Читать книгу Блин и секрет разбитых стекол - Евгений Некрасов - Страница 2

Маленьких обижают все. Враги и друзья, взрослые и дети, умные и глупые, дылды и люди среднего роста. Маленькие тоже обижают маленьких, но только если сами захотят. А остальные обижают походя, даже не поняв, что обидели, и это самое обидное.

Вот сидишь ты в полицейском коридоре, ждёшь полковника. Туфельки на тебе австрийские «Полицей специале»: верх лодочкой, хоть на бал, подошва кроссовочная, хоть по мокрым крышам бегай. Юбка строгой длины на два пальца ниже колена и с залихватским разрезом на два пальца ниже попы. Парадная рубашка накрахмалена до хруста, галстучек шёлковый. Вместо надоевшего в колледже берета – пилотка на два размера меньше. Форменная куртка ушита в облипочку, на рукаве две курсантские «галки»… Песня, кто понимает!

В руках у тебя «Дневник прохождения профессиональной практики курсанта Петрачок Александры», а на душе чёрная тоска. Первая запись в дневнике – недельной давности. Два дня ты практиковалась в патрульно-постовой службе и запросила перевода. Вторая запись появилась полчаса назад: «Отчислена из архива за профессиональную непригодность».

В архив ссылают самых бестолковых курсантов. А куда девать тех, кого турнули из архива, не знает даже сам полковник. Не было ещё такого случая. И всё идёт к тому, что курсант Петрачок навеки впишет себя в историю родного колледжа как единственная идиотка, схватившая двойку за практику.

Глупая фамилия Петрачок, да? При росте метр пятьдесят это уже и не фамилия, а прозвище «Пятачок» в первые пять минут знакомства с кем угодно.

Рядом с тобой штатская дылда, тоже полковника ждёт. Потерпевшая, скорее всего. Свидетелям-то незачем ходить к начальству, а «терпилы» ходят жаловаться: почему не нашли мою машину или собаку? Да потому, что машину разобрали на запчасти ещё в день угона, а собаку давно продали на «Птичке». Но если так ответить, она ведь пойдёт к генералу и наделает неприятностей хорошим сыщикам, которые ищут и находят, если возможно. Так что придётся полковнику работать с населением, то есть врать, что возьмёт дело под личный контроль, бросит на розыски оперативный резерв и всё такое. Дипломатия, однако.

Дылда уже давно поглядывает на тебя. Парень бы не заметил, для них «поглядывать» значит уставиться, как баран на новые ворота. А у женщин развито боковое зрение. Они не поворачивая головы срисуют друг друга от заколки в волосах до кончиков туфель. А если посмотрят прямо, это приглашение к разговору… Может, поговорить с ней? Милая, хорошая дылдочка, забудь про свою собакомашину, иди домой! А то после твоих жалоб полковник будет на взводе и точно влепит мне двойку. А так вернётся с обеда сытый и размякший, глянет на куртку в облипочку, на юбочку с разрезом и доверит курсанту Петрачок хотя бы точить карандаши в приёмной.

Саша взглянула прямо. И дылда сразу её обидела самым обидным образом, то есть не заметив:

– Девочка, мне интересно, а ты настоящий полицейский?

– Игрушечный! – вспыхнула Саша. – У меня под мышкой батарейки, показать?

Дылда порозовела. Значит, небезнадежна: поняла.

– Извини. Просто я не видела таких молодых полицейских.

Заставить собеседника извиняться – уже половина успеха!

– Так я пока что курсант, – смягчилась Саша. – Когда окончу колледж, мне стукнет почти восемнадцать, смогу принять присягу. А ты?

– Студентка журфака. Иконникова Алёна, – представилась дылда.

Везёт же людям! И фамилия солидная, и рост… А она сутулится, не понимает своего счастья… Саша назвала ей только имя, чтобы не соваться с Петрачком-Пятачком, и деловито спросила:

– У тебя что, угон, кража, ограбление?

– У меня практика в газете. Пишу очерк: будни райотдела полиции.

– Ругательный? – насторожилась Саша.

– Правдивый. Но в положительном свете, а то читателям надоела чернуха.

