Читать книгу Трактат об удаче (воспоминания и размышления) - Евгений Сапиро - Страница 12

С легкой руки М. Горького такое название используют, рассказывая о тех, кто и где учил автора. Мои университеты – Пермский государственный технический (ПГТУ) и Пермский государственный (классический), в которых я учил других.

Две оговорки.

Первая: ПГТУ в те времена назывался Политехническим, и далее я буду называть его именно так.

Вторая: правильнее сказать – не учил, а преподавал. А учиться при этом приходилось и мне.

Переходом в Пермский политехнический институт я обязан Евгению Григорьевичу Гинзбургу. Он возглавлял экономическую кафедру, совнархозовскую научно-исследовательскую лабораторию экономики при институте, он стал моим руководителем аспирантуры.

Год я проработал в этой лаборатории, параллельно готовясь к поступлению в аспирантуру. Поставив крест на попытки освоить грамматику немецкого языка, который я безуспешно постигал в школе и институте, я за год осилил английский до уровня, достаточного, чтобы сдать вступительный в аспирантуру на четыре.

Пробудившаяся на «Камкабеле» моя самостоятельность вскоре прорезалась снова. Евгений Григорьевич предложил мне тему диссертации, связанную с кооперацией металлургических заводов. Это было время совнархозов, и мой камкабелевский опыт подсказывал, что идею, которую он предложил, вряд ли можно реализовать. Чтобы опровергнуть свои сомнения, напросился в командировку по пяти уральским заводам. Увы, результаты командировки подтвердили несоответствие темы новым условиям. О чем я и доложил своему научному руководителю. Мои выводы он опровергать не стал, но произнес: «Других идей пока у меня нет. Может быть, у вас что-то имеется?»

«Что-то» у меня имелось. Привалковая арматура для прокатных станов, которой я занимался на чусовском заводе – штучный товар, приспособленный исключительно к конкретному стану. Поэтому ее изготавливал каждый завод и только для себя. Между тем мне в руки попала реклама, в которой шведская фирма предлагала поставки арматуры всем желающим. Можно это было сделать только путем унификации арматуры. Но если эту задачу решить, то централизованное производство минимум в два раза будет рентабельнее «хуторского», единичного. Обосновать техническую возможность унификации арматуры и разработать проект специализированного, серийного ее производства применительно к условиям совнархоза – с этой идеей я пришел к своему руководителю.

Евгений Григорьевич идею не отверг, но и одобрения не высказал. Поступил он мудро. Так как своего Ученого совета по защитам экономических диссертаций в Перми не было и защищаться я намечал в Свердловске, в УПИ, он предложил мне показать свое детище председателю Ученого совета УПИ «главному научному экономисту» Урала профессору Аркадию Степановичу Осинцеву.

Недели через три я попал к Осинцеву. Потерзав меня минут двадцать, он сказал: «Довольно интересно. Работай и приезжай защищаться». И написал на титульном листе пояснительной записки: «Согласовано. А. Осинцев».

Евгений Григорьевич на эту резолюцию среагировал словами: «В этой теме вы разбираетесь лучше меня, так что рассчитывайте на себя. Но чем смогу – помогу».

Диссертация была защищена досрочно – через два года. В феврале 1965 года в качестве ассистента кафедры экономики я предстал перед первыми своими студентами – литейщиками вечернего отделения.

Политехнический институт постоянно и интенсивно строился. В центре (главный корпус), в Балатово (общежития), затем за Камой (комплекс). Строительство было нелегкой, но любимой ношей ректора Михаила Дедюкина.

В сентябре 1965 году завершалось строительство второй очереди главного корпуса ППИ на Октябрьской площади. Строили «хозяйственным способом»: с массовым привлечением дармовой рабочей силы – студентов. Как бывший производственник, я на пару месяцев был мобилизован на эту стройку в качестве прораба, ответственного за укладку паркетных полов. Обеспечивал «половую жизнь».

Похоже, меня заметили. Прежде всего, как исполнителя, который ни от какой работы не отказывается и то, что ему поручено, выполняет: от разработки методических пособий до участия в эстафете и руководства студентами, выезжающими «на картошку» в Чернушинский район.

