Читать книгу Конечный итог - Евгения Истомина - Страница 4
Глава 3
ОглавлениеТри категории мужчин, которые не удивили бы меня фразой «мне страшно к тебе пристать»:
– Юный пунцовеющий мальчик, который никогда ещё не трогал девушку за ногу.
– Неказистый мужик, рядом с которым впервые оказалась дама модельной внешности.
– Мужчина, которому почему-то надо пристать к настолько некрасивой девушке, что ему натурально страшно.
Сергей был далеко не юным и вполне привлекательным, так что первые две причины отпадали. Я же, в свою очередь, хоть и не могла похвастаться выдающейся красотой, всё же редко отпугивала людей своим видом. Конечно, я не сильно была похожа на загорелых девиц из нашего тренажёрного зала – у них были блестящие волосы, резкие скулы и ресницы из полированного акрила. Но Сергей мог бы заметить это и раньше.
– Почему? – просто спросила я.
Он слегка пожал плечами, посмотрел куда-то в бок и вдруг улыбнулся:
– Сам не знаю. Мы просто так хорошо с тобой разговариваем.
Вот тебе, Саша, подумала я. Приехали. Получай за свои удачные шутки и душевные беседы, и за все свои любименькие «амбивалентные чувства» и «аутентичный», которыми ты, дура, сыплешь. Хлопала бы глазами, одобрительно хихикая на каждую его реплику, и уже давно бы оказалась у него дома, а не в чинной поездке на природу.
Правда, и природа, и разговоры, и Сергей мне нравились. Как раз в этот момент он сказал:
– Ты не подумай, ты мне очень нравишься! И фигура твоя мне безумно нравится, – он неуверенно погладил меня по ноге.
– Я всё понимаю, – сказала я с максимально серьёзным лицом, – и готова ждать, сколько потребуется.
Как всегда, он засмеялся.
Мы разговаривали.
Сергей рассказал, что в детстве год занимался в музыкальной школе и играл на кларнете. «Сколько тебе было лет?» – спрашивала я. «Кажется, десять. Да, точно, как раз девяносто первый год» – «Я тогда только родилась, а ты уже мог играть на кларнете – безумие, а?» – «Да, забавно, что сейчас эта разница нисколько не чувствуется» – «Стой, хочешь сказать, я похожа на тридцатипятилетнюю женщину?» – «Нет. И слава богу!». Я плохо концентрировалась на словах, потому что смотрела, как рядом по мху ползают муравьи, и боялась, что они залезут на покрывало. Один уже успел забраться на мой рюкзак – я стряхнула его, а заодно достала бутылку воды.
– Что особенно в этой бутылке и почему все с ними ходят? – это была модная тогда «My Bottle».
– Не знаю, – призналась я, – она просто симпатичная. Ну и тут ещё есть специальный отсек, чтобы класть туда лимон или мяту. Но мяты у меня нет.
– Я привезу тебе с дачи, если хочешь, – предложил он.
– Хочу.
Пауза.
Я посмотрела на него. Он посмотрел на меня.
И – хвала лесным богам – он наконец-то ко мне пристал.
Приставания Сергея оказались куда более целомудренными, чем Юрины. И хорошо – я явно была морально не готова выйти на норму «один новый мужчина в день».
Он подвёз меня до дома и, когда я уже собиралась выходить, спросил:
– Поцелуешь меня?
– Конечно, – согласилась я. – А ты совратишь меня когда-нибудь в своей машине?
– Знаешь анекдот: «Почему плохо заниматься сексом на Красной площади?».
– Нет! Почему?
– Советчиков много.
Только дома я поняла, что он так и не ответил на мой вопрос согласием.
***
После того как я внезапно провела ночь у Юры, я пару дней прислушивалась к себе в ожидании, что меня вот-вот одолеет приступ чудовищного сожаления и рефлексии – как же я, со своим реноме приличной дамы, как я могла вот так взять и поддаться чарам какого—то случайного знакомого, пусть и сладкоголосого, живущего на аристократических антресолях.
