Читать книгу Сказы Капкыдадыча - Евгений Васильевич Лучинкин - Страница 4

СВЕТ В ОКОШКЕ

Когда человек смотрит в небо?

Да когда ему на душе тягостно – с надеждой на Отца Небесного. Или в радостном недоумении: за что, мол, такое счастье. А иные вообще головы не поднимают: “Чо я там не видел, в небе этом вашем?”.

Лёва Причудин, сидя в зоне, больше всего мечтал глянуть на небо глазами свободного человека. Вольным-то непонятно, что даже небесная высь за “колючкой” совсем по-другому воспринимается. Каждое проплывающее над головой облачко вызывает жгучую зависть и тоску – “Воля!”

Небо для зэка – это Воля, её непререкаемый символ.

И вот лежит Лёва на тёплой земле, вокруг никого, а над ним раскинулось бескрайнее торжество Воли. Он даже хихикнул от нежданно пришедшей ему мысли:

“Вот если бы небо тоже… на какую-нибудь зону”.

Но Лёвка тут же посерьёзнел: “Не хрен! Пусть всё горит синим пламенем, а небо – дело святое”.

Первый срок Лёва получил по глупости – ещё подростком. Они с дружками вдоволь поглумились над прохожим, в поздний час ненароком оказавшегося около их компании – молодых да ранних сорванцов.

Как выяснилось потом, прохожий был народным избранником в местный исполком, поэтому для них дело не спустили на тормозах, а выдали по полной программе. И понеслось!

На “малолетке” Лёва получил “настоящую” школу жизни. Там его научили отстаивать свои интересы, но главный принцип, которым он стал по жизни руководствоваться: кто сильней, тот и прав.

После перевода на “взрослую” зону парню пришлось пережить крушение последних остатков веры в светлое начало человека, внедрённой в него советской школой.

Деньги и Власть – вот высшие ценности для людей. Это Они правят справедливостью и законом. Так что, когда вышел срок отсидки, Лёва имел довольно ясное представление о сути мира. Возвращаться к прошлому ему не хотелось, решил ехать в большой город и там затеряться.

Благо что Хозяином колонии оказался толковый мужик, так как своим подопечным давал возможность на зоне работать.

И Лёвка, благодаря его политике, умудрился получить несколько профессий. Освоил кое-что из типографского дела: переплёт, набор; кое-что по столярному ремеслу; кое-что по слесарному. Освоил эти ремёсла Лёвка основательно и за свою квалификацию не боялся.

“Примут, никуда не денутся. Таких работников, как я, ещё поискать!”

Однако нестыковки в Лёвкиных претензиях к своему месту на Земле выявились уже в поезде. Проводник сразу на него взъелся, а, увидев справку об освобождении, которой тот с гордым видом помахал перед его носом, так и вовсе глаз не спускал, норовя при каждом случае уязвить.

– На свободу с чистой совестью? Ах ты, мать твою итти, короста вонючая! Ещё и гордишься, что закон преступил! Люди из последних сил честно трудятся, страну из руин поднимают, а такие прыщи, как ты, ихние копейки крадут.

Лёвка было торкнулся в следующий вагон, но тамошний проводник, видно предупреждённый товарищем, его оттуда попёр. Вдобавок сосед оказался словоохотливым мужичком и, подслушав Лёвкины словопрения с вагонным начальством, всерьёз насел на парня:

– Мила-ай, я ж на киче почитай полжизни протрубел. Вся-акого повидал. Эт, брат, терь на сю жисть. Теперя ты вечный изгой общества получаешься. Не примет оно тя, и не жди… В столицу собрался? И-и-и! Никак там затеряться удумал? И-и-и.

Да первый же постовой тя с такой ксивой за сто первый километр отправит, али куда ещё подальше.

Лёвка хотел было как следует встряхнуть доморощенного мудреца, выместив на нём возникшую обиду, но в словах прохиндея была правда. В крупных городах, да и вообще, куда бы он теперь ни поехал, ему ничего не светило. Это он ясно увидел по первым контактам с долгожданной свободой.

