Читать книгу Бриллиантовый крест медвежатника - Евгений Сухов - Страница 4

– …а затем означенный Савелий Родионов, взяв извозчика, отправился к себе на квартиру на Большой Дмитровке.

Исправляющий обязанности полицмейстера пристав Тверской части Херувимов промокнул лысину платком и шмыгнул носом.

– Что с вами? – спросил обер-полицмейстер. – Вы больны?

– Инфлюэнца, ваше превосходительство, – ответил Херувимов, как учили, поедая глазами начальство.

– Хорошо, продолжайте, – сказал начальник полиции Первопрестольной.

– Это все, господин генерал. Услышав из их разговора с извозчиком, что фигурант направляется к себе на квартиру, наш агент прекратил наблюдение.

Херувимов снова промокнул лысину вышитым батистовым платочком и воззрился на генерала.

– А зачем Родионову понадобилось встречаться с этим американцем, как его?.. – пощелкал пальцами обер-полицмейстер.

– Берком Гендлером, – подсказал Херувимов.

– Да, Гендлером?

– Выясняем, господин генерал. За Гендлером тоже установлено наблюдение.

– Хорошо, свободны, – произнес обер-полицмейстер и обернулся к портрету государя. Император Николай смотрел строго, как бы говоря взглядом: «Выяснить немедленно!»

Оперативное совещание у обер-полицмейстера закончилось. Напольные часы показывали десять тридцать утра. С этого времени, собственно, и начиналась у полицмейстеров живая работа.

Вообще, каждое утро московских полициантов начиналось с обстоятельных докладов. В семь часов утра городовые докладывали о происшествиях за сутки околоточным. В восемь часов околоточные надзиратели спешили с докладами к приставам полицейских частей. В девять частные приставы отчитывались полицмейстерам, а те, в свою очередь, должны были не позднее десяти часов явиться с докладами к обер-полицмейстеру. Последний же, если была необходимость, по принятии докладов от полицмейстеров отправлялся в Департамент полиции. Такой порядок был заведен почти три десятка лет назад покойным Вячеславом Константиновичем Плеве в бытность его директором Департамента полиции и с тех пор соблюдался неукоснительно.

Надворный советник Херувимов был доволен. «Исправляющий обязанности полицмейстера» – это ласкало слух и звучало неплохо. Нет, даже очень хорошо! Сегодня – исправляющий обязанности, завтра – полицмейстер со всеми вытекающими отсюда последствиями: казенная квартира, жалованье в году на целую треть от прежнего, чин коллежского советника, что соответствует чину армейского полковника. Полковник! Эдак и до генерала рукой подать! Надо только проявить себя. Показать, что обстоятельнее и деятельнее полицмейстера во всей Москве и не сыскать. Еще надобно, чтобы остальные приставы не смотрели на него волками, не считали выскочкой и лизоблюдом, но видели его трудолюбие и… Стоп! Родионов. Вот кто поможет ему заявить о себе.

Зачем вор встречался с американцем? Конечно, он затевает новое дело, не иначе. Затосковал, верно, по своей работе, ведь сколь времени ни за что не брался. Стало быть, следует не спускать с него глаз. И поймать его с поличным. Самолично!

«Кто поймал сего злостного преступника?» – спросит генерал-губернатор.

«Я», – скромно заявит он.

«А дать ему чин статского советника и пожаловать орден Святой Анны первой степени!»

И вот он уже обер-полицмейстер, потом директор Департамента полиции и – почему нет? – товарищ министра внутренних дел, то есть лицо, заменяющее министра во время его отсутствия!

В его приемной толпится народ, генералы ждут аудиенции, полковники жмутся по стенам, потому как он, Херувимов, – начальник грозный и безапелляционный. И уж ежели кто в чем провинен, то спуска у него не жди. Так-то вот!

– Вот так! – вырвалось у Херувимова так громко, что «ванька» обернулся:

– Чо сказали, вашескородие?

– Ничего, – буркнул Херувимов и посмотрел в сторону. – Погоняй давай.

В свою часть он приехал, когда на часах было без пяти минут одиннадцать. Прошел к себе в кабинет, достал пухлую папку, открыл. С фотографической карточки, приклеенной к заглавному листу дела, на него глянул безбородый и безусый Савелий Николаевич Родионов, вор, известный маз и непревзойденный медвежатник. Словом, фигура.

Херувимов еще раз взглянул на любительскую карточку, невесть каким способом добытую несколько лет назад. И ему показалось, что изображенный на ней приятный молодой человек фамильярно кивнул будущему товарищу министра.

* * *

Свой первый замочек Савушка вскрыл спицей, когда ему только-только стукнуло восемь годков. То была шкатулка Парамона Мироновича, хитрованского туза. Но вместо тычка или подзатыльника мальчишка получил от приемного отца горсть шоколадных конфет.

– Ишь ты, ловок, – похвалил Парамон Миронович. – Далеко пойдешь, малый.

Затем шустрый приемыш начал расправляться с замками входных дверей, и к двенадцати годам не было такого замка, который бы не смог открыть без ключа Савушка.

Первый свой сейф Савелий Родионов взял, будучи студентом Берлинского университета, – все же старый Парамон, послав его учиться, желал для Савелия иной доли, нежели воровской, выпавшей ему самому. Но в Берлине Родионов выпотрошил три банка, а вернувшись в Россию, первым делом взял сберегательный банк в Староконюшенном переулке. Затем были вскрыты сейфы Торгово-сырьевой и Московской бирж, несколько ломбардов, Русско-Английского и Российского Кредитного банков и даже Национального Российского банка. Ему уже дышал в затылок начальник розыскного отделения Департамента полиции генерал-майор Аристов, но Родионов с Лизаветой вовремя ретировались в Париж, городишко, прямо сказать, отменный. Недаром говорят: увидеть Париж и умереть. Это как раз и могло произойти с Савелием, ибо вляпался он в пренеприятнейшую историю с масонами, мистикой, заговорами, террористами и бравой российской контрразведкой. И случилось так, что он и Лизавета оказали последней большую услугу. Посему получили возможность вернуться в Россию беспрепятственно, что незамедлительно и сделали. И не то чтобы оказался Савелий Родионов прощенным. Нет, на него все равно не было у полициантов ничего, кроме косвенных улик, – заарестовать, конечно, можно, да что предъявишь суду? И все же в Департаменте полиции от него отцепились с формулировкой «Оставить означенного Савелия Николаева Родионова при подозрении». Это обязывало пристава той части города, в границах которой проживал Родионов, «присматривать» за ним, ведать о его передвижениях, а ежели Родионов покидал город – сообщать об этом полицмейстеру, дабы тот имел возможность телеграфировать своему коллеге в город, в коий держал путь Савелий, – встречайте, дескать. Поначалу Родионов «хвоста» за собой не замечал, покуда однажды верный Мамай не сказал ему, сузив и без того крохотные глаза в узкие щелочки:

– А вит нас пасут, хузяин.

Пристав Херувимов менял филеров ежедневно, все они были серы, незаметны и в глаза не броски, посему заметить слежку было довольно трудно. И каждый день такой вот неприметный человечек шел за Савелием, если тот куда-либо шел, катил за ним, если тот ехал, топтался возле дома, если Родионов не выходил из квартиры, докладывая обо всем своему приставу после окончания дежурства. Был такой человечек и в толпе провожающих, и ежели бы Савелий вышел на палубу отплывающей «Ниагары», ему все же было бы кому помахать шляпой.