Читать книгу Девочка и пёс - Евгений Викторович Донтфа - Страница 34

33.

Да, она совершила ошибку, когда полетела на эту планету. Большую глупую ошибку. Но что с того, какое это имело значение тогда и сейчас. Она очень любит папу, любит так, что при одной только тени мысли, что она больше никогда его не увидит, ее душа тяжелым камнем падала в черную яму, а сердце разрывалось от отчаяния и тоски. У неё перехватывало дыхание, ей в горло словно вливали раскаленный жидкий металл и внутри всё кипело и пылало, она не могла вздохнуть, она не могла говорить и глаза тонули в слезах. Ну разве может весь этот мир существовать без папы, какой может быть смысл во всей этой Вселенной, если в ней не будет его. И стоило только на несколько секунд позволить этой ужасной мысли приблизиться к реальности как тут же исчезало всё. Сама эта реальность расплывалась и таяла, глаза разъедала соленая влага, а в груди ледяным комом разрасталась глухая пустота. Никого не было ближе и роднее папы. Мама погибла, когда Элен было три года и с тех пор девочка знала только отца. Знала так как наверно не знала даже себя. Каждый его взгляд, каждый изгиб его губ, каждый взлет его бровей, каждое выражение его лица, каждый его запах, каждый его жест, каждое движение и оттенок его ауры были досконально изучены ею, классифицированы, впечатаны в её память. Папа был словно музыкальный автомат, все-все мелодии и песни которого она выучила наизусть и только звучал какой-то аккорд, какое-то короткое чередование нот, она тут же узнавала мелодию и уже напевала её про себя. Этот человек окружал её как воздух, он был мерилом всего вокруг, первоначальной точкой отсчета, от которой строились все системы бытия, основанием, на котором покоилась вся её жизнь. Разве может такой человек исчезнуть, разве можно это вообще представить. Да в тот же миг она задохнется, ухнет в бесконечную пропасть разошедшегося по швам пространства, потеряет все направления и ориентиры.

Элен любила отца. Конечно иногда она и обижалась на него, и сердилась, и раздражалась. Например, когда он отказывался отвечать на какие-нибудь её вопросы, зная что лгать дочери бесполезно, а говорить правду по каким-то причинам ему не хотелось. Не очень ей нравилось и когда он называл её своей мисс Пухляндией, своим Сладким Пончиком, Дирижаблем и Пышечкой, обосновывая это тем, что якобы в младенчестве она была пухлявой толстушкой. Элен обижалась, говорила что на старых видеозаписях она вовсе не толстая, но папа смеялся и утверждал, что это специально выбирали такой удачный ракурс чтобы не расстраивать будущую красотку. Также несколько сомнительным казалось ей обращение "моя маленькая туманность", которое в устах отца звучало вполне ласково, но объяснялось, по его словам, тем что порой она вся такая неопределённая, рассеянная и "туманная". Впрочем затем он трансформировал это в название знаменитых туманностей и Элен стала называться "Голубой Снежок", "Конфета" и изредка "Шикарная", а если папа был не в духе из-за каких-то проделок дочери, то та становилась "Жуком", "Пробкой", "Медузой" или даже "Калебасой". Но сейчас она готова была называться как угодно, лишь бы только это произносил папа. И она вспоминала как летела ему навстречу, прыгала на руки, обнимала за шею и крепко-крепко прижималась к нему. А однажды она обратила внимание что у него сзади на шеи, у самой границы волос две круглых родинки, одна побольше, другая поменьше. Несомненно сам папа и не подозревал о них. Увидев их, Элен тут же вспомнила картинку двойной звезды "Аль-Риша", которую видела буквально накануне на уроке астрономии и с тех пор стала иногда называть отца "мистер Аль-Риша". Папа спрашивал с чего это он вдруг стал "Аль-Риша", на что она загадочно улыбалась и говорила что она кое-что знает про него, но это её тайна.

