Читать книгу Фаллический смутьян - Евгений Полонский - Страница 4

«Кредит на свадьбу в банке Омега – возьми счастье за рога», – гласила надпись на рекламном билборде около площади Рогожской заставы. Ваня стоял и ждал Лизу. Водка покинула его организм, и теперь он волновался – прошло много лет, о чем они будут говорить? «Было бы глупо себя обманывать – мои мысли были только о ней. Но точно о ней? Может не о ней вовсе, а о том, что было когда-то давно с ней. Теперь же все изменилось. Сколько лет… Зачем я вообще ее позвал, тупая ошибка. На что я надеюсь? И нужно ли надеяться?» Чем дольше он стоял, изнемогая от неизвестности, тем тревожнее электричество бегало между его нейронами. Но вот он увидел знакомый силуэт: черные волосы, прелестная талия. Нет, она совсем не изменилась, как будто прыгнула в криогенную камеру и вылезла только сейчас. В его голове почему-то возник образ известного терминатороборца Кайла Риза, яростно вопрошающего «какой год?!» у полицейского.

– Ну здравствуй, Иван! – слегка улыбаясь, сказала она.

Ваня расплылся в мудацкой улыбке и зачем-то подавился слюной.

– П, бх, ривет! – ответствовал он.

Он думал, обнять ее или не стоит – вроде сама она не тянулась к нему. Но что это? Ее скромное движение вперед – какой маленький шажок для Лизы и какой огромный шаг для измученной Ваниной души. Дружеское объятие. Он так много хотел ей сказать, но теперь все вылетело из головы. Однако, эрудиция оказала ему сомнительную помощь.

– Знаешь, почему эта площадь называется Рогожкой заставой? – внезапно изрек он.

Вопрос застал Лизу врасплох.

– Эээ, нет. А что?

– На месте современного Ногинска, ex. Богородска, когда-то было село Рогож. Оно стояло на дороге, которая шла к этой заставе.

Лиза скромно улыбнулась. Они пошли вперед в неловком молчании. «Выдай уже что-нибудь, только не тупую фигню», – думал он лихорадочно. На траверзе Андроникова монастыря Ваня собрал электрические разряды мозга в кулак: «Знаешь, есть версия, что хлебное вино, прообраз водки, придумали в одном из монастырей Москвы в 16-м веке. Кто знает, может именно тут монахи древней Москвы старались, чтобы спустя века твой дядя-алкоголик имел возможность пропить телевизор аж в Ебурге. Вот тебе и бабочка крыльями взмахнула».

Почти за семь веков твердыни Андроникова монастыря видели многое: жизнь и смерть Андрея Рублева, опричников Иван Грозного, завоз благородных трупов с Северной войны, поступь солдат Великой армии, самолеты с крестами над Москвой… Возможно, они могли бы сказать даже больше, чем ненавистный всем российским школьникам дуб-философ из «Войны и мира». Но далеко не факт, что они видели человека, выдавшего что-то столь же нелепое. Не считая, разумеется, людей, живших тут по служебным обязанностям. Но Лиза любила такой юмор. И хорошо она не подозревала о том, что это вовсе не задумывалось шуткой.

– Ну у тебя и память, все помнишь, – искренне смеясь, сказала она. – Довольно похвально. Но оно и понятно – попробуй не натренируйся, когда нужно все нюансы понятий в голове хранить. А то цена ошибки высока. Матерые волки понятий очки щелкают, как орехи. Сам, наверно, знаешь? – заключила Лиза.

– Ты тюрьмогомофобка, все с тобой понятно, – ответил Иван, сделав максимально серьезные глаза.

По мере их движения вдоль трамвайных путей, атмосфера старого и лампового сменяла неловкость новой встречи.

– Лиз, а сестра твоя что? Поступила в институт, наверно?

– Да, на третьем курсе сейчас. Прикладная этика – шутка ли.

– Этика – не подорожник, не совсем понятна польза от ее прикладывания. И куда они ее прикладывают аж пять лет? Что они там вообще делают?

