Читать книгу Это не страшно - Евгений Щуров - Страница 3

Дежурство было в разгаре, доктор лежал на своем продавленном диване, подкрадывался вечер. В дверь ординаторской постучали.

– Да! Войдите! – кричит док, не вставая со своего места.

В ординаторской оказываются средних лет женщина и мужчина, негромко спрашивают:

– Вы Иван Николаевич?

– Точно, – ответил Турчин, поднимаясь с дивана.

– Простите, что помешали отдыхать.

– Ну, что Вы! Просто прилег, еще до завтрашнего вечера работать.

Было заметно, что посетителям неловко начать разговор, ради которого они пожаловали. Мужчина выглядит довольно импозантно, с холеным, добрым лицом, без тени заносчивости. Женщина весьма миловидна, стройна, невысока, на лице и шее мелкие морщинки выдают возраст: за пятьдесят. «На жалобщиков не похожи, так, может рублем одарят за попечение родственника», машинально подумал Турчин.

– Иван Николаевич, простите еще раз, – начал мужчина. – Мы насчет Миловановой, Екатерины Григорьевны, у Вас, в пятнадцатой лежит.

Доктор мгновенно вспомнил тихую, но полностью выжившую из ума, чистенькую бабулю, с постоянной формой фибрилляции предсердий. Бабка входила в ту категорию пациентов, которые практически не нуждаются в стационарном лечении, а только в адекватном домашнем уходе и наблюдении участкового терапевта.

– Вполне сохранная бабушка, давление нормальное, ритм нарушен уже очень давно, но его частота за рамки допустимых параметров не выходит, пациентка нуждается только в уходе, коррекции поведения и приеме сердечных гликозидов.

Мужчина и женщина немного помолчали, помялись, не зная, как продолжить разговор. Наконец, женщина начала:

– Видите ли, доктор, мы живем не здесь, достаточно далеко, нам трудно часто посещать маму, а сиделки от нее отказываются. Месяц-два ее терпят, затем уходят, не выдерживают. В дом престарелых не берут, там столько формальностей и ужасная очередь!

– У нас просьба иного плана, – вступил в разговор мужчина. – Меня зовут Виктор Петрович, жена – Анна Николаевна, извините, сразу не представились. Вопрос в том, сколько мама еще сможет прожить, только честно?

– Ну, знаете, дорогие мои, на все Божия воля! На сегодняшний момент я, например, не вижу причин в скорой смерти, нет никаких объективных медицинских предпосылок. Вот и говорю – на все воля Божия. Вообще христианин должен умирать дома…

– Мы можем забрать ее домой? – быстро спросила Анна Николаевна.

– Конечно! Рекомендации по лечению я дам, а дальше пусть участковый наблюдает, и психиатр.

Женщина и мужчина замолчали, переглянувшись. Виктор Петрович откашлялся.

– Можно мы присядем? – спросил он.

– Да, конечно, извините, что не предложил, присаживайтесь! Чай, кофе?

Анна Николаевна сглотнула слюну.

– Если можно, кофе. Мы Вас не отвлекаем?

– Что Вы! Не переживайте, вызовут – подождете здесь. Вы же о чем-то хотите со мной побеседовать?

– Да, Вы правы, – сказал сдавленным голосом мужчина.

– Ну, тогда сначала кофе! – Турчин вдруг оживился от странности ситуации и с нетерпением ждал ее развития, хотя и с некоторой опаской, слишком таинственно вели себя посетители.

Он включил общественный «Тефаль» и стал расставлять кофейные приборы. На столе появились сахар, кофе, Анна Николаевна достала из сумочки небольшую коробку шоколадных конфет.

В дверь заглянула Наталья.

– Ну, что, Иван Николаевич, где история Стасюк?

– Все, Нат, иду на пост и пишу при тебе.

– Мне же скоро смену сдавать, – заныла медсестра, закрывая дверь.

– Извините меня, хозяйничайте, – сказал Иван. – Мне кофе – две ложки, две сахара, я через пять минут буду. Извините.

По больничному коридору туда-сюда сновали бабушки-пациентки, или пансионерки, точнее будет, кто с родственниками, кто группами, парами, на посту – небольшая очередь за порцией измерения давления. Медсестра Наталья крутилась без передышки – конец смены, а документации – немерено, еще не готовой. Кто придумал в наших больницах такое количество журналов, тетрадей, листиков, книг учета? У медсестры отделения времени свободного практически нет: то процедуры, то писанина. Писанина отнимает, пожалуй, восемьдесят процентов рабочего времени. Бытует даже врачебная шутка: ребята, больные нам мешают – писать про них некогда. Компьютеров понаставили, зачем, если все данные по три раза дублируются от руки?