Но ничего такого на меня не находило. Всё, что я чувствовала после своего стремительного академического грехопадения – это восторг, который можно испытать лишь после необдуманного, но неожиданно удачного решения: например, когда импульсивно покупаешь джинсы на распродаже, а они становятся твоими любимыми, и ты носишь их ещё пять лет.
Я твёрдо решила ни за что никому об этом не рассказывать, но, не выдержав, уже вечером растрепала обо всём Гоше. Он был мои петербургским приятелем, идеальным кандидатом для покаяния во грехе: жил за несколько сотен километров, обладал нужным уровнем перверсии и всегда был готов к историям о внезапных физиологических порывах.
По иронии, буквально за день до этого я жаловалась ему, что чувствую себя холодной и грустной, как банка с тунцом.
– Вот если бы ты тем летом мне не отказала, – не преминул напомнить Гоша, – то я бы точно мог тебе сказать: «Нет, что ты, ты вовсе не банка с тунцом».
– Я нечаянно уже проверила, – призналась я.
– Ого, и с кем же?
Тут обнаружилось, что, когда количество мужчин в твоей жизни превышает единицу, становится сложнее объяснять с кем и что ты делала. Пришлось изобретать систему наименований прямо на ходу.
– С историком.
Несколько минут Гоша не отвечал, а потом спросил только:
– И как, понравилось?
Мы поговорили ещё немного – Гоша рассказал про свой новый любимый бар на Маяковского, который подаёт мороженое «по—ленинградски» (мисочка с пломбиром и стопка любой из настоек на выбор), про то, как с утра вдруг захотел сделать гаспачо и купил четыре кило овощей, как потом пришли гости, и он бесстыдно разглядывал ноги своих подружек.
Потом он вдруг спросил:
– И что, ты с ним ещё встретишься?
– Определённо, – уверенно ответила я. – Правда, пока не понимаю, в какой именно форме.
И тут же дописала:
– Школьной.
– Школьной, – прислал Гоша одновременно со мной.
***
У Сергея был один очень весомый недостаток – он никогда не звонил. Поэтому я не выдержала и позвонила сама – под предлогом, который, наверное, изобрели в Средневековье.
– Я ничего не оставляла у тебя в машине? – сходу спросила я, пропуская расспросы про «как дела», чтобы показать, насколько же я встревожена пропажей.
– Кажется, нет. А что ты потеряла?
По моей версии, я куда-то дела блокнот, который как раз вчера лежал в рюкзаке и, может, затерялся где-то в просторах камри. Удивительно, но никакого блокнота там не нашлось.
Зато Сергей пригласил меня в гости – посмотреть фильм по Apple TV, которое он купил. На природу мы поехали, чтобы испытать свежекупленный фотоаппарат, теперь вот можно было оценить новенькое Apple TV. Видимо, ничто не сближает с мужчиной лучше, чем его желание похвастаться дорогими гаджетами.
Внезапно квартира Сергея оказалась совсем не такой, как я себе представляла.
Он жил в однушке – в районе, который только начал застраиваться где-то среди полей. Квартиры в этих домах сдавали с типовым безликим ремонтом, и Сергей ничего не стал переделывать. В гостиной стояла стенка. Не белый лаконичный стеллаж, а дородная горка из стекла и рыжеватого дерева – такую бы мог выбрать мой дедушка. Приставка Apple TV не вязалась с этой уродливой стенкой так же, как сам Сергей не вязался со всей своей квартирой.
– Кстати, ты нашла его?
– Кого? – переспросила я, забыв от неожиданности свою легенду.
– Блокнот.
– А, да… Нашёлся! Он не супер ценный, конечно, просто я купила его в Москве, и там на обложке «Зелёная пшеница» Ван Гога.
– Тебе нравится Ван Гог? – загорелся вдруг он.
– Ну не то, чтобы я его тонкий ценитель, да и в целом, он, наверное, всем нравится.
– А «Жажду жизни» ты читала?
– Нет.
– Ты что! Погоди, у меня есть.
