Читать книгу Алмазный остров - Евгений Сухов - Страница 4

На удачу маркиза, прохожих на улице оказалось немного: какая-то старушенция испуганно шарахнулась от него, когда он, по ее мнению, возник из-под земли как «черт из табакерки»; да вот еще мужчина в котелке многозначительно проводил удальца долгим взглядом, после чего бросил взгляд на раскрытое гостиничное окно.

Артур, приземлившись – слава Богу, удержался на ногах – и залихвацки подмигнув мужчине в котелке (дескать, с кем не бывает, когда неожиданно к женщине приходит муж), бодро направился по направлению к извозчичьей бирже. Через несколько шагов он побежал, сел в первую же попавшуюся пролетку и приказал:

– Гони!

– Куда пан желает? – спросил извозчик.

– Прямо, потом налево, потом направо, – ответил Артур и почти криком добавил: – Тебе что приказано? Гони, шельма!

Извозчик пожал плечами и тронул, как говорится, с места в карьер. Он проехал прямо, с первым же поворотом свернул, как и было приказано странным седоком, налево, а на следующем перекрестке – направо. Несколько раз Артур оглядывался, нет ли за ним погони. Кажется, погони не предвиделось.

– Теперь куда пан прикажет ехать? – обернулся к нему озадаченный извозчик.

А и правда, куда?

Артур призадумался. По крайней мере, надлежало побыстрее покинуть Варшаву и вообще негостеприимную Россию и переждать до лучших времен где-нибудь в Венгрии, Монако или Герцогстве Люксембург, – самых нейтральных странах, не ввязывающихся в дела большой политики и, что самое главное, не подписавших конвенцию о выдаче государственных преступников заинтересованной стране. Деньги у него есть, документы в порядке…

Артура прошиб холодный пот, когда он вдруг вспомнил о деньгах и документах. С чего бы это?

С дрожью в пальцах он полез во внутренний карман сюртука и достал портмоне. Осторожно раскрыл. Документов в портмоне не было. А вместо денег в кармашке лежала аккуратно нарезанная газетная бумага…

Первой мыслью было – вернуться. Вернуться и высечь воровку поясным ремнем, отобрав перед этим паспорт и деньги.

За первой мыслью подоспела вторая, здравая: куда вернуться? Чтобы попасть в лапы полиции? Да и Амалии этой уже давно и след простыл. Нет, возвращаться в гостиницу было глупо и бессмысленно.

– Но и за границу нельзя без паспорта, – неожиданно сказал кто-то рядом с Артуром.

– Что вы сказали, пан? – полуобернулся к нему извозчик.

Артур вздрогнул и понял, что разговаривает сам с собой вслух. Вот до чего довела, бестия!

– Ничего, – буркнул невесело Артур.

Перво-наперво надлежало раздобыть денег. Без них никак!

Артур посмотрел на свой «Брегет», купленный когда-то за полторы тысячи франков, и спросил:

– А где тут, братец, ближайший ломбард?

– Здесь нет, надо ехать в центр.

– Давай гони в центр!

Через двадцать минут они остановились у ломбарда, и Артур, велев вознице ждать, открыл дверь с колокольцем. Бряцнув, колоколец вызвал из заднего помещения старика с горбатым крючковатым носом и выпученными глазами:

– Чего пан изволит?

– Пан изволит заложить свои часы, – ответил в тон старику Артур.

– Позволите взглянуть?

Артур выложил на прилавок «Брегет». Расставаться с часами было жалко, но что поделать?

– Восемьдесят рублей, – заявил горбоносый, глядя мимо Артура.

– Сколько? – возмутился Артур.

– Восемьдесят, – повторил скупщик.

– Дайте хотя бы сто.

– Восемьдесят пять, – жестко сказал старик. И добавил: – Это мое последнее слово.

– Хорошо, – глухо ответил Артур. – Давайте восемьдесят пять.

Получив квиток и деньги, Артур вышел и задумался.

Куда податься? О переходе границы нечего и думать. Наверняка все обложено, и при первой же попытке покинуть страну его возьмут и препроводят в дом предварительного заключения, где он будет дожидаться суда, а скорее всего – этапа в Петербург или Москву.

А там его ожидает каторга!

