Читать книгу Тридцать три несчастья - Евгения Черноусова - Страница 3

Люба прошла мимо сидевших на скамейке у подъезда двух старух, поздоровалась и стала медленно подниматься на свой четвёртый этаж. Передыхая на каждой лестничной площадке, доплелась до своей и остановилась передохнуть, вынимая ключи из сумки. Ключ почему-то не входил. Господи, да они замок сменили! И второй тоже… вся дверная фурнитура была прежде белого металла, а теперь обе личинки жёлтые. Значит, свекровь начала свои военные действия. Интересно, где сама-то? С детьми уехала? А Сергей с любовницей?

После операции Любе ни разу не удалось поговорить с детьми. Телефоны были вне доступа. Ни мужу, ни свёкрам звонить она не хотела. Позвонила Ирине, попросила узнать насчёт детей. Та заверила её, что с детьми всё нормально, судя по тому, что вчера они с Сергеем заходили к ней брать справку об эпидокружении. На удивление подруга разговаривала сухо, даже не спросила, как Люба себя чувствует. Может, неудобно разговаривать? Ох, дети живы-здоровы, и ладно. Скорее всего, бабка что-нибудь им сплела о матери или симки поменяла, с неё станется. По приезде Люба поговорит с детьми и разберётся с Софьей Семёновной.

И вот новая оплеуха от судьбы. А ведь когда лечащий врач пригласил её в смотровую и сухо сообщил, что ей надо забрать стёклышки с анализами и отправляться в областную онкологическую больницу для дальнейшего лечения, она даже не дрогнула, сказала «спасибо» и пошла собирать вещи. Всё давно продумано и решено. Она будет твёрдой, она ещё поборется за жизнь. Ну, установлен срок её пребывания на земле, но ещё никому бессмертия не обещали. По телефону записалась на приём на завтра и отправилась домой, чтобы отмыться, перестирать вещи с себя, собрать то, что потребуется в новом стационаре… и немного поплакать, пока дома никого нет. А тут такое!

Что делать? Набрала Ирину. Та звонок сбросила. Значит, на приёме. Кому ещё можно позвонить? Тут кто-то сам позвонил. Маргарита Андреевна. Спросила, когда выписывают. Ответила, что уже приехала и стоит перед дверью собственной квартиры, в которой замки сменены. Начальница сказала, что сейчас примчится и поможет дверь открыть. Пока они разговаривали, вышла из соседней двери свекровина подруга Ксения и уставилась на неё презрительным взглядом. Кто-то шелестел наверху. Это перегнулась через перила ещё одна любопытная соседка. И ещё супружеская пара с их этажа по лестнице поднимается. Очень хорошо, с Ксенией лучше при свидетелях разговаривать!

– Тётя Ксеня, вам новые ключи не оставляли?

– Нет. А если бы оставили, не дала бы!

– Хорошо. Значит, не зря мы МЧС вызвали. Сейчас приедут и дверь вскроют.

– Что? Ах ты… ты права не имеешь!

– Моё право в паспорте полицией проштамповано, вам ли не знать!

Ксения шумно выдохнула, но оскорблять при свидетелях не рискнула, развернулась и хрястнула дверью.

– Сейчас вынесет ключ падла старая, – раздался старческий голос сверху. – Люба, а ты где пропадала?

– В областной больнице лежала, – ответила она.

Подошедшая к собственной двери соседка развернулась и обняла её:

– Что с тобой? Выздоровела? Тут твоя свекровка такую пургу гнала!

– Ты зачем это говоришь, хочешь человеку приятное сделать? – набросился на неё муж.

– А то Люба не знает, какая она сука, – последовала реплика сверху.

– Это точно, – согласился сосед. – У неё кличка в народе по инициалам «Эсэс». Как есть она эсэсовка!

– Вы постойте, пожалуйста, свидетелями, – попросила Люба. – А то ведь Софья Семёновна потом скажет, что я рояль и сундук с золотом из дома вынесла.

