Читать книгу Лечение водой - Евгений Юрьевич Москвин, Евгений Москвин - Страница 8

В ту ночь Гамсонов лег очень поздно, часа в три – все переписывался с кладовщиком в Пекине. Денису наконец-то удалось договориться о перевозке телефонов – осталось только человека отправить.

Потом, когда проснулся через пять часов, в квартире еще было тихо, и он стал набирать Переверзину.

Но телефон у того был выключен.

«Он меня продинамил, а сам заныкался с концами», – опять мелькнуло у Гамсонова.

Но нет, такого, конечно, не могло быть.

Сон у Дениса уже прошел.

Он поднялся с кровати и посмотрел в окно. С седьмого этажа… Клены внизу во дворе… и дальние шапки… даже не верилось, что солнце взошло с другой стороны дома. Эти силуэты листьев – внутри, за сияющей листвой… уголки, треугольники, ромбики теней за листьями, как за разрезанным световым экраном; ничего не изменилось от вчерашнего дождя, и кажется, такая непомерная глубина в каждом «торшере», на метры… и там, наверное, еще много влаги?.. Но внешне клены уже не казались сырыми.

Как раньше они… стоят не шелохнувшись. Гамсонов выделил зрением тень-треугольничек – среди тысяч других. Он как бы на боку, а рядом слева – неправильная трапеция, а над ней – лист целиком – только меньше… но после взгляд Гамсонова просто заблуждал.

На секунду… ему снова показалось (как в тот день, когда он гулял по дворам), что нарезная, бумажно-желтая листва покрывает все непрерывной массой-полотном, ничего уже нет, кроме нее… тотчас это ощущение исчезло. Гамсонов смотрел на разъединенные кленовые полушария. Нет, они не соприкасаются друг с другом. Ни одним листиком.

За кленами виднелся детский сад, безлюдный и расплывчатый, – как несколько больших коричневеющих ступеней. Денис хорошо различал отсюда только квадраты песочниц, замершие красно-ржавые качели и несколько каменных цветочных чаш. Чаши давно опустели, вросли в землю и осунулись чернотой. Больше ничего не разобрать. Только синее ограждение казалось очень четким и… новым?

Гамсонов зевнул.

Тут вдруг в прихожей, через прикрытую дверь послышалась резкая возня, шарканье подошв. Затем, кажется, пинок.

– Придурок! Я те ща дам! Ну-ка… ПОШЕ-Е-ЕЛ!..

Денис обернулся. В округлой ручке двери с тремя десятками граней остановились рыжие искорки.

Звук пощечины.

– Воще уже что ли…

– Придурок, смотри, что он сделал… идиот. Опалил меня, мразь!

Хлопнула входная дверь.

Рыжие искорки счастливо задрожали, дверь в комнату Гамсонова стала медленно отворяться вовнутрь; он увидел Марину, стоящую в прихожей и нервно рассматривающую собственный локоть. На Марине черная майка с серо-белым изображением длинноволосого музыканта, воинственно державшего гитару грифом вперед, – словно собиравшегося выстрелить.

– Ауч-ч!.. Вот черт…

Тут она увидела Гамсонова, он смотрел на нее с любопытством и чуть перепугано, – и тотчас отвернулась в сторону, смущенно улыбаясь его взгляду. Потом вдруг резко посмотрела, вскинула подбородок.

– Ну что?

Гамсонов пожал плечами. Неуверенно. Его правая рука была отставлена и за пальцами сияли краешки листьев – от лучистого кленового полушария вдалеке; за оконным стеклом.

Марина глядела на Гамсонова. Она чувствовала и смущение и пренебрежение – от того, что он услышал ее ссору.

Но Гамсонов ведь не мог не слышать!.. Как она разъярилась…

– Смотри, что он ублюдок сделал, – она подошла, показала локоть, на котором виднелся короткий ярко-розовый ожог, – видал? Вот придурок… ауч… господи, как жжет… – и тут вдруг снова прямо посмотрела на Дениса, усмехнулась, – нет, это не то, что ты подумал. Мы не занимались садо…

– Ну иди, под воду подставь.

– Под воду? – переспросила Марина; инстинктивно.

– Под холодную воду, – спокойно подчеркнул Гамсонов.

– Точно. Ты тут, Денис, угадал, – послышалось замечание Натальи Олеговны – деловитое, издалека; с кухни.

«Что я угадал?» – подумал Гамсонов.

А Марина опять вспомнила, каким он показался ей вчера. Этот дух здорового, материального промысла, исходивший от него. За благородной улыбкой, в которой было что-то застенчивое… но и главенствующее. Из Дениса никогда не получилось бы выдергивать деньги – резкими, внезапными окликами: «дай сотню!», «дай пятьсот!» – как она часто это делала со своими любовниками.

Она вышла из комнаты.

– Что случилось, Марин? – Наталья Олеговна только сейчас поинтересовалась, хотя, конечно, слышала всю ссору.

– Витёк накалил мой рок-напульсник зажигалкой и приложил. Урод, по-прикалываться решил с утра… ауч…