Он поднялся с дивана, и подошёл к полкам, на которые я обратила внимание в первую же минуту. Было жутко любопытно их рассмотреть, но я не решилась – это бы явно ещё прочнее укрепило мою репутацию книжного червя. Да и какая разница? Главное, что у него в доме есть книги. Мне всегда нравилась цитата Джона Уотерса: «If you go home with somebody, and they don’t have books, don’t fuck them».
– Вот, – Сергей достал старенький синий томик. – Что бы ещё такого… О, а «Мелкого беса» ты читала?
– Тоже нет.
– Ты чтооо! – снова удивился он. – Это же вообще восхитительная книга! Я перечитывал её много раз!
Сергей отвёз меня домой, и я тут же открыла «Мелкого беса».
Это была книга о мужчине, который ужасно не хотел жениться.
***
Несмотря на миллион прочитанных статусов а-ля «Если мужчина захочет, он достанет вас из-под земли и луну с неба», через пару дней я всё же опять позвонила Сергею сама.
– Удивительно, как ты всегда чётко чувствуешь момент, – сразу сказал он. – Я как раз был на даче, сейчас еду обратно в город и хочу к тебе заехать.
– Зачем? – поразилась я.
– Ну я же обещал тебе мяту, помнишь?
Я напрочь об этом забыла, и самым поразительным было, как это запомнил Сергей.
Он подъехал к самому моему дому – камри роскошно смотрелась рядом с обшарпанным баром «Избушка» и клумбой у парикмахерской «Стелла». Мята была вымыта и упакована в пакетик.
– Как ты об этом вспомнил?! – спросила я.
– Ну я же обещал.
Я вдруг присмотрелась – что-то в нём выглядело не так.
– Ты подстригся! – стрижка было не кардинально новой, но каким-то образом она скосила моему предательски седеющему спутнику несколько лет.
Не раздумывая, я провела рукой по его затылку.
– Нравится? – спросил он. – Я ещё и рубашку новую надел! Но мои коллеги сказали, что она похожа на матрас…
– Кстати, – вспомнила я, – а где ты обычно обедаешь во время работы?
Он вдруг посуровел – я буквально увидела, как в его сознании угрожающе замигала красная кнопка «Опасность!!!».
– Я обычно остаюсь в офисе.
Даже у меня хватило ума не продолжать. К сожалению, на этом лимит ума закончился, и добавила:
– Тогда, может быть, на выходных?
Он снова посмотрел на меня непрошибаемым взглядом начальника отдела, которому подчинённый предложил откровенную глупость.
– Я не люблю так надолго загадывать, – отрезал он.
Дело было во вторник. Я была готова загадывать на четыре дня, четыре месяца, а лучше и на четыре десятилетия сразу.
То, что он запомнил мою случайную реплику про мяту и специально привёз её на захолустную улицу Текстильную, было невероятно милым. Это подтвердила даже Ющенка, которой я тут же написала сообщение.
Саша
он же не делал бы такое, если бы ему было на меня пофиг?
Елена
конечно, не делал бы. ладно там восемнадцатилетний мальчик, а 35-летний дядька с мятой – это вам не в тапки!
Реплика про тапки звучала ободряюще. А строить планы… Ну, может, у него такой склад характера – никаких планов на пятницу. А ужас от совместного обеда, ну, наверное, привычка.
Не конец же света, в конце-то концов.
И всё же ощущения были не очень – как у собаки, которая налетела на электро забор.
Надо было подумать о другом и как-нибудь успокоиться.
Выпить, например, чаю. С долбанной мятой.
***
Всех, кто тем летом был в курсе событий, больше всего занимало одно. Как молодой мужчина, обладающий собственным движимым и недвижимым имуществом, может полгода подвозить меня до дома, делая это в компании всё более и более голых ног, видеть, как ловко я тянусь сразу в трёх плоскостях, стоя в адхо мукха шванасане, и до сих пор ничего со мной не сделать? Насколько восхитительной и остроумной собеседницей я должна быть, чтобы катать меня на катере и угощать в холостяцкой однушке ужином для того, чтобы потом со мной просто поговорить? Что со мной не так? Или с ним? Что не так с нами всеми, если вместо того, чтобы оценить его благородные и романтические порывы, мы все задумчиво приложили руку ко лбу, выдвигая самые разные версии?