Опа! Двойка за практику со свистом улетела в космические дали. Ведь журналист вроде любимой девушки: перед ним каждому охота выглядеть получше. Теперь полковник будет напропалую хвалить свой райотдел и заодно погладит по головке курсанта Петрачок. Потому что у образцовых полицейских должна быть образцовая практикантка.

Полковник начал гладить Сашу по головке, как только увидел её с Алёной:

– Уже подружились? Отлично! Вот, Алёнушка, наш молодой кадр, подрастающая смена. Может, напишете о курсанте Петрачок? Отличница, спортсменка…

Про комсомолку не добавил. Схватил Алёну под локоток и утащил в приёмную, а оттуда, понятно, к себе в кабинет. В приёмной злющая пожилая секретарша, кабинет за двойными дверями, чтобы никто не подслушал оперативные тайны.

Саша осталась одна, и время затормозилось. Глянешь на часы – полтретьего. Подождёшь, глянешь опять – и опять полтретьего! Может, секунды набежали, но кто их запоминает… Раньше, когда Саша почти смирилась с двойкой, ждать было куда легче.

С лестницы тянуло табачным дымом. На первом этаже громко лязгнула решетка «обезьянника».

– Блин! – взревел хриплый голос. – Блин, ты покойник!

Обитатель «обезьянника» показывал удивительную воспитанность. Мальчишки во дворе ругаются грубее.

Со скуки Саша попыталась болтать ногами, но подошвы упирались в пол. Полицейские туфли прибавили ей роста: сидишь на высоком стуле, и ноги не висят. А может, она сама подросла? Скорее бы, а то надоело выглядеть куклой в мундире. «Барби-полицейский», набор для патриотического воспитания…

Она пересела поближе к двери, тихонько потянула ручку, заглянула в приёмную… И встретилась глазами с секретаршей. Чувствуя, что заливается краской, Саша выпустила ручку и уселась с прямой спиной, как примерная девочка. Дверь закрылась не до конца, и в щёлку было слышно, как секретаршин комп вдруг разразился музыкой с треском салюта. (Ага, пасьянс «Паук». Поздравляем, вы выиграли. Хотите сыграть ещё?)

Зацокали каблучки – Алёна. А вот и полковник, провожает её:

– Сыщик от Бога! – (интересно, о ком он так?). – Вы не смотрите, что за ним нет громких дел. Маньяков и киллеров забирает себе МУР, а у нас на первый взгляд труба пониже и дым пожиже. Но профессионалы понимают, что задержать с поличным Старуху Шапокляк было потруднее, чем какого-нибудь уголовного авторитета, который не особенно и скрывался!

– Старуху Шапокляк?! – фыркнула Алёна. Распахнула дверь и остановилась, заканчивая разговор. – А ваш суперсыщик случайно не задерживал поросёнка Фунтика?

– Он задержал Серого Волка, – с непроницаемым видом ответил полковник. – А вы подумайте вот над чем. Каждый день мы получаем ориентировки на розыск неустановленных преступников. Сотни ориентировок, тысячи примет: рост, цвет волос и глаз, форма лица и форма ушей… Запомнить всё не в человеческих силах. Бывает, что убийц задерживают за мелкие нарушения и отпускают. Потом уже хватаются за голову… А назови карманную воровку Старухой Шапокляк, и ее запомнит каждый патрульный. Вот он как работает, наш капитан! С выдумкой! – закончил полковник и кивнул Саше:

– Заходи!

И поставили курсанта Петрачок на красный ковёр, и обидели самыми обидными обидами.

Оказывается, полковник думал, что из патрульно-постовой службы Саша удрала с перепугу. Там же надо возиться со шпаной, которая так и норовит приголубить кастетом или арматурным прутом… А что мог наговорить о ней Алексей Нилыч из архива, Саша примерно знала и раньше. Только не ожидала, что полковник во всём встанет на его сторону. Он же злобный хромой старикашка, этот Алексей Нилыч. Ворчливый, как бормашина. Сам же полковник шутил, что, дай Нилычу волю, он бы ввёл в Уголовный кодекс пожизненный расстрел без права переписки. А сейчас начал защищать Нилыча от Саши, причём словами самого Нилыча.

Какому-нибудь рослому четверокурснику, может, и ничего – выслушивать «от горшка два вершка» и «у тебя нос не дорос». Но если твой нос не достаёт полковнику до галстучной заколки, то «не дорос» превращается в жестокое и глупое оскорбление.

