Читать книгу Параллельности. Повесть - Евгений Пышкин - Страница 4

Серега, конечно, мог додуматься до такого розыгрыша. Он мог послать электронное письмо с другого аккаунта, но уж если шутить, то шутить так, чтобы шутка сработала. Серега, понадеявшись на удачу, отправил свой сон мне, а я сейчас возьму и перезвоню ему. Я уже взял телефон, но отложил его. Неправдоподобно. Я не смог привести веских доводов, но был уверен, что это не Серега.

Еще раз перечитав послание, долго смотрел на черные буквы на белом фоне. Я не стал удалять письма. Мало ли. Глянул на часы. Незнакомец заверил, что можно приходить в любое время. Вот сейчас я и поеду. Если встречусь с Индиго, значит, он следил за мной. А если никого не будет? Да какая разница! И пошел в прихожую.

Я остановился в задумчивости уже одетый перед дверью. Хотелось съездить, узнать, и в тоже время опасался. Кажется, внутри кто-то беспокойно шевелился и пытался достучаться до меня. «Будь настороже», – словно говорил этот кто-то. Но я решился.

Не прошло и полчаса, был на месте. Я постоял минут пять-десять перед стеклянными дверями магазина, осматривая проходящих мимо людей. Затем зашел внутрь погреться. Прошелся по павильонам, рассеяно рассматривая фантастическое многообразие хохломских изделий. Была небольшая витрина с книгами. Здесь я чуть задержался и, когда мой взгляд остановился на двухтомнике А. К. Толстого, вспомнил, что хотел купить книги этого автора. Я купил двухтомник и, завернув его плотно в пакет, вышел на улицу, решив возвращаться домой. И вот тут мой взгляд встретился с тем незнакомцем. Я узнал его по фигуре и этому распахнутому пальто и синей рубахе. Он шел мне навстречу. Кажется, в затылке царапнула мысль, что, может, я ошибся, и вот сейчас мы приблизимся друг к другу, но в последний момент разойдемся. И ничего не будет. Разговор с незнакомцем в тамбуре – сон. Нет, это был не сон.

– Евгений, здравствуйте. Я Индиго. Я удивлен, что вы так быстро откликнулись.

Не сон. Я знал его и узнал его голос, а он знал меня.

– Здравствуйте, – неуверенно откликнулся я.

– Поскольку я первый с вами заговорил, хоть я и заметил, что и вы узнали меня, прошу, задавайте вопросы.

Обращение на «вы» насторожило меня.

– Хорошо, как вас на самом деле зовут?

– Индиго.

– Ну, это же цвет.

– Мое имя трудно произносимо, но на человеческом языке оно звучало бы именно так – Индиго.

Вспыхнула мысль: возможно, он иностранец. Я сосредоточенно осмотрел его. Хотя на иностранца он не походил впечатление не производил. Но ощущение чужеродного, что одновременно отталкивает и притягивает, было. Индиго словно нес запах этой чужеродности. Запах запутался в складках одежды, и он невидимым шлейфом следовал за ним.

– Хорошо, – продолжил я. – Сможете повторить письмо? – Индиго в точности повторил электронное послание. – Откуда вы знаете о моем сне?

– Это сложный вопрос.

– А мне кажется, он самый простой.

– Это связано с нашей первой встречей.

– С теми шестью словами?

– Да.

– Я думал, мне это приснилось.

– Нет. Это было наяву. И те шесть слов: «никогда не думайте о преодолении пространства» связаны с тем псом из сновидения. Я, если так можно сказать, был знаком с тем псом.

Я только хмыкнул.

– До свидания, – вдруг вымолвил собеседник.

– Э, погодите, мы же еще…

– Мне кажется, вы ни готовы слушать дальше.

– Я готов.

– Давайте, в следующий раз.

Индиго развернулся и пошел прочь. Естественно, я не стал догонять его и пытаться вновь вывести на беседу, ведь она нужна была только ему, а эти слова о преодолении пространства, сон о собаке и тому подобное – не мои проблемы.

«Никогда не разговаривайте с незнакомцами» – вспомнил я совет известного классика. Но Индиго не совсем был незнакомцем. Может, сумасшедший, из психушки сбежал? Да ну, не похож!

Я посмотрел на удаляющуюся фигуру Индиго. Конечно, он приличнее одет, чем остальные прохожие, и этим немного выделялся или, если точнее, отчуждался от остальных. Дело даже было не в ухоженности или лоске, но я вновь поймал себя на мысли, что здесь он чужак. На безумца он не походил. Хотя откуда такие предположения, ведь знаю его пару минут, и… Я пресек поток мыслей и направился к автобусной остановке.

Можно подумать, что меня настиг сон. Вновь тот же самый незнакомец говорил со мной, но теперь-то я знал: все случилось наяву. Не было провалов в памяти. Я помнил, как добрался до дома, как вошел в прихожую и закрыл на ключ дверь, будто хотел навсегда отгородиться от реальности. Индиго существовал где-то там, пусть там и остается.