«Может, залечь на какое-то время на дно? Отсидеться, подумать обо всем как следует, а потом принять взвешенное решение», – пришла мысль.

И тут же вдогонку следующая мысль: «Тогда где? У кого?»

План созрел, когда Артур подошел к пролетке.

– Теперь куда, пан? – спросил извозчик.

– К Дульцинеям, – ответил Артур, усаживаясь. – Знаешь таких?

– Наслышан, пан, я много кого знаю, – ответил со значением возница. – Пан, наверное, желает нанести визит какой-нибудь паненке?

– Именно так, – ответил Артур, не желая вдаваться в подробности. – Чтобы приняла безо всяких вопросов. – Он немного подумал и добавил: – И недорогую!

– Понял. Пани Ванда с улицы Люблинской устроит пана?

– А как она… ну, вообще?

– Как дама?

– Да. Не безобразная?

– О, нет, пан! Высокая, стройная… Служит кафе-шантанной певичкой у пана Духовичного.

– Певичка, говоришь? – Артур слегка призадумался. – Это интересно. Что ж, вези!

* * *

Горничная пани Ванды открыла Артуру безо всяких вопросов. Молча ввела в гостиную и столь же молча удалилась, скрывшись за тяжелой бархатной портьерой. Затем послышались приглушенные женские голоса и шуршание надеваемого платья. А еще через четверть часа в гостиную вошла высокая стройная женщина с длинными ресницами и накрашенными ярко-красными губами. Надо признать, она не лишена была привлекательности.

– Вы хотели меня видеть, пан? – спросила дама по-польски, оглядывая Артура с ног до головы.

– Да, – ответил Артур. – А не говорите ли вы, пани, по-французски?

– Говорю, – отвечала певичка.

Оказалось, что Ванда вполне прилично владеет французским, и разговор пошел на этом языке.

Артур представился графом Ламбером, извинился за неожиданное вторжение и наговорил кучу банальных комплиментов, что Ванде вполне пришлось по вкусу. Скоро он забыл и о своем незавидном положении, и об отсутствии документов и денег, увлекшись болтовней и пикантностью Ванды. Ведь доступные женщины возбуждают, не правда ли? И секрет их успеха кроется как раз в доступности. К тому же, если б не эти красные, чуток раздутые губы, ее вполне можно было бы назвать хорошенькой…

Обед был с вином и фруктами, в центре стола торжественно был водружен заморский плод ананас. На все изыски Артур истратил пятнадцать рублей, не считая той трешницы, что отдал кучеру. У него оставалось немногим более шестидесяти целковых, чего было вполне достаточно, чтобы доехать, скажем, до Будапешта или Вены. Но вот как туда добираться без паспорта? Впрочем, хороший обед, вино, барышня, готовая разделить ложе, – чего еще надобно здоровому неглупому мужчине? Пару-тройку дней у нее вполне можно перегодить, а там, глядишь, и придет какое-нибудь разумное решение или подвернется счастливый случай. Главное – не мельтешить, даже если куда и торопишься. И не суетиться.

Отобедав, Артур и Ванда сели на оттоманку.

Разговор отчего-то не ладился. Оба чего-то дожидались, словно к ним вот-вот должен был прийти неизвестно кто и в приказном тоне велеть начать соитие. Или, во всяком случае, побудить к тому.

Наконец, Артур начал наступление. Он приобнял кокотку за талию и, убедившись, что она не возражает, прижал к себе. Ванда сдержанно улыбнулась краешками губ.

Артур скользнул ладонью к ее пышной груди.

Ванда слегка прикрыла глаза, раскрыла пухлый ротик.

Артур поднес к ее рту свободную ладонь и одним движением стер ярко-красную помаду с аппетитных губ. А затем впился в них долгим и страстным поцелуем…

* * *

Амалия Шульц, «вдова магдебургского пастора», снимала одноэтажный домик в шесть комнат с небольшим садом в самом конце улицы Видок. Конечно, это были не апартаменты генерала фон Штайна на Литейном проспекте в Петербурге, к которым, надо признать, она успела привыкнуть, однако пани Шульц знала и более скверные времена. Так что жаловаться было особо не на что, а ежели принять во внимание тот факт, что в кармане ее блузы лежали десять тысяч рублей, которые для людей прижимистых или экономных являлись бы целым состоянием, то жить можно было вполне сносно. Во всяком случае, первое время.

