Читать книгу Одноклассники первого сорта. Рассказы - Евгений Скоблов - Страница 3

Когда я учился в четвёртом классе, то, как и полагалось в доисторическо-коммунистические времена, был пионером, как и все лучшие ребята и девчонки Советского Союза, ученики «средних классов».

Одной из очень популярных форм внеклассной пионерской работы (среди учителей и администраторов школы, в первую очередь) были, так называемые, «пионерские сборы». Это идейно-общественное мероприятие предусматривало: а) выступления наиболее активных пионеров, отличников учебы и поведения на злободневные темы, например, о двоечниках и нарушителях дисциплины, б) чтение стихов на патриотические темы, в) исполнение патриотических песен, г) народные танцы… иногда. Случались, также и «нетрадиционные» элементы, например, розыгрыш пионерами с артистическими наклонностями сценок из жизни пионерии. Это мог быть, например, отрывок из повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», или эпизод из фильма «Неуловимые мстители».

Однажды, после уроков наш классный руководитель, Елена Константиновна объявила, что в среду следующей недели у нас будет проводиться пионерский сбор. И, поскольку мероприятие это «особой важности», и посвящено Дню Советской Армии и Военно-морского флота, то проводиться оно будет не как обычно, в классной аудитории, а в вестибюле школы, рядом с бюстом Владимира Ильича Ленина и флагом Союза Советских Социалистических Республик. Все замерли и напряглись. Елена Константиновна строго осмотрела класс и постучала указательным пальцем по крышке учительского стола, давая понять, что дело-то не шутейное. Потом добавила, что сбор, вопреки обычаям, будет проведён не после уроков, а вместо урока русского языка, преподавателем которого и была Елена Константиновна. Потом она понизила голос почти до шёпота и сипло проговорила, что на сборе «очень возможно» будет присутствовать лично директор школы Валерий Герасимович (один вид его наводил ужас на старшеклассников, не то, что на мелочь, вроде нас), и может быть комиссия из ГОРОНО. Класс и вовсе приуныл. Слишком большая ответственность ложилась на всех пионеров, и особенно, на самых лучших, то есть тех, кто будет выступать.

– Зарубите себе на носу! – вдруг взвизгнула Елена Константиновна, и класс непроизвольно вздрогнул, – я не дам вам сорвать наш пионерский сбор! Самые строгие меры, вплоть до исключения из школы ждут того, кто посмеет…

Она вдруг замолчала, наверное, не знала, что же такого ужасного может сотворить её ученик, чтобы сорвать такое ответственное мероприятие. Поправила причёску, прокашлялась и решительно окончила:

– … кто посмеет испортить мне сбор!

Но мы и без таких предупреждений были достаточно напуганы, ведь всем понятно, что дела нас ждут серьёзные, и даже похлеще открытого урока, который проводился в прошлом месяце. Тогда мы серьёзно готовились в течение двух недель, и наш класс был отмечен комиссией как очень хороший, и в полной мере подготовленный по русскому языку. Об этом нам потом говорила сама Елена Константиновна.

Дальше классный руководитель перешла к инструкциям. По случаю сбора, все должны были явиться в школу в парадной пионерской форме, мальчики в белых рубашках, отутюженных брюках и начищенной обуви, девочки в белых передниках и с белыми бантами. Далее – программа сбора, которая наметилась сразу, выступления и номера художественной самодеятельности, в общем, были готовы и отработаны заранее. Правда, не хватало одного песенного номера.

Не могу сказать, что я очень стремился в «передовики», но попробовать себя на общественно-полезном поприще был непротив. Мой приятель, Серёжка Сахно, как оказалось, тоже захотел выступить на сборе. Он толкнул меня локтем в бок и прошептал: «А давай споём „Город подумал“. Докажем, что нам не слабо!»

Речь шла об очень популярной в те годы песне с названием «Огромное небо», о подвиге советских летчиков в мирное время, которые во время планового полёта ценой своей жизни спасли от катастрофы немецкий город, направив неисправный самолёт на водоём.

Елена Константиновна как-то с недоверием осмотрела нас с головы до ног. Ведь раньше мы ни разу не проявляли себя в качестве певцов. Тем более, речь шла о такой серьёзной песне на «архиважном» пионерском мероприятии. Но песня была как раз по теме сбора, и её распевала почти вся страна. Елена Константиновна согласилась, но строжайшим образом предупредила, что музыкальный номер должен быть исполнен не просто хорошо, а так, чтобы «дошла до сердца каждого советского пионера – участника нашего мероприятия» и, что ещё важнее, понравилась гостям сбора.