«Чего же они там удумали?», размышлял Иван Николаевич, машинально дописывая историю болезни. Наталья стояла над душой, мысленно подгоняя врача.

– Все! Забирай! Ну, ты и вредная, мертвого достанешь. Как с тобой муж живет?

– Потому еще и живет, что вредная, так бы спился уже давно.

Иван Николаевич вернулся в ординаторскую, где стоял ароматный запах кофе. На столике дымились парком три небольшие кофейные чашечки.

– Как просили, две на две ложечки, – доложила Анна Николаевна.

– Спасибо!

Пока рассаживались, Виктор Петрович что-то проговаривал себе под нос, совсем неясно и тихонечко.

– Нас тут никто не может слышать? – спросил он, чуть громче.

– Не думаю, что провинциальная больница может представлять собой какой-либо промышленный или военный интерес.

Посетители юмора не оценили, оставаясь серьезными.

– Видите ли, уважаемый Иван Николаевич, дело наше настолько деликатного свойства, что не может быть рассмотрено под определенным мещанским углом зрения, и не нуждается в посторонних свидетелях.

– Говорите, я слушаю, – подбодрил Турчин.

Виктор Петрович излагал, глядя на Турчина, его супруга разглядывала свои ухоженные руки.

– Наша бабушка прожила долгую и достойную жизнь. Мы все ей безгранично благодарны, пытаемся создать ей максимально комфортные условия дома, но в последние год-два мы не чувствуем в ответ ни человеческой благодарности, ни теплоты, ни спокойствия. Она становится домашним деспотом, тираном, за ней нужен постоянный уход, даже не столько помощь в обслуживании себя, сколько зоркий глаз. Екатерина Григорьевна всех нас подозревает в подготовлении каких-то козней против нее и сама начинает действовать, чтобы, якобы, опередить нас. Она создает нам в быту всевозможные трудности, мне даже не хочется говорить о них. Думаю, Вы меня понимаете! Мы также понимаем, что это органические изменения в головном мозге, которые невозможно устранить.

Виктор Петрович замолчал. Анна Николаевна произнесла, как выстрелила:

– Доктор, мы Вас очень хорошо отблагодарим, если бабушка не выйдет из больницы, поймите нас правильно! Нам невозможно уже оставлять ее дома одну, а о гостях мы и думать забыли. Помогите! – и уже тише добавила: – Десять тысяч долларов! Аванс – сразу!

И покраснела. Тут же румянец появился на лице Виктора Петровича. То ли воздействовал горячий кофе, то ли живая еще совесть подкинула адреналин в сосуды.

Иван Николаевич смотрел в пол и молчал. Странно, в голове бушевала пустота! Молчали и гости. Иван сделал глоток кофе, еще один, как бы растягивая время, и неожиданно буднично сказал:

– Я согласен.

Напряженные лица Виктора Петровича и Анны Николаевны расслабились, на них даже появилась легкая улыбка. Анна Николаевна тут же открыла сумочку и протянула Ивану Николаевичу толстенький пакет.

– Как только Вы позвоните нам, что уже все – мы привезем вторую половину. Конечно, на вскрытие ведь не будете посылать, возраст?

– Думаю, что нет, справку о смерти сам выпишу.

– Оставьте Ваш телефон, доктор, – попросила Анна Николаевна.

– Конечно! И Вы свой оставьте, я позвоню.

Гости поспешно поднялись из-за стола, поблагодарили за кофе и, как ни в чем не бывало, стали прощаться.

– Мы еще к бабушке зайдем. Здесь-то она тихо себя ведет?

– Соседки не жалуются. Ну, до встречи!

Иван пожал руку мужчине, приложился губами к дамским пальчикам. Левый карман халата приятно оттопыривался.

Деньги во все времена, в любом виде, имели наиболее притягательную форму: то были красочные бумажки, слитки серебра или золота, красивые раковины, жемчужины, бычьи головы. Для каждого отрезка исторического времени символом благополучия в основном служили денежные знаки, а не предметы обстановки. Деньги никогда не облегчали участь человека, но и не обременяли его своим количеством.

Иван Николаевич, не закрывая на ключ ординаторскую, достал из левого кармана пакет с деньгами. Пачка долларов хорошо пахла и была приятно толстенькой. Иван пересчитал: стодолларовых бумажек оказалось ровно двадцать, остальные – десятки и полтинники, и серии, и номера не повторялись. И помятость их была неодинаковой. Иван вытащил наугад одну бумажку и понес её в процедурный кабинет, включив кварцевую лампу. Слово «взятка» не засветилась. «А может, там и совсем другие методики?» – подумал индифферентно Иван и положил банкноту в карман.