Мешало одно – невыносимая скука!

Согласитесь, господа, скушно жить, когда один день похож на другой, как братья-близнецы. Тем более для натуры деятельной и авантюристической. Посему уже через два дня Амалия решила предпринять очередной демарш: облегчить ювелирный магазин на пару-тройку дорогих… пожалуй, что самых дорогих украшений.

Решение пришло утром, и к середине дня пани Амалия была уже готова к совершению очередной аферы.

Доехав до Рыночной площади и пройдя в самый ее конец, где стояли ночлежные дома для бедных, «пасторша» вошла в один из домов и пробыла в нем около двух часов. Из дома она вышла в сопровождении седого старика в длинном белом рубище и полноватой женщины с ребенком – девочкой шести-семи лет.

Старик немилосердно маялся с похмелья и являл собой почти апостольский облик: огромные печальные глаза, наполненные мукой последствий вчерашнего возлияния, и худые щеки от хронического недоедания. Женщина, одетая ненамного лучше старца, имела простоватое лицо и своим обликом чем-то напоминала флегматическую корову, которой ни до кого и ни до чего не было никакого дела, кроме своей нескончаемой жвачки. От нее пахло потом и семечками подсолнечника, отчего Амалия-Ольга шла чуть поодаль от нее. Девочка была одета в заношенное бабье пальто, которое ей было до самых пят, не умела говорить и ничего не слышала. Ее огромные глаза были такими, словно она видела этот мир впервые.

Странная четверка взяла на площади экипаж и отбыла почти на самую окраину Варшавы. Остановившись возле дома с вывеской «Меблированные комнаты пани Строгановской», они прошли на второй этаж сего второсортного гостиничного заведения, где у них не спросили ни пашпортов, ни видов на жительство, потому как одна из комнат была снята Амалией Шульц заблаговременно. Через некоторое время к дому с вывеской подъехала бричка, и из нее выпрыгнул приказчик галантерейного магазина с большими кульками и коробками. Ему понадобилось сделать три ходки, чтобы поднять на второй этаж все привезенное. Через полчаса он вышел, немного удивленный, но весьма довольный. Очевидно, полученные чаевые его вполне удовлетворили. Довольно улыбаясь, приказчик укатил восвояси, а еще через час из дома с вывеской вышли молодая женщина с пожилым мужчиной, убеленным сединами, в отличном новом пальто, мягкой шляпе и с дорогой тростью, с костяным набалдашником, делающими его похожим на германского промышленного магната, передавшего не столь давно все свои дела молодым отпрыскам. Лицо старика теперь имело благообразный вид, так как Амалия, проинструктировав, как ему следует себя вести во время «акции» (так она называла задуманное жульничество), чуток опохмелила его и заставила откушать горячего жюльена, после чего лицо старика потеряло мученическое выражение и приобрело тихую и чуть печальную благость. По плану Амалии старик должен был изображать ее отца.

Полноватая женщина тоже преобразилась. От нее теперь исходил тонкий аромат цитрусового одеколона, а одета она была как матрона, занимающаяся присмотром за малолетним ребенком. За руку она держала девочку в соломенной шляпке и матросском костюмчике, похожую на юную баронессу германских кровей. Ее огромные синие глаза смотрели на мир так, как будто они видели его впервые. По замыслу Амалии, девчонка должна была изображать ее дочь. Сама Амалия была облачена в свое лучшее платье с серебристыми соболями, стоившее ей когда-то огромных денег. На плечах – бархатная накидка, застегнутая на шее большой изумрудной брошью, и шляпка из тончайшей сарацинской соломки с букетом роз и страусиными перьями посередине дополняли ее одеяние ежели не герцогини, то уж княжны или княгини как пить дать!

Взяв извозчика, счастливая семья подкатила к большому ювелирному магазину пана Полторацкого в северной части Саксонской площади. Магазин был лучшим в городе и, следовательно, одним из самых дорогих во всем Царстве Польском. Оставив коляску у дверей, «семья» вошла в магазин и остановилась у витрины с бриллиантовыми изделиями. Прознав про непростых клиентов, к ним вышел сам пан управляющий Яцек Полторацкий, сын престарелого пана Владислава Полторацкого. Управляющий счастливо улыбнулся Амалии, и та одарила его своим знаменитым светящимся взглядом, вызвавшим у Яцека появление на теле мурашек и шевеление волос на руках и груди.