Да, его часто не было дома, он уезжал в длительные командировки, но это лишь усиливало чувство безумной радости и восторга, когда он возвращался и снова был рядом. Он приходил в ее спальню, он подолгу читал ей прекрасные книги, он рассказывал ей обо всем что знал сам, он советовался с ней и очень внимательно слушал ее, как взрослую. В его темно-синих глазах, так неуловимо похожих на её собственные, она видела всё человечество, весь мир, Бога, Вселенную, всё вместе, наполненное светом и любовью, и так ей было покойно и уютно, когда она сидела у него подмышкой, прижавшись к нему, когда он брал ее на руки, когда она погружалась в тонкий, изысканный, чуть серный аромат его духов «Гивирнэйчи», что ей просто и в голову не приходило желать чего-то еще и она лишь безмятежно улыбалась счастливой улыбкой. Она вспоминала как папа учил ее танцевать, как наряжался в Сэма Колокольчика и Санта Клауса и играл для нее спектакли, как учил ее складывать фигурки Оригами, как они вместе учились готовить грибной суп, запеченную курицу и тушенные овощи под руководством Кита и без помощи кухонных автоматов, как они вместе разгадывали головоломки и ребусы, как она мучила его бесконечными вопросами, а он изо всех сил пытался ответить на них, как она летала на его руках, как они пели любимые песни в караоке, где Кит подсвечивал им в воздухе слова песен, а заодно и служил мощной акустической системой. Она не могла, у нее просто не хватало сил и решимости представить этот мир без отца. У нее не было никого кроме папы, да и не нужен ей был никто кроме него. И с невыразимой нежностью она вспоминала как прокрадывалась к нему в спальню и втискивалась в его объятия. Отец уже давно запретил ей спать по ночам в его постели. По его мнению это дурно сказывалось на её развитие как сильной самостоятельной личности. А он хотел видеть дочь именно такой. Пару раз из-за этого он даже вступал в серьезный спор с Родериком Атинховским, потому что последний, по мнению Валентина Акари, слишком уж баловал свою внучку, заваливая её чересчур дорогими подарками. Один Кит чего стоил. А стоил он, кстати, как небольшой межзвездный корабль. Элен, не взирая на неодобрительное ворчание своего металлического пса, внимательно подслушивала их разговоры, диву даваясь из-за того что папа всё так напутал. Вот как раз дедушка был весьма ироничен, прохладен и порой даже суров с ней и очень редко действительно что-нибудь делал за неё, заставляя её выполнять всю работу, которую по мнению дедушки ей надлежало исполнять. Поэтому когда он жил у них дома, Элен обычно без всяких напоминаний убирала за собой посуду, чистила зубы, расчесывалась, вовремя спускалась к завтраку, одевалась как "юная леди", не пела визгливым дискантом "Песни Отчаянных", не скакала по дому, играя с Китом в нашествие пришельцев, не разбрасывал по всему дому обувь и одежду, за столом не смеялась во весь голос, не чавкала, не "глотала как волк" и пользовалась ножом и вилкой. Тогда как сам отец практически всегда сквозь пальцы смотрел на то что Элен чего-то не хотела делать, отлынивала от каких-то обязанностей, которые как бы считались за ней закрепленными или наоборот творила всё что ей заблагорассудится. Да и забираться к нему постель Элен по-прежнему продолжала. У отца вошло в привычку, что если он весь день был дома, то после обильного, плотного обеда он шёл в свою спальню, чтобы как он говорил "завязать жирок", а на самом деле хорошенько вздремнуть два-три часа. Что в общем было не удивительно, ибо иногда на работе он не спал целыми сутками, Элен даже научилась определять переливы ауры не выспавшегося человека. Самой Элен спать днем редко хотелось. Когда она спрашивала зачем папа делает это, тот