– Довольно интересный досуг. Пьют, курят, подозреваю, даже трахаются – золотое время. Ну попутно ходят на пары, слушают, что думали всякие мыслители с большими бородами. Ну в общем то, что обычно читают в интернете ради интереса, только они это делают сидя за столами в большой аудитории. Образование верно прогрессивным образовательным традициям – все прямо как сто лет назад. А статью из Википедии зачитывает им дядя-профессор, только не из Википедии, а из утвержденной РосГосОбрПрогрКнижПрофом методички. Зря, что ли, лучшие умы от прикладной этики ее составляли. В этой же методичке, подозреваю, находится ГОСТ чтения лекций: «Лекция должна зачитываться максимально уныло и безучастно. Рекомендуемая одежда для чтения лекций: серая». Некоторые особо рьяные преподы там даже свои этические теории развивают. Кто-то их оценивает, критикует, еще что-то делает. Правда, подозреваю, у оценивающих нет другого выбора – если они вдруг тоже захотят свою этическую теорию, ее же тоже кто-то будет должен оценивать, так? Ну и плюс социализация государственного типа, как я ее называю – где еще научат лизать человеку жопу, если он занимает более высокую позицию в локальной институтской иерархии. А уж если он еще и прожил больше… Уважать старость – что может быть более прикладным и более этичным? Навык уважать кого-то за год рождения на дороге не валяется, этому только там учат.

– А что представляют из себя этические теории? – вопрошал Ваня. – А то у меня последние годы только практика.

– Я не знаю. Тут без гуглежа не обойтись. Срочно вбивай «кровь, говно, бинарные опционы» – где-то там должно быть. Но без этических теорий в современном мире совсем никак. Сам подумай – вот идешь ты на типичную для нас интеллигентную тусу, а там как обычно? Водка, меф, диалектика Гегеля. И тут ты врываешься с новой этической теорией, как Красная армия в Берлин. Ладно, черт с ним. Мы не виделись давно, очень давно. Расскажи, что произошло, как ты после всего этого? Мне не все равно, что с тобой.

Последние слова Лизы обласкали Ванино сердце медовой брагой. Они звучали, как признание общности их душ. Ну по крайней мере Ване так показалось.

– Вестимо, ты и так знаешь в общих чертах. Дали десятку, шесть лет был на тюрьме, потом выпустили по УДО. Там не было ничего такого, что стоило бы внимания, правда. Я же не в Петропавловке был за покушение на царя. Задумчивых философских писем никому не писал, но и «Лесоповал» слушать не начал. Ничего не изменилось особо, только грустно стало все как-то. Знаешь, даже стыдно как-то, абсурдно все получилось. Лучше бы убил кого. Тем более кандидаты есть – на работу вот устроился. Там все зависит только от меня, – ответствовал Ваня. – А ты как? Замуж наверно вышла?

– Ахаха, ты ко мне подкатываешь? – засмеялась Лиза.

– Конечно, нет, – максимально уверенно постарался ответить Ваня.

– Ага, вышла. Кольцо специально перед встречей с тобой сняла. Подумала – ты же из тюрьмы вышел, наверняка сразу отвезешь меня в роскошный отель, мы там закажем ужин и дорогое вино, ну а потом пламенный секс при свечах. Вот и сняла, чтобы тебя не смущать, а то вдруг передумаешь. Только ты вышел, а я никуда я не вышла, сейчас не до этого, – загадочно закончила она.

Ваня не понял, как воспринимать ее ответ. «Да, тут бы не помешало знание этических теорий», – подумал он.

– Кто тебя сдал в итоге? Саша? – прервала она скоротечные Ванины размышления.

– Не знаю, никто не сказал. Думаю, нет. Зачем ему?

– Не знаю. Ну а кто еще мог?

– Да кто угодно. А кто, например, мог захотеть умышленно сделать свою женщину послушной протирательницей пыли путем повреждения мозга? А знаешь сколько народу своих жен в этих целях когда-то на живительную лоботомию записали? Мир – так себе место. Нам явно не хватает хороших этических теорий, – резюмировал он.

– Вышел из тюрьмы и ассоциируешь себя с женщинами – все с тобой понятно, – усмехнулась Лиза, на полную эксплуатируя анальный юмор. – А Саша тот женился – все по нашим классическим канонам. И два ребенка у них, и жену пиздит, и все у них хорошо.

– Прям пиздит? – зачем-то уточнил Ваня.

– Прям пиздит-пиздит, – конкретизировала Лиза, сделав нарочито страшные глаза.

– А откуда ты знаешь?

– Инфа проверенная. Ну и она, Валечка, счастливая мама двух зайчиков и лучшая жена, не отстает от семейных ценностей – ебется отчаянно, всю себя в пизду вкладывает, – уважительно завершила Лиза.

