раза в неделю после пяти часов вечера продавали молоко из двух или трёх сорокалитровых алюминиевых бидонов. Очередь образовывалась заранее и, если кто заходил за молоком в момент подвоза бидонов в магазин, приходилось выстаивать в ожидании час, полтора или даже более, потому что кроме молока покупатели брали и иные продукты питания, а опытная продавщица подсчитывала и пересчитывала суммы деревянными костяшками на конторских счётах не торопясь, чтоб не ошибиться.

Иной раз во время такой организованной очереди заходил семенящей походкой (из-за которой про него говорили: «У него ноги не по телу») в магазин грузный Степан Владимирович и просил обычным голосом: «Уважаемые граждане и гражданки, пропустите, пожалуйста, без очереди участника и инвалида войны».

Его короткая седая стрижка и крупные черты лица никак не выдавали его эмоциональность. Степан Владимирович был в райцентре не последним человеком: в битве на Волге он оказался настолько израненным, что больше года провалялся в госпиталях, но какие-то осколки времён войны удаляли из ног уже в мирное время, а какие-то так и остались в его теле. Пока его лечили в госпиталях на серых солдатских простынях, супруга получила на него похоронку из-под Сталинграда. И когда летом 1944 года он, опираясь на палочку, возвратился в своё село инвалидом со свинцом в теле, в райцентре все ахнули, а супруга, заливаясь слезами радости, долго не могла поверить своему нежданному счастью. Однажды на лесозаготовках тракторист поднатужился, и старый трос трелёвочного трактора лопнул. Этим тросом Степана Владимировича сильно зашибло. Он месяц отлежал в райбольнице на излечении и затем несколько месяцев восстанавливался в домашних условиях, то есть жизненно опасные и болезненные ранения он получал и при мирном существовании.

От очередников магазина никаких возражений не поступало, и Степан Владимирович, незаметно для остальных подмигнув продавщице, передавал ей алюминиевый двухлитровый бидончик и деньги. Получив бидон обратно, он просил продавщицу не суетиться насчёт сдачи, чтобы не задерживать очередь, и говорил, мол, в следующий раз рассчитаемся. В полученном им бидоне находилась бутылка водки «Столичная», подпёртая, чтобы не гремела, заранее положенной в бидон скомканной газетой «Известия».

* * *

Здесь уместно вспомнить о примечательном историческом событии, произошедшем в конце августа 1941 года в селе Троицко-Печорск.

С духами умерших люди общаются издревле, а сейчас мы периодически видим этот процесс на канале ТНТ в передаче «Битва экстрасенсов», а также в иных телепередачах и кинофильмах. То есть общение с потусторонним миром вроде бы является обыденностью для специалистов-эзотериков, служителей культа, шаманов. Экстрасенсорными способностями обладают все люди, их может развить каждый человек и, конечно же, более ярко их проявляют жрецы, предсказатели и ясновидящие, которые, по существу, профессионально занимаются данными магическими деяниями. Имеется в эзотерике и направление под названием «спиритизм», адепты которого вызывают души ушедших в мир лучший для получения от них той или иной информации. Если же мы вспомним греческого полубога Геракла, то сей доблестный воин, согласно древнегреческой мифологии, лично побывал в мире мёртвых при совершении своего двенадцатого подвига. В мифическом царстве Аида Геракл победил и привёл на поверхность Земли охранника подземного мира мёртвых – страшного трёхглавого пса Цербера.

Три молодые женщины-солдатки Троицко-Печорска, мужья которых в первые же дни войны ушли добровольцами на фронт защищать страну, решили узнать всего лишь истину: когда же закончится жестокая кровопролитная война и прекратится уже долгая разлука их с любимыми мобилизованными мужьями. То, что победят бравые наши бойцы, никто в те тяжёлые летние дни 1941 года не сомневался.

Родное Совинформбюро регулярно передавало, что в ожес точённых боях с превосходящими силами противника наши войска наносят значительный урон гитлеровцам в живой силе и технике. Но почему-то сражались всё на нашей территории, хотя у всех жителей страны тогда были в памяти заветные слова: «Ни пяди нам чужой земли не надо, но и своей не отдадим!» Все верили в хорошую оснащённость, подготовленность и непобедимость Красной Армии.