отшучивался тем, что он уже старенький, а все старички обязательно после обеда спят, так как хотят таким образом продлить свою жизнь. Элен хмурилась на эти шуточки, но потом стала использовать это дневной сон в своих интересах. Она приходила к отцу, определяла по ауре что он действительно крепко спит и очень аккуратно забиралась на постель, втискивалась в его объятья, прижималась спиной к его животу и так, несказанно счастливая лежала и мечтала обо всё на свете. И не было во всей Вселенной более подходящего, уютного, лучшего, надежного и безопасного места для легкомысленных мечтаний чем в этом маленьком тихом сонном царстве. Порой отец всё же просыпался, когда она укладывалась рядом, и в первые разы интересовался чего это она тут мостится. Элен отвечала, что тоже хочет "завязывать жирок" вместе с ним. Он делал вид что недоволен, просил её не храпеть и не лягаться во сне и снова закрывал глаза. Но Элен по его ауре видела что ему в общем приятно её присутствие и в конце концов он ведь её не прогонял как ночью. Видимо в отличии от ночного сна, дневное валяние в его постели никак не сказывалось на самостоятельности дочери. И Элен сворачивалась клубочком и тихонько лежала, слушая его дыхание. Именно здесь она чаще всего размышляла о каких-нибудь ужасах, о которых не решалась думать в другое время. Здесь любой страх был бессилен перед ней. Она думала о смерти, о страшных болезнях, про которые рассказывала Камила Кесада, о диких бандах пиратов, свирепствовавших на Вольных планетах, о свихнувшихся роботах на Механии, поставивших себе целью уничтожить всю биологическую жизнь, о сталкивающихся и взрывающихся звездах, об испепеляющем, уничтожающем излучении квазаров, блазаров и магнетаров, о смертоносных, стирающих любую жизнь гамма-всплесках, о таинственных Сверхпустотах, где не может существовать ничего, о Черном Лего – загадочных, постоянно перестраивающихся мегаструктурах, затмевающих звезды и черпающие их энергию, о звездных кораблях с безумцами на борту, об искорёженных или исчезнувших хайджерах – астронавтах исследовавших гиперпространство, о сумасшедших сектах, о живых мертвецах с планеты Ливу, родной планеты отца, о его ненормальной сестре тёте Айше, рьяно исповедовавшей учение одной из местных религиозных сект "Лазоревый дом", именно она настояла на том чтобы после трагической гибели их родителей, бабушки и дедушки Элен по отцовской линии, их не сожгли, а закопали в землю, после чего их телами завладели паразиты-воскрешатели и мертвые бабушка и дедушка явились к своим детям. Одна, ночью, у себя в постели она не решалась думать о таких вещах, а здесь, под рукой папы, сжимая его широкую ладонь, слушая его дыхание или даже смешное посапывание и чувствуя спиной его горячее тепло, она не боялась ничего на свете. Никакие ужасы бесконечной Вселенной не в силах были ей причинить здесь вреда. На какой-то церкви она однажды видела плакат: на фоне ночного неба, с пылающими звездами и спектральными облаками раскаленных газов две огромные светлые сияющие ладони держат маленького улыбающегося младенца. И сейчас, в окружении папы она чувствовал себя также, словно она крохотный человечек, убаюканный в его руках. Папа любит её, любит как никого в этом мире. Ей не приходилось даже размышлять над этим, она видела это своими глазами. Всякий раз, когда они встречались после любой разлуки, пусть даже всего в несколько альфа-часов, она видела как сияет и искрится его аура и с замирающим сердцем понимала что причиной тому она сама. И ответная нежность и любовь к отцу захлестывали её с головы до ног, радость от того что этот человек существует стучала в ней как барабан и пульсировала так словно всё её тело было сплошным сердцем.