На часах было уже десять. Бабульки разбрелись по палатам, с мужской половины отделения туго несло табаком и мочой, но уже никто по коридору не шатался. На сегодняшний день мужчины решили не поступать в отделение.

Радость приличного заработка понемногу остыла, хорошее настроение рассеялось и привело Ивана к реальному осознанию выполнения обязательств. Ожидать от Миловановой скоропостижной смерти не было никаких оснований. Тем не менее, Иван вспоминал, как несколько лет назад пытался купировать пароксизм мерцательной аритмии, быстро приведший к смерти. Но это был пароксизм! У Миловановой фибрилляция несколько лет и тахиформа встречается редко. С ощущением небольшого страха Иван Николаевич думал о введении большой дозы сердечных гликозидов, без калия. Опять же, когда их вводить? Как это осуществить? Что должно способствовать наступлению смерти? Вопросов тьма! Ответов пока нет. Надо ложиться спать. Утро вечера мудренее. Ощупав плотненькую пачку американских денег под подушкой, Иван Николаевич лег спать.

Ночь прошла абсолютно спокойно.

Утро оказалось мудренее вечера разве что только на пару минут, пока не вспомнилась новая задача по увеличению летальности в отделении. Все время, в течение утренней планерки, Иван размышлял над смертью Миловановой. Вопрос решился как-то спонтанно, будто подсказка пришла извне: в утреннюю запарку, в процедурной, когда на столиках расставлены бутылочки-бомбы для внутривенных вливаний, в бомбу для старушки ввести огромную дозу гликозидов, да добавить новокаинамид, которым давно уже никто не пользовался в отделении.

К одиннадцати часам, когда процедурная сестра начала лихорадочно подцеплять капельницы, Иван уже все подготовил в одном двадцатимиллилитровом шприце. На доктора, заходящего в процедурную никто не обращал внимания. Несколько секунд – и смертельный раствор, пузырясь, ушел в нужную бутылочку.

Сердце Ивана учащенно билось уже около двух часов, когда в ординаторскую зашла дежурная медсестра и довольно спокойно сообщила, что Милованова не дышит. Иван взял фонендоскоп, с несколько излишним спокойствием, и пошел за сестрой. Действительно, бабушка была мертва, видимо, уже некоторое время. Так тихо она скончалась, что никто из пятерых соседок и не заметил. Только одна обратилась к сестре, что у бабуси капельница кончилась, а та спит и не замечает. А уж сестра быстро смекнула – что к чему.

Больные в палатах терапевтического отделения как-то спокойно, даже с чувством некоторой гордости, реагируют на смерть своих соседей: не кричат, не паникуют, только тихо перешептываются: вот и прибрал Господь!..

Милованову накрыли простыней и выкатили в закуток, у лифта, где она должна пролежать еще два часа. Иван доложил заведующей, что бабушка Милованова почила, дал команду спускать ее в подвал и пошел звонить Виктору Петровичу. Тот ответил удивительно быстро и спросил, когда нужно приехать.

– Через два часа можете забирать, – с легкой долей скорби произнес Иван. – Возьмите в регистратуре ее амбулаторную карту и принесите мне. Завтра, после обеда, зайдете за справкой о смерти… Когда приедете сегодня, подниметесь ко мне?

– Конечно, конечно, – сказал Виктор Петрович, поняв слишком непрозрачный намек. – До встречи, Иван Николаевич. Но ведь вскрытия не будет? Точно?

– Нет, не будет.

За окошком бушевал климат, обычный для этих мест: жара сменялась дождем с сильным ветром, вновь возвращалась, захватив с собой еще и повышенную влажность, сидеть в ординаторской не хотелось, и Иван отправился бродить по больнице в приподнятом настроении, не вспоминая происшедшее. До приезда клиента оставалось еще около часа, не меньше, можно было, делая вид, что работаешь, пошариться по отделениям. Сегодня, как раз дежурила Юлишна, точнее, Юлия Ивановна, та самая, в которую Турчин был неистово влюблен, и, если она была не на выезде, недурственно оказывалось напомнить о себе, в очередной раз. Ведь в последний раз они были близки недели три назад, как не больше.

Иван сильно скучал по ней! Заявлялся в их отделение, если Юлька была там, мог просиживать с ней, пока та не уезжала на вызов. Все в больнице прекрасно знали об их отношениях: кто-то относился равнодушно, как к обычному флирту, некоторые даже пытались им чем-то помочь, всячески поощряя их совершенно недвусмысленные отношения. Коллеги так развлекались, тайна, достойная разговоров! Но все оставалось по-прежнему – Юля была рядом, и Юля была далеко…