Впереди было ещё целых четыре дня, из которых два – выходные, и нам казалось, что выучить слова (мелодию мы знали хорошо) и, как следует отрепетировать песню нам вполне по силам. Поэтому, мы решили, что в субботу, спокойно, никуда не торопясь, соберёмся за сараями, чтобы не привлекать внимания других ребят, и отрепетируем наш музыкальный номер.

Но в субботу ничего не вышло, каждый из нас оказался занят своими делами, зато к концу дня мне удалось раздобыть все слова, и переписать их для себя и для Серёги.

В воскресенье собраться на репетицию снова не получилось. Я был свободен и готов к пению на свежем воздухе, но Серёжу родители усадили за уроки, он успел нахватать много двоек за последние две недели. Правда, в запасе были ещё понедельник и вторник, и так как слова у нас теперь имелись, я особенно не волновался. А чего там, в самом деле, переживать? Ещё как споём!

В понедельник Елена Константиновна подозвала меня на большой перемене, видимо, считая, что главный в дуэте я, и спросила, как идёт подготовка к пионерскому сбору. Мне бы с ходу соврать, что всё у нас хорошо, и что подготовка продвигается по плану, что уже провели две репетиции… Но врать как следует я не умел, и по моему невнятному бормотанию Елена Константиновна догадалась, что дело плохо с нашим номером. Она взяла меня за краешек пионерского галстука, слегка потянула на себя и прошипела:

– Только посмейте сорвать мне пионерский сбор! Двойки по поведению… и по русскому языку вам обеспечены. Пощады не будет! Понял!?

– П-п-понял, – испуганно промямлил я, и бросился искать Серёгу.

Нашёл его без труда в школьном буфете. Он преспокойно ел булочку с сосиской и запивал лимонадом. Я сбивчиво рассказал ему о встрече с классной, и настоял, что нам срочно нужно тренироваться, а то пощады не будет! Серёжка дожевал, отхлебнул из бутылки и как-то странно на меня посмотрел. Потом выдал: «А чего ты дрейфишь? Сам же захотел петь, а теперь сдрейфил?!» Я открыл рот от неожиданности. Но друг усмехнулся и сказал: «Ладно. Так и быть. Ты давай учи все куплеты, а я буду подпевать тебе в припеве. Я его и так знаю. Да и вообще, у тебя голос погромче, а я что-то хриплю в последнее время».

Тут я расстроился окончательно. Я вдруг представил, как мы с Серёгой стоим перед строем суровых товарищей – пионеров, во главе с Еленой Константиновной, пытаемся что-то петь, но я всё время путаю слова, перевираю мотив… А Серёга вообще молча смотрит на меня…

Ночь с понедельника на вторник была ужасной, меня мучили кошмары, самым лёгким из которых было моё пребывание в кабинете директора школы… Ещё, кроме директора, там была Елена Константиновна и весь наш пионерский сбор, в полном составе. Все смотрели на меня и молча ждали, когда же я, наконец, начну петь.

Во вторник утром, ещё перед началом уроков, Серёга сам разыскал меня в раздевалке и сходу решительно заявил: «Всё, после уроков точно порепетируем!». Но я был уже настолько напуган предстоящим провалом, что моя собственная решительность растаяла, как последний снег после первого весеннего дождя… Я был просто раздавлен ответственностью. Единственное, что мне действительно удалось за эти последние перед сбором дни, так это выучить все слова всех куплетов и припева. Меня даже не удивило, что Сахно снова куда-то исчез, а вечером дома, вместо того, чтобы готовить уроки, я в сотый раз про себя твердил слова песни.

День сбора начался плохо. Нет, не плохо, а отвратительно и ужасно. Мой партнёр по исполнению песни о героях – лётчиках, и вроде как приятель, не пришёл в школу. Кто-то передал, что он кому-то позвонил, и сказал, что у него поднялась температура, и воспалилось горло. Я боялся попасться на глаза классному руководителю, и это было глупо, час расплаты был уже близок… через два урока и две перемены. К тому же, она сама заглянула на второй урок (история СССР), и вызвала меня за дверь. Она уже, конечно знала, что Сахно не пришёл, и её колотило от ярости. Она жёстко, по разделениям, почти по слогам отчеканила:

– Я тебе не позволю сорвать пионерский сбор! За свои поступки надо отвечать… Будешь отвечать!