Хлопнула дверь подъезда. Кто-то ещё поднимался по лестнице. Через минуту новый хлопок. И ещё. Застучали по ступенькам каблучки. Это наверняка Маргарита Андреевна, в их доме ни у кого такой бодрой походки нет. Точно, они поднялись одновременно, тяжело ступающий свёкор, которому явно соседка позвонила, и она, лёгкая, изящная и деловитая:

– Все собрались? Будем вскрывать?

– И для чего ты этот спектакль устроила, Люба? Трудно было заехать? – набросился на неё свёкор.

– Да с какой стати? Или я не в собственный дом пришла? Правда, Софья Семёновна сказала, что эта квартира как была в её собственности, так и осталась, и что деньги за мою квартиру вы в строительство своего дома вложили, я теперь не докажу.

– Как же так, Люба? Весь же город об этом знает, – сказала одна из старух, что прежде у подъезда сидели, а сейчас вслед за Кузнецовым пришли. Она из дома напротив, где Люба выросла и откуда замуж выходила. – За что они с тобой так?

– А нечего было от семьи сбегать, – высунулась из своей двери Ксения.

– Ага, от семьи сбежала, чтобы поблудить и татушку набить, – без стеснения опустила она пояс юбки, свободно болтавшейся на её усохшей после операции талии, и показала сморщенный и раскрашенный зелёнкой шов на животе. – Завтра в онкологию поеду, чтобы догулять.

– А они её имя полощут, бессовестные, – ахнула молодая соседка. – Правду ты, Вовка, сказал, эсэсовцы они!

Старший Кузнецов засопел и повернулся к двери, загремев ключами. А когда зашли в прихожую, тихо сказал:

– Может, не стоит концы обрубать так решительно, Люба?

– Не так я концом Сергея дорожу, чтобы членовредительством заниматься, – громко ответила она. – Не обрублю, пусть при нём остаётся!

– Люба, неужели ты за квартиру биться не будешь? – спросил сосед.

– Сколько мне той жизни осталось, чтобы на барахло её тратить! А потом, есть поверье, что с ворованной вещью вору беды переходят. Так я не прочь с бывшей свекровью поделиться. Надо бы все свои вещи забрать, а то Софья Семёновна из вредности выкинет или спрячет. Только куда всё?

Соседка по старой квартире решительно зашла в зал и скомандовала:

– Книги-то дедовы? Забери, сохрани, они ценные. Комодик вон в прихожей Катин, память мамина. Ты знаешь, как мои молодые уехали, у меня свободно. Что громоздкое, тащи ко мне. Одежду в сумки сложи. Если сумок не хватит, коробки в магазине попросим. Вов, поможешь перетащить? И живи у меня хоть год, не чужие, чай.

Люба рукой нащупала кресло и присела на него. Маргарита Андреевна схватила со столика яркий журнал и стала её обмахивать:

– Сиди, не двигайся. Можешь на диван прилечь. А я пойду тряпки упаковывать. Женщины помогут. И ночевать ты у меня будешь. Я тебя утром на нашей машине в Уремовск отправлю.

Спала она в эту ночь на удивление крепко. Может, потому, что поплакать было негде.

И на следующий день плакать было негде. Она вышла из врачебного кабинета и села в ожидании направления. А в кабинете ей сказали, что процедуры облучения три раза в неделю, поэтому нет смысла предоставлять ей место в стационаре. Все пациенты приезжают из дома.

А у Любы нет дома. Надо снимать квартиру, не садиться же на шею тем, кто её приглашал из вежливости. Раньше бы она к Ирине напросилась, всё-таки подруга ещё со школьной скамьи, живёт одна… но что-то у неё происходит. Да что бы ни происходило, Люба никогда бы не бросила подругу во время тяжёлой болезни! Нет, к Ире она не обратится и звонить не будет!