“Вот она, бля, житуха! Приехал, называется. Проще на зоне оставаться”.

Лёвка с грустью смотрел через пыльное окно поезда на зеленеющие просторы отчизны и манящие жизнерадостные пейзажи родной природы. Но никто среди этой красоты Лёву не ждал, нигде ему не светило окно гостеприимного дома.

На подъёме поезд слегка притормозил и поехал медленней. Лёвку словно подбросило. Он схватил котомку и на ходу сиганул с крутого обрыва.

…В небесной выси ватными громадами неподвижно стояли растрёпанные облака. Где-то поблизости прогудел самолёт. Звук на минуту заполнил окружающее пространство и истаял. Лёвка беспечно раскинул руки, закрыл глаза, сливаясь с тишиной. Ему было хорошо. Мысли лёгким туманом смешивались в преддверии сна, постепенно облекаясь в образы. Душа незримо всплыла наружу, погрузив тело в дрёму.

Лёвка пробудился от странного ощущения чьего-то присутствия и тут же принялся оглядываться. На небе уже появились первые звёзды, стрёкот кузнечиков стал громче. От железной дороги раздавался шум проходящего поезда. Вокруг же по-прежнему никого не было.

– Бля буду, ерунда какая-то.

Лёвка встряхнул головой, отгоняя навязчивые ощущения. Быстро соорудив костерок, он достал из котомки банку тушёнки, печенье и шкалик “пшеничной”.

– Ну, гражданин начальник, как говорится, за наше здоровье.

Водка оказалась доброй. Основательно закусив, Лёва уставился на огонь. Вместе с надвигающимися сумерками к нему вернулись невесёлые размышления о дальнейшей судьбе. На природе было хорошо и спокойно, но к людям, как ни крути, всё равно идти придётся.

“А что, поеду куда-нибудь в деревню или наймусь к геологам… Всё путём пойдёт”.

В темноте ближайшего кустарника ворохнулась массивная тень. Лёвка настороженно приподнялся, взяв в руки тлеющую головёшку.

– Э, кто там?

Однако в ответ только ветер прошелестел, унеся за собой всколыхнувшееся беспокойство.

“Отвык я… от жизни-то нормальной”.

Лёвка усмехнулся и вернулся к костру. Он неспешно докончил водовку с тушёнкой, решив после устраиваться на ночлег, как вдруг заметил невысокую фигуру, приближавшуюся к нему со стороны леса. Она будто плыла по воздуху и, как показалось Лёве, слегка мерцала.

“Ёхари-бабай, что за привидение?”

Когда фигура вступила в круг света от костра, то стало видно, что это женщина.

“Ну-у, вот так сюприз! Щас мы кости-то разомнём…”

Но Лёва осёкся, разглядев лицо женщины.

– Сеструха? А ты здесь откуда?

Та замерла в нескольких шагах от него и вперила взгляд на колыхающийся огонь.

– Да ты чо молчишь-то?

Лёвка оробел, чувствуя нелепость происходящего. Его движения сковал непонятный страх. Хотя трусом он не был, но что-то при всей правдоподобности облика сестры всё же смущало.

“Точно привидение, бля”.

В голове у Лёвы мягко прошелестело, будто перевернули страницу книги.

“Тебе нужно идти со мной”.

– Танька, это ты что ль говоришь?

Лёвка всё никак не мог врубиться в суть происходившего и не среагировал на мелькнувшую в сознании фразу. Она вновь повторилась.

– Не понял… Куда идти?

“За мной”.

Женщина плавно развернулась, направившись обратно к лесу.

– Э-э, ты куда? Подожди.

Не отдавая себе отчёта, Лёвка схватил котомку и бросился следом. Однако при всём старании догнать её он не мог.

Возле первых деревьев женщина сама остановилась, прямо перед ней в воздухе неожиданно возникла сияющая сфера. Лёвка ничего не успел сообразить, как с разбегу влетел в сгустившееся, словно кисель, пространство.