– Но Серёжа не при… – начал было оправдываться я. Но Елена Константиновна зло перебила:

– А ты о чём думал?! Будешь петь один! И попробуй только плохо спеть! Иди на урок!

Я вернулся в класс, чувствуя себя виноватым ещё и в том, что Серёга сачканул. У меня тряслись коленки, и ужасно хотелось в туалет. Весь оставшийся урок я повторял про себя слова песни, проклиная всё на свете: тот день когда мы вызвались исполнять песню, друга Серёгу, который меня по сути, предал, и собственно, сам пионерский сбор. Мне очень не хотелось выступать, теперь уже, никогда и нигде. И ни за что!

Время неумолимо переместило меня в школьный вестибюль, где в две шеренги выстроился наш класс для проведения пионерского мероприятия. Первая шеренга – нарядные девочки в белых форменных передничках и с белыми бантами, во второй – серьёзные и торжественные мальчишки. По случаю сбора нам выдали знамя пионерской организации из комнаты совета пионерской дружины. Директора не было, но его ожидали, представителей ГОРОНО тоже не было, но для меня это ничего не меняло. По звонку в вестибюле остался только наш класс во главе с Еленой Константиновной. Сказать, что я себя чувствовал как пионер-активист, которого сейчас будут бить уличные хулиганы, значит, не сказать ничего. Я бы даже согласился, чтобы меня побили, лишь бы не петь. Сбор уже шёл полным ходом, ребята по очереди выступали, читали стихи, а я, будто плыл в тумане, почти ничего не видел, ничего не слышал и мало что соображал.

– А сейчас, песня «Огромное небо» на слова Роберта Рождественского! – пропищала ведущая сбора – председатель совета отряда Ира Мочалова, – исполня-я-я-ет вокальный дуэт четвёртого – «А» класса!

Ирка, конечно, знала, что Сахно не пришёл, но в программке был обозначен дуэт, и она автоматически озвучила, видимо, ничего другого не придумав, и не сумев перестроиться по обстановке.

Я, как автомат вышел из строя. Медленно повернулся.

И запел.

Я пел громко и трагично. Так, как никогда не пел ни до, ни после того памятного пионерского сбора. Мне удалось не перепутать слова. Я умудрился ни разу не сфальшивить в мелодии, единственное – чувствовал, что голос немного дрожит. И я не знал, как воспринимали песню мои строгие слушатели-одноклассники. Во время исполнения последнего куплета, на словах: «В могиле лежат посреди тишины, отличные парни отличной страны…» мне очень захотелось плакать, и я едва сдержался. Наконец, песня закончилась… Я выдохнул, и почувствовал, как по спине стекает пот. Всё… я, как смог, выполнил свой долг до конца.

Потом наступила тишина. Полная тишина, был слышен голос учителя в одной из классных аудиторий первого этажа в дальнем конце коридора. Ни аплодисментов, ни перешёптываний, ни улыбок-усмешек. Елена Константиновна тоже молчала, хотя по идее, должна была сказать что-то вроде: «Спасибо. Встать в строй!»

Мне показалось, что все как-то с сожалением смотрят на меня… но… никакой реакции!

Я отдал пионерский салют и строевым шагом направился на своё место. Мой номер был последним в программе сбора, и Елена Константиновна просто, но как-то устало произнесла:

– На этом наш сбор окончен. Сдать знамя в пионерскую комнату.

И прозвенел звонок.

Наверное, я спел плохо. Никто мне ничего не сказал, и некоторое время, почти весь класс старался не смотреть в мою сторону. Только после уроков, один парень подошёл ко мне, заглянул прямо в глаза и сказал: «Ты так пел!». «Как, как я спел?» – мне очень хотелось знать, как же я в действительности исполнил свой номер. Но он лишь повторял: «Ты так пел, так пел!», и больше ничего. Ни «хорошо», ни «плохо», ни даже, «паршиво»…

Честно говоря, я и сейчас не знаю, как тогда, на пионерском сборе прозвучала в моём исполнении песня о советских лётчиках Борисе Капустине и Юрии Янове, совершивших подвиг в небе над Германией.

Я знаю только то, что обязательно должен был это сделать.