И Саша не стерпела.

Саша для устойчивости расставила ноги.

Саша заткнула уши ладонями.

Саша зажмурилась.

И ЗАВИЗЖАЛА!!!

– Однако! – сказал полковник, когда перестали звенеть спортивные кубки в шкафу и стёкла в окнах. – Ты хотела что-то сказать? Говори погромче, а то у меня в ушах звенит.

– Мы на рынке разгоняли драку, – начала Саша рассказ о своей недолгой патрульно-постовой службе. – Такой был махач – биты, арматура, бутылки. Мне велели сидеть в машине, а я боялась и полезла в самую гущу, смелость показать. А после смотрю, у сержанта скула подбита, у другого рука висит… Они подставились, потому что меня прикрывали!

– Это что же получается, – начал понимать полковник, – ты не за себя испугалась, а за товарищей?

– Трудно сказать, – пожала плечами Саша. – Я подумала, а вдруг бы кого-то из наших серьёзно покалечили? Вот так еду я домой, а его везут в больницу. Я ужинаю, а ему зашивают раны. Я на диване смотрю телик, а он в койке забинтованный. И я знаю, что хороший парень мучается из-за того, что я даже саму себя не смогла защитить!

– А ты почему не садишься, курсант Петрачок? – вдруг спросил полковник. Как будто не знал.

– Я по уставу не сажусь. Жду разрешения старшего по званию.

– А визжала на старшего по званию без разрешения, – буркнул полковник. – Садись.

Кажется, это была похвала.

– Это ты правильно поняла, курсант Петрачок, – продолжал полковник. – Хуже нет, чем подставить боевого товарища под нож или пулю. Он-то тебя простит, если жив останется, а ты себя – никогда… До меня это дошло через два года службы, когда из-за моей ошибки Алексей Нилыч поймал пулю в колено. С тех пор он и лютует в архиве – семнадцать годочков на одной капитанской должности… Кстати, чем ты его разозлила? Нилыч, конечно, сам не подарок, но раньше не выгонял практикантов.

– Наоборот, он меня разозлил, – поправила Саша. – Тем же, чем и вы: «от горшка два вершка», «нос не дорос». И еще «у тебя молоко на губах не обсохло», но это не так обидно. Я понимаю, у него характер такой ругливый. Но зачем напоминать маленькому человеку, что он маленький?! Я взяла и напомнила Алексей Нилычу, что он хромой.

– Эх, не пороли тебя в детстве! – сделал неожиданный вывод полковник. – Ладно, куда тебя направить для дальнейшего прохождения?

Еще полчаса назад Саша мечтала, чтобы ей доверили точить карандаши, а теперь – пожалуйста, сама выбирай, где проходить практику. Везло сегодня курсанту Петрачок! Даже изгнание из архива и мрачное ожидание двойки были, выходит, шагами к везению!

Саша набралась смелости и ляпнула:

– Хочу к капитану Шапокляк! Ой! В общем, вы поняли!

– Ну, ты и нахалка! – изумился полковник. – В угрозыск направляют четверокурсников, без пяти минут офицеров. А с твоей подготовкой что там делать?

– Всё! – отрезала Саша. – Только за сигаретами бегать не буду, мне их не продадут. А так могу прошивать папки с делами, меня Алексей Нилыч научил: «В данной папке прошито, пронумеровано и скреплено печатью пятьсот двадцать два листа». Прибраться, чаю заварить, цветы полить, а если нет цветов, я принесу из дома.

– А выслеживать вооружённых до зубов бандитов? – поинтересовался полковник. – Ты маленькая, тебя никто не заподозрит!

Саша покачала головой:

– Я уже навоевалась в той драке на рынке. Только хороших людей подвела… Да и не допустят меня к оперативной работе в пятнадцать лет, а без приказа я не полезу.

И полковник сдался:

– Раз не полезешь, то и не навредишь. Если б ты ринулась выслеживать бандитов, я бы законопатил тебя в паспортный стол. А так иди в семнадцатый кабинет, обрадуй «капитана Шапокляк». И насчёт цветов не забудь ему сказать!