Женщины собрались на квартире обладательницы аналитического слада ума – Ирины Сергеевны, супруги Степана Владимировича – поздним вечером, в полнолуние. Предварительно они подробно узнали у старых опытных людей, хорошо понимающих в таком деле толк, как надёжно и без проблем вызывали в прежние времена духов и как с ними продуктивно общались.

Не мудрствуя лукаво они решили попытаться вызвать дух Александра Сергеевича Пушкина. Это им удалось с первой попытки, и они использовали для переговоров с духом предложенную и рекомендованную им систему знаков: одиночный стук должен обозначать «да», а два быстрых стука подряд – «нет».

Ирина Сергеевна, супруга Владимира Степановича, томимая жаждой получить ответ на самый главный вопрос, сразу же его задала. Ответ озадачил и ошеломил новоявленных спиритисток.

Этот же самый вопрос в напряжении задала другая женщина с оренбургским пуховым платком на плечах с надеждой получить более приемлемый и достойный ответ.

К их общему удивлению, ответ совпал с первым.

В конце концов, данный наболевший и неподъёмный вопрос уже совершенно неуверенно, поёживаясь и хмыкая простудой, повторила одетая в толстый, ручной вязки серый свитер женщина-спиритистка с шерстяным шарфом на тонкой шее.

И она услышала тот же ответ – 9 мая 1945 года.

Женщины искренне поблагодарили духа Александра Сер геевича, как полагалось завершили свой спиритический сеанс, вышли на свежий воздух и, разглядывая в замёрзших лужах отражение далёкой, полной и молчаливой жёлтой луны, простились на улице и разошлись по домам с неким непониманием предсказанной ситуации и огромной тяжестью в чувствительных сердцах.

Через день к Ирине Сергеевне, первой задавшей на ночном спиритическом сеансе вопрос, в контору Троицко-Печорского лесхоза, где она работала специалистом-лесохозяйственником, пришёл уверенный в себе участковый милиционер: в тёмно-синей форме, кожаной чёрной портупее, с офицерским ремнём и в фуражке; старшина по званию.

Он доверительно и чётко объяснил Ирине Сергеевне тет-а-тет:

– Наше село маленькое. И если что-то здесь знают двое, то об этом известно поголовно всем. Поскольку мы с твоим мужем, Степаном Владимировичем, многократно пили горькую во славу нашей великой и могучей страны, а также за Красную армию, на первый раз сделаю для вас троих исключение – поблажку. Но если еще от кого-нибудь хоть раз услышу, что через вас проходит антисоветская пропаганда, антисоветская агитация, сдам всех вас, куда следует, и поедете в товарном вагоне на Колыму сучки рубить, а оттуда назад вряд ли вернётесь. Тебе все понятно?

– Да, – тихо, с горьким комком в горле промолвила перепуганная насмерть женщина.

– И своим закадычным подругам-трепушкам безотлагательно, непременно, немедленно и однозначно передай: пусть в срочном порядке закончат лживую трепотню с антисоветской и фашистской пропагандой! – потребовал старшина.

– Хорошо, я незамедлительно всё сделаю, как вы сказали, – пообещала ошарашенная женщина, у которой по спине забегали мурашки. Она совершенно ясно представила себе нахождение на далёкой Колыме, до которой надо было ещё доехать в холодном товарном вагоне.

Время стояло суровое, мрачное, страшное. Все жители села Троицко-Печорск, как и все жители страны, однозначно ждали быстрой победы Красной армии над фашистским зверем.

Троица новоявленных спиритисток собралась этим же хмурым вечером, и каждая клятвенно дала слово остальным: никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить о странных и непонятных результатах их спиритического сеанса, а если кто спросит, то обязательно уверять, что все это не правда, а чьи-то недалёкие домыслы. Ведь иначе им грозила страшная смерть. И, естественно, они условились, что больше никогда не станут прибегать к любому гаданию на любую тему.

Милицейский старшина в конце 1944 года ушёл на фронт по личному рапорту, коих отдал начальству немало, и с войны в село не вернулся.

Ликуя и празднуя вместе со всеми долгожданный День Победы – 9 мая – в 1945 году, трое женщин-спиритисток стойко продолжали держать язык за зубами о своих роковых и правдивых эзотерических познаниях.

