Читать книгу Мужская жизнь - Евгений Шишкин - Страница 7

Деятельный человек с годами всегда обрастает связями, знакомствами, блатом. Коллеги, однокашники, армейские друзья, однокурсники – они не сидят сложа руки, они становятся начальниками, влиятельными чиновниками, получают звания и звёзды на погоны. Виталий Шаров был ментом. Ментом азартным, которые не любят проигрывать. Этот Шаров, будучи когда-то капитаном, попортил мне немало крови.

В стране в девяностые – бум предпринимательства, вернее, лёгкой поживы и откровенного воровства. Конторы появлялись и исчезали. ТОО – товарищества с ограниченной ответственностью. Как мило, с ограниченной ответственностью! Почему не с полной? Я, разумеется, открыл свое ТОО, потом ещё одно, а потом ЗАО и т. п. Но забывал конторы закрывать, так и получилось, что одно брошенное ТОО вместе со всеми документами повисло на бухгалтерше Ксюше-пулемётчице. Она не говорила, а частила словами, словно пулемёт, вот и подошло ей прозвище «пулемётчица». С Ксюшей у меня был коротенький роман, даже не роман, а так – «перепихушки». Почти все директора-«тоошники» со своими бухгалтерами спали, так было проще обговаривать аферы.

Но с Ксюшей произошёл у нас разрыв, безболезненный, мирный, что-то не срослось, а вот документы и печати ТОО с романтическим названием «Северный монолит» так и остались у неё. Они должны были кануть в Лету, такое было делом обычным, но они не канули, а всплыли у мента Виталия Шарова.

Меня потащили на допрос, тут я увидел его и удивился капитану Шарову. Он сидел в убогоньком ментовском кабинете, но каким щёголем! В костюмчике с иголочки, курил дорогие сигареты, на руке – золотой браслет, на пальце – перстень из белого золота. Шаров острым взглядом мента и психолога, наверное, определил, что я ни в чём не виновен, хотя поначалу напустил такого туману, что меня на расстрел могли увести без суда и следствия…

– Вот документы, гражданин Бурков. Пять вагонов с цементом вы получили от Гурьянского цементного завода и не заплатили ни копейки, хотя гарантировали…

– Ничего я не получал! Ничего не гарантировал! – вскричал я. – Не было у меня никакого контракта. Клянусь, не было!

Тут Шаров панибратски сказал:

– Да верю, верю я тебе, Валентин. Но весь фокус в том, что и печати, и устав твоего ТОО «Северный монолит» неподдельные. Шерше ля фам… Бухгалтерша твоя где?

– Не знаю. Она теперь у меня не работает.

– А документы и печати у неё остались?

– У неё. У неё! Найду её, суку, Ксюшку-пулемётчицу! – не стерпел я.

– Пулемётчицу? Это любопытно. Надо найти, гражданин Бурков. Пять вагонов с цементом – это, конечно, не батон колбасы, украденный в магазине. За батон колбасы ты бы пару лет схлопотал. За двести тонн украденного цемента тебя явно не посадят, откупишься, выкрутишься. Но пятно грязное будет…

Тут я рассмеялся и всё перевёл в шутку:

– Прости, начальник, но не виноватая я… А Ксюшку-пулемётчицу тебе доставлю. С ней обо всём и перетрёте.

– Я думаю, что она тоже не виновна. Какой-нибудь её хахаль подсуетился. На чистых бланках расписывался, Валентин? На ордерах приходных-расходных, в книжке чековой? – тут он сменил тему допроса. – Ну ладно, время позднее, конец дня, пятница. Пошли в ресторан. Перекусим. Там всё и обсудим…

Я сразу понял, что платить за ресторан придётся мне. Но этому и обрадовался: иметь в приятелях такого капитана, явного проныру, немножко хама и циника, который цепок, но не корчит из себя гениального сыскаря, – факт очень выгодный. Да и если он идёт со мной в ресторан, значит, мне доверяет, он не глуп, с шантрапой, урками пить не будет, и обо мне, видно, кое-что уже вызнал.

В ресторане мы с Шаровым крепко нагрузились. Шаров напрямую сказал мне:

– Пять тысяч зелёных – я всё улажу… Найду этого гадёныша, кто твою Ксюшку-пулемётчицу отпулемётил.

– Слово?

– Слово офицера! – пьяно ухмыльнулся Шаров.

Потом, ещё подвыпив, я приобнял Шарова и спросил напрямую, глядя в глаза:

– Скажи мне, Виталий, – в этом месте я споткнулся: я хотел спросить его с некоторой осторожной язвительностью: «Сколько?..» – но в последний миг изменил свой вопрос и снял язвительность: – Что тебе нужно для счастья?

Шаров задумался, как-то собрался, даже будто бы протрезвел и ответил серьёзно и уж точно честно:

– Самое главное для меня – чтобы мать не болела. Всё остальное чепуха… Мать у меня прихватило сильно. Не знаю, выкарабкается ли? Лекарство импортное нужно.