С этого момента для него разом исчезли все привычные ощущения мира, окружавшее было совершенно чужим. Хотя Лёва глазами ничего видеть не мог, но у него с обострившейся ясностью заработало внутреннее восприятие.

Так с ним всегда случалось в минуты опасности, что-то переключалось без спроса и выносило из беды. Но самым ужасным, исподволь дошедшим до сознания, явилось полнейшее безволие. Лёва практически полностью себе не принадлежал, он не мог двигать руками, ногами, поворачивать голову. Это его действительно поразило до глубины души.

“Во влип! Только без паники, Сеня, щас мы разберёмся, кто со мной решил в прятки поиграть”.

Но “разобраться” у Лёвки не получалось. Сознание начало растекаться на отдельные островки. В них он с удивлением созерцал целые сцены из прошлого, как будто просматривал по телевизору несколько программ одновременно.

Внезапно к этому присоединилось зрение. Сквозь прозрачную пелену Лёва видел странные картины: орущие в азартном порыве стадионы; площади, полные беснующихся людей; какие-то нудные разборки незнакомых мужчин и женщин.

При этом через него протекали потоки липких излучений, бурыми испарениями исходившие от каждого человека. Лёве стало донельзя мерзко и муторно. Остатки самоосознавания клокотали в яром протесте от происходившего с ним. Оно отказывалось воспринимать окружающее, потеряв все привычные ориентиры.

Раньше Лёва даже не задавался вопросом – как он думает, каким местом, зачем, а тут до него дошло, что это подобно необходимости дышать, быть… Да, именно Быть! И Быть самим собой!!! Кто-то или что-то упорно, со знанием дела превращало его в ничто, в послушную амёбу.

Один из островков сознания вдруг заработал в автономном режиме. Он запульсировал в каком-то диком ритме спасительного отчаяния и вернул Лёвке воспоминание, как после этапа в очередной спецприёмник для малолетних преступников, его пытались низвести до “чма” тамошние “паханчики”. Делалось это ими с такой же методичной жестокостью…

Тогда Лёва восстал.

Казалось, уже не было сил сопротивляться оглушающему страху, смешанному с животным ужасом перед непонятной властью подобных ему пацанов. Но он вдруг понял, что если сейчас этому поддаться, то из “чма” уже никогда не выбраться. Это хуже, чем глотать испражнения из параши под глумливое шипение блатной кодлы; хуже, чем добровольно пидораситься на “вечного петушка”…

Прозрачность сферы поблекла, картины окружающего слились в неопределённое месиво. То, где находился Лёва, завибрировало, началась болтанка. Сознание сжало чудовищными тисками чужеродной воли, превращая его усилия в прах.

Но Лёва сопротивлялся. Моментами он полностью выпадал из действительности. Островки сознания то стягивались воедино, то разлетались на мелкие кусочки, лишая человека малейшей надежды на возвращение к своеволию.

Сколько длилось подобное – Лёва не ведал, однако ему отступать было некуда. Ярость сопротивления оформилась в направленную борьбу за освобождение. Постепенно восстанавливались слух и ощущения тела. Но тут же начались видения чудовищных образов, от которых хотелось спрятаться, перестать воспринимать мир. При этом образы окутывали сознание, создавая иллюзию полной реальности…

…Бесконечное падение в бездну, полную самых изощрённых мучений и ужасов…

…Страдания беспомощного тела от непереносимой боли и медленного гниения…

…Безвременье…

Лёва обессилел и уже перестал к чему-то стремиться, лишь остатками всплесков детского упрямства сохранял отдалённое представление о самом себе.

…Небо! Сияние яркого голубого неба с ватными громадами растрёпанных облаков всплыло самым ярким после освобождения воспоминанием. В нём было столько величественного спокойствия, что помрачающие образы сразу ушли на второй план и перестали перемалывать остатки человеческого сознания.

К Лёвке вновь вернулись ощущения тела. Он словно завис в пространстве, лишённом гравитации, с распростёртыми в водянистом объёме руками и нога ми. Тряска и вибрирование прекратились. Окружающая сфера стала прозрачной. Где-то внизу раскинулись бескрайние просторы Земли с аккуратными квадратами полей, разделённых едва различимыми лентами дорог. Лёва будто завис в поднебесье и вот-вот рухнет вниз. На сей раз страх оказался неподдельным, но сил реагировать на него не было.