Только в 70-х годах спиритистки робко решились признаться своим близким и на всю ивановскую не афишировали о том, что довлело тяжёлым грузом над ними десятилетиями, что в их жизни произошло в зубодробительный, беспощадный сатанинский период.

* * *

Главное снабжение села осуществлялось по грунтовой дороге протяжённостью 180 километров из ближайшего города, через который проходила железная дорога. Когда грузовик вёз по ухабам ящики со спиртным, было не избежать боя бутылок – две штуки на ящик. Никто, конечно, не возил таким путём бутылки с пивом не только из-за их хрупкости, но и из-за того, что всегда имелось великое множество продуктов питания, промтоваров, оборудования, запчастей, какие требовалось доставить поскорее в село.

Другим не менее значимым путём снабжения являлась река. После того как лёд, сковывавший реку всю зиму, уносился вниз по течению, тающий снег лесов и Уральских гор поднимал уровень великой судоходной реки Печоры на несколько метров. Бассейн реки с востока ограничивался Уральскими горами. Однажды из-за весеннего паводка уровень воды у села поднялся выше шести метров. Оказались подтопленными некоторые дома в районе, а также сельхозугодья, был нанесен серьёзный ущерб. Именно в это время крупнотоннажные самоходные баржи и суда приходили со стороны севера из города Печора, через который проходила железнодорожная магистраль. Частично суда и баржи спешно разгружались в Троицко-Печорске и шли дальше в верховье реки, в малые посёлки и деревеньки, до которых в летнюю межень и на моторной лодке тяжело оказывалось проходить перекаты – сбивались шпонки, ломались дефицитные гребные винты. Судам требовалось спуститься вниз по реке до понижения уровня воды, который образовывался благодаря весеннему паводку.

Речной транспорт привозил то, в чём нуждалось население: и трикотаж, и промтовары, и продукты питания, и бытовую технику, канцелярские товары, топливо и масла для деревенских дизельных электростанций, сельскохозяйственные товары и оборудование и многое другое, в чём имелся крайний дефицит по всему району. Суда, что приходили по весеннему паводку к отдалённым деревням, местное население ждало как манну небесную. Можно вспомнить, что электричество провели в районный центр – Троицко-Печорск – лишь в 1946 году. Суда доходили до деревень Пачгино и Волосница, до сёл Курья и Усть-Унья и даже при благоприятной ситуации поднимались вверх по Унье до расположенной на её правом берегу деревни Бёрдыш, где прямо на поверхности лежала и лежит поныне железная руда, а также маховики и другие части громадных машин, которые работали здесь на предприятии в царский период. Все эти деревни и сёла населены были исконно русским людьми, предки которых жили и трудились здесь с незапамятных времён. Электрические лампочки в этих населённых пунктах зажигаются малыми дизельными электростанциями.

Каждую весну судно, зафрахтованное райпотребсоюзом – РАЙПО – привозило в райцентр пару дюжин бочек пива. Часть пива продавали прямо на берегу в маленьком ларьке, а часть – в прибрежной столовой, которую некоторые жители прозвали «Голубой Дунай» за её традиционную окраску. Нельзя сказать, что село изобиловало знатоками пенного изделия. Многие пили привезённое по реке пиво изрядно, чуть не взахлёб, понимая, что подобный праздник произойдёт лишь через год в очередной весенний паводок, если не помешают неожиданные обстоятельства.

Этой порой в «Голубом Дунае» и на берегу реки часто слышался агитационный призыв поэта Владимира Владимировича Маяковского, утверждавшего, что пиво полезно и на вид красиво. Почти все верили этому лозунгу, конечно же, не зная, что любое пивное изделие наполнено канцерогенами, каковые образуются при высокотемпературном технологическом производственном процессе и каковые повышают вероятность развития раковых заболеваний. И если молодой здоровый организм уверенно противостоит канцерогенам, то для лиц пожилого возраста даже малое употребление зелья чревато серьёзными предсказуемыми последствиями.

Сама прекрасная половина человечества и районного центра с некоторой долей снисхождения и понимания относилась к данной ежегодной мужской забаве и насмешливо повторяла при удобном случае: «Пузо есть – ума не надо».

Когда у ларька выстраивалась очередь за редким напитком, последние жаждущие насладиться пивом нередко в шутливой форме высказывались: «Надо, чтобы пиво продавали только членам профсоюза!»