Саша улетела, как на крыльях, даже не спросив фамилию капитана. Ничего, на месте узнает. На своём рабочем месте в настоящем уголовном розыске, как в кино! Уж она там всё вылижет до блеска! И капитанчик у неё всегда будет напоенный чаем и накормленный домашними пирожками. Прислуживать мастеру не стыдно: рыцарь начинается с пажа!

Воспитанный узник «обезьянника» неутомимо ревел «Блин!» и бросался на решётку. Саша шла по номерам на дверях, а крики и железный лязг приближались. Четырнадцать, пятнадцать… Семнадцатый кабинет оказался в двух шагах от поворота к «обезьяннику», и это неприятно её удивило. Прославленного сыщика могли бы устроить, где потише.

Саша заглянула в дверь – ну конечно, Алёна и здесь её опередила. Сидит нога на ногу и суёт диктофон чуть не в рот чужому капитану!

Она уйдёт, а я останусь, успокоила себя Саша. Вскинула руку к пилотке и без приглашения шагнула в кабинет:

– Товарищ капитан! Курсант Петрачок прибыла для дальнейшего прохождения практики!

Как положено, сыщик принял рапорт стоя, но лицом поскучнел, как будто Саша, взгромоздившись на стул, читала стишок про ёлочку. Лицо, кстати, было самое среднерусское, отвернёшься и забудешь. Алёна не смогла бы оценить это замечательное лицо, а Саша сразу подумала: вот внешность настоящего оперативника! Без особых примет, рост средний (на палец пониже Алёны на каблуках), телосложение… скорее атлетическое, чем среднее. Это может создать проблемы, но если подобрать мешковатый пиджак, знаменитый победитель Старухи Шапокляк сойдёт за мелкого бизнесмена или шофёра, каких миллионы.

– Не тянитесь, курсант, в угрозыске другая специфика службы, – сказал сыщик и перешел на «ты»: – Тебя как величать?

– Александра, можно Саша.

– А я Дмитрий Олегович, можно Дмитрий. «Диму» разрешу после первого пуда соли.

Не теряя времени, будущий Дима открыл сейф и вывалил на стол груду папок:

– Держи, Александра. Клади пока на подоконник, завтра найдём тебе стол.

Сумасшедшее везение продолжалось. Свой стол в угрозыске! Сказать кому из роты, не поверят же!

– Двенадцать дел, а почерк один, – продолжал будущий Дима. – Специально не объединяли: кражонки легкие, раскрыть, и сразу нарубим палок.

– Стоп-стоп! А зачем палки рубить? – всунулась с диктофоном Алёна.

– Традиция, – не моргнув глазом объяснил сыщик. – С каждого раскрытого дела откладываем палочку, потом едем за город и жарим на них шашлыки.

– Ага, чем лучше поработали, тем скорее банкет! – повелась на розыгрыш журналистка. – Отличная деталь, обязательно вставлю в очерк! А теперь вернёмся к разговору о вашей маме.

– А как же я?! – всполошилась Саша. – Дмитрий, скажите хотя бы, что делать с папками – прошить, пронумеровать?

– Изучить! Потом поделишься своими версиями.

Это было уже за пределами самых смелых мечтаний. Онемевшая от счастья Саша смогла только благодарно пискнуть в ответ. Хотелось броситься капитану Димулечке на шею и для профилактики лягнуть Алёну полицейской туфлей. А то уже про маму расспрашивает, змея! В семью втирается.

Она уйдёт, а я останусь, повторила про себя Саша. Пристроилась на стуле у своего подоконника и открыла первую папку…

Сыщики не читают детективов. Они в них живут, а это гораздо интереснее. В настоящих детективах сыщики не вскакивают, получив пулю в бронежилет, а лежат в нокауте, а после месяц харкают кровью и поглаживают под рубашкой синячище размером с тарелку. А вообще в настоящих детективах стреляют куда меньше, чем в книжных и киношных, и не так красиво бьют морды. Главный инструмент сыщика не пистолет, а блокнот для работы со свидетелями. Он проходит по лестницам километры – от квартиры к квартире. Беседует с десятками, а то и сотнями людей. Разыскивает свидетелей преступления. Вербует агентов среди мелких преступников, чтобы через них выйти на крупных. А потом, сняв под столом ботинки с натруженных ног, записывает свой детектив скучными, но точными фразами.