“Эх, воды бы”.

Сфера мигнула, тут же переместившись к самой земле. Теперь вокруг бушевал горный водопад. Брызги сияющими каплями разлетались по воздуху, создавая хрустальную завесу над местом падения потоков воды. Лёва мог улавливать её холодную свежесть и даже запахи мокрых камней.

“Как тут шумно…”

Не было понятно, кому принадлежало произносимое. Лёвка ещё раз взглянул на буйство природы и рухнул в сон.

Пробудился Лёва в полной уверенности, что находится в зоне. Сквозь утреннюю дрёму ему показалось, будто его, сонного, связали по рукам и ногам для очередного прикола над “молодым”.

– Ну бля, кореши, я вам щас устрою приколы…

Когда глаза открылись, то в первые мгновенья Лёвка никак не мог взять в толк, почему вокруг сплошная стена деревьев, а не ровные ряды двухярусных кроватей.

– Да что за приколы-то…

И тут он, наконец, вспомнил происшедшее. Давалось это с огромным трудом, мысли ворочались неподъёмными жерновами, никак не желая выстраиваться в цельную картину.

Лёва осторожно пошевелил рукой, она подчинилась. Так же осторожно он огляделся. Сквозь едва заметную пелену, окружавшую его со всех сторон, виднелись могучие стволы хвойных деревьев. Прямо под ним небольшим пятачком зеленела полянка, на которой беспечно кормились несколько пятнистых оленей. Спины их подрагивали от возбуждения, олени пощипывали травку, каждый раз чутко поднимая кверху свои маленькие головы. Лёвку они не замечали, хотя тот был в трёх метрах от них.

– Эх, размяться бы…

Тотчас перед Лёвкой вновь сгустилось пространство, и он через него выпал наружу. Олени шарахнулись в чащу, но обалдевшему человеку было не до них. Он неуверенно поднялся, ещё не веря в случившееся. Медленно по вернув голову, Лёва увидел зависший над собой приплюснутый диск треугольной формы. Его оболочка слабо мерцала холодным светом.

– О-о, тарелка!?

Лёва испугался собственного голоса, но тут же зажмурился и снова открыл глаза. Диск по-прежнему парил перед ним.

– Ах ты, ё-о!

Тело, повинуясь безотчётному импульсу, ринулось в лесную чащу. Несколько раз Лёвка падал, спотыкаясь о коряги, но, несмотря ни на какие препятствия, всё бежал и бежал прочь от злополучного места. Его панический бег остановило внезапно открывшееся шоссе. Лёвка хотел было опуститься прямо на обочину, однако услышал далёкое шуршание автомобильного мотора. Из-за ближайшего поворота вывернул легковой автомобиль.

– Эй, эй, остановись!

Автомобиль затормозил. Лёвка ринулся в салон, руки у него дрожали, он с трудом мог объяснятся.

– Дяденька, увези меня отсюда… Увези, говорю… Нельзя здесь мне… Заберут.

Лёвка поначалу не разобрал обращённого к нему вопроса, всё ещё пребывая в состоянии горячечного бега. Но, когда “дяденька” вынул из приборной панели рацию и что-то проговорил на иностранном языке, он слегка протрезвел. Перед ним сидел крупный мужчина явно в форменной одежде и, судя по знакам различия, был полицейским. Таких Лёва видел в американских боевиках.

Салон машины так же свидетельствовал, что он находится не среди отечественных весей.

Полицейский вновь повторил свой вопрос. Лёвка замотал головой.

– Н-непонимаю я Вас… Русский я, русский!.. Тарелка там, понимаешь… Тарелка меня!..

Полицейский внимательно оглядел странного пассажира, и что-то проговорил по рации. Дождавшись ответа, он тут же развернул машину и на большой скорости поехал в обратном направлении. Лёвку начала колотить крупная дрожь. Мужчина бросил на него короткий взгляд и протянул термос.