Обитое вагонкой и окрашенное в голубой цвет здание прибрежной столовой в эти дни становилось всеми признанным центром грандиозных спортивных состязаний. Многие жители района в поединках выясняли меж собой и для публики, кто, не вставая из-за стола, продержится дольше при одинаковом количестве употреблённой бочковой жидкости.

В основном призы были однообразные: одни спорили на кружку пива, другие – на бутылку водки. Имелись и те любители спорта, кто делал ставки на того или иного «борца». В тот год на пятый день пивного фестиваля выявился лидер состязаний, который раз за разом подтверждал свое превосходство новыми достижениями. Им оказался мужчина крупного телосложения, с вечно загорелым красивым и улыбчивым лицом; физически крепкий, азартный закарпатский украинец, который приехал на Печору подзаработать на лесосплаве три года назад по весне и «бросил здесь якорь» – остался в районном центре жить-поживать.

Степан Владимирович вообще не любил споров, соревнований, соперничества и каждый раз отнекивался, когда его приглашали сразиться на ежегодном престижном турнире. Он обычно завтракал, обедал, ужинал в домашней обстановке и ценил кулинарные изыски своей любимой супруги Ирины Сергеевны. Но иногда из-за нехватки времени ему вынужденно всё же приходилось обедать вне своей квартиры, в том числе в столовой, и он в таких случаях обычно приговаривал с радушной и зажигательной улыбкой: «Брюхо добра не помнит».

Из первой открытой пивной бочки он в тот год сразу выпил три полулитровых кружки, из-за чего тогда многие любители пива предположили между собой, что он является заядлым потребителем пенной жидкости. На шестой день пивного праздника в столовой ему громко и публично сообщили радостное для любителей понаблюдать со стороны за чемпионатом известие:

– Гуцул вызывает вас на поединок по пиву здесь, в «Голубом Дунае».

– Одолей его, Владимир Степанович! Все просим: одолей зазнавшегося гуцула. Покажи, на что мы способны, – послышались ободряющие вскрикивания со стороны болельщиков.

На этот раз ему не удалось отвертеться из-за многочисленных громогласных и тихих, одобряющих и язвительных фраз. И он на потребу подбадривающей публике нехотя, со скрипом согласился:

– Знаете, дорогие друзья, я только что с берега, поэтому попрошу: давайте уточним правила дуэли, чтобы в дальнейшем не было никому обидно.

Ухмыляясь, тридцатилетний, пышущий здоровьем, приземистый, даже грузный, чернявый и кудрявый закарпатец, уверенный в своей победе, на весь зал столовой выпалил заученной скороговоркой:

– Кто первый встанет из-за стола по нужде, тот проиграл!

– Ладно, согласен, кто первый встанет из-за стола по нужде, тот и проиграл, – фронтовик в знак согласия кивнул крупной короткостриженной седой головой. – А на что мы с тобой спорим?

– На бутылку водки, – просиял непобедимый закарпатец.

Выдержав многозначительную паузу, притом глядя вниз, на высокие ботфорты, сделанные из чёрной резины, Степан Владимирович медленно произнёс:

– А может быть, мы с тобой, Гуцул Иваныч, как взрослые, много видавшие мужики сможем осуществить этот исторический поединок на что-нибудь посущественнее?

– Давай на две или на три бутылки водки, – оживился украинец, сверкая антрацитовыми глазами, и от предвкушения победы у него заходили челюсти, желваки и чёрные усы; он судорожно облизнул крупные розовые губы.

Степан Владимирович вновь выдержал длинную паузу, словно заправский актёр с многолетним стажем, и, продолжая смотреть в пол и на ботфорты, как бы размышляя, вновь медленно и с расстановкой спросил раззадоренного соперника:

– А почему бы нам с тобой, уважаемый Гуцул Иваныч, не поспорить на целый непочатый ящик водки?

Украинец чуть опешил от такого значительного, небывалого, крупнокалиберного предложения, но вскоре кое-как пришёл в себя, а высокий ореол славы неоднократного пивного чемпиона посёлка и окрестностей сделал свое дело, и он с гордо поднятой головой согласился.