Если умеешь читать уголовные дела, увидишь в них и шерлок-холмсовскую работу мысли, и часто слёзы, а порой кровь и боль. Саша пока только училась этому, но в колледже у неё были хорошие учителя. Подтягивается человек на перекладине, и вдруг под вылезшей футболкой, против печени, видишь ножевой шрам. «Товарищ майор, как это вас?» – «А я стоял вот так, он зашел мне под руку…» Послушаешь, и приём борьбы, который не успел провести майор, запоминается легко и навсегда. А за простой фразой «На требования остановиться и бросить оружие подозреваемый не реагировал» видишь такое кино, что Голливуд отдыхает.

Кражи из папок капитана Димули были похожи как близнецы. Средь бела дня вор (или воры?) забирался в открытые окна квартир на втором этаже (оно понятно: выше лезть опасно, а на первом мало кто рискнёт оставить незапертое окно). Легко находил расходные деньги – их далеко не прячут. Без разбора хватал золото и бижутерию, видео, часы и совсем уж дребедень. Хотя как сказать – дребедень, если, к примеру, коллекционный набор солдатиков из Англии их владелец, пожилой мужчина, оценил в сто двадцать фунтов стерлингов…

Саша разложила папки по порядку. Первая кража – двадцать восьмого апреля. Солнышко пригрело, а батареи ещё жарили по-зимнему, вот народ и пораскрывал окна. А кто-то соблазнился и сразу попал в воровской рай: богатую квартиру с отключённой сигнализацией. (Хозяйка вышла к соседке «на пять минут» и зацепилась языками на полтора часа.) Вор обогатился тысячей долларов и золотом на двести двадцать тысяч рублей. Это не считая видеоплеера и бутылки шампанского «Дом Периньон», чтобы выпить за здоровье растяпы.

В папку попала вырезка из районной газеты; капитан подчеркнул в ней абзац и наставил гневных восклицательных знаков. Ага, растяпе в тот день повезло: вор не взял бешено дорогое колье с бриллиантами. Дотошный газетчик предположил, что золотой ошейник и бриллианты с ноготь обогнали воображение вора, и тот принял драгоценность за дешёвую бижутерию. Вор учел подсказку и стал выгребать все украшения подряд, но таких удач ему больше не выпадало.

Двенадцатое мая – обручальное кольцо, часы «Павел Буре» (старинные, но недорогие: от четырех до восьми тысяч по заочной оценке) и тысяча семьсот рублей, похищенные из тайника в гардеробе под постельным бельем. Пенсионерку обворовал, гад.

Тринадцатое – те самые солдатики, какой-то «сувенир шарики на коромыслах» и десять тысяч наличными из такого же надёжного тайника в гардеробе.

Пятнадцатого мая вор увёл двадцать пять тысяч из супницы от парадного сервиза, очередной видеоплеер и четыре сотни дисков. Четыре дня смотрел кино, два дня воровал по мелочи. Отдохнул в выходные и двадцать пятого, в понедельник, схватил куш: сто тысяч наличными. Ушёл сразу, больше ничего не прихватив, и залег на дно до июня…

Личность вора начала складываться, и Саша решила пока не читать остальные папки. Итак, подозреваемый разбирается в брюликах как свинья в апельсинах. Начал с богатого дома, вычитал из газеты, как ему повезло с отключённой сигнализацией, и стал орудовать в домах попроще. Вывод: богатой жизни не знал, воровского опыта не имел. При этом физически развит, возможно, бывший альпинист или циркач. Что-то выгнало его на улицу двадцать восьмого апреля и заставило искать деньги. Любым путём, лишь бы сразу. И вдруг – маняще распахнутое окно! Глаза мгновенно проложили маршрут подъёма, натренированные пальцы вцепились в выступы кирпичной кладки… Непонятно, почему капитан Димочка считает дело лёгким. Как раз наоборот! Свидетелей нет, отпечатков вор не оставляет, куда полезет в следующий раз, не знает сам. Как его ловить в городском районе размером с половину княжества Лихтенштейн? Не устроишь же у каждого дома засаду…

Между тем капитан уверенно бубнил в Алёнин диктофон. Что говорил, пролетало мимо Саши, как звонки трамваев за окном.