Вышла медсестра, передала бумаги. В это время проходящая мимо женщина остановилась и неуверенно поздоровалась. Люба вгляделась: что-то знакомое, но в её состоянии не вспомнить.

– Вы извините, но я немного расстроена… не вспомню.

– Тётя Клава я.

– Господи, вы же блондинкой были!

Сестра свёкра, яркая самоуверенная женщина, вдова полковника. Любительница модных тряпок, высветленные волосы, уложенные в затейливую причёску – где всё это? Сейчас это была осунувшаяся бесцветная старуха с тёмными с проседью гладко зачёсанными волосами. Люба порывисто её обняла:

– Я рада вас встретить. Вернее, не так… глупо радоваться, что человек в таком месте оказался. Я о том, что вы с Кузнецовыми разругались, а я тоже с ними разругалась.

– А Серёжа?

– Мы расходимся.

– А как же дети? Пойдём, посидим, и ты всё расскажешь.

Они вышли из поликлиники, и тётя Клава повела её не к выходу с территории онкодиспансера, а куда-то за здание:

– В беседках тут мужики из стационаров курят, там вонь, наплёвано, а тут под ивой есть уютная скамейка…

Отодвинула свисающие пологом ветви и устроилась на скамейке. Люба присела и закрыла глаза:

– Боже, как хорошо! А в многопрофильной больнице во дворе только и можно, что мотаться от приёмного покоя до морга и обратно!

– О, так тебя оперировали с привилегией! Там шов штопают художественно, а тут зашивают грубо, как в морге, всё равно путёвка туда уже выписана!

– Чего там, диагноз-то у нас с вами один, бикини в гроб не наденешь.

– Ладно, хватит кладбищенского юмора, давай рассказывай.

Выслушав краткую историю её болезни, тётка мужа сказала:

– Буду неделикатна, но болезнь – это единственное, что могло тебя из твоей летаргии вывести. Мы, конечно, уже несколько лет не виделись, но в те времена мне иной раз хотелось тебя побить.

– За что?!

– Ты половой тряпкой перед ними пласталась! Сонька тебя постоянно унижала, а ты ей: «Мама!» Муж абсолютно не учитывал твоих желаний. Дети твои, не знаю, как сейчас, но тогда они были капризными барчуками.

– Да и сейчас… вы правильно говорите, я как во сне была. Но теперь…

– Ну, дай бог нашему теляти волка сожрати. Ладно, встали и пошли! Поживёшь у меня.

– Тётя Клава…

– Да брось! Мы с тобой подруги по несчастью, ты мать моих внучатых племянников и жертва моей любимой невестки. На облучение будешь ездить от меня. Десять дней будем друг к другу притираться. Я не сомневаюсь, такая Золушка, как ты, даже с такой мегерой, как я, уживётся. Потом я химиотерапию буду проходить в стационаре. А ты спокойно поживёшь в моей квартире одна. Потом сама в стационар ляжешь. У нас с тобой разрыв в лечении примерно месяц.

– Спасибо. Только давайте я заплачу за квартиру.

– Ты меня не зли. Я уверена, что у тебя кроме зарплаты никаких накоплений. Ты в гостях, значит, живёшь у меня и ешь моё. Не стесняйся, у меня кроме пенсии есть дополнительный доход. Куда мне его тратить? Чужой жизни не прикупишь, а всего остального у меня в избытке!

Вот так сразу решился вопрос с жильём. Тётка мужа, с которой она за шестнадцать лет свойства виделась считанное количество раз, вдруг оказалась её спасительницей. По дороге Люба судорожно вспоминала, что вообще знает об этой родственнице. Свёкор при ней никогда ничего о сестре не говорил. Свекровь – та отзывалась о ней крайне недоброжелательно. А вот что конкретно предъявляла? Молодится, заносчива, мужа ни в грош не ставила… ну, это, положим, и к Софье Семёновне приложимо. Бездельница, недалёкая, работала в какой-то конторе за какие-то копейки, конечно, муж зарабатывал, можно было не упахиваться… это, понятно, и в огород собственного мужа камушек. Богатая, наследство от родителей, а потом от мужа. А от мужа-то кому ещё наследство могло перепасть, Кузнецовым, что ли? Но это теперь Люба так её предъявы комментирует, а тогда что же не возразила?