Один из столов на четырёх стальных чёрных ногах срочно освободили. Пластиковую бежевую поверхность, окаймлённую дюралевой рифлёной лентой, дополнительно протёрли белым кухонным вафельным полотенцем. Каждому участнику поединка выдали по стулу из дюралевых трубок с жёлтыми фанерками на спинке и сиденье.

Оба оказались одетыми в рабочие костюмы. Только у гуцула синий костюм сплавщика леса выглядел чуть выцветшим и потёртым, а на Владимире Степановиче как влитой сидел почти новый зелёный костюм, какие выдавали лесорубам. Когда они сели за стол друг против друга, могло показаться, что между ними не хватает шахматной доски с фигурами и шахматных часов, как на приличном спортивном турнире. Однако вместо игровых фигур стол украсили мелкие фаянсовые тарелочки со свежей зеленью, с копчёной, солёной, сушёной рыбой и с ароматным плавленым сырком «Дружба». По мере того как соревнующимся подносили по очередной кружке пива, столовая наполнялась зрителями, которые внимательно наблюдали за «гладиаторами», как в Колизее. Никто в столовой уже не обедал, никто не сидел – все стояли. Даже повара и столовые работники в белых передниках и колпаках с азартом лицезрели происходящее небывалое событие всерайонного масштаба. Кто-то делал ставки на одного, кто-то вдохновенно болел за другого «спортсмена». Громко никто не разговаривал, но и полная тишина отсутствовала – собравшиеся вполголоса или шёпотом делились впечатлениями и предвидением грандиозного финала пивного фестиваля.

Сторонник Степана Владимировича, подняв мохнатые брови и округлив глаза, предвещал желаемый исход громким шёпотом:

– Вот-вот фанерка на стуле треснет под гуцулом, и тот свалится на пол вместе со своей пивной кружкой.

Поставивший на украинца азартный игрок так же шёпотом отвечал:

– Ничего страшного, наш Гуцул Иваныч на трубках из дюраля запросто просидит до своей полной победы.

Начальные пять кружек пенного изделия прошли степенно, без проволочек, без особых задержек – как по маслу. Чуть помедленнее соревнующиеся довели счёт до десяти бокалов хмельного. К удивлению большинства, закарпатец не выдержал объёма и высокого темпа соревнования, зачинателем которого сам он и был. С перекошенным лицом он встал из-за стола первым и, не допив тринадцатую гранёную пол-литровую кружку, кинулся в туалет освобождать мочевой пузырь.

Возвратясь после осуществления неотложного мероприятия, удручённый и раздосадованный неожиданным проигрышем, закарпатец без слов заплатил буфетчице столовой за ящик водки. Степан Владимирович попросил знакомого шофёра отвезти выигрыш в контору леспромхоза. Закусив поплотнее чем бог послал и прерывая многочисленные хвалебные поздравления, Степан Владимирович тяжело встал из-за бежевого стола, со спокойным видом вышел на крыльцо «Голубого Дуная», снял чёрные резиновые бродни и вылил из них накопленную ненужную неприятного аромата влагу.

– Так нечестно, – закипятился гуцул. Он натурально обиделся и разозлился за этот непредвиденный и удивительный для него проигрыш, ведь в прошлом он одержал множество сокрушительных побед.

– Дуэль прошла согласно всем договорённостям, – совершенно спокойно парировал Степан Владимирович, и почти все присутствовавшие его полностью поддержали, утверждая:

– Уговор дороже денег!

Некоторые наблюдатели финального поединка от души смеялись, а были и те, кто ржали как лошади. Многие хихикали, заулыбался в конце концов и закарпатец.

Глубоко вздохнув широкой грудью, Степан Владимирович тихо, с полной откровенной серьёзностью произнёс:

– Эх, ребята, на фронте и похлеще случалось.

* * *

В райбольнице главным хирургом работал тоже бывший участник войны, служивший в прифронтовом госпитале. Не то чтобы у него охота была любимым хобби, но в разрешённый период он отмечался в лесу со своей старой тульской двустволочкой, доставшейся в наследство от отца.