– Аха, с-спа-си-бо…

Глоток горячего кофе Лёвку немного взбодрил, и он смог оглядеться. Теперь ему показалось, что даже пейзаж вокруг какой-то нерусский, подчёркнуто аккуратный, что ли. И автомобили, которые начали попадаться навстречу, сплошь были иностранными.

Через несколько минут они въехали в небольшой городок и остановились напротив одноэтажного особняка. Возле него стояла женщина, видимо, поджидавшая их. Полицейский вышел из машины и вежливо поздоровался. Они переговорили, после чего женщина села в салон, обратившись к Лёве по-русски, при этом не совсем правильно подбирая слова:

– Хлопчык, шериф спрашивает: кто ты и откуда?

Лёвка оторопел.

– А я где?

Женщина успокаивающе улыбнулась.

– Это Канада, хлопчык. Ты, верно, заховався?

Лёвку прорвало.

– Послушайте, тётенька, вы ему скажите, что меня тарелка украла. Я из России. Вляпался, бля, врагу не пожелаешь.

Женщина непонимающе нахмурилась и посмотрела в сторону терпеливо ожидающего разъяснений шерифа.

– Хлопчык, ты не части, я на ридной мове давно не злякалась… У тебя документы какие-нибудь есть?

Лёва было потянулся за справкой об освобождении, но, вспомнив поезд, мотнул головой.

– Да они у меня в котомке остались, а та в тарелке. Говорю же, умыкнули меня… эти…

Лёва осёкся, подбирая слова, но в бессилии махнул рукой.

– Там они остались.

Женщина что-то проговорила шерифу, и перевела для Лёвы его вопрос:

– Хлопчык, шериф спрашивает, что ты делал в лесу и как туда попал?

Лёва потряс перед собой руками.

– Да не знаю я! Говорю же, вляпался, врагу не пожелаешь. Вы ему скажите, я русский, Лёвкой зовут. Тарелка-то в лесу осталась. Но я туда не за какие ковриги не вернусь… Ты ему скажи, пытали они меня, паскуды.

Женщина поёжилась, с трудом вникая в смысл речей “хлопчыка”. Затем с почтительной робостью что-то сказала шерифу, тот хмыкнул и плавно тронул машину с места.

Они подъехали к двухэтажному зданию, около которого были припаркованы несколько полицейских автомобилей. Лёвку провели внутрь. В одном из кабинетов шериф попросил его показать содержимое карманов.

Пока он рассматривал всякие мелочи, женщина внимательно изучала “единственный документ”. После непродолжи тельного диалога по поводу выяснения личности подопечного, шериф сгрёб Лёвкино добро в небольшой пакет и подозвал помощника. А женщина, осторожно подбирая фразы, объяснила напрягшемуся “хлопчыку” суть происходившего:

– Послушай меня, Лёва, внимательно. Шериф обязан задержать тебя до выяснения твоего гражданского статуса. Если ты не сможешь рассказать, как очутился на территории Канады, то попадёшь под действие статьи о нелегальном пересечении границы…

Лёва взвился.

– Да вы чо!? Охренели! Я ж сам врубиться ни во что не могу, а меня опять на нары! За что?

Женщина с вялым состраданием посмотрела на него и пожала плечами. Вошедший помощник шерифа распахнул перед Лёвкой дверь. Тот как-то сразу сник.

– Что же вы, ребята, не слышите-то меня? Всё ж люди…

Несколько дней Лёва промаялся в камере в полном одиночестве. Кормили его неплохо, выводили гулять в небольшой садик около церкви. Полицейский сержант умудрился даже где-то раздо быть несколько российских журналов. Но от неопределённости и безделья было всё равно муторно.

Однажды к Лёве пришла местная женщина, та самая, что помогала шерифу с ним общаться. Она вежливо поинтересовалась здоровьем, принесла какую-то свою стряпню. Но говорить с ней ему совсем не хотелось. От маяты и непонимания Лёва стал впадать в хмурую меланхолию.