Да, богатая. Квартира в самом центре, на Ленинском проспекте, но второй корпус, в глубине двора, где не шумно и не пыльно от транспорта. Дом сталинской эпохи, с колоннами и лепниной. Широкая и пологая лестница. В лестничный пролёт лифт встроен. Это в четырёхэтажном доме! У входа будка консьержки. Тётя Клава ей Любу представила:

– Это моя племянница. Приехала мне помогать на время болезни. Она здесь надолго. Прошу любить и жаловать.

Квартира двухкомнатная. Но какая! Потолки почти четырёхметровые. По коридору можно на велосипеде разъезжать. А комнаты!

– Это сколько же здесь метров, – вырвалось у неё.

– Семьдесят два, – ответила.

Люба хотела извиниться, но поняла, что хозяйка даже довольна её удивлением, она гордится своим жильём.

– Здорово! У нас в трёхкомнатной пятьдесят шесть… было.

Тётя Клава обняла и подтолкнула к дверям:

– Диван в зале – твой. Вещи вот сюда будешь складывать. Пока у тебя нет ничего с собой… да, непорядок. Не дело, что барахло у чужой старухи. Перевезёшь сюда, мы с тобой под них кладовку освободим.

– Да ладно, тётя Клава!

– Ничего не ладно. У нас сейчас антреприза московская комедию даёт. А тебе даже надеть нечего. Давай-ка по магазинам пробежимся, а? Я финансирую!

– Не нужно! А вот в парикмахерскую я хочу. Мне в очереди у кабинета одна пациентка посоветовала коротко постричься. А то, когда химия начнётся, волосы полезут и будут на полу ковром лежать.

– Так это ещё нескоро!

– Я с замужества с длинными волосами. Хочу радикально имидж поменять. Сейчас каре сделаю, а к химии – совсем короткую стрижку.

– А этот настрой мне нравится! Пострижёмся обе! Тем более, мне-то короткая стрижка уже через десять дней потребуется.

Но из парикмахерской тётя вернулась расстроенной:

– Мой же мастер! Всегда меня так укладывала! А обкорнала под тифозного мальчика. Тебя вон практикантка стригла, а какая прелесть! Парик, что ли, купить?

– Парик купить не помешает. Но не надо спешить, парик рекомендуют выбирать очень тщательно. А давайте мы вам чепчик нафантазируем!

В последующие дни они столько хохотали, сколько Любе, наверное, за всю предыдущую жизнь не довелось. Их поведение было как у девочек-подростков, готовых прыснуть даже на показанный им пальчик. Люба перетрясла тётин гардероб и, вспомнив мамины уроки рукоделия, сконструировала головной убор из двух блузок, трикотажной и кружевной с пайетками. Примерив его, тётя Клава заявила, что выглядит юно и похожа в нём на Эллочку-людоедку. И надела его в театр, куда они отправились втроём, с привезшей Любины вещи Маргаритой Андреевной. Что ещё смешнее, столкнувшиеся с ними две тёткины знакомые старухи с завистью косились на её голову. И тётя Клава представила Любу как племянницу, которая недавно ездила в Париж и привезла ей это чудо в подарок: «Вещь, конечно, не брендовая, но из мастерской довольно известного дизайнера головных уборов. Выставочный образец».

Всё бы хорошо, если бы не поведение детей. Телефоны были недоступны, а когда Люба, приехав в Утятин, перехватила их во дворе, Катя взяла брата за руку и бегом потащила к подъезду. А Дениска из-за двери со слезами прокричал: «Ты нас бросила!» Дело было накануне отъезда тёти Клавы в стационар. Пребывая в неважном настроении, она, тем не менее, совет дала здравый:

– Учебный год начался. Через школу действуй. Учителя, в основном, бабы, и разводок среди них немало. Должна же быть женская солидарность!

