Читать книгу После того… Роман-демотиватор - Евгений Витальевич Ташук - Страница 3

Да что ж это за времена такие? Из всех щелей вылезает нечисть!

Через пару лет после того, как разнесчастный социализм, с его надеждами на лучшее будущее для всего прогрессивного человечества, накрылся медным тазом, неизвестные злоумышленники темной ночью, сковырнув ломом простой навесной замок, умыкнули из заводского музея чучело известного зачинателя династии сталеваров Ломовых – ветерана завода «Серп и Молот» Каземира Егоровича, более известного товарищам по бригаде под кличкой «Ломовой пень». Говорят, особо приближённые и близкие друзья называли его просто – Ломик. Старожил рабочего посёлка городского типа Мамоново Каземир Егорович умер кавалером ордена «Трудовой Славы» всех степеней, отчего его друзья горько шутили, что тот почил в очень большой славе.

Ломов был идеальным рабочим: без единого – не то, чтобы чёрного, но и хотя бы даже серенького – пятнышка. Ломовой пень всю жизнь работал, как говорили в народе – корячился, и кроме работы и ублаготворения в ней, не имея других талантов для возвышения над другими и удовлетворения собственной гордыни, не знал ничего. Но, однако, рабочая слава его вполне удовлетворяла, ибо давала возможность ублажать многие его физические потребности. Смерть его была в ряду значительных событий, ибо сразу же после его смерти, рабочему посёлку городского типа был придан статус районного центра. (Статус города тоже подумывали дать, но случился развал Союза, и стало не до этого.) И это символическое совпадение многим запомнилось, а потому наполнилось некой мифической значимостью – говорили, что Ломовой стал ангелом хранителем Мамоново.

Чучело Каземира Егоровича было в полной сохранности и выглядело вполне сносно. Поговаривали, что со временем оно даже как-то помолодело, что ли… Судачили ещё, что в юные годы Ломик был бравым гусаром с вихрастым рыжим чубом и грозой молодых мамоновских вдовушек. Чем он им там грозил – вполне понятно, но старушки почему-то любили вспоминать именно этот вихрастый чуб. Говорили также, что у него была одна странная привычка: он здоровался со всеми – и со знакомыми, и с малознакомыми, и даже с совсем незнакомыми ему людьми.

В день пропажи чучела знаменитого сталевара в Мамоново произошли еще несколько событий. Во-первых, над городком воссияла аномально-огромная радуга. Во-вторых, скончался настоятель мамоновского храма святого Владимира Самозванного отец Иннокентий, который, впрочем, был уже весьма дряхлым стариком. В-третьих, бывший мамоновский мэр В. И. Нипухликов, которого в народе за глаза прозывали Винипух, был уличен в крупномасштабном хищении денежных средств из муниципального бюджета, а потому был переведен на вышестоящую должность губернатора края. В-четвертых, в Мамоново были объявлены срочные досрочные выборы нового мэра.

****

Мамоново имело писанную и неписанную историю. Писанная утверждала: «Основанное еще самим промышленником Демьяновым в 1507 году в качестве рабочего поселка чугунолитейного завода, Мамоново получило свое название в честь польского духа, помогавшего роженицам, одна из коих и была среди первых крепостных рабочих-переселенцев, пригнанных Демьяновым на это место…».

Хотя, если сказать откровенно, всё было намного прозаичнее: здесь содержались пересыльные, заболевшие сифилисом – срамной болезнью, которую в простонародье называли мамоном, и как раз об этом не умалчивала выморенная, в силу ее не удобности, неписанная история, наперекор всему сохранявшая, пусть даже в виде сплетен, что-то похожее на правду. Но как бы там ни было, утверждали, согласно официальной версии, что Каземир Егорович Ломов как раз и был потомком того самого первого родившегося на этой земле ребенка, пол которого история не сохранила…

С тех пор в городке мало что изменилось – ну, разве что, добавилось здание Горисполкома, Горкома партии, отдел милиции с КПЗ, Дом Культуры им. Николая Ежова, Психиатрическая Клиника имени Виссариона Белинского, пара домов сталинской постройки, да квартал хрущевок – вот, по правде говоря, и все преобразования, произошедшие с Мамоново с года его основания. Остальные заведения располагались в домах, построенных еще при царском режиме.

Много известных лиц родилось в Мамоново: это и генерал Африкан Петрович Карлетов, известный тем, что… Впрочем, совсем он ничем не известный, и история не сохранила упоминаний о нем, кроме того, что жил он в середине XIX века. Это и знаменитый летчик-полярник Егор Мамонин, разбившийся на своем легендарном самолете АНТ-25 где-то в таких труднодоступных даже для полета местах, что до сих пор никто не знает о том, где именно он разбился. И, конечно же, уже известный нам Каземир Егорович Ломов. Вот, собственно говоря, и все знаменитые граждане Мамоново за последние пятьсот лет…

…Стоял обычный летний день. Солнце лениво роняло свои лучи на утопающее в зелени Мамоново. Было тихо и весьма лениво, как это бывает во всех провинциальных городках. Казалось, даже птицам было лень щебетать и чирикать. Редкие облачка медленно проплывали над погрязшим в лени Мамоново, не менее лениво отражаясь в водах вялотекущей реки… Лишь перепархивающие с одного цветка на другой, сумасшедшие мотыльки нарушали эту идиллию, внося в нее хоть какое движение.