По осени в выходной день – день открытия охоты – он со своим мечтательным приятелем Василием отправился на «жигулях» в знакомый лес, дабы набрать ся впечатлений. С синего безоблачного небосвода с утра ярко светило солнце, ветерок чуть шелестел на верхушках деревьев. Охотники разошлись в разные стороны, чтобы встретиться в условленном месте на старой вырубке. Через полчаса гуляния по хорошо знакомому лесу хирург заметил некое движение в кронах деревьев. Он не понял, тетерев это или глухарь, но ближе подойти не решился из-за боязни спугнуть желанную добычу. Прицелившись сквозь многочисленные ветви, он нажал на спусковой крючок. После выстрела в ответ он услышал стон и отборную ругань, произносимую знакомым голосом. Он подбежал к дереву, на котором, как он полагал, копошилась крупная птица, и увидел, что внизу, на сучке, висят двустволка Василия и патронташ. Дерево оказалось многолетним кедром.

– Что же ты наделал, скальпелево отродье? – сверху с болезненным стоном спросил подраненный Василий. – Что такое творится в твоей продырявленной медицинской бестолковке?

– Извини, друг, но издали мне показалось, что я видел глухаря. На кой ты полез на верхотуру?

– Так здесь же полно кедровых шишек, я уже скинул десятка полтора.

– Я и думал, что там птица шумит.

– Ты, чёртов охотник, не по птице, а по мне палил.

– Прости грешного, Вася, не доразобрался. Ты слезай побыстрей.

– Хорошо сказать, ведь любое движение причиняет боль.

– Собери, Вася, все силы в кулак и слезай – не жить же тебе там, на вершине, вечно.

– Попробую.

– Другого пути нет, – констатировал авторитетно хирург.

Со стонами, руганью и причитаниями Василий начал болезненный спуск с раскидистой вершины могучего кедра. До земли подраненный охотник добрался минут через пятнадцать, поскольку временами пережидал, пока уляжется боль от очередного движения. Когда Василий спустился на мох, хирург подхватил его на спину и понёс из леса к машине. У машины он разложил спинку переднего сидения, положил Василия на живот и на малой скорости, чтобы поменьше трясти раненого товарища, объезжая рытвины, ямы и ухабы, поехал в посёлок. У одного из первых домов он остановился, зашёл к знакомому и попросил позвонить в больницу, чтобы срочно готовили операционную и немедленно вызвали на работу в выходной день двух медицинских хирургических сестричек.

«Жигули» подъехали к крыльцу больницы, а у входа уже ожидали медработники. Аккуратно переложив Василия на носилки, его быстро доставили на операционный стол. Пока хирург снимал охотничье снаряжение и надевал белый халат и перчатки, а также дезинфицировал руки, прибежали хирургические сёстры и тоже стали готовиться к операции, которая продлилась более трёх часов. Из тела Василия достали много дробинок, так как заряд пошёл кучно. Операция прошла успешно. Года два Василий не разговаривал с хирургом вообще, тот после этого случая повесил двустволку на стену и больше никогда не снимал – окончательно завязал с этим увлечением. В посёлке и окрестностях после этой неприятной истории заботливые женщины отправляли мужей на охоту в период созревания кедровых орехов со словами:

– Не стреляй вверх, вдруг попадёшь в кого-нибудь.

* * *

В райцентре, недалеко от конторы совхоза «Приуральский» – совхоза-«миллионера» – в небольшом недавно построенном деревянном одноэтажном здании располагалась государственная ветеринарная лечебница. Руководил ею тридцатилетний красноречивый молодой человек крепкого спортивного телосложения и с короткой стрижкой. Даже в коровник он ходил элегантно одетым. Однажды он, проверяя свои рыболовные сети, обнаружил запутавшуюся в них ондатру. Та не подавала ни малейших признаков жизни, и районный ветеринарный врач попытался освободить её из сетей. Внезапно она показала, что жива-живёхонька, и укусила ветврача за руку. Тот капнул йодом на ранки, залепил их пластырем; он мало обратил внимание на укус и продолжил рыболовные мероприятия. Когда на следующее утро он проснулся от боли в руке, то спохватился: ранки переросли в большой волдырь, и опухоль разрасталась. Известные ему медикаменты должной помощи не оказали. По посёлку пошёл даже слух, что речь идёт о заражении крови и придётся в лучшем случае ампутировать кисть руки ветеринара. К счастью, местный знахарь с помощью каких-то сборов и отваров возвратил руку ветврача в нормальное состояние, а его самого к трудовой деятельности на общее благо. Местные рыбаки ондатр из сетей не выпутывали просто так, поскольку знали от предков, что на зубах ондатры имеются какие-то ядовитые то ли вещества, то ли микробы.