«Погоны» ассистента скоро были заменены новыми: старшего преподавателя, а через два года – доцента.

В сентябре 1965 года пленум ЦК КПСС принял решение о первых и радикальных для советской экономики преобразованиях.

Сокращалось число директивных показателей, спускаемых предприятиям сверху. Им стали оставлять какие-то деньги в собственное распоряжение. Из прибыли начали создаваться фонды, использовавшиеся для материального поощрения работников, для жилищного строительства, организации отдыха, развития производства и приобретения новой техники. Новая система ценообразования должна была обеспечить рентабельность нормально работающему предприятию…

Так начиналась первая в советской истории экономическая реформа, которая по имени ее автора потом получила название «косыгинской».

До реформы экономист, даже достаточно высокого уровня, был всего-навсего «ведомым», переводчиком на экономический язык решений, принятых организаторами производства и «технарями», учетчиком полученных результатов. Реформа предполагала, что экономист станет «ведущим» – соавтором, а то и автором постановки и решения производственных и социальных задач.

Для реализации реформы понадобилось не только в разы увеличить число экономистов на всех уровнях управления – от цеха до Госплана. Ей требовались другие по подготовке и, главное, по менталитету экономисты.

В рамках решения этих задач в 1967-м было принято решение об организации в молодом тогда еще Пермском политехническом институте подготовки инженеров-экономистов. С учетом отраслевой специфики региона предполагалось готовить экономистов для машиностроения и целлюлозно-бумажной промышленности.

Курировать этот проект ректор М. Н. Дедюкин поручил своему заместителю (проректору) Н. Н. Ногтеву. Николай Николаевич пришел в институт из совнархоза с поста начальника управления материально-технического снабжения. В высшей школе он не был новичком: стоял у истоков организации Пермского машиностроительного института, который потом влился в создаваемый политехнический. До этого работал на «свердловском» (моторостроительном) заводе.

К этому времени Е. Г. Гинзбурга на посту заведующего кафедрой сменил бывший начальник оборонного управления совнархоза Аркадий Исакович Трегубов. Работа заведующего кафедрой по своему содержанию имеет много общего с капитаном воздушного судна, который одновременно и руководитель коллектива – командир экипажа, и исполнитель – пилот. Заведующему кафедрой приходится не только быть «начальником», но и самому заниматься научной, методической работой, наставлять на путь истинный студентов.

Для новой специальности необходимо было готовить учебные планы, методические пособия, согласовывать их с другими кафедрами, организовать проведение приема на первый курс. А. И. Трегубов, не один десяток лет занимая высокие посты, от черновой работы поотвык, да к тому же, в отличие от Н. Ногтева, никогда не работал в вузе. Сначала он «доверил» мне одно, потом другое, третье… В конце концов на мне оказалось процентов 80 забот по новой специальности.

Самым сложным на этом этапе было составить такой учебный план, чтобы наши выпускники соответствовали надписи в дипломе: «инженер-экономист». Конечно, был союзный «типовой план», но он не был жестким и мог корректироваться процентов на тридцать.

Кафедры, преподающие «точные» и технические дисциплины, высказывали опасение, что, уменьшив выделяемое им число учебных часов, мы получим неполноценного инженера. Общественные кафедры тревожились, что в наших будущих выпускниках инженер «задавит» экономиста. Прямо скажем, эти опасения и тревоги не всегда были бескорыстными: любая кафедра заинтересована в максимизации своей учебной нагрузки (особенно внеаудиторной)…

В конце концов я попросил Н. Ногтева провести совещание с представителями всех заинтересованных сторон, где заявил: проект, представленный им на согласование, является сбалансированным. А если этот баланс будет нарушен, то от названия специальности «инженер-экономист» у нас останется только черточка – дефис. Надо отдать должное коллегам: этот аргумент их убедил…

Летом 1968 года я впервые встретился «лицом к лицу» с будущими студентами-экономистами: Н. Н. Ногтев настоял на том, чтобы первый прием кафедра провела собственными силами. Эта идея реализовалась в виде назначения меня ответственным секретарем приемной комиссии по факультету «Авиадвигатели», к которому была в то время «приписана» кафедра экономики.