Несмотря на строгий зарок не строить планов, Сергей предложил в пятницу вечером посмотреть у него кино.
Я подготовилась ко всем возможным сценариям: нарядилась в купленное специального для такого случая бельё, взяла с собой контейнер для линз и шорты от пижамы (майку от пижамы я надела на себя, чтобы всем своим видом демонстрировать серьёзность или несерьёзность своих намерений), и на всякий случай прихватила книгу «Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости». Никогда не знаешь, как пойдёт вечер.
В прошлый визит Сергей купил в кулинарии лимонный пирог, запомнил, что от лимонов я пришла в ужас, и в этот раз угощал меня вишнёвым.
Мы смотрели «Король говорит». Может, в этом и была вся ошибка? Возможно, если бы выбор пал на «Секс в большом городе» или «Основной инстинкт», всё бы пошло по-другому.
Так или иначе, я нарядилась в низ от пижамы, сняла линзы – и они стали единственным, что я сняла в тот вечер.
Нет, не то, чтобы всё это время мы просто держались за руки и с восхищением смотрели друг на друга и на Колина Фёрта. Что-то такое было – примерно, как когда тебе семнадцать лет, и мысль сделать что-то большее кажется космически невозможной. Обычно в какой-то момент это всё же становится более возможным в сознании одного из участников – но не в этот раз. Я даже не смогла это как-то отрефлексировать – конечно, можно ожидать смиренной скромности от юного мальчика (хотя даже такой мальчик вряд ли бы смог просто посмотреть кино во второй раз подряд). Но весь мой опыт заканчивался на возрасте 29+. Что делать с мужчиной старше себя на десять лет, я не представляла. Может, считается, что я сама должна коварно пристать к нему, потому что совсем непотребные приставания – это как-то не солидно для начальника отдела декларирования?
Мне ничего не оставалось, как лечь спать – в милой пижаме и полной фрустрации.
***
Можно пройти десять курсов Милы Левчук о том, как заставить мужчину подарить вам айфон и сердце. Можно помнить, как двадцать лет назад вы пошли с мамой в книжный магазин и увидели там томик «Как выйти замуж за нового русского». Можно даже изучать психологию в университете и с уверенным видом советовать всем здравые и рациональные вещи. И всё же однажды утром вы проснётесь и спросите:
– Как думаешь. Что между нами происходит?
Как здравый и рациональный человек вы тут же поймёте, что это вот было зря. Но что поделать, если этот вопрос кипел у вас в голове целую ночь?
Что поделать, что поделать. Промолчать что ли не могла?
Нет, не могла – зато теперь я точно знала, какой фразой можно мгновенно разбудить мужчину.
Надо отдать должное Сергею – он даже не попробовал соврать.
– Я надеялся, что мы никогда об этом не заговорим, – сказал он.
– Понятно. – Ответила я.
Вот именно так, с точкой, которую было заметно даже по интонации.
– Мне очень нравится с тобой общаться.
– Спасибо.
Ответила я с той же точкой.
– Наверное, лучше отвезти тебя домой.
– Я и сама доеду, – точка была уже менее уверенной, так как я не помнила, брала ли с собой деньги, – и вообще.
– Вот об этом я и говорил… – вздохнул Сергей.
Мы сели в машину и первые несколько минут ехали в полном молчании, но потом я всё же не выдержала:
– Почему ты тогда вообще начал со мной общаться?
Это была крайне нелогичная фраза, ведь, во-первых, за десять минут до этого Сергей сказал, что общаться со мной ему нравится, а во-вторых, он ведь никогда и не уверял, что общение приведёт к чему-то большему.
– Знаешь… Вот ещё до того, как мы стали общаться, Валя у меня наоборот спросил: «Почему ты не замутишь с Сашей?».
Он так и сказал: «замутишь» – будто двадцатилетний мальчик клеит тёлочку в клубе, чтобы наутро вызвать такси, едва она откроет глаза.
– И что ты ответил? – заинтересовалась я, забыв даже о своих феминных обидах.