– Не с ним?

– Ну и с ним, наверно – этого уже не знаю.

– Пф, я думал ты светская львица, а ты так, темная девица.

– Ну там прям классика брака, короче говоря, – резюмировала Лиза.

– И неужто из-за таких прецедентов ты не хочешь замуж? – спросил Иван.

– Кто тебе сказал, что не хочу? Я скорее еще не решила. Да и такие прецеденты – это крайности, пусть и довольно распространенные, но все же крайности. Я просто не совсем понимаю зачем. Знаешь, вот ты смотришь на тех, которые организовали «все как у людей». И я не понимаю зачем. Видно, что они уже давно не любят друг друга. Если вообще когда-то любили, а не родители им сказали на какой-нибудь классной семейной посиделке с водкой под сенью настенного ковра: «Ужо пора жениться – подошел возраст. Все мы так делали, и вам ужо пора. А там и детишки забегають, и чинно душа в душу заживете». Ну а они что? Они послушно взяли ручку и поставили на бумажке с гербовой печатью свои подписи. Как будто эта бумага имеет хоть какое-то, хоть самое крохотное отношение к любви. Любви покорны все возрасты, и вообще практически все, но не формальности и бумаги с гербовой печатью. Любовь блюет тугой струей при одном только слове «брачующиеся». Но брачующиеся сделали первый шаг, теперь нужно делать и следующий, ведь НА НИХ ЖЕ РОДНЫЕ СМОТРЯТ. И дальше все идет зловещим комом, катящимся исключительно по пизде. И хорошо, если он прикатится к меньшему из зол – к разводу. Это просто пропавшее время, хоть и некоторый опыт. Но многие, хоть и не большинство, начинают тянуть это по инерции. Увы, все имеет срок годности, и в какой-то момент их жизнь превращается в просроченный зловонный пиздец. Рутинный, скучный, мертвый, в котором нет места огню любви. Там есть место протокольному походу в ресторан чинно попить вина с общими друзьями. Да я вижу их лица каждый день – они идут в ближайший от их квартиры ресторан через дорогу, садятся, цедят эту слабоалкогольную жижу, а на мордах их читается разочарование во всем. Но они все зачем-то изображают благополучие. Зачем? Вот чего я не понимаю. И они растекаются этой коричневой лужей по обхарканному асфальту жизни, чтобы в один прекрасный день бесследно и навсегда стечь в говносток. Впрочем, возможно, они к этому и стремятся – в говностоке же следующая, лучшая жизнь.

Ваня получал удовольствие от ее речи. Он ловил истинное наслаждение от той грубости, что выдавал ее негромкий нежный голос, и он был согласен с ней.

– В этом нет огня, понимаешь? – закончила Лиза.

– Наверно, да, – уклончиво откликнулся изувеченной судьбой Ваня.

– А что тебя так волнует вопрос о моей свадьбе?

Ваня почувствовал в этой фразе расположенность и даже игривость, как ему показалось. И только он собрался воссиять от этого чувства, как Лиза расчехлила свой ментальный бомбардировщик Ту-95, немедленно сбросивший на Ванины надежды бесконечные мегатонны разочарования.

– Знаешь, если ты правда строишь какие-то планы, то я сразу предупрежу: ничего не будет. Ни-че-го. Я помню, что было. Да, было неплохо, но эти воды река давно унесла, – категорично отсекла она и зачем-то махнула головой в сторону Яузы.

Ваня не понимал. «Если было хорошо, то почему бы и нет попробовать вновь? Это же просто и логично. Да, действительно странные у нее принципы. Даже ебанутые, наверно», – философски рассуждал Иван про себя. Он почему-то вспомнил стихи:

– И знаешь, на фоне всего того бесконечного мрака, что творится в мире и у нас, есть дела и поважнее, – внезапно продолжила Лиза. – Хуй, – тихо, но решительно произнесла она.

Ваня не понимал, что происходит, но столь внезапный перепад выглядел странно и внушал тревогу.

– Хуй, – повторила она громче и увереннее.

– Тише, услышит же кто, – неуверенно произнес он.

– ХУЙ! – практически крикнула она в ответ.

– Мне завтра на работу, стоматология сама себе клиентов не приведет, – ответствовал Ваня и поспешно растворился во мраке Лефортова.