Люба только вздохнула: уж Софья Семёновна в школе наверняка договорилась, чтобы ей заслон выстроить! Вспомнила классную руководительницу Дениса, которая перед её бывшей свекровью так заискивала, что только ниц не падала, и пригорюнилась. Но через день подумала: а Люся? Люся, её одноклассница, физику в их школе преподаёт. В школьные годы они не дружили, но ведь и не ссорились. Люся не в разводе, живут они с мужем, вроде, нормально. Как у Любы, у неё двое детей, только они маленькие ещё. Ну, не может же она как мать ей не посочувствовать! Только вот как с ней связаться? Да через школу, как ещё!

Люся, приглашённая к телефону в учительской, ответила сухо:

– Да, здравствуй. Поняла. Давай свой номер, я тебе из кабинета перезвоню.

Люба упала духом. Но учительница перезвонила минут через двадцать:

– Люба, я просмотрела расписание детей, чтобы у них занятия одновременно заканчивались. Тебе удобно будет во вторник подъехать к двум?

– Да, конечно! Ой, у меня же с утра процедура… да нет, я на двенадцатичасовой успею!

– К охране не подходи, позвони мне, я выйду и тебя проведу. И ещё… нет, всё при встрече! Нет… даже не знаю… в общем, Люба, никому не говори о том, что со мной договорилась!

Что там такое случилось, что Люся, такая с детства собранная, блеет и не знает, что сказать? Но главное, что она организует встречу с детьми! А уж Люба найдёт нужные слова, чтобы переломить их настрой!

Остановившись у крыльца школы, Люба набрала номер Люси. Через пару минут учительница выскочила на школьное крыльцо и помахала ей рукой. Приобняв её, потащила мимо охраны. Из вестибюля они спустились под лестницу и нырнули в дверь лаборантской:

– Через десять минут звонок. Посиди, я урок закончу.

Открыла дверь, ведущую в класс, и сказала:

– Ну? Кто-нибудь решил?

После звонка Люба услышала, как загудел класс. Потом шарканье ног, и гул переместился за другую дверь. Люся заглянула в лаборантскую, закрыла дверь, ведущую в коридор, и сказала:

– Жди. Да, Люба, ты с Ириной давно общалась?

И тут до Любы наконец-то дошло!

– Ты имеешь в виду, что Ирина на моего бывшего мужа глаз положила? Да плевать мне на них обоих!

– Так ты знала?

– Нет. Но я обиделась, когда она в болезни меня не поддержала. Поэтому давно с ней не разговаривала. А ты боялась, что она нас Кузнецовым заложит?

Стукнула дверь. Люся ушла в кабинет и появилась в дверях, обнимая детей:

– Вот они. Общайтесь.

Катя стала вырываться из её рук:

– Людмила Павловна, вы нас обманули! Денис, мы уходим!

Вот тут Люся показала свой характер. Она вцепилась в плечо Кати и форсировала голос:

– Катя, не включай деточку, тебе пятнадцать лет. Взрослые люди, когда имеют друг к другу претензии, их высказывают, а не дуют губки и не истерят. Вот мама из областной онкологии сорвалась, чтобы с вами поговорить…

– Что?! Мама, у тебя рак?

– Вот что бывает, когда не разговаривают. А ты думала, что мама твоя поехала прыщи прижигать? Всё, общайтесь, – осеклась она, увидев, что Люба отрицающе мотает головой, прижимая к груди заревевшего Дениску. – Я в кабинете. Никто вас не потревожит.