И разве могла она поступить как-нибудь иначе, не сумев связаться ни с дедом, ни с мисс Уэйлер? Для неё не было такого вопроса. Она должна было немедленно лететь за отцом сама. И ничто не имело больше для неё значение. Она не могла сидеть на месте и ждать неизвестно чего, зная что он в опасности, может быть смертельной, зная что ему нужна помощь. Впервые в жизни она слышала чтобы папа просил о помощи. Конечно, с просьбой о помощи он обращался ни к ней. О нет, Валентину Акари и в дурном сне не приснилось бы попросить прилететь на Каунаму собственную дочь, это была настолько дикая мысль, что он даже не потрудился напрямую запретить ей это, потому что такое ему и в голову не могло прийти. Он просил дочь лишь передать своё сообщение Родерику Атинховскому и Александре Уэйлер, а ей самой наказал покинуть дом и перебраться к знакомым.

Но Элен поступила иначе. Она решила, что спасёт отца сама. Ну, при помощи Кита конечно. Кит протестовал изо всех сил. Но ключевой алгоритм заставил его подчиниться неразумной дочери Валентина Акари.

Послание, которое получила девочка было не слишком многословным. Да еще и переданное столь экзотическим образом, оно повергло Элен в состояние легкого шока. Особенно когда она прочитала в Старнете, что испытывает человек, позволивший "тотеру" войти в своё сознание.

Вообще у неё и папы была "нить" – удивительное устройство сверхдальней связи, способное передавать информацию через любые расстояния, в том числе и космических масштабов. Несмотря на любое количество парсеков, связь осуществлялась мгновенно, словно по детской рации в одном доме. По высоколобому мнению землян "нить" нарушала основные физические законы пространства и времени, а потому существовать не могла. Даже гиперлайн – радиосвязь через гиперпространственные измерения и то имела задержку в зависимости от расстояния от источника до приемника, а тут моментальное соединение любых точек Вселенной. Правда у "нити" имелось существенное ограничение, она всегда соединяла лишь двух абонентов, ибо то из чего "нить" возникала первоначально было единым и разделиться могло лишь надвое. И каждая "нить" была уникальной и с другой "нитью" не соединялась. Эта была инопланетная технология и принадлежала она миточам, которые не спешили землян посвящать в её устройство. Впрочем, многие из ученых-землян считали что миточи и сами не знают как функционирует "нить", просто так уж им повезло что их родная планета выращивает в себе эти странные вроде бы металлические структуры, которые разделенные всегда знали друг о друге и оставались в неразрывной связи. Вторым ограничение "нити" была её невысокая пропускная способность, максимум что удавалось кодировать через неё это звуковые волны, простые аудиоданные, то есть внешне устройства "нити", называемые "клабы" действительно напоминали обычные миниатюрные радиостанции. Двое людей решивших навсегда соединить себя "нитью", обычно вживляли её "клабы" себе в тело. Если эти двое были достаточно богаты, тогда скорей всего у них был вживленный в мозг ментальный интерфейс и "нить" подключали напрямую к нему. И в этом случае им оставалось просто мысленно произнести нужную фразу и его визави услышит её где бы он не находился. Однако у Элен и её отца "клабы" "нити" были внешние, как переносные устройства, которые можно было конечно через переходник подключить допустим к юнипаду. Валентин Акари был категорически против любых вживляемых в тело устройств, делая исключение только для тех что требовались по медицинским показаниям. И никакие увещевания мистера Атинховского и мисс Уэйлер, которые во всю использовали подобные биотехнологии не могли заставить изменить его мнение. Что, впрочем, было всем понятно и никто особенно не настаивал. Линда Рейлих, мать Элен, погибла именно из-за того что террористам удалось использовать вживленное в её тело устройство.