Конкурс оказался очень большим. Были многочисленные «ценные указания» сверху и просьбы с «низов»… Скажу лишь одно: ни тогда, ни много лет спустя мне не было стыдно за итоги этого приема. Правда, за это лето мой вес, который не был избыточным, уменьшился почти на 5 килограммов. Что сегодня отнесем к положительным итогам…

Частое и, главное, конструктивное общение с Н. Ногтевым дало мне очень много как управленцу. Его сплав заводчанина, вузовца и совнархозовца был «высоколегированным». Как проректор, он был предельно конкретен, лаконичен, по-заводскому требователен, никогда ничего не забывал. Не скажу, что был злопамятным, но проколы помнил, давал понять их авторам, что повторение может для них плохо закончиться. По сравнению с заводом, вуз все-таки вольница. Многими его требовательность отождествлялась с придирчивостью.

Часто бывая у него по вопросам организации новой специальности, я подсматривал его манеру ведения разговоров с преподавателями, научными работниками, хозяйственниками, парткомовцами, стиль проведения больших и малых «хуралов» (совещаний).

Но это не все. И даже не главное.

Десять лет сочетания спорта с учебой и работой приучили меня к тому, что, если уж чем-то заниматься, то не вполсилы. Только в полную. Тогда можешь рассчитывать на ощутимый результат. И на то, что этот результат будет замечен и оценен.

О спорте не будем – там с этим ясно. На заводе тоже складывалось нормально: оценка почти в реальном масштабе времени (сработал хорошо – молодец, плохо – получи сполна). Главное, и в спорте, и на заводе ты был востребован, необходим.

И вот политехнический. Кручусь на максимальных оборотах: досрочно защищена диссертация, осваиваю новые учебные дисциплины и вроде бы неплохо читаю лекции, работаю по договорам с заводами, не последняя спица в колесе, называемом «общественная работа»… А «аплодисментов» нет.

Начинаешь думать: вуз – это не завод. Это совсем другой театр. А может, это не твой жанр?

Н. Ногтев оказался именно тем «режиссером», который заметил меня как «исполнителя». Он доверил мне ответственную «сольную» роль, иногда давал понять, что не разочарован моей «игрой». Согласитесь: на старте карьеры все это дорого стоит.

До появления новой специальности я, в соответствии со своим металлургическим образованием и опытом работы на заводах, читал экономику и организацию производства у «малых» металлургов: литейщиков, сварщиков, металловедов. К 1970 году мой преподавательский стаж перевалил пятилетнюю отметку, появился весьма престижный в те годы титул «доцент», учебные курсы были не однажды обкатаны, студенты воспринимали меня хорошо… Стала вырисовываться тема докторской диссертации. По переменам я не тосковал.

Именно в это время наши «первенцы», будущие инженеры-экономисты, одолели общеобразовательные дисциплины и вплотную подошли к экономическим спецкурсам. Самыми емкими из них были «экономика» и «организация и планирование производства». Экономику дали Ю. К. Перскому. Самый большой курс «организации и планирования», который надо было читать на протяжении четырех семестров, был предложен мне. Но, прежде чем читать, его надо было подготовить! Сопротивлялся я, как мог: убеждал, что такой курс должен читать заведующий кафедрой, просил отсрочку для завершения докторской…

«Факир был пьян – фокус не удался»: с начала следующего семестра я начал читать спецкурс для моих «крестников», которых еще недавно принимал на первый курс…

Одновременно готовить и читать новый объемный курс – колоссальная нагрузка для любого преподавателя. Но уже после двух-трех занятий я об этом забыл. С самого начала между преподавателем и студентами установилась атмосфера взаимного доверия. Я выкладывался, как мог. И ребята (а, правильнее, девчата, которых было большинство), видимо, это чувствовали: слушали более чем внимательно, реагировали на малейшие «хохмы», «по делу» задавали вопросы…

Такие отношения продолжались все четыре семестра нашей совместной работы.