С южной стороны в городок Мамоново вошёл немолодой человек в клетчатом твидовом костюме свободного кроя и двинулся по закоулкам к центру городка. В это же время с северной стороны, постояв немного на бугорке, с которого открывался унылый вид на невзрачный городок, вступил в пределы Мамоново и двинулся по кривой главной улице другой, не менее молодой, человек в лёгкой синей драповой курточке. Они встретились в центре городка в полуподвальной пивнушке «Стекляшка».

Первым прибыл на место встречи человек в курточке, он заказал два бокала пива и воблу у буфетчицы – глазастой блондиночки Светланы Шуганэ – и, выбрав в глубине зала свободный столик, уселся за ним и стал дожидаться пива. Вскоре вошел человек в клетчатом и сразу же двинулся к столику, где сидел человек в синей курточке.

– Здравствуй, Гог! – сказал клетчатый. – Ты нисколько не изменился.

– Приветствую тебя, Магог! – ответил Гог. – Да и ты всё тот же, за исключением трех седых волосинок.

– Ну, вот мы опять встретились… – рассмеялся Магог. – Рассказывай, где тебя носило?

– Пути, как и судьбы, неисповедимы, Магог, – в ответ рассмеялся Гог. – Главное, что они нас вновь свели. Банкуй!..

– Ну, тогда – начнем?.. – сказал Магог и, вытащив из-за пазухи свёрток из шелкового платка, развернул его и достал оттуда карты. Затем Магог выбрал одну из карт – попалась с изображением человека, идущего в никуда, с котомкой на длинной палке и с колпаком на голове, и положил на стол.

– Начало!..

– Шут…

– Искупление! – выбрал Магог одно из возможных значений карты.

– Хорошо… И очевидная глупость, – добавил Гог.

– Мир состоит из глупости!.. – рассмеялся Магог и положил на стол, разделив колоду, пять стопок карт. – Продолжим… Старшие Арканы…

– Как-то один король спросил шута, – сказал, посмеиваясь, Гог, – мол, не бывает ли ему обидно, от того, что над ним все смеются? «Нет, – ответил неунывающий Шут королю, – ведь я такой, какой есть, ведь я не притворяюсь королем», – с этими словами Гог выбрал из первой стопки карту и положил, открыв, её рядом с Шутом.

– Дьявол, – сказал Гог.

– Так… – задумался Магог. – Выбираю Рабство и Алчность.

– Похоть и Безнадежность… – дополнил Гог. – Теперь твоя очередь – выбирай из Младшего Аркана.

Магог выбрал карту со второй стопки и положил рядом с другими.

– Рыцарь прямой с посохом – авантюрный.

Гог, выбрав карту, положил на стол:

– Дама с пентаклем – практичная…

Гог и Магог целых два часа раскладывали карты и травили байки, затем Гог предложил:

– Может теперь пойдем и посмотрим?

– Не против… – ответил Магог, и они вместе вышли из пивной.

Вернулись они в пивную перед самым закрытием и, выпив по бокалу пива, разыграли с помощью игры «Камень, ножницы, бумага» буфетчицу Светлану Шуганэ. Выиграл Магог – он и навязался провожать буфетчицу.

****

Варвара Петровна Дородная – дважды разведенная бабенка в ещё пристойных телесах и лет тридцати пяти от роду – по прозвищу «Петропавловна» жила с бесом. Микрорайон старых хрущевок и еще более старых заводских бараков, утопающий в обычной неухоженности и продуваемый из всех возможных щелей этого мира, об этом знал. Знал – и знал… Но, как говорится: не поймана – не полосатая. Бабы на базаре, явно завидуя Варваре, шушукались за ее спиной, распуская сплетни и небылицы, одна чуднее другой.

Варвара Петровна всегда готовая к подвигам, в том числе и к подвигам не совсем высокого порядка, была бабой видной, глазастой и голосистой. В смысле, поголосить она любила… Варвара могла бы запросто возглавить целую пожарную команду, участвуя в тушении пожара любой повышенной опасности, или же выступать, и не только в цирке, останавливая скачущую лошадь, схватив ту на полном скаку за ногу, но и даже работать директором крупного конезавода. Сумасбродство и легкомысленность в ней легко сочетались с удивительной практичностью. Бездетная и безмужняя, она жила, повинуясь каким-то только ей ведомым импульсам, приходящим, откуда не возьмись, в том числе и из той части тела, которая, как известно, весьма даже любит поиски различных приключений на саму себя, а учитывая тот факт, что та часть тела у Варвары Петровны была весьма даже заметной, то и приключения сами липли к Варваре, не заставляя себя долго искать. И вот, катилась Варвара, катилась и докатилась, и стала жить с бесом…

