Читать книгу Я закрыл КПСС - Евгений Савостьянов - Страница 4

Родившись 28 февраля (а на самом деле 29 февраля, но мама упросила врачей пойти на невинный подлог) 1952 года и являясь представителем предпоследнего «совкового»[2] поколения, я получил возможность говорить о том, что «пожил при Сталине» и «до водородной бомбы».

Так что первую мою годовщину в семье праздновали в тот день, когда 28 февраля 1953 года Сталин со своей свитой последний раз тоже сел за трапезу, от которой уже не оправился, а наоборот – отправился… К праотцам. В тот же день Уотсон и Крик открыли структуру ДНК – знаменитую двойную спираль.

Про водородную бомбу вспомнил не случайно. Я появился на свет в том же здании на углу улицы Еланского (до большевиков – Клинической) и Большой Пироговской (Большой Царицынской), где за 31 год до меня родился «отец водородной бомбы» академик Андрей Сахаров, один из величайших людей, с которыми мне довелось общаться и о котором в этой книге речь будет идти не раз.

Москва моего детства – город каменных громад и деревенских домов, бараков. Такой была и наша Кропоткинская улица (сейчас – Пречистенка). Город, враз заполнившийся странными людьми, про которых я слышал, что «они – оттуда», – худыми, жесткими. Город чистого воздуха и красивых парадов, гнилой картошки и бесконечных очередей. Город – огромная стройка. В футбол можно было играть во дворе нашего дома 34/18 и на улице. А по крику: «Машина идет» – отскакивать на тротуар, чтобы пропустить очередной грузовик на газу или лимузин. Обилие посольств вокруг (Австралии, Италии, Финляндии) позволяло в дни приемов полюбоваться сказочно красивыми машинами из совсем другого «оттуда»: Buick, Pontiac. Сколько себя помню, были перебои с продуктами. В магазинах продавали грязную, подгнившую картошку и капусту. Иногда, как правило, по записи – колбасу, макароны и крупы. Сыр и мясо не продавали – «выбрасывали», чтобы в рукопашной схватке покупатели могли определить, кому из счастливцев «дефицит» достанется. А если уж продавали, то с криками «больше килограмма/штуки в одни руки не давать». В выходные дни магазины заполоняли приезжие из ближайших к Москве областей, где с едой положение было совсем уж скверным.

Продавщицы, исполненные собственного величия, говорили: «Вас много, а я одна». И из этого следовало, что продавец/поставщик важнее потребителя – в полном противоречии с логикой и рыночной системы, и международных экономических отношений. Психология, прочно въевшаяся в сознание моего и старшего поколений. Многие современные политики до сих пор считают, что поставщик важнее покупателя, что энергетической сверхдержавой является Россия, энергоресурсы продающая, а, например, не Германия, их сверхэффективно сверхпотребляющая.

Но одновременно Москва тех лет – город бесплатных кружков и секций на все вкусы, город, где родители не боялись отпустить детей одних погулять на улицу, город дружелюбного отношения людей друг к другу независимо от национальности. Пожалуй, только к евреям существовало скрываемое недоброжелательство, культивировавшееся сверху, что было обусловлено в основном борьбой евреев за право свободного выезда из СССР на «историческую родину», в Израиль, а точнее говоря – на бегство от «соцдействительности», социалистической практики советского образца. Выезд из СССР за рубеж был почти недоступен, чтобы у советских людей не было возможности сравнивать нищету «развитого социализма» с изобилием «загнивающего Запада» – такими были основные клише пропагандистской машины, подчиненной, как и все остальное, власти коммунистической бюрократии.

Что там говорить, сами вожди режима систему социализма называли социалистическим лагерем, не видя прямой аналогии с Главным управлением лагерей, ГУЛАГом.

Но были и сумасшедшая радость, и ликование 12 апреля 1961 года – Гагарин полетел в космос!!!

К тому же времени относится и мой первый, правда, тогда еще не осознанный политический опыт.

Авторучек (ни перьевых, ни уж, тем паче заграничных шариковых) тогда ни у кого из школьников не было (как и многого другого в СССР, слово «дефицит» – обиходное), в каждой парте круглые углубления, куда вставлялись чернильницы-непроливайки. Чернила почему-то всегда расползались по бумаге жирными кляксами, за что нам изрядно доставалось. Мой дед, Евгений Петрович Савостьянов, был человеком исключительно аккуратным и опрятным (чувствовалась еще добольшевистская закваска выпускника Московского коммерческого института). Он нашел где-то источник чернил качественных, на бумаге не расплывавшихся, и заботливо заправлял ими для меня отдельный пузырек. Это вызывало насмешки одноклассников.

Как-то, выйдя из школы, я увидел, что у ограды одного из зданий, расположенных в переулке Островского (сейчас – Пречистенский), происходит что-то непонятное: толпа дяденек и тетенек, выкрикивая нехорошие, хоть и не матерные (разницу я к тому моменту понимал, и матерщинник был отменный, за что схлопотал от деда оплеуху) слова, кидает в стены яйца, помидоры и прочую снедь. Я понял, что мой час настал, вытащил из ранца злосчастный пузырек и с наслаждением разбил его о стену.

Дома поделился с дедом впечатлениями и узнал, что это советская общественность по команде демонстрирует свой протест властям Ирака в связи с преследованием курдов. Честно говоря, за давностью лет и несознательностью возраста утверждать, что в той толпе курды преобладали или вообще присутствовали, не могу.

Прошли десятилетия, и как-то в разговоре с Еленой Георгиевной Боннэр, женой великого нашего гражданина Андрея Дмитриевича Сахарова, я узнал, что в то самое время она работала в посольстве СССР в Ираке и врачевала (в годы Отечественной войны она была фронтовой медсестрой) раны одного из лидеров Иракского Курдистана, чуть ли не самого Мустафы Барзани. Посмеялись: вот ведь когда, оказывается, завязался узелок будущего нашего знакомства.

Следующие мои, уже вполне сознательные политические акции пришлись на старшие классы.