– Он не воспитанный. Он вас звал! – сообразила Саша.

– Кто?

Саша показала на дверь. Притомившийся узник «обезьянника» едва хрипел, но можно было расслышать:

– Блин! Я тебя достану!

Весёлый, уверенный в себе сыщик вдруг опустил глаза и начал сметать со стола несуществующий мусор.

– Мешает работать?

Саша поняла, что сморозила какую-то бестактность, и по примеру капитана стала мести подоконник.

– Да нет. Гражданин орёт уже тише…

(Вот именно! А раньше орал громче, но капитан делал вид, что не слышит. Загадка…)

– Пускай гражданин орёт, у нас свободная страна! – поддержала Сашу журналистка. – И потом, это даже придаёт обстановке полицейский колорит.

– Я всё-таки уберу звуковое оформление, – решил сыщик.

И вышел.

– Ты что-нибудь поняла? – спросила Алёна.

Саша только руками развела. И бросилась подслушивать.

Голоса стали слышны, как только Саша распахнула дверь. Даже выходить в коридор не пришлось. Алёна подскочила и вытянула у неё над головой руку с диктофоном. Дылда и есть дылда. Сашина пилотка не доставала ей до подмышки.

– Как же ты надоел мне, князь! – с непонятной теплотой говорил сыщик.

– А ты иди сюда, Блин! – бандит затряс решётку. – Я отверну тебе башку и больше не буду надоедать!

Сыщик держался невозмутимо:

– А вот это заманчивое предложение надоело мне особенно. Князь, очнись! Мы уже не в восьмом классе. Сколько раз с тех пор я тебя лупил, а ты всё думаешь, что я ботан Митя, у которого можно мелочь отбирать.

– Не такую уж и мелочь, – сварливо уточнил князь. – Если считать за всё время, то баксов на пятьдесят я тебя наказал!

– Наказал, и молодец. Остановись, князь!

– Никогда! У меня к тебе большой счет, Блин! Ты разорил моего отца!

Решетка лязгала и стонала. Саша представила, как разорённый князь, похожий на гориллу в черкеске, раскачивается, вцепившись в прутья руками и ногами.

Сыщик хладнокровно выждал, пока князь не устанет, и в наступившей тишине спросил:

– Короче, тебя выпускать сейчас или когда проспишься?

– Сейчас!!! – загремела решетка. – Только выпусти меня, Блин, я с тобой за всё рассчитаюсь!

– Значит, когда проспишься, – заключил сыщик.

Саша захлопнула дверь и кинулась к своему подоконнику с папками.

Вон оно что: одноклассники. И сыщик бережно опекает бандита: «Тебя когда выпускать?» А мог бы отправить этого князя на лесоповал за нападение на сотрудника полиции.

Непонятный капитан Блинков. И безумно симпатичный!

После разговора с князем непонятный и безумно симпатичный капитан потерял кураж. Перестал врать Алёне, на вопросы отвечал коротко и поглядывал на часы.

– Вы куда-то спешите? – поняла намёк журналистка.

– Да пустяки, в засаду. Надо ещё получить на складе патроны и надрезать пули крест-накрест, чтобы получились дум-дум, – без прежнего блеска сострил сыщик.

Неугомонная Алёна спросила, что такое дум-дум, он отмахнулся:

– Всё завтра, если я вам ещё не надоел. У меня правда служебные дела.

Но когда журналистка ушла, непонятный и безумно симпатичный стал откровенно валять дурака. Вытащил из стаканчика ручки, стаканчик потряс, ничего не вытряс и положил ручки назад. Покликал компьютерной мышкой, явно раскладывая пасьянс, бросил и уставился на Сашу.

– Ознакомилась с делом, курсант Петрачок? Докладывай!

А раньше говорил «Александра», «не тянись, в угрозыске другая специфика службы»… Саша на всякий случай вытянулась и доложила насчёт физически развитого альпиниста или циркача. Добавила, что не считает дело лёгким. Это же классическое спонтанное преступление: шёл по улице, видит – окно распахнуто, а вокруг никого, и влез. А мог пойти по другой улице. Системы в действиях преступника нет, жертвы с ним не знакомы, значит, следственными методами ничего не добьёшься. Надо ждать следующих краж, когда, может быть, появятся свидетели. А пока работать с агентурой в среде скупщиков краденого.