Катя обняла мать и брата и тоже заплакала. А Люба в объятиях своих детей вдруг подумала: «А что это я помирать собралась? У тёти Клавы кишечник серьёзно затронут, и то не сдаётся. Ещё поживу!» Потом они присели, не разрывая объятий, и Люба отвечала на их вопросы:

– Да, опухоль. Её вырезали, теперь облучают. Потом будет несколько курсов химиотерапии… Это такое лечение, когда человеку вводят всякие яды, чтобы раковые клетки убить… Похудела? Нет, я просто вернула прежний вес. Помнишь, когда я толстеть начала? Когда бабушкина Тамара Анатольевна мне уколы назначила… Бабушка? Нет, конечно она не хотела, чтобы я умерла, когда на операцию не отпускала. Просто она очень уверена в своей подруге Тамаре и в собственных знаниях в медицине. Она думала, что лучше докторов диагнозы ставит… Нет, я на бабушку не обижаюсь. Вам она бабушка родная, а мне абсолютно чужой человек. И я ей чужая дочь, поэтому ей меня не жалко… Папа? Он тоже мне чужой… Нет, я не обижаюсь и не сержусь. Просто брезгую.

– Это из-за любовницы, из-за Светки? Мам, они разошлись, – сказала Катя. – Бабушка её с работы прогнала, папе сказала, что денег не даст. А на фиг он ей без денег? Он же старый. И по путёвке она его с нами в Турцию отправила. А сама с Тамарой Анатольевной на Кипр летала. Мам, возвращайся! Ну, ради нас!

– Катя, скажи, как папа ко мне относится?

– Он хорошо относится, – быстро ответил Денис.

– Хорошо – это как? Он говорит мне добрые слова? Он помогает мне в домашних делах? Он не даёт обижать меня другим? Он беспокоится, когда я болею?

Денис огорчённо засопел. Катя раздражённо сказала:

– Ты нас обманула! Сказала, что не обижаешься, а сама обижаешься!

– Что было, то было. Я закрыла эту страницу. В нашей семье было так: я обслуживала вас как Золушка, а вы меня не уважали и не ценили. Он часто обзывал меня даже при вас. Нет?

– Он больше не будет, – заныл сын.

– Он будет делать дома всю тяжёлую и грязную работу? Он будет запрещать бабушке называть меня дурой? Он сам не будет так меня называть? Он не будет гнать меня туда, где, он знает, мне будет плохо? Вы верите, что так будет?

– Мама, так, конечно, не будет. Но он будет меняться, – обняла её дочь. – Ну, ради семьи!

– Катя, меньше, чем через два года, ты закончишь школу и уедешь учиться в Москву. Тебя там, вдали, будет греть мысль, что я терплю боль и унижение ради семьи?

– Ладно, я поняла, мы эгоисты. Тогда скажи, как мы будем жить сейчас?

– Если бы папа и бабушка ко мне хорошо относились, они бы не отобрали у меня квартиру, которая осталась мне от моей мамы. Я бы ушла туда. А вы бы жили со мной. И папа бы имел возможность создать новую семью. И вы жили бы рядом с обоими родителями.

– Бабушка сказала, что всё нам достанется, – пробубнил Денис.

– А мне? Мне где жить?

– С нами…

– То есть в чужом доме и из милости? Дети, а как вы думаете, бабушка может прожить, к примеру, до девяноста лет? Очень даже может. Дай ей бог, конечно, здоровья, но тогда ты, Катя, до тридцати пяти лет своего угла иметь не будешь, если в банкирши не выбьешься или за богача замуж не выйдешь. Кстати, ваш папа тоже богатым считался, когда я за него замуж вышла. Только после развода я бедней, чем в девичестве, стала. А что тебя ждёт при таком раскладе? Бабушка будет решать, с кем тебе дружить и замуж выходить. Будет грозить, что наследства лишит, если не того выберешь. Вашему папе сорок шесть лет, а она до сих пор им манипулирует. Я сейчас глупость сказала?

– Да, бабуля всегда про наследство говорит, – согласился Денис.

– Она ещё и вас поссорит из-за этого мифического наследства!

– Мама, не забалтывай, – рыкнула Катя. – Как мы будем жить сейчас?