Допустим, рассуждал я, лежа на диване и листая Толстого, Индиго – сон, и встреча у магазина – тоже сон, но даже если так, то это должно насторожить. Один персонаж с неумолимостью рока приходит вновь и вновь и пытается достучаться до меня. Я отбросил глупые мысли. Конечно, не сон.

Чувство безопасности дало трещину, я даже представил, как у основания воображаемой стены появилась ломаная линия, похожая на небольшой ручей с притоками. Мой мир дал трещину.

Я остановил взгляд на какой-то странице и прочитал стихотворение: «Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре». Так, и здесь про реку, и тоже в переносном смысле слова. Я закрыл и отложил книгу. К черту все! Возможно, дальше ничего не будет. Дальше не будет встреч с Индиго. Я потер костяшками пальцев веки, положил книги на стол и, вернувшись на диван, не заметил, как провалился в короткий и фантастический сон.

Я открываю дверь, она поддается туго, я тяну ручку на себя, но все же полностью распахиваю дверь. Что там дальше я не вижу, а, может, и вижу, только не понимаю. Сознание беспомощно шаркает по реальности сна, словно пытается поймать ее, но не удается. Я вижу перед собой пса. Того самого.

– Ты вообще кто такой? Что здесь делаешь? – произношу и не жду ответа.

Но на удивление собака отвечает:

– Слежу за правильностью Научно-технического прогресса. А ты-то как здесь оказался?

– Где здесь?

– Ну… На этой планете, – удивляется пес.

– Что? – я смеюсь. – Вообще-то я здесь родился.

– Поскольку ты этого не помнишь, ты не смеешь утверждать подобного. А свидетельство о рождении и подделать можно.

Собака улыбается. Именно улыбается, не оскаливает зубы, а растягивает рот в улыбке.

Я проснулся и долго смотрел в голубой потолок. Что можно вынести из сна? Ну, сон и сон, нестоящий внимания, но пока лежал те недолгие минуты на диване, мной владело чувство полного одиночества. Не фигуральное выражение – я одинок, не ощущение одиночества, вызванное скукой, а именно заброшенность. Я малое семя, кинутое в холодный космос, и сейчас нет этого города, страны, планеты. Ничего нет. Даже меня. А пульсирующее сознание, кричащее о том, что я мыслю, следовательно, существую – есть иллюзия. Точнее, человеческая привычка. Мы привыкли к телу и считаем его продолжением своего я, даже нестройный хор в голове, который мы идентифицируем как свои мысли, вовсе не мы. Нас нет. Мы поток… Поток чего? Поток случайностей? Поток пустоты? Пустоты пронзающей мир в мгновение, которое стремится к нулю?

И вдруг этот нерадостный хор мыслей оборвался сам собой. Я вынырнул из тоски небытия и осмотрелся. Все существовало: моя квартира, дом, город, страна. В комнате на столе лежали друг на друге два светло-синих тома с золотым теснением избранных сочинений Алексея Константиновича Толстого. Жил человек и его не стало, а вот мысли остались. Даже странно.

Я сел на диван. Нет, странным было иное: как совершенно глупый сон о говорящей собаке смог вызвать вихрь пессимистических мыслей?

Ладно, в сторону все. Сейчас меня должны занимать иные мысли. Сегодня я доложен встретиться со Светой у «Дома Книги». Кстати, и время встречи близко, да еще нужно доехать.

Как я ни старался не думать, то есть просто смотреть в окно маршрутки за мелькающими окнами и витринами домов и спешащими пешеходами и авто, но мысли потекли, правда, в ином направлении. Что есть интимность? Для кого-то это слово, окрашенное непристойностью, связано с интимной сферой. А для меня? Конечно, это тайные мысли, но мысли очищенные ото всего приземленного. Я слышал такое выражение: «парение в высших сферах» или «говорить на высокие материи». Вот это и есть интимность. Идеи, касающиеся метафизического мироустройства, смысла жизни, целей, стоящих выше суеты и обыденности.

Мои мысли были похожи на легкие шарики. Я перекатывал их с места на место – так прошло время. Я вышел на нужной остановке и направился к «Дому Книги». Света я заметил сразу. Одета она была также, только в руках держала спортивную сумку. Судя по всему, она была пустой.

– Привет.

– Привет. Пошли в «Дом Книги». Я тут себе приглядела Рабиндраната Тагора двенадцать томов, – сказал Света так, будто речь шла о новом платье.

Я улыбнулся:

– Пошли. Так вот зачем сумка?

– Ага, верно.

– Что ж, сам бог велел сумку нести мне.

Мы вошли внутрь и повернули налево, где находился букинистический отдел. Света сразу пошла к кассе и заговорила с продавцом. Я прошелся взглядом по книжным полкам. Книги были изданы еще в советское время. От них веяло историей. Я наугад взял одну книгу. Полистал. Вернул на полку. Затем следующая книга побывала в моих руках. Я заметил, что цена, проставленная на последней странице простым карандашом, не превышала двенадцать рублей. Самые дешевые экземпляры стоили шесть рублей – тонкая книжечка, но в твердом переплете. Что ж, может, тоже что-нибудь купить? Внимание привлекла книга в ярко-красной обложке – Борис Пильняк «Повесть непогашенной луны». Кроме этой повести в книги были «Заволочье», «Волга впадает в Каспийское море» и «Жулики».