Не подводили своего лектора мои «ЭМПэшники» и на экзаменах, хотя экзаменатором я всегда был требовательным…

Несмотря ни на что, я много работал с предприятиями, много писал, публикуясь в центральных журналах. В 1971 году Николай Григорьевич Веселов, сменивший покойного А. С. Осинцева на посту председателя докторского Ученого совета в УПИ, был на конференции в Перми. После моего выступления он поинтересовался: как дела с докторской? Я показал ему развернутый план, пачку столичных публикаций. Он внимательно все посмотрел и вынес вердикт: задел отличный, не теряй времени – доводи до конца и приходи к нам на защиту.

Не тут-то было! Далеко не сразу до меня стало доходить, что ректор не имеет особого желания видеть доктора наук Сапиро в своих рядах. На моем заявлении о предоставлении краткого отпуска для завершения докторской диссертации проректор Михаил Дьячков написал резолюцию, смысл которой был эквивалентен выражению «пошел вон». Дьячков особой самостоятельностью не злоупотреблял. Ежу было понятно, что решение санкционировано ректором Михаилом Дедюкиным.

Игорь Кручинин, заведующий только что образованной в ПГУ кафедры «экономической кибернетики», узнав в 1972 году о моих проблемах, пригласил к себе. Я отказался. Не хотелось все начинать с начала. А в политехе я был неформальным лидером среди своих коллег по кафедре, преуспевал в научной работе, имел высокий авторитет среди студентов. Дважды, когда заведующие А. Трегубов и Ф. Томилов уходили в полугодовой отпуск писать диссертации, обязанности заведующего кафедрой официально выполнял я.

Понадобился еще год, чтобы окончательно убедиться: в политехническом мне дальнейшего хода нет.

Новый учебный 1973/74 год я встретил доцентом кафедры экономической кибернетики Пермского госуниверситета. Хотя по прямой университет расположен западнее политехнического не более чем в четырех километрах, акклиматизация на новом месте далась мне нелегко и потребовала года два. Но об этом разговор отдельный (см. раздел «Know how»).

Весной 1976 года я на университетском Ученом совете без черных «шаров» защитил докторскую диссертацию. В мае 1977 года пришла заветная открытка из ВАК[12]: «Утвержден».

Приходите к доценту Сапиро на экзамен. Если и не сдадите, то хоть повеселитесь! (Пермский политехнический институт, группа ЭМП-68, 1971 год)

В те времена стать доктором наук в сорок два года было событием. Вряд ли мне удалось добиться этого без активной помощи ректора университета В. П. Живописцева, проректоров В. Ф. Попова и И. А. Печоркина.

Ректор университета Виктор Живописцев тоже был из категории ректоров-строителей. При нем университет вырос количественно и качественно. И все же, на мой взгляд, В. Живописцев не мог вытравить из себя крупного ученого, выросшего в традиционно интеллигентной и позитивно консервативной среде первого на Урале университета, не мог всерьез относиться к несерьезным делам вроде «передовых починов». Он больше выдавал себя за ректора-строителя и ректора-передовика, чем был им.

Еще одной огромной заслугой Виктора Петровича перед университетом я считаю тщательный, заблаговременный подбор им своего преемника. Владимир Владимирович Маланин принял университет в очень не простые для высшей школы годы. За двадцать лет упорного ректорского труда Владимир Владимирович сумел не только не растерять полученное интеллектуальное и материальное наследство, а существенно приумножить его.

В 1979 году на Ученом совете ректор Виктор Петрович Живописцев вручил мне профессорский аттестат. Но за год до этого произошло еще одно важное для меня событие.

Более месяца в университете ожидали визита первого секретаря обкома КПСС. Для высокого гостя решили подготовить выставку. Я был председателем областной экономической секции общества «Знание». Поэтому с извинениями (все-таки доктор наук!) меня попросили помочь в разработке и изготовлении стендов, рассказывающих о лекционной работе ученых университета среди населения. Я согласился и выполнил эту работу «по полной».

Видимо, мои труды были замечены. Накануне очередных выборов в партком меня пригласил заместитель секретаря по идеологии Игорь Капцугович и предложил войти в состав будущего парткома. Я ответил кратко: «Сочту за честь».

Избрание в партком означало, что в университете я окончательно принят за своего.

Работая в ППИ, я не был членом парткома института, но, представляя факультетское партбюро, довольно часто присутствовал на его заседаниях.