И вот однажды, ранним и неизвестно чем пахнущим утром, в дверь к Варваре постучался сосед снизу – всем шалопаям района известный грозный мент и вечный капитан – и хмуро попросил немного умерять свою страстную прыть по ночам. Варвара – баба хоть куда, но далеко не с кем попало – разинула в ответ свою рабочую пасть, нисколько не боясь оказать словесное сопротивление сотруднику правоохранительных органов, и послала того по направлению близлежащей воинской части, в которой содержались на казенном довольствии воспалённые от воздержания защитники отечества. Сосед не остался в долгу и пригрозил в ответ Варваре, что, если у неё по квартире будут по ночам и впредь визжать и бегать черти, то он привлечёт её к уголовной ответственности за скотоложство.

Подвешенная на язык, Варвара, отточившая свое мастерство в ежедневных склоках с базарными бабками, мгновенно отпарировала, что, мол, с таким как он, скотиной, она бы не стала спать. Даже за деньги… Даже за большие деньги… От таких слов, весь из себя рыжий, капитан, потеряв дар речи, в ответ только потряс руками, отчего у него из-под мышки выпала, шлепнувшись на пол, словно коровья лепеха, кожаная папка. Наконец, капитан нашелся и выцедил:

– Мымра!..

– А ты Мымрик! – ответила соседка и захлопнула дверь с такой силой, что с потолка на фуражку капитана осыпалась штукатурка.

Пантелеймон Мымрик – а именно так звали капитана – сплюнул, поднял свою кожаную папку, круто повернулся и грозно затопал прочь, будто желая выдавить глаза бетонного пола, ну, а пол, при этом, будто бы, каждый раз прищуривался, не давая ему совершить подобное злодеяние. Вынырнув из пропахшего мочой и подвальными миазмами подъезда, капитан глубоко и жадно вдохнул, как пловец после глубоководного заплыва, и огляделся вокруг, словно прощаясь с последними мечтами о благой жизни для всех, в том числе и для себя. Он был зол. Под его с виду грубой ментовской шкурой жила нежная, ранимая и мнительная душа. А такая душа вполне может быть и обидчиво-мстительной…

Пантелеймон остановился, ухмыльнулся, достал бумагу из кожаной папки и что-то на ней написал. Затем вытащил из той же папки печать, дыхнул на нее и тут же поставил оттиск. Соловушка-повестка не заставила себя ждать – прилетела и юркнула в Варварин почтовый ящик ядовитого-невзрачного цвета.

****

Когда старший следователь по особо странным делам Главного Управления МВД ХРЮ капитан Пантелеймон Мымрик зашёл к начальнику отдела, его шеф – полковник Булыга по кличке Булыжник – занимался туалетом: массировал свою, поседевшую за долгие годы службы, голову, закатывая поросячьи глазки. Впрочем, седины не было видно, ибо Булыга красил волосы, но, не смотря на эту процедуру, полковник всегда помнил о своей, пугающей молодых особей женского пола, седине. К тому же, Булыга боялся облысения еще потому, что его новая жена Зося была весьма молода и хороша собой. Комплексующий по поводу облысения, Булыга считал волосатость своей головы преимуществом перед другими полковниками и потому, через каждые полчаса, запустив десятерню в волосы, двигал в разные стороны свой скальп в тщетной попытке обеспечить приток крови к хиреющим волосяным луковицам.

Служака Пантелеймон услужливо подождал, пока командир, как он его любовно называл, закончил свою процедуру и обратил свой взгляд на вошедшего капитана.

– Здравия желаю! – выпалил вышколенный капитан, хорошо знавший привычки своего начальника.

Полковник Булыга откинулся на спинку кресла и, чтобы лишний раз подчеркнуть своё превосходство, не удосужился поздороваться в ответ, однако, улыбнулся капитану, как родной отец после долгой разлуки с блудным чадом, и предложил присесть.

– Извини, капитан, а как тебя там дедушка в детстве звал? – спросил неожиданно Булыга.

– Ээээ… Не помню… – не нашёлся, заторможенный после бессонной ночи, Пантелеймон.

– А бабушка?.. – гнул своё полковник.

– А бабушка звала меня Пантелеймошей, – доложил капитан по уставу чётко.

– Так вот, Пантелеймоша, у меня к тебе тут одно дельце есть. Небольшое… – надев очки, Булыга начал искать среди кипы бумаг, сваленных грудой на столе, дело для Пантелеймона. Наконец, дело нашлось. И полковник, радостный от того, что дело для капитана, наконец-то, нашлось, протянул его Пантелеймону и сказал:

– Дело свеженькое, только вчера нам передали. Выезжай срочно на место, ещё раз всё проверь и разнюхай. Докладывать лично мне!

– Слушаюсь! – выпалил Пантелеймон, вскочив по стойке «смирно».

– Слушайся, слушайся, мой мальчик… – изображая из себя доброго начальника, сказал сияющий Булыга, очень любивший послушных мальчиков. – Слушайся, и ты тоже станешь настоящим полковником.