Таким образом, если Элен и ждала какого-то сообщения от папы, то конечно посредством "нити", чей "клаб" у неё круглые сутки был присоединен к плечу. Однако всё случилось совсем по-другому. У неё в голове возник, до смерти напугавший её по началу, голос. С расширенными от ужаса глазами она бросилась к Киту, но когда тот, считав её испуг, уже сам спешил ей навстречу, она внезапно застыла, невидящим взором уставившись куда-то в стену. На обеспокоенные вопросы робота она ничего не отвечала. "Элен, пожалуйста, не бойся. Это твой папа, твой мистер Аль-Риша. Я попал в беду, Снежок, и не могу связаться ни с кем кроме тебя. Это действительно я, Конфетка, не сомневайся. Твой папа, Валентин Акари, лейтенант космической полиции Сейтеранского сектора, координатор спецподразделения P374. Личный код: 5600-8264-1214104677. Код можешь проверить по моему биожетону, он в нашем домашнем сейфе, ты можешь открыть его по своему ДНК и доппаролю 'протуберанец'. Элен, у меня совсем мало времени, эту мыслесвязь я установил с тобой через своего друга-тотера, но он не может держать её долго. Поэтому, Конфетка, слушай меня внимательно." Металлический пёс встревоженно глядел на свою хозяйку, он считывал биоритмы её мозга и видел какие-то чудовищные всплески, которых у нормального человека быть не должно. Наконец он докричался до девочки и та, обратив на него внимание, быстро сказала: "Кит, это папа! Записывай меня" и затем она повторяла вслух всё что говорил ей голос в голове. "Я нахожусь на планете Каунама. Вывезен сюда бандой торговцев людьми с Кашуты. Мне и моему приятелю тотеру удалось бежать. Но сейчас мы снова попали во враждебное окружение. Находимся в местности Солейрон, на данный момент мои координаты: 47 градусов 8 минут южной широты; 122 градуса 26 минут 12 секунд западной долготы относительно стандартного нулевого меридиана звездного реестра. Необходимо чтобы нас забрали отсюда. Срочно передай моё сообщение дедушке и мисс Уэйлер. Больше никому, родная. Никому. К сожалению в моем подразделении человек предавший полицейское братство и работающий на пиратов с Кашуты. Но я не знаю кто именно. Поэтому чтобы ни случилось не обращайся в Космопол. И еще, Элен. Этот человек возможно попытается добраться до тебя, чтобы угрожать мне твоей… твоей болью. Ты должна незамедлительно покинуть наш дом. Немедленно, дочь! Пока не окажешься у дедушки или тети Саши, будь у мистера Таругу или семьи Мейнос. Лучше у мистера Таругу. Прости, Конфетка, что впутал тебя во всё это. Прости, милая". И дальше уже был не голос, а взрыв эмоций, Элен поняла что папа плачет и еще она ощутила отчетливое ощущение вины и промелькнувший образ красивой черноволосой женщины, её матери. Потом всё ушло и в голове осталась одна звенящая пустота. Элен словно очнувшись от слишком реалистичного сна, оцепенело смотрела в черные глаза своего пса.

Девочка лежала на упругих сиденьях, обитых темно-красной кожей, и искоса смотрела на Мастона Лурга, который снова погрузился в чтение своей книги. Может быть впервые в жизни она испытывала ненависть. Ей не очень это нравилось, но она не в силах была остановить поток негативных эмоций. Ей хотелось чтобы с этим человеком случилось что-нибудь плохое, чтобы он оставил ее в покое, чтобы он исчез, испарился, пропал. В глубине души она признавалась себе, что ей не просто хочется чтобы он исчез, нет, этого было мало, она хотела мести, за себя, за Кита, за кирмианскую девушку, она хотела чтобы судья страдал. Никогда раньше девочка не переживала подобного. Чувство стыда за такие мысли тенью пробегало по ее душе, но впрочем с помощью яркого пламени своей ненависти она легко отметала нелепое ощущение вины. Судья был злодей и она искренне ненавидела его. Конечно, раньше ей доводилось испытывать досаду и раздражение, например иногда она сердилась на папу. По разным причинам. За то что случались моменты, когда он не хотел говорить правду и просто отмалчивался, зная что врать бесполезно. За то что он не хотел объяснить как он относится к Александре Уэйлер. За то что он запрещал ей смотреть кое какие фильмы, за то что порой пропадал на работе чуть ли не целыми неделями, за то что не понимал, что ее синие кроссовки ни в коем случае нельзя надевать вместе с ее любимой розовой курткой, они совершенно не сочетались. Элен улыбнулась, вспомнив озадаченное лицо папы, когда она пыталась ему объяснить тонкости женской моды.