Эта искренность Шарова запала мне в сердце.

Мать у Виталия Шарова не выкарабкалась. Шаров вскоре после смерти матери женился и, странное дело, перестал щеголять в красивых костюмах, снял золотые украшения, ходил в основном в милицейской форме, хотя по-прежнему был аккуратен, любил стоящие вина, дорогие сигареты и кофе «американо».

Теперь Виталий был уже целым подполковником, сидел в просторном меблированном кабинете под портретом президента, в новой полицейской форме, да и должность в иерархии полиции занимал весомую для провинциального Гурьянска – один из замов районного начальника.

Я застал Шарова взбудораженным: он ходил по кабинету туда-сюда и отчитывал сотрудника за какую-то утечку информации. Ещё заглянув в кабинет, я спросил: «Может, мне подождать?» Но Шаров выкрикнул:

– Заходи, заходи! Это и тебя касается!

Перед Шаровым сидел молодой человек, в гражданском костюме, вертел в руках сотовый телефон, – видно, из оперативных сотрудников; речь шла о какой-то операции, которая чуть было не сорвалась или результаты которой ещё были до конца не ясны. «А при чём тут я?» – подумалось мне.

Шаров вскоре ответил на мой неоглашённый вопрос:

– Вот вы, строители, несли взятки чемоданами Галковскому, ныли, ждали, чтоб мы его поскорее на нары кинули. А когда мы попросили вас помочь нам – все задницу в горстку, и никто против Галковского. А почему?

– А потому что Галковский кормит губернию и Москву! – возразил я. – Ты его за задницу, а завтра его задницу московские воротилы в кресло вице-губернатора посадят.

– Думаю, что нет. Отрекутся, – тихо произнёс молодой опер. – Сейчас время сливать губернаторских обжор…

– Да, над нашей губернией тоже собираются тучи, – сказал Шаров. – Хотя у каждого чиновника грехов – выше крыши. Но у Галковского их более чем. Он, мерзавец, своих женщин в конторе заставлял ходить на работу исключительно на каблуках, исключительно в юбках, некий дресс-код. Значит, и домогался к кому-то. Значит, кто-то на него точит зуб и готов свидетельствовать.

– Думаю, не без того, – подтвердил опер.

– Найди парочку жертв. На всякий случай и эту подпорку используем. Чем больше свидетелей, тем лучше. Можешь идти.

– Есть, – отозвался опер. Вышел из кабинета.

– Ты давал взятки Галковскому? – спросил меня Шаров. Он смотрел мне прямо в глаза.

– Разумеется, – ответил я. – Как все. Без его подписи к коммуникациям в городе не подпустят.

– Можешь подтвердить это сейчас? Хотя бы устно? При Галковском?

Я растерялся. Дело пахло жареным. Шаров – мент, его работа – играть с огнём. А мне в кошки-мышки играть не резон. Но выходило сейчас так, что я зависим от Шарова, я же пришёл к нему в роли просителя, на карте – судьба сына. Я почувствовал, как озноб пробежал по спине, и внутри меня что-то загудело – будто бы страх, который испытывал в детстве, когда приближалась драка.

Всё-таки связываться с ментами – дело скользкое. Лучше бы не связываться никогда. Настоящий мент, а тот же Шаров был ментом настоящим, должен быть умён и коварен. Если ты у него чего-нибудь просишь, знай, завтра он попросит у тебя. И ещё неизвестно, что дороже… Лучше жить по закону. Но я по закону не жил. Вертелся, взятки давал, обманывал налоговую, финтил кое-что с банком, успокаивал себя: все так делают, без этого в бизнесе не выжить… Врал, конечно, сам себе. Но чистеньким перед Шаровым казаться не хотел и не мог.

– Виталий, я тебе верю. Я готов сказать в присутствии Галковского, что давал ему взятки. К тому же, на вашем языке говоря, у меня есть кой-какая вещественная база.

Шаров протянул мне руку, ожесточённо тряхнул её, сказал:

– Спасибо! Пойдём! Галковский у нас в подвале сидит.

– Не может быть! Сам Галковский в подвале?

– Сегодня на даче взятки прихватили. При обыске ещё нашли сто двадцать миллионов наличными.

…Это был зажравшийся воротила. Чиновник, который давал разрешения на любую стройку в городе и районе. Взятки и откаты у него вошли в систему, он делился с теми, кто стоял над ним, и, видно, совсем потерял чувство опасности. Вот и попался. Или кто-то захотел его убрать, потому что слишком много знает. Дело тёмное и грязное. Там, где большие деньги, – вечные сумерки…

Мы вошли с Шаровым в одиночную камеру. Там было чисто, светло. На кровати сидел человек в спортивном костюме, руки у него были сцеплены в замок. Это и был Галковский. Я его даже не узнал. Он был без очков, без галстука, без белой сорочки, он слинял, потерялся. Словно бы орёл стал воробьём. Шаров строго и чётко заявил:

– Господин Галковский, это не для протокола, а для информации… Валентин Андреевич, – обратился потом ко мне Шаров, – вам известен этот человек?