– Чего изволит, пани? – спросил он с легким поклоном набриолиненной головы.

– Баронесса фон Гольстен, – с улыбкой поправила его Амалия. Говорила она по-немецки.

– Ах да, ну конечно, – словно узнавая баронессу, произнес извиняющимся тоном Яцек. – Прошу у баронессы прощения.

По-немецки он говорил плохо. Что было хорошо, следовательно, он вряд ли способен был уловить ее легкий акцент.

– Ну что вы, – примирительным тоном ответила Амалия. – Мы с отцом и дочерью, – она посмотрела на старика и девочку, – в Варшаве всего-то проездом. Хотели провести у вас два дня. Инкогнито, – она со значением посмотрела на Яцека. – Но пресса уже прознала о нашем приезде, а сегодня мы получили приглашение на обед от его высокопревосходительства генерал-губернатора Георгия Антоновича.

– Кхм! – со значением кашлянул пан Яцек.

– Он просит прибыть к нему в четыре часа пополудни, а все мои украшения, – Амалия беспомощно развела руками, – отстали вместе со всем нашим багажом и будут в Варшаве только поздно вечером. Поэтому я хотела бы купить у вас что-нибудь подходящее для того, чтобы надеть на прием к его высокопревосходительству… Ну, вы меня понимаете?

– Разумеется, баронесса, вы правильно сделали, что пришли именно к нам. Давайте сейчас посмотрим! Ну, чего вы встали? – прикрикнул он на приказчика. – Несите для баронессы украшения!

Яцек был сама любезность. Колье, подвески, броши – все для пани, то бишь баронессы.

Осмотр драгоценностей был не очень долгим. Ибо знающему человеку увидеть то, что действительно представляет настоящую ценность, – раз плюнуть. Ну, вот разве что еще примерить, чтобы посмотреть, как будет выглядеть колье на лебединой шее и серьги на маленьких красивых ушках.

– Вот эта бриллиантовая подвеска меня бы устроила, – указала затянутым в лайковую перчатку пальчиком Амалия. – И еще… – она немного подумала и повела пальчиком по витрине, – вот это колье. И еще эта диадема.

Старик, наблюдая за действиями «дочери», шумно вздохнул. Амалия метнула на него быстрый взгляд, после чего бывший оборванец принял позу знающего себе цену человека, для которого приобретение очередных бриллиантовых безделушек дочерью – на его, разумеется, деньги – все равно что выпить чашечку кофею.

– Прекрасный выбор, баронесса! – с восхищением произнес Яцек, восторженно глядя на Амалию. – Это самое лучшее, что у нас есть. И, – он слегка смутился, – конечно же, вы уж меня простите, самое дорогое.

– Цена для меня не имеет никакого значения, – просто ответила Амалия. – Сколько?

– Так, – совершенно разволновался Яцек. Столь значительные покупатели по нынешним временам большая редкость. – Колье двадцать три тысячи пятьсот рублей и бриллиантовая подвеска сорок две тысячи. Итого, баронесса, шестьдесят пять тысяч пятьсот рублей. Футляры для этих изделий отделаны кожей, бархатом и серебром.

– Вот как. Какова же их цена?

– Футляры прилагаются бесплатно. Изволите дать распоряжение упаковать?

– Пакуйте, – беспечно ответила Амалия и, глядя прямо в глаза управляющего, добавила: – И передайте владельцу магазина, что я весьма довольна ассортиментом ваших товаров.

– О-о, непременно передам, баронесса, – зарделся от удовольствия Яцек. – Благодарю вас.

– Нет, это я вас благодарю, – грудным голосом отозвалась Амалия и коснулась руки Яцека, вызвав у него новую волну мурашек и вставание волос.

На ее глазах драгоценности были разложены по великолепным футлярам, закрыты на серебряные замочки и уложены в аккуратный пакет с нарисованным на нем колье и названием магазина. Пакет Яцек вручил ей прямо в руки и взялся за счеты. Напрямую попросить денег у баронессы у него не повернулся язык.