* * *

Достопримечательностью посёлка являлся дед Ильюха с практическим складом ума. Он по стажу и по годам вышел на пенсию, которую оставлял в основном в районной аптеке. Но тратил оную не на лекарства, а на одеколон. Однажды летним погожим утром он встретил человека, который купил автобусный билет до Ухты. Но до отхода автобуса имелось ещё три часа с лишним, и неуверенный в себе встречный не знал, чем заняться в свободное время. Дед Ильюха спросил:

– Много ли мелочи осталось?

Встречный вынул горсть мелочи из кармана серого плаща.

– Нам хватит, – посчитал дед Ильюха. – Подожди меня здесь.

Дед вернулся довольный и сообщил:

– Купил два пузырька.

– Где?

– В аптеке.

– Это безопасно?

– Естественно.

– А где употребим?

– Так на берегу Диньёльки – это маленькая речушка, почти ручей – впадает в Печору.

– Ну пошли, коли так.

На берегу речки дед Ильюха достал два флакона одеколона. Только тут проезжий мужчина начал понимать, во что вляпался, но всё-таки спросил:

– И чем будем закусывать?

– Рыбкой аркой.

– А что это такое?

– Увидишь.

Дед Ильюха подобрал на берегу ручья старую дырявую кастрюлю, выкинутую из обихода несколько лет назад. Он кинул в неё горсть земли и поставил в воду рядом с берегом. Через полминуты он вынул кастрюлю из ручья, слил воду, а на дне остались трепыхаться маленькие рыбёшки сантиметров шесть длинной.

– Вот это и есть арка.

– Красивая рыбка.

– Сейчас поймалось шесть штук – три тебе и три мне.

– И как мы будем закусывать?

– Некоторые едят с головой, но у меня годы уже не те, поэтому я голову откусываю, выплёвываю, а закусываю только самой рыбой.

Приезжий сказал:

– Что-то мне это не совсем нравится.

– Попробуешь – поймёшь вкус жизни.

– Мне как-то расхотелось выпивать тройной одеколон с этакой живой закуской.

– Ты отказываешься со мной пить?

– Категорически.

– Да ты знаешь, кто со мной здесь, на этом самом месте, пил «тройной» и закусывал вкусной аркой?

– Кто же?

– Здесь, вот на этом самом неказистом бугорке, со мной пил и Герой Советского Союза, и враг народа.

– Я допускаю, героев у нас много.

– С настоящим Героем Социалистического труда! Так он за милую душу употреблял арку! И ещё причмокивал.

– Это понятно.

– Так в чем же дело? Прикладывайся к свежатине и вкуснятине. В каком ресторане найдёшь ещё такой сервис?

– Мне понятно, что вы здесь сидели с героем. А как получилось, что с врагом народа?

– Да точно так же: хлебнули по фунфырю тройного одеколона и закусили первоклассной аркой.

– Видишь ли, нас в школе учили, что со всеми врагами народа в нашей стране окончательно покончено в 1937 году. Откуда у тебя тут вот мог появиться враг народа?

– Так бродил здесь по селу.

– Не понимаю, как тебя с врагом-то угораздило выпить?

– Как обычно. Выпили мы с разговорчивым прилично одетым мужиком по фунфырю, закусили свеженькой аркой и только собрались расходиться по своим делам, как сюда, на берег Диньёльки, нагрянули чекисты и взяли того, с кем я только что пил тройной одеколон, под белые рученьки. Оказался тот бывшим власовцем – врагом народа.

– Это чекисты рассказали?

– Да. Говорят, он, сукин сын, во время войны в вазовской форме из чёрного немецкого автомата стрелял и по гражданским, и по бойцам нашим. Нашлись свидетели его злодеяний.

– И много здесь таких?

– Кто же их знает? Периодически у нас по району отлавливают нацистских пособников, которые сюда приехали прятаться и из Белоруссии, и из Украины, и из разных российских благословенных мест.

– Ты, дед, извини, но я всё равно не буду есть полуживую рыбу.

– Ну и напрасно, – ответил дед Ильюха. – Погоди, я своё выпью, закушу, тогда и пойдём вместе – провожу я тебя.