Судья оторвался от книги и поднял глаза на свою пленницу. Улыбка исчезла с лица девочки, но взгляд она не отвела.

– Ты что-то хочешь сказать мне? – Спросил Мастон Лург.

– Нет. Я просто думаю о том какой же вы все-таки жалкий и примитивный.

Судья усмехнулся.

– Я понимаю твое раздражение и досаду и твое жгучее желание по больнее меня уколоть. Но меня уже давным-давно не трогает то что говорят люди. Почти всех их слова просто мусор, шелуха их бессилия и глупости.

Элен лежала на спине, согнув ноги в коленях и подложив левую руку под голову. Судья любезно передал ей небольшую подушку, чтобы она не стукнулась о стенку кареты на каком-нибудь ухабе дороги. В целом ей было довольно комфортно, только ноги немного затекли, лежа она не могла их выпрямить. Но несмотря на эти удобства, ненависть ее нисколько не ослабевала. И судья был прав, ей очень сильно хотелось уколоть его по больнее, хотя бы словами.

– Дело не в этом, – соврала девочка. – Я просто удивляюсь тому, что вот вы, взрослый умный решительный человек, тратите свою жизнь на подлости, обманы, убийства, воровство и все это ради какой-то наживы, ради сомнительного удовольствия мнимой власти над другими людьми.

Судья сглотнул слюну, медленно вложил закладку между страницами и закрыл книгу. Он делал все это очень осторожно, изо всех сил стараясь чтобы у него не дрожали руки. Он был напуган, он и сам не смог бы отчетливо объяснить что именно его так напугало. Этот странный ребенок… Его даже посетила совершенно бредовая идея, а что если эта девочка – ангел, небесное существо принявшее такое невинное обличье.

– В мире тысячи вещей более интересных и достойных, по сравнению с которыми ваши дела это просто копание в зловонных отбросах, но тем не менее вы выбрали последнее.

Судья поднял глаза на девочку.

– Почему ты говоришь, что я трачу свою жизнь на убийства? – Спросил Мастон Лург. Он еще хотел добавить: «Я никого не убивал», но в последний момент буквально заткнул себя, тревожная мысль взорвалась в его голове: «Она увидит правду я говорю или нет!». Только сейчас он начал понимать насколько осторожным надо быть в разговоре с этим ребенком.

– На моих глазах вы пытались совершить убийство, – ответила девочка, внимательно рассматривая ауру судьи. Она видела, что он очень взволнован и даже напуган. «Неужели он собственноручно кого-нибудь убивал», со страхом подумала девочка.

– Ты говоришь о кирмианке?

– Да.

– Несправедливо называть судью убийцей, только за то что он выносит смертельный приговор душегубам и злодеям.

– Перестаньте, вы прекрасно поняли, что девушка невиновна.

– Она пронзила человека своим мечом, разве это неправда?

– Правда, – взволновано ответила девочка. Она хотела сказать еще много слов, но остановила себя, осознав что все это впустую, и почти равнодушно закончила: – Вы лжете не только другим, но и себе, я же говорила вы жалкий человек.

– Не нужно меня так часто оскорблять, девочка. Я могу приказать Галкуту остановить экипаж, отнести тебя в лес и закопать живой в землю.

Страх ледяной лапой схватил Элен Акари за горло, но гнев чистого сердца и благородной души пылал в ее глазах. И это гнев, прорываясь сквозь вязкую тошнотворную пелену страха, дал ей сил улыбнуться и ответить.