Амалия понимающе усмехнулась:

– Сей секунд.

Достала из ридикюля портмоне. Раскрыла. И виновато посмотрела на управляющего:

– Господи… восемьдесят тысяч. Я забыла их на своем бюро. – Она сердито обернулась в сторону бонны: – А вы куда смотрели! Не могли подсказать мне?!

– Я собирала вашего ребенка, – ответила обиженно «бонна» на ломаном немецком, и крупная капля пота покатилась у нее со лба на переносицу.

Эту фразу женщина зубрила целый час, потом двадцать раз повторила по дороге в магазин, но все время опасалась, что забудет ее или перепутает, а то и просто язык не повернется от волнения, чтобы пролаять сии гортанные звуки.

Однако ничего, все вышло вроде как надо.

– А вы, фатер? – Она укоризненно взглянула на «отца», и тот виновато пожал плечами. Было видно, что в баронской семье фон Гольстенов она главная.

– Хорошо, – Амалия решительно посмотрела Яцеку в глаза. – Деньги будут ровно через четверть часа. Я сейчас съезжу в гостиницу и немедленно привезу их. А пока вот, возьмите.

И «баронесса» сунула в руку управляющего восемьсот рублей. Тот деньги принял и машинально отщелкнул на счетах восемь косточек.

– Да, вот еще отца с дочкой вам оставляю, – произнесла «баронесса», прижимая к груди бумажный пакет с футлярами внутри. – Чтобы у вас каких-нибудь сомнений не возникло…

– Что вы, какие сомнения, – пролепетал Яцек уже в спину выходящей из магазина «баронессы».

Из окна магазина было видно, что она села в коляску и быстро укатила. Очевидно, очень торопилась за своими восьмьюдесятью тысячами, забытыми на бюро.

Через двадцать минут Яцек в первый раз посмотрел на часы. И вздохнул.

По прошествии получаса после отбытия Амалии за деньгами послышался стук копыт, и против магазинных окон остановился экипаж. Яцек облегченно выдохнул и пошел навстречу. Однако в магазин вошла вовсе не «баронесса», а молодой господин в котелке и с тонкими усиками. Он попросил показать ему обручальное кольцо, долго выбирал и купил самое дешевое.

Яцек снова взглянул на часы. Минуло более сорока минут, как отъехала «баронесса», и первые признаки сомнения нарисовались на лбу управляющего двумя поперечными морщинами. Он посмотрел на старика-«отца», «бонну» и «дочку» «баронессы». Они стояли притихшие и, похоже, старались не дышать, старательно отводя взоры от Яцека. Только девочка была безмятежна и встретилась взглядом с Яцеком. Ее взор не выражал ничего, кроме застывшего в нем удивления, словно все, что она созерцала вокруг, она видела впервые.

– Где ваша дочь? – на ломаном немецком спросил Яцек «промышленного магната».

Старик молчал.

– Где пани баронесса? – спросил он женщину, но та лишь пожала плечами, словно не поняла вопроса.

Яцек неожиданно осознал, что пани «баронессу» он может больше никогда не увидеть, и по всему телу у него побежали холодные противные мурашки.

Что делать? Шестьдесят пять тысяч рублей! Это же огромное состояние! Каким нужно быть глупцом, чтобы профукать его в течение получаса! Как можно было отдать драгоценности без полной оплаты?!

Эта баронесса явно замагнетизировала его. Она просто колдунья!

Управляющий вплотную подошел к старику.

– Кто была эта женщина?

Старик молчал.

– Я вас спрашиваю, кем приходится вам эта дама? – обратился он к «бонне».

– Мы ее сегодня видели в первый раз, – призналась женщина.

– Вы хоть знаете, как ее зовут?

– Нет, пан, мы этого не знаем, – спокойно ответила матрона. – Она пришла к нам сама и сказала, что нам надо будет просто сопровождать ее некоторое время. Для представительства. Что мы и сделали.

– Для представительства?! – взорвался Яцек, осознавая весь ужас случившегося. Последняя надежда, что баронесса все же окажется настоящей, только что умерла с последними словами «матроны».