Без доли лицемерия партийная работа была невозможна. Но если в университете эту составляющую пытались не выпячивать, а, наоборот, приглушить, то в политехническом демонстрировали, зачастую со щенячьим восторгом. В первую очередь это касалось новых форм социалистического соревнования, поддержки решений ленинского ЦК, борьбы с тлетворным влиянием «запада»…

Конечно, в университете тоже соблюдались общие правила партийной игры. Но наворотить такого, чтобы потом было стыдно перед людьми и собой, случалось редко. К подобным случаям отношу разборку по поводу постановки студенческим драмкружком «упаднической» пьесы Л. Петрушевской.

Потом я избирался в партком еще два раза, и все мои «три срока» человеческое лицо парткому во многом придавал его секретарь Валерий Реутов – грамотный юрист, интеллигентный и порядочный человек. На роль «держиморды» он не годился по определению, в любых ситуациях не терял чувства юмора. Как-то он пригласил меня к себе и, когда мы остались наедине, достал из стола письмо. Это была анонимка, в которой до парткома доводилась информация о неправильной кадровой политике заведующего кафедрой профессора Сапиро Е. С. В частности, Сапиро оставил на кафедре выпускницу Гордееву, свою любовницу. Я прочитал «телегу» и вернул ее секретарю парткома, собираясь отвечать на наводящие вопросы. Он, взяв листок из моих рук, разорвал на клочки и выбросил в мусорную корзину.

– Ты хоть бы для вида проверил, Валерий Павлович.

– А чего проверять? Я же знаю Гордееву. Совсем не в твоем вкусе.

На заседаниях парткома я иногда сидел рядом с юристом Валерием Похмелкиным. Когда юные филологини представали перед парткомом, чтобы получить рекомендацию на зарубежную языковую стажировку, мы с В. Похмелкиным-старшим радовались за нашу великую социалистическую родину, если внешний вид претендентки соответствовал нашим (уверяю вас, неплохим) вкусам. И, наоборот, негодовали, если из-за какой-то нескладной девицы закордонное прогрессивное человечество получит ложное впечатление о самой прекрасной части советского общества. К чести деканата и партбюро филологического факультета, огорчали они нас редко. Девочки были на высоте.

Помню случай, когда заседание парткома чуть не было сорвано. Накануне я услышал анекдот.

Зарубежные СМИ распространили по всему миру жесточайшую порнографическую сцену: он и она. Был объявлен конкурс с миллионным призом за лучшую, оригинальнейшую подпись к фотографии.

Когда компетентное жюри подвело итоги конкурса, выяснилось, что все первые пять мест завоевал… простой советский человек! На вопрос, как ему это удалось, последовал ошеломляющий ответ:

– Я взял первый попавшийся номер газеты «Правда»[13] и выписал из нее подряд пять заголовков…

Читатель может оценить реализм этого анекдота, познакомившись, например, с двенадцатью из шестнадцати заголовков газеты «Социалистическая индустрия» (издание Центрального Комитета КПСС) от 22 июня 1988 года:

«Совместный эксперимент»

«Жизнь в полный рост»

«Из кабинета – в кабинет»

«Решали секунды»

«За безъядерные зоны»

«Когда стихают страсти»

«Работа без тайн»

«И вспыхнула зависть»

«Трудовой рапорт Донбасса»

«Переговоры сорваны»

«Опять диктатура»

«Сессия в прямом эфире»

Теперь представьте любую из этих надписей под фотографией пары, слившейся в экстазе!

После полутора часов заседания парткома был объявлен перерыв. В коридоре, напротив двери кабинета, на стене всегда висела свежая «Правда». Я рассказал этот анекдот В. Реутову и подвел его к газете. Эффект был потрясающий. Как настоящий коммунист, Валерий Павлович не мог не поделиться открытием с товарищами по партии. В результате перерыв затянулся: взгляд на заголовок любого документа, лежащего на парткомовском столе, вызывал все те же ассоциации и гомерический хохот.

Заседание парткома ПГУ. В торце стола (слева направо): В. Похмелкин, В. Реутов, Т. Федорова, В. Живописцев, 1980 г.