– Спонтанное преступление – когда без предварительного умысла, – поправил сыщик. – Не собирался красть, но уж больно плохо вещь лежала… А когда пошёл куда глаза глядят, чтобы украсть, это неспланированное… И не зацикливайся на альпинисте. Лично я был только на первом месте преступления, где хозяйка наговорилась с соседкой на восемь тысяч долларов. Там легко можно влезть в окно с козырька подъезда. Отсюда мораль: обойди все места преступления и попробуй влезть в окна. Если не сможешь, будем искать альпиниста.

– Я?! – растерялась Саша.

– А здесь есть кто-то ещё?.. Ты выдвинула версию, тебе и проверять!

Саша ещё не верила. Эй, товарищ непонятный и безумно симпатичный капитан, вы хоть понимаете, кому доверили двенадцать всамделишных уголовных дел? Я не четверокурсница – без пяти минут офицер. Я – нос не дорос! Почитать дела, которые ведут настоящие сыщики, построить версию – я с удовольствием. Но РАССЛЕДОВАТЬ?! Это что, новый розыгрыш?

– Я окончила первый курс, – напомнила Саша.

– Поздравляю, – поздравил сыщик.

– А если не справлюсь? У вас будет двенадцать нераскрытых дел, и вам попадёт!

– Объединим их в одно, и не попадёт, – нашел выход сыщик. – Лазить по окнам иди в форме, чтобы соседи не звонили в полицию. Скажешь, следственный эксперимент.

– А полковник не разрешит!

– А мы ему не скажем!.. Не пойму, Александра, ты недовольна?

– Да я счастлива! Но так не бывает! Мне всего пятнадцать лет!

Непонятный и симпатичный улыбнулся.

– Как же не бывает, если я сам раскрыл своё первое дело в неполных четырнадцать?!

Саша так растерялась, что даже схамила:

– Это когда князь у вас мелочь отнимал?

– Отнимал, – не обиделся сыщик. – А его отец отнимал у моего целый Ботанический сад!

– Разве так можно? Сад же городской или даже государственный!

– Тогда и похлеще дела проворачивали. Лихие девяностые, Александра. Слышала такое выражение?

Лицо у него было почему-то мечтательное.

– Дмитрий Олегович, а ведь вы не спешите ни в какую засаду с пулями дум-дум, – догадалась Саша. – Вы ждёте, когда проспится пьяный князь, чтобы выпустить его из «обезьянника»!

– Не ночевать же ему за решёткой…

– По мне, так пускай бы ночевал. Но раз вы всё равно не уходите, то рассказывайте, как было! – потребовала Саша. – Про князей, старшего и младшего, про Ботанический сад и про всё.

Капитан подобрался, обжёг ледяным взглядом, спросил командирским тоном:

– Курсант, а вы не наглеете? Первый день знакомы, и сразу в душу лезть?

А Саша нарочно стала болтать ногами, хотя в полицейских туфлях было неудобно.

– Не-а. Я ведь вам не какая-нибудь журналистка. Она придёт и уйдёт, а я останусь и буду завтра в окна лазить. Я останусь, пока не прогоните. Потому что вы первый увидели, что я не от горшка два вершка, а человек, только маленький. И теперь вы мой учитель, гуру и сенсей!

– Ну, раз гуру и сенсей, тогда другое дело, – решил победитель Старухи Шапокляк, непонятный и симпатичный Сашин товарищ капитан Димулечка. – Слушай…

Девяностые годы сейчас называют лихими, проклятыми, безумными. Страна пыталась жить по-новому, а новые законы ещё не все были написаны и старые ещё не все отменены. Началась неразбериха. Одним, чтобы честно работать, приходилось нарушать устаревшие законы, и они каждую минуту ждали ареста. Другие воровали целые заводы и в ус не дули, потому что законов против них ещё не было. В одном месте не хватало денег на самое необходимое, а в другом спускали миллионы на лишнее. Русскую нефть, сталь, алюминий покупал весь мир, а рабочим по полгода не платили зарплату; их голодные дети презирали отцов и мечтали стать бандитами.

Но для меня те годы были просто школьные. Прежней жизни я не помнил, а о будущей не мог знать…