– Да, для представительства, – охотно повторила «бонна». – Так она сказала сама…

В данное мгновение управляющего Яцека вдруг посетила скверная мысль, что если в жизни горя больше, чем радости, то, возможно, жить решительно не стоит. И вряд ли стоит осуждать тех, кто наложил на себя руки. Пожалуй, что их надлежит понимать и даже жалеть…

Он вдруг неожиданно успокоился и усталым голосом спросил:

– Вы знаете хоть, где она живет?

Старик молчал.

– Я спрашиваю, вам известно, где она живет? – заорал вдруг Яцек прямо ему в лицо.

– Она снимает на окраине меблирашку, – невозмутимо ответила за старика женщина.

– Что? Меблирашку? На окраине?! Господи!

– Так точно! – по-военному ответил наконец заговоривший старик, смахивая капли пота со лба. – В меблированных комнатах пани Строгановской.

– Хоть что-то! – отвечал управляющий. – Ну, чего, стоишь, – крикнул он подошедшему сторожу, – задержи этих проходимцев, пока не появится полиция!

Немедленно на окраину города был отправлен приказчик. Троица же – старик, женщина и девочка – прошли в заднюю комнату магазина, как бы заарестованные управляющим. Старик по большей части молчал, женщина смирно и флегматически дожидалась дальнейшего развития событий, а девочка продолжала смотреть на мир широко раскрытыми глазами.

Когда вернулся приказчик, Яцек разговаривал по телефону с отцом. Полторацкий-старший нещадно ругался, называл сына придурком, и дважды в его речи прозвучало донельзя обидное слово «мудак».

– Хорошо, отец. Да… Да… Совершенно согласен с вами. Да… Хорошо. Так я и поступлю…

Закончив телефонный разговор с отцом, Яцек вытер вспотевшее лицо платком и обратился к приказчику:

– Ну, что?

Вопрос прозвучал в столь безнадежной тональности, что ответа можно было уже не слушать, да и не говорить. Но приказчик все же ответил:

– Пани баронесса съехали из нумера час назад…

– Куда?!

– Хозяйка нумеров не ведает.

– Звони в участок, – приказал приказчику Яцек.

– Чего?

– Ты глухой? Звони в участок, сказано!

* * *

В этой части Варшавы, населенной людьми с титулами и достатком, происшествия уголовного характера случались до чрезвычайности редко. Посему занимать место пристава в этом уголке города считалось некоторым повышением по отношению к приставам всех остальных частей города и предместий. Службою ни пристав, ни его помощник обременены особо не были; вследствие этого звонок из ювелирного магазина пана Полторацкого прозвучал как гром среди ясного неба.

На экстренный вызов полицейский пристав Яков Васильевич Щелкалов решил отправиться лично. Ну а коли пошел пристав, так помощнику остается только следовать за ним.

В магазин Щелкалов вошел вместе с помощником и городовым. В подобного рода заведениях Якову Васильевичу бывать приходилось редко, разве что по долгу службы, но надо признать, он уж и не помнил, когда это произошло в последний раз. Поднапрягшись, он покопался в памяти… Верно, это было три года назад, когда он приобрел вот в таком же магазине золотые сережки для жены, дабы отметить подарком двадцатилетие их супружества. Ишь ты!

Колокольчик в дверях звякнул дважды. Тотчас к приставу кинулся бледный молодой мужчина с ранними залысинами на лбу, представившись управляющим Яцеком Владиславовичем Полторацким. Волнуясь и перескакивая с одного на другое, он рассказал про похищение «баронессой» двух самых дорогих изделий магазина: бриллиантовой подвески и алмазного колье.

– На шестьдесят пять тысяч пятьсот рублей обокрала наш магазин, воровка, – сетовал полициантам Яцек Полторацкий, заламывая руки и подпуская слезу в голос. – Кто бы мог подумать, панове, ведь с виду такая приличная женщина… А как она была одета!

Щелкалов и помощник переглянулись: способ, при помощи которого были похищены дорогие украшения, был положительно нерядовым, даже весьма оригинальным. Скорее всего, это было не похищение в чистом виде, а хорошо продуманная и исполненная афера в духе Соньки Золотой Ручки. Уж не сбежала ли снова знаменитая мошенница и воровка с каторги?!