– Не пытайтесь пугать меня, господин судья. Вы все время забываете, что я вижу вас насквозь, все ваши эмоции, настроения, переживания. Вы лжете. Вы не сделаете этого ни за что. Из-за страха возмездия, из-за жадности, из-за того что вы отрезали себе все пути к отступлению. Вы не можете вернуться в Туил. Мои хранители уже там и вы попадете прямо им в руки. Если они узнают, что вы причина моей смерти, вас дезинтегрируют, а ваш ментальный слепок сохранят в матрице для дальнейшего изучения. Говоря проще, вы лишитесь своего физического тела, а ваше сознание окажется в темной пустоте, где вы будете засыпать и просыпаться по велению исследователей. У нас всегда так поступают с особо опасными преступниками. Значит у вас один путь, в Акануран, а на что вам там рассчитывать без меня. Вряд ли покинув свой пост в Туиле, вы заслужите одобрение своего начальства. Единственный способ оправдаться перед Верховным претором – это предложить ему нечто ценное, например, меня. После этого, что-то заработав на этом, вам нужно срочно покидать Акануран, ибо мои хранители идут по вашему следу и задерживаться в столице для вас неразумно.

Судья молчал, внимательно глядя на девочку.

Элен, желая отомстить за пережитый страх, продолжила:

– Вы совершили ошибку, украв меня. Одним махом вы перечеркнули всю свою прежнюю жизнь. А те выгоды, что вы получите от моей продажи, не принесут вам ни счастья, ни удовольствия. – Она хотела еще сказать, что скорее всего он погибнет и погибнет от руки своих коллег. Весьма вероятно, что верховный претор прикажет убрать единственного человека, знающего о том на что она способна. Элен вовремя остановила себя, подумав, а что если судья всерьез воспримет её угрозу и предпримет что-нибудь такое, что ей станет еще хуже чем сейчас.

– Ну что ж, ты во многом права, – спокойно согласился судья. – Но твое преимущество в том что ты можешь мне лгать, а я тебе нет. Недавно ты лгала мне о Королеве Лазурных гор, о том что ты её гостья, а твой спутник лоя – проводник. И значит вполне возможно ты лжешь и сейчас.

Элен покусала верхнюю губу. Она не знала что на это ответить.

– Поэтому я буду благодарен тебе, если ты перестанешь пугать меня своими детскими сказками. Давай постараемся вести себя разумно и по возможности уменьшить неприятные ощущения от нашего совместного путешествия. Мы приедем в Акануран, я передам тебя верховному претору и после этого мы забудем друг о друге.

Судья вопросительно смотрел на ребенка, ожидая ответа.

– Мы что будем ехать без остановок? – Отведя взгляд в сторону, проговорила девочка. – Я хочу есть и пить. – И уже совсем тихо закончила: – И в туалет еще хочу.

Легкая улыбка скользнула по лицу судьи, он воспринял слова девочки как согласие на перемирие.

– Сейчас мы остановимся и Галкут отведет тебя в туалет. К моему сожалению тебе придется надеть вот это. – Судья обернулся к багажному отделению у себя за спиной и извлек оттуда нашейные кандалы, представляющие собой две закругленные металлические полосы, скрепленные с одного конца и имеющие с другого петли для замка. От места скрепления шла длинная стальная цепь.

– Вы шутите? – Пролепетала испуганно девочка.

– Ничуть. И я надеюсь ты отнесешься к этому спокойно. Ты же не хочешь, чтобы Галкут стоял рядом и держал тебя за воротник пока ты будешь делать свои дела.

Цепочка оказалась длинной метров шесть. Галкут стоял спиной к маленькой пленнице, пока она сидела на корточках во влажных зарослях ночного леса чужой планеты. Элен смотрела на кусочки звездного неба между ветвей деревьев, призывая свой организм сделать все как можно быстрее. Впервые в жизни она испытывала подобное унижение, ее выгуливали словно собаку на поводке. Да и вообще впервые в жизни кто-то причинял ей унижение. Только сейчас она до конца осознала насколько все изменилось. Теперь она в полной власти незнакомых и жестоких людей и она совершенна беззащитна перед ними. С горькой усмешкой, по крайней мере такой на какую способен ребенок, она вспомнила как часто мечтала в своем прекрасном доме на Макоре о веселых захватывающих приключениях. Что ж, она получила их сполна. Правда они совсем не такие веселые как мечталось, но уж определенно полностью захватили её.

Когда она вернулась в карету, судья молча снял с нее металлический ошейник и они продолжили путь.