Работа в парткоме не мешала с удовольствием читать лекции, активно заниматься наукой, публиковать статьи во всесоюзных журналах, написать пару книг (одну перевели и издали в Чехословакии). С заведующим кафедрой экономической кибернетики профессором Игорем Анатольевичем Кручининым у нас по-прежнему были (и остались до его последних дней) дружеские отношения.

Все шло распрекрасно до тех пор, пока…

В семидесятые годы в Пермском университете самой многочисленной специальностью был «Бухгалтерский учет». На дневном, вечернем и заочном отделении учились две тысячи студентов-бухгалтеров. Только на дневном отделении их было более четырехсот.

Несколько последних лет в коллективе кафедры продолжался конфликт, волны которого дошли до Минвуза СССР. Приехавшая комиссия вынесла вердикт: если в течение года ситуация не нормализуется, то специальность закрыть, контингент передать в другие вузы.

В конце 1979-го меня пригласил проректор по учебной работе Владимир Федорович Попов и предложил мне возглавить эту кафедру. Я совершенно искренне ответил ему, что о бухгалтерии знаю, в основном, как о месте получения зарплаты и не хочу подводить ректорат. Через пару дней – встреча с ректором Виктором Петровичем Живописцевым. Снова то же предложение. Повторяю ответ. И тогда Виктор Петрович спрашивает:

– Евгений Саулович, помните, вы как-то благодарили меня за помощь в организации защиты докторской диссертации?

– Конечно, помню!

– А теперь вы помогите мне!

Я считал и считаю себя нормальным человеком. Нормальные же люди на подобные просьбы отвечать «нет» права просто не имеют.

Наступивший через пару недель новый 1980 год я встретил заведующим кафедрой Учета и финансов.

Я не вдавался в тонкости конфликта между преподавателями кафедры, который явился причиной моего нового назначения. За время работы на заводах и в политехническом институте я усвоил, что главная причина возникновения конфликтов в коллективе – это избыток свободного времени у его членов. Очевидно, что его надо было использовать в мирных целях: для устранения слабых мест в деятельности кафедры.

Если сравнивать преподавательский состав с оркестром, то «музыканты» там собрались достаточно высокой квалификации: почти все с опытом практической работы, неплохие лекторы. Беда заключалась в том, что эти «музыканты» учили студентов исполнять не совсем ту «музыку».

Бухгалтеру среднего уровня достаточно быть «учетчиком»: правильно вести счета, составлять бухгалтерский баланс, контролировать правильность и законность расходов, обеспечивать получение средств и оплату счетов… Такой специалист должен знать, что можно делать с деньгами, что нельзя. Последним его словом вполне может быть «нет!».

Бухгалтер-ас на это права не имеет. Сказав «нет», он должен продолжить: «…но решить эту задачу (проблему) можно так или эдак». Чтобы так сказать, он должен быть не только учетчиком, но и аналитиком, аудитором, финансистом и даже юристом… Он не только должен знать букву закона, но и уметь грамотно ее обойти.

В 1978 году преподаватели нашей кафедры воспитывали рядовых бухгалтеров, «учетчиков». Я был уверен, что мы должны готовить из наших ребят асов – главных бухгалтеров.

Для того чтобы готовить аса, надо самому соответствовать этому званию. Для этого надо заниматься наукой, не смотреть на свою дисциплину, как на догму, а стараться самому что-то улучшить в ней, учитывать опыт и ошибки других.

С этим на кафедре был завал. За предшествующие пять лет преподаватели не опубликовали ни одной статьи в центральном журнале.

Все это не могло не сказаться не только на знаниях, но и настроении, на амбициях наших студентов. На фоне факультетской элиты – «кибернетиков» и «плановиков» – наших причисляли ко второму сорту, называя «счетоводами». И большинство с этим смирилось!

С молодых лет есть у меня одно качество, полезное и лично для меня, и, надеюсь, для моих соратников. Я хочу, чтобы город, в котором я живу, был лучшим. Я хочу, чтобы команда, в которой я работаю или тем более являюсь лидером, была лучшей или, на худой конец, среди лучших. Я не только этого желаю, я всегда стараюсь эту задачу решить, независимо от статуса команды (заводская бригада, цех, кафедра, академический институт, область, министерство)…