Да нет, не похоже…

Судя по описанию, данному приказчиком, представившаяся баронессой фон Гольстен была много моложе знаменитой Соньки, хотя действовала так же нагло и дерзновенно. Что ж, можно считать, что следствие по делу о похищении драгоценностей в ювелирном магазине пана Полторацкого открыто.

Покудова помощник проводил с управляющим и приказчиками дознание, записывая их показания, пристав прошелся по магазину.

Красота!

Чего только не предлагал покупателям с тугим кошельком магазин Владислава Полторацкого! Серьги, броши, браслеты, портсигары, кольца и перстни стоимостью в двухгодичное жалованье частного пристава; кулоны, брелоки, жемчужные бусы, алмазные и бриллиантовые подвески, жемчужные, коралловые и бриллиантовые колье в стоимость дома в Москве или Петербурге, или даже целого имения.

И ведь находятся люди, кто все это покупает!

Помощник тем временем опросил управляющего и двух приказчиков. По их показаниям, женщина, представившаяся баронессой фон Гольстен, весьма хорошо говорила по-немецки, понимала польский язык и имела от роду около тридцати лет. Она была стройна, ухоженна, среднего росту; внешность имела привлекательную, нос обычный, с небольшой горбинкой; лоб большой, чистый, безо всякого намека на морщины; волосы темные, глаза карие.

– Да, вспомнил!.. У нее еще был такой взгляд… блестящий и влажный, что ли… – добавил Яцек.

– Влажный? – удивленно переспросил Щелкалов.

– Ну да, влажный, – повторил Яцек. – По крайней мере, я бы сказал именно так.

– Вы уже это сказали, – заметил ему пристав. – Еще что-нибудь запомнили?

– Нет, – ответил Яцек, подумав.

– А вы? – обратился пристав к обоим приказчикам.

– Нет, – ответил один, покачав головой.

– Нет, это все, – сказал другой, пожав плечами.

– Хорошо, – произнес Яков Васильевич. – Вы никуда не собираетесь выезжать?

– Не предвидится, – ответили оба приказчика.

– А вы? – обернулся пристав к Яцеку.

– Куда же теперь ехать-то, – обескураженно протянул управляющий.

– Это я к тому, – пояснил Щелкалов, – что ежели мы эту так называемую «баронессу» заарестуем, так чтобы вас всегда можно было найти, чтобы произвести очную ставку или опознание.

– Ясно, – ответил Яцек. – А вы ее… заарестуете?

– Несомненно, – ответил полицейский пристав. – Вопрос лишь во времени.

– А драгоценности?

– Что драгоценности?

– Драгоценности вы ее заставите вернуть? – с надеждой посмотрел на Щелкалова Яцек.

– Это зависит от того, как скоро мы ее изловим, – ответил пристав. – А в нашем деле, сами понимаете…

– Хотелось бы поскорее, господин пристав, – просящим тоном произнес Яцек Полторацкий.

– Нам тоже… Здесь наши желания вполне совпадают. – Пристав коротко посмотрел на помощника и добавил: – Что ж, приносим вам наши соболезнования по поводу утраты ценностей и спешим заверить вас, господин управляющий, что полиция Варшавы в нашем лице приложит все возможные усилия, дабы изловить мошенницу и заставить ее понести заслуженное наказание. Можете передать это вашему батюшке.

– Вы даже не представляете, как мы на вас надеемся! – с чувством отозвался управляющий.

– Родственников «баронессы фон Гольден», – Щелкалов посмотрел на старика с «бонной» и девочку, – мы забираем с собой, в участок и… с тем разрешите откланяться и принять от нас заверения в совершеннейшем нашем почтении, – слегка приподнял он котелок.

Когда за полицейскими закрылась дверь, Яцек обхватил голову руками. Хотелось плакать и рвать на груди волосы, а голову посыпать пеплом. Да что там пеплом, землей!

Еще от накативших треволнений сильно хотелось выпить.

Яцек прошел в дальнюю комнату и достал из тумбочки стола бутылку с коньяком и высокий бокал. Налил на донышко бокала темно-коричневый напиток, подержал в руке, понюхал… Долил до трети бокала, затем, подумав, налил до половины и одним махом опрокинул содержимое в рот. Проглотил, выдохнул и уставился в одну точку.

На душе было муторно и скверно. Но рвать на груди волосы и посыпать голову пеплом уже не хотелось…