Женщина потопталась рядом и собралась тихо уйти. И вот тут, глядя на закрывающуюся дверь, Лёва неожиданно заголосил:

– Послушайте, тётенька, вы там скажите этому шерифу – я согласен! Поедемьте, я покажу, где та зараза стоит. Ну, эта… тарелка. Вы мне верьте, тётенька! Нету у меня никого кроме вас, чтобы выбраться отсюда. Помогите…

Женщина долго смотрела на застывшую в последней надежде фигуру помешанного бедолаги и, ничего не ответив, вышла. Лёва в бессилии опустился на лавку.

“Ну, теперь всё, по судам затаскают, падлы”.

На следующий день шериф пришёл с худощавым мужчиной, который посто янно щурился на свету и зябко передёргивал плечами, словно ему было холодно. Он долго осматривал Лёву, дёргал его, тыкал в колени молоточком, задал несколько вопросов через англо-русский разговорник. А потом написал какую-то бумажку и ушёл. Шериф повертел бумажку перед глазами и с досады сплюнул.

Лёва усмехнулся.

– Что, дядька, пора сухари сушить?

Шериф пристально посмотрел на него и жёстко ответил.

– Да не понимаю я по-вашему, ребята. У нас в спецухе один немецкий давали, но я и его похеривал.

Рано утром Лёвку разбудили голоса за стеной. Они показались ему знакомыми. Сержант вошёл к нему и кивком пригласил к выходу. В кабинете шерифа был он сам и всё та же добровольная переводчица. Она ласково поздоровалась с ещё не пришедшим в себя ото сна Лёвой.

– Хлопчык, если ты не передумал показать место… где лежат твои вещи, то шериф согласился тебя туда отвезти. Сможешь ли ты указать это место?

Лёвка разом проснулся.

– Да конечно, ёхари-бабай! Седлайте коней.

Всю дорогу Лёва боялся, что напрочь забыл, как бежал до шоссе. Но стоило ему войти в чащу, и ориентиры панического бегства будто сами собой начали возникать на их пути. А может, тело подсказывало. Оно до сих пор ныло от многочисленных ссадин и ушибов.

Шериф шёл немного позади, а сержант и женщина старались идти рядом с Лёвкой. Солнце уже стояло над головой, а они всё брели и брели по довольно дремучему лесу. Лёву начали одолевать сомнения, что он вообще сможет выйти на заветную полянку, да и будет ли там его дожидаться совершенно чуждое человеку творение чьего-то разума.

“Там же олени паслись!”

“Олени, олени…” – эта мысль целиком заполнила сознание Лёвки. Он больше ни о чём не думал. Даже страх перед возможной встречей с хозяевами “тарелки” ушёл куда-то на задний план. На очередной полянке он бессильно остановился и принялся озираться.

“Вроде похоже, а вроде, та была побольше… А чо я, в натуре? Тарелки-то всё одно нету. Да где ж я её теперь найду, заразу?!”

Лёвка встретился со взглядом шерифа и похолодел, в нём светилось полное понимание его затруднений, больше тот ему не верил. Вот-вот рот его раскроется, и он прикажет поворачивать назад. И всё! А что “всё”, теперь Лёвка даже представить не мог.

“Да где же ты, чучело внеземное!?”

Практически сразу над местом, где стоял Лёва, появилось знакомое голубоватое свечение, воздух разом уплотнился, и в метре над его головой возник треугольный силуэт “летающей тарелки”. Первой вскрикнула женщина.

– Матерь божья! Что ж это такое?!

Сержант вскинул карабин, скосив глаз в ожидании приказа от шерифа. А тот застыл в каменном изумлении. Лёвка подпрыгнул от радости.

– Ну, вот же она – тарелка-то эта!

Вот такая история. Что сталось с Лёвкой Причудиным – не ведаю. Шерифа с его сержантом куда-то отправили по их ведомству. Но о них тоже ни слуху – ни духу. А вот женщина успела где-то заховаться. Долго её потом всякие разведки искали, да, видать, и на них проруха есть, раз тайну уберечь не смогли.