– Я сниму комнату у Татьяны Николаевны. Это в том самом доме, где у меня квартира была. Она меня примет, она с моей мамой дружила. Но… уйдёте ли вы от отца из трёхкомнатной квартиры в комнату?

– Я уйду, уйду, – подпрыгнул Денис.

– В одной комнате втроём? Это невозможно, – надула губы Катя.

– Значит, семья делится пополам. Катя с папой, Дениска с мамой. У мамы зарплата так себе. Катю папа будет хорошо обеспечивать, тем более, что она умеет к нему подластиться. И бабушка, чтобы меня уязвить, будет к ней особенно благосклонна. А Денис будет завидовать. И рано или поздно они его перекупят. Гироскутером, электрическим самокатом, компом каким-нибудь сверхскорым, смартфоном крутым. Вам обоим от всего от этого станет неловко, и начнёте вы меня избегать.

– Мама!

– Я неправду сказала? А ещё… бабушка ваша в городе человек не последний. Стоит ей на моё начальство нажать – и оно меня с работы выдавит. И нигде меня больше не возьмут, потому что Софья Семёновна об этом попросит. Нет?

– Да, ты права, – вынуждена была признать Катя. – Бабушка загнала тебя в угол. Чтобы нам жить вместе, тебе нужно будет унижаться перед ней. И папа не уважает тебя и уважать не будет.

– Вот это уже здравая оценка ситуации. Не скажу, что я в ней не виновата. Я терпела унижение ради семьи. И это меня разрушало. Но я сошлась с вашим отцом почти в твоём возрасте, Катя. Мне было семнадцать. Я не имела перед глазами образца семейной жизни, меня мама одна растила. И, Катя, насчёт любовницы. Не я этот разговор затеяла, но, раз вы в курсе, так ответь честно. Ты уверена, что до Светы не было какой-нибудь Маши? А после Светы не будет Матильды или Иры?

– Мам, ты знаешь, что тётя Ира к отцу клинья подбивает?

– Ну и что такого? Не она, так другая! Так пусть лучше тётя Ира! Она знает вас с самого рождения, она ваш участковый педиатр. Любить сильно не будет, но и не обидит. И работать по дому научит. На этом мы наше совещание заканчиваем. Как говорят учёные, правильная постановка проблемы – это уже половина решения.

Люба вытащила из сумки пакет с пирогами, и они все вчетвером вместе с Люсей сели пить чай.

– Мама, а ты не из-за того заболела, что тебя по голове Гришка ударил?

– Что такое? – спросила Люся.

– Да ерунда, – отмахнулась Люба. – Там у нас напротив дома на девочку одну напали. Ну, я кинулась её отбивать, а мне по черепу битой…

– Боже! Я знаю, это наша ученица. Родители – алкаши. Они отступного взяли, и дело замяли. Я только не знала, что там ты была. Неужели ты с ними договорилась?

– Я бы не отступилась. Его родители ко мне в больницу приходили, я их сразу послала. Такого прощать нельзя! Но тут мне сказали, что надо срочно прооперироваться, и стало не до того. А действительно, что это меня больше не вызвали?

– Ну, не ошибусь, если…

Женщины переглянулись и кивнули друг другу.

– Что, мам, что? – теребил Любу сын.

– Да что там, с бабулей они всё уладили, – свысока глянула на брата Катя. – Она ведь в больнице тогда на маму шипела, что та ей вечно неприятности доставляет. А мама ей сказала, что своей жизнью торговать не будет.

– Бабушка деньги взяла за то, что Гришка маму ударил? – сделал большие глаза Денис.

– Да нет, конечно, – прижала к себе сына Люба. – Понимаешь… можно расплатиться не деньгами, а услугами. И не сразу, а в дальнейшем.

– Ага, – ехидно кивнула Люся. – И это совсем другое дело!