– Да, я его знаю, – твёрдо ответил я.

– Вы давали господину Галковскому взятки?

– Да. Я отправлял деньги на счета, указанные им.

Галковский сперва как будто не понял, о чём речь, потом побледнел, прошептал:

– Я требую адвоката!

– В данный момент обойдёмся без адвоката.

Галковский вскочил с кровати, выкрикнул:

– Зачем вам это нужно, Шаров?!

– Хотя бы время от времени таких, как ты, надо сажать в тюрьму. А лучше бы расстреливать, – не церемонясь, ответил Шаров.

Галковский перевёл взгляд на меня, голос его был по-щенячьи обиженным и укорительным:

– Валентин Андреевич, – впервые он меня назвал по имени-отчеству, – как же вы так? Я же вам никогда не отказывал, а вы… Мент выслужиться хочет, но вам-то…

В первый момент после этих разоблачительных слов я растерялся, но совсем ненадолго. Будто в ответ на его укорительные слова разом промелькнули передо мною десятки унизительных для меня картинок, когда я просителем отирался в приёмной Галковского, когда ловил его в коридорах и о чём-то упрашивал, когда подносил подарки ко Дню защитника Отечества.

– Мне тебя не жалко! – брезгливо сказал я.

Встреча с бывшим чиновником кончилась. Я был уверен, что Шаров упрячет его за решётку. Мне ничего не грозит. Новый назначенец вряд ли будет мстить за проворовавшегося бывшего… Впрочем, никто не знает, как ляжет карта. Ведь и этот жулик вряд ли думал, что попадёт на нары. Выйдя из камеры Галковского, я символически сплюнул, сказал:

– Все знали, что он вор, а столько лет сидел в кресле, позорил власть, портил дело, гадил обществу.

Шаров внимательно и хитровато посмотрел на меня, спросил:

– Но ведь это многих устраивало? Кто его хотел вывести на чистую воду? Он доил деньги из ЖКХ, из строителей, отдавал своим людям подряды. Кормил чинуш из области, имел московские связи…

– Хватит о нём. Я к тебе по другому делу!

Мы вернулись с Шаровым в его кабинет. Я молча выложил на стол пакет с таблетками. Шаров посмотрел на них без особого интереса, как будто видел такие таблетки каждый день.

– Мой сын влип в дурную компанию. Боюсь, что его пасут какие-то гниды.

– Наркотики – статья тяжёлая. Твоего парня надо спасать.

Я рассказал Шарову о загадочном поведении сына, о его знакомых, о «жигулёнке», на котором ехал Толик.

Шаров курил сигарету. Курил он красиво. Я смотрел на него и даже немного любовался. Теперь это был не капитанишка в ободранном кабинете, который после работы шёл в кабак на халяву. Теперь передо мной сидел прагматичный, расчётливый полицейский старшего офицерского чина. Правда, левыми деньгами и подарками Шаров не брезговал, но цели разбогатеть он не ставил, сомнительные подношения сразу отвергал; от моих подарков он не отказывался, надеялся, что не предам его. Но вообще-то он как-то холодно относился к деньгам. Если они ему были нужны, он их доставал, а деньги ради денег – это было для него чем-то вроде паскудства. Он и сотрудников тут же увольнял, если замечал за ними шкурничество. Сейчас Шаров молчал. Я кончил свой рассказ и ждал.

– Много лет назад, я тогда лейтёхой был, дураком, первые дела только вёл… Словом, паренька я одного посадил. Васей звали. Никак простить себе не могу. Его друзья подставили… Отнеси, мол, посылочку – заработаешь. Потом ещё, потом ещё… А когда пацан расчухал, что стал наркокурьером, возмутился. А те ему: если вякнешь – сядешь. Сдали в конце концов. Я мог ему помочь, но… То ли ума не хватило, то ли тщеславие сопливое – раскрыл, мол, целую цепь. Словом, парнишке дали три года. На зоне какие-то скоты его снова подставили, его изнасиловали… Он повесился.

– В чём мораль? – спросил я.

– Жить тяжело. Грехов много. Надо бы хоть в церковь ходить… Да всё как-то не получается… Твоего Толика я криминалу не отдам! – вдруг резко сказал Шаров. (С сыном он был шапошно знаком, даже как-то раз играл с ним в шахматы.) – Ты сказал, что он ехал на раздолбанных «жигулях». Номер помнишь?

Я назвал номер.

– Заходи завтра, Валентин. Я пробью, чья машина. И вообще что-нибудь придумаем. Таблетки подержи у себя. Экспертизу надо сделать…