– Что-то приглядел? – поинтересовалась Света.

Она уже купила Тагора. Я показал книгу.

– Как прочтешь, расскажешь. Пойдем?

– Сейчас расплачусь.

– Пойдем пешком, – сказала Света, когда мы покинули «Дом Книги».

– Тут недалеко?

– Полчаса.

– А ближе жилья не нашлось? Геодезическое предприятие в верхней части города. Это через мост надо переехать, да еще полчаса на автобусе пилить, – поинтересовался я, беря сумку.

– Просто тут проверенно уже, чего париться-то.

– Ясно.

– Что-нибудь читал?

– Платонова «Котлован». Заканчивается плохо. Но ты плохие концовки не любишь.

– Я тебе это говорила?

– Да. Я запомнил.

– Дело не в финале, а как написано.

Мы прошли пару минут в молчании.

– Ты купил Пильняка. Почему?

– Во-первых, слышал о нем. Во-вторых, я из него ничего не читал, а тут как раз на глаза попалась книга. И дешево.

– А, я так же. Тагора не читала, но что-то так захотелось…

– Я у Тагора стихи читал в переводе Льва Гумилева.

– Гумилев? А Николай Гумилев?

– Это его отец.

– У Льва, значит, стихи.

– В той книге всего помаленьку – винегрет.

– А я Янку Дягилеву слышал?

Я задумался. Фамилия знакомая. Сразу родилось словосочетание «дягилевские сезоны», но, конечно, Дягилев к Янке никакого отношения не имел. Просто однофамилиц.

– Нет, не слышал.

– «Особый резон», «От большого ума», «Рижская», «Мы по колено», «По трамвайным рельсам», «Гори, гори ясно», «Продано»?

– Ну… Знаешь, такое впечатление, что где-то и когда-то эти названия мелькали. Кажется, я даже краем уха… Но не могу вспомнить. Хоть Янка Дягилева – слышу впервые.

– А рижский бальзам?

Я рассмеялся:

– Нет, я тебя понял. Рижская это Рижская. Я другое имел ввиду. Сами сочетания знакомы, а конкретно: «Особый резон» и, скажем, «От большого ума». Они для меня словно из иной жизни.

– Тогда у тебя есть шанс послушать иную жизнь, – ответила Света.

И мы пошли к ней, точнее к ее подруге, у которой она снимала комнату.

Быть впервые на новом месте всегда неловко, хоть и Светиной знакомой не оказалось в квартире.

Я остановился в прихожей и снял обувь.

– Ты проходи на кухню, – сказала Света. – Я сейчас приду.

Я прошел на кухню и занял место у стола.

Света принесла магнитофон, поставила Янку. Пока разогревался чай, я молча слушал песни. «Особый резон» и «Гори, гори ясно» – слышал я их впервые, но так и не смог избавиться от смутного чувства чего-то знакомого. Об этом и сказал Свете.

– Не исключено, – ответил она, разливая чай. – Возможно, ты и слышал. Однажды. Один раз. Но не знал исполнителя.

Я взял чашку и обнял ее ладонями.

– А ты с расхолодкой пьешь чай? – спросила Света.

– Да.

Она поставила пластиковую бутылку с водой.

– Ты знаешь, Свет. Кажется, я слышал Янку во сне.

– М-м… Это просто информационное поле, единый банк космических данных – пошутила Света.

– Точно.

Я сделал глоток.

На самом деле я пытался осмыслить услышанное, не смысл текста, этого не стоило делать. Янка рвала нерв, словно в последний раз пела. Все странные и непонятные словосочетания не возможно было понять рассудком. Песню следовало заглатывать целиком и улавливать ощущения. Лезвие холодных мыслей оказывалось бессильным расчленить этот комок пульсирующих нервов.

И опять пытался напрячь память: где и когда я это все-таки слышал? Хотя нигде и никогда. Действительно, смутный сон. Такие сны бывают. Ты идешь куда-то и что-то ищешь, сам не зная что, но находишь. В одном из таинственных закоулков подсознания, как в подвале, темно и неуютно. На ощупь ты обнаруживаешь затертую кассету, вставляешь в кассетоприемник, нажимаешь на кнопку и, как сквозь толщу воды звучит голос Янки: «По перекошенным ртам, продравшим веки кротам…» или «Не догонишь – не поймаешь, не догнал – не воровали…».

– Ведь ее в живых давно нет? – спросил я вдруг.

– Ну, как давно. В 1991 году Янки не стало. Ей было двадцать пять.

– Двадцать пять лет – это мало.

Ту я, конечно, слукавил. Двадцать пять лет это немало, это катастрофически мало. Что может сделать человек за такой короткий промежуток времени? Некоторые доживают до глубокой старости, не оставив следа на земле. А зачем тогда рождались? Не помню, кто сказал: человек «экзестенцианирует» в реальность, чтобы преодолеть ее экзистенцию. Что это выражение означает, я не знаю.