– Ладно, замяли, мне эта травма даже на пользу пошла. Сколько бы ещё эту дрянь в себе носила, и на юг бы поехала. Тогда бы точно мне конец пришёл. А в хирургии кровь взяли, а там гемоглобин никуда – ну, и послали на консультацию в область. А там, конечно, дату операции назначили.

– Мама, а почему ты нам не сказала про болезнь?

– Разве?

– Да ладно, Дениска, говорила она, и не раз. Только мы не придавали значения, потому что папа каждый раз перебивал, что она на себя напускает только.

– Люба, а как получилось, что ты в драку ввязалась? Мимо проходила?

– Да нет. Я спала. Я тогда уже каждый день неважно себя чувствовала, поэтому, как свободная минутка, всё прилечь норовила…

– А папа говорил, что ты растолстела и обленилась…

– Денис! – прервала его сестра, бросив взгляд на учительницу.

– В общем, проснулась от девичьего крика «Мама!». Балкон открыт, а этот шалман прямо напротив, ну, эта развалюшка, где алкаши Кожевниковы живут. Меня по сердцу резануло. Бегу, вижу, что Катя дома, а всё равно бегу! Только халат на ночнушку накинула, даже не застегнулась…

– Мама, а почему ты не остановилась, это же не Катя была?

– А что, чужую девочку не жалко?

– Жалко, – сказал через паузу Денис, когда увидел, что все глядят на него и ждут ответа. – Но тебя жальче.

– Эх, Дениска, – вздохнула учительница. – Мама на то и мама, что всегда побежит на этот девичий крик. Такие подонки когда-то её жизнь сломали…

– А я знаю, – сказал Денис, увидев, что мать предостерегающе сжала руку подруги. – Тогда маму папа спас! Они не успели сломать!

– Челюсть сломать успели. Мама ведь тогда только в институт поступила. А пришлось ей сначала в больнице полежать, а потом дома остаться. Тётя Катя, бабушка ваша, её жидкой пищей через трубочку кормила.

– И всё равно папа ей жизнь спас!

– Ну да, ну да, – утешающе пробормотала Люба, обнимая сына.

Катя откликнулась по телефону:

– Да. Мы в школе, Денис контрольную по физике переписывает. Ладно, сейчас, – и, отключив телефон, сказала. – Дедушка за нами приехал.

– Давайте. Я в воскресенье приеду, увидимся у Татьяны Николаевны, – обняла детей Люба.

Когда дети вышли, Люся спросила:

– Люба, что-то не так с этим спасением?

– Да всё не так! Это были приятели Сергея.

– И ты простила?

– Я увидела его с одним из них спустя три с лишним года. Везла Катю на коляске, уже была беременна Дениской. Этот сразу ушёл. У меня была истерика. А Сергей сначала уговаривал меня, что я ошиблась, но я слишком хорошо запомнила ушные раковины нападающего. Они такие… не знаю, как сказать… очень закрученные и совсем без мочек. Потом уверял, что это совершенно незнакомый человек остановил его и спросил, как пройти к музею. Я поверила. А недавно рассказывала об этом тётке Сергея. И она мне сказала, что такие уши были у его школьного приятеля Вовки. У него кличка была Ушан. Сказала, очень был злобный малый с садистскими наклонностями. Вроде, милиционером стал.

– Ты думаешь, они напали на тебя по наводке Сергея? Но почему избили так жестоко? Садистская натура мента вовремя остановиться не позволила?

– Может быть. А может, таков заказ был? Чтобы я в институт не поехала? Я ведь потом за героя замуж вышла.

– Ой, смотри, Катины ключи… надо догнать!

– Лучше позвонить.

Они не услышали, как отпрянула от двери и поспешно выскользнула из кабинета Катя, отключив телефон, и побежала на выход, по дороге утирая слёзы. Людмила Павловна нашла её в раздевалке.

– Всё будет хорошо, – сказала она девочке, передавая ключи.

Та кивнула, а выйдя за порог, мрачно сказала сама себе:

– Ничего теперь хорошо не будет.