Идолы театра. Долгое прощание

Оглавление

Евгения Бильченко. Идолы театра. Долгое прощание

Предисловие от автора

Глава 1. Рождение идолов

1.1. «Они всё знают»

1.2. Род, пещера, рынок, театр: кривляния масок

1.3. Иллюзия карнавала: ужас и обаяние Танатоса

1.4. Пространство и время

1.5. Топос и локус

1.6. Рыночный марксизм и левый нацизм: гримасы идолов

1.7. All inclusive?

1.8. Синдром Стокмана

1.9. Приручение непокорных

1.10. Без-местность

Глава 2. Маски идолов

2.1. Кажущаяся альтернатива

2.2. Пещеры и постмодерн: сочетание несочетаемого

2.3. Некрофилия в постколониализме: идол Другого

2.4. Искусственная земля и естественная земля

2.5. Казус Бжезинского: правдивая ложь против лживой правды

2.6. Культурология как наука об идолах

2.7. Робкий голос бытия

2.8. Казус Арендт и Россия

2.9. Прощайте, Деррида!

2.10. Это всё скоро закончится

2.11. Казус Фукуямы и начало истории

Глава 3. Истина как театр: идолы экрана

3.1. Вечное настоящее: смерть и время

3.2. Красивое зло, некрасивое добро: свобода не выбирать

3.3. Идолы рода и смерть: Украина на экране

3.4. Идолы рынка и ответственность: Том Хэнкс на экране

3.5. Идолы пещер и пустота: Шарон Стоун на экране

3.6. Религия идолов

3.7. Поэзия идолов

3.8. Смех идолов: от сатиры к сериалу

3.9. От моего имени, вместо меня, без меня

3.10. Любовь идолов: Джулия Робертс на экране

3.11. Комичность трагедии: день, когда Панург не сможет не смешить

3.12. Трагичность комедии: день, когда Панург больше не захочет смешить

Глава 4. Прощание с идолами: театр как истина

4.1. В поисках человека

4.2. В плену у языка

4.3. Жезл полицейского: нестокгольмский синдром

4.4. Пацификация: что делать?

4.5. Язык, дискурс и разрыв: от терапии к хирургии

4.6. Кто же прервёт дискурс?

4.7. Зеркало и страдание

4.8. Казус Абеляра: несколько слов в защиту хирурга

4.9. Кенозис

4.10. Идол времени и качели Ренуара: искусство против Левинаса

4.11. Одиссей без Итаки

4.12. Метамодерн

Глава 5. Второй финал

5.1. Новое осевое время: от Этоса к Логосу, от Логоса к Этосу

5.2. Поколение героев и катастрофа

5.3. Проговаривая бездну: возвращение к сказанному

5.4. Холодное очарование «жидкой» современности: от онтологии к экологии, от смерти к дипломатии, от огня к воде

5.5. Театр против идолов театра: правда занавеса

5.6. Первый Оскар за смерть: убийство, суицид, подвиг

5.8. Сцена

5.9. София как метафора России

Послесловие от автора

Литература

Отрывок из книги

Начнём с профанного – от первого лица. Я написала эту книгу, потому что стала консерватором поневоле, то есть, по своей собственной воле. Феноменологически жизненный мир автора всегда предшествует его теоретическому опыту. Идея этой книги родилась в кофейне возле федерального миграционного центра, принимающего соотечественников домой, в Россию. Интересно не само место, где она родилась, а тот факт, что она не выбирала для себя место. Как всякое Реальное, мысль случается, подобно любви. В то же время, когда темпоральность останавливается в некоем мгновении «вечного настоящего», именно место имеет значение. Не потому, что мысль ищет его нарочно, для подстёгивания вдохновения: принудительное наслаждение здесь теряет всякую эстетическую силу. Всё происходит иначе: место извлекает саму мысль, позволяя сознанию расшиться от былых предрассудков и перепрошиться заново, войдя в более адекватный аутентичности субъекта аксиологический круг.

Итак, не время, а место. «Моим» местом, где в нулевой точке отсчёта остановилось время, было кофейное помещение, где я осуществляла первый шаг от украинского социального статуса к российскому социальному статусу – мой первый правовой шаг и мой последний экзистенциальный шаг в обретении Родины, если учитывать русскую цивилизационную идентичность атвора. Вынужденная политическая миграция, о которой говорится в медиа, мне открылась как добровольная репатриация, вызвав свойственный для возвращения к Золотому Веку эффект дежавю – аллюзию детства на пространственный исток временного потока. Как будто бы «ты всегда был таким». Это возвращение к патриархальным смыслам предопределило главных героев данной книги: Отца и стремящегося к нему вернуться блудного Сына. Воссоединение Отца и Сына нельзя считать чем-то сродни интерпелляции в идеологию. Интерпелляция всегда несёт момент манипуляции, обмана и слепоты интерпеллируемого. Мой личный традиционализм не является эффектом интерпелляции, а есть следствие активации самости. Остальные герои: персонажи книг, актеры в театре, самоубийцы и праведники – не имеют особого значения.

.....

Что происходит, если время и пространство воюют на территории времени? Существует группа людей, для которой компрессия хронотопа – это бесконечное благо и расширение возможностей. Речь идет о самих капиталистах, о финансовых элитах, а также о той части интеллигенции («меритократия»), которой удалось стать властью, точнее, присоединиться к власти: войти в мир производства и преумножения капитала, когда работник является еще и работодателем, потребителем становится производителем. Эта постмодерная модель экономики соединяет producer и consumer в единую модель фрилансера и так называемого «креативщика» – prosumer[13]. Формируется специфическая группа людей – «креативная элита» общества, – которая сочетает в себе черты богемы и буржуазии, она называется на сленге Bobo – в честь начальных букв англоязычных версий этих слов. Герои этой прослойки – уже не нищие богемные художники, поэты, учителя, искатели приключений и бродяги. Они стали частью рукопожатной светской тусовки финансового мира. Они – часть гегемонии, часть её символического порядка. «Бобо» – это капиталисты и трудящиеся, производители и потребители продукта и товара одновременно. Они – довольно быстрые, скользкие, гибридные и текучие. Они создают современный мир для избранных трёх Т (таланта, технологий и толерантности): во всяком случае, до недавнего времени их снобистскому сознанию так казалось.

Хипстеры, тусовщики, креативный класс – это категория людей, которая обладает довольно высоким финансовым, культурным и символическим капиталом. Она вхожа в верхи общества. Доступ туда им предоставляет символический капитал. Образуется замкнутый круг: чтобы примкнуть к элитам нужен символический капитал, а символический капитал обретается только в среде элит. «Бобо» – при всей декларации толерантности, технологичности и открытости, – весьма закрытая каста. Они приписывают себе исключительный «талант», диктуют моду и полагают себя избранными. Элитаризм «бобо» раздражает обыкновенных людей и никак не разрешает всеобщую базовую травму. Ведь количество креативных элит – совсем небольшое для её сшивания, оно не покрывает всё стардающее население планеты. Креаторы преобладают в странах постколониального и постструктурального сетевого капитализма, где значительную часть сектора экономики составляет не производство товаров, а производство услуг – так называемый «третичный сектор» (США, Германия, Великобритания, Япония). Услуги могут быть самыми разными: от сервисных расширений компьютерных программ до услуг образов жизни, стилей и переживаний. Продаются не продукты, а знаки, символы и наслаждения. Воюя на своей территории с пространством, время питает иллюзии относительно своей победы, но это не совсем так. Время не учитывает избытка. Время бессильно перед коллективным лишним человеком. Оно боится его.

.....