– Я сказал: «Я её боюсь».
В моём воображении я, пятьдесят килограммов веса, две косички, пижамная майка, могла напугать взрослого мужика, только выпрыгнув из-за угла в тёмной комнате.
– Но почему?
– Это он тоже спросил.
– А ты?
– А я ответил: «Потому что она слишком умная».
Он сказал это обо мне – женщине, которая не нашла ничего лучше, чем спросить: «Что между нами происходит?» в девять утра субботы.
– Если я такая умная, – сказала я, – то почему я так расстроилась?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Всё ведь нормально! – И продолжил: – Вот если бы я за тобой ухаживал…
– В смысле?! А разве ты не ухаживал?!
– Но я ведь даже ни разу не подарил тебе цветы! – искренне удивился он.
Видимо, в его мире любовный союз скреплялся не прогулками на катере и не поцелуями в лесу, а исключительно соточкой красных роз.
– Да. – Подтвердила я. – Не подарил.
Дома я, не раздеваясь, повалилась в кровать.
Плохо было всё.
Плохо, что я сорвалась и повела себя как дура, но при этом котировалась как «слишком умная».
Плохо, что появился вдруг этот странный цветочный показатель, а у Сергея ни разу не возникло даже желания подарить мне хоть самую захудаленькую гвоздичку.
Плохо, что, когда мы смотрели «Девушку из Дании» и сменивший пол персонаж начал говорить о себе: «Я подумала», «Я захотела», я спросила: «Интересно, как переводчики решили, что теперь он говорит о себе в женском роде? Ведь в оригинале это просто I thought», а Сергей посмотрел на меня круглыми глазами и сказал: «Вот это да, а я даже и не задумался».
Я почти уже решила, что пролежу вот так весь оставшийся день, но вспомнила, что как раз сегодня мы договаривались пообедать с мамой и Василием-Олегом. Меньше всего мне сейчас хотелось кого-то видеть.
Но душевные драмы не освобождают нас от семейного веселья.
Мы встретились в Детском парке и пошли мимо клумб, веселящихся детей и пони.
– А знаете, – призналась я, – я давно уже хочу прокатиться на этой карусели.
Прошлым летом здесь поставили типичный европейский аттракцион: под музыку звери едут по кругу в сиянии огоньков.
– Я тоже всегда мечтала попробовать! – сказала вдруг мама.
– Так в чём проблема? – Василий-Олег потянулся за кошельком, – Прокатитесь! Вы же лёгкие, вас пустят. Давайте, я угощаю!
– Нет, – твёрдо сказала я. – Вообще-то я взрослый и независимый человек. Я могу заплатить за карусель сама.
Мы решили, что лошади – это слишком скучно, так что я выбрала зайца, а мама ехала сразу за мной на тигре. Василий-Олег стоял рядом и махал рукой каждый раз, когда мы проезжали мимо.
Кроме нас на карусели катались только два человека – моя бывшая одноклассница и её сын.
Обед и прогулка на некоторое время отвлекли меня, но стоило оказаться дома, как стало понятно – сегодня мне нужно было что-то более действенное, чем аттракционы и вишнёвый пирог.
«Ты сейчас один? – написала я Юре.
«Вопрос строго по делу!» – ответил он буквально через секунду. «Один. С радостью тебя приму, если хочешь».
«Да, отлично. Приду к тебе в юбке, которую все ненавидят».
«Ценю твоё доброе отношение! Что же это за юбка такая?»
«Да вполне обычная. Но все почему-то говорят, что она похожа на абажур».
«Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен». Это я не к тому, что планирую сдёргивать с тебя юбку, просто люблю Булгакова».
Юбку эту я купила ещё на первом курсе института и любила настолько же сильно, насколько её не выносили окружающие – даже Герман, чудовищно равнодушный к внешнему виду и своему, и чужому, содрогался при виде «кислотного абажура».
Застегнуть её я могла теперь только на глубоком вдохе.
Уже через час я звонила в Юрину дверь.
– Всё ужасно! – выкрикнула я прямо с порога. – Ты не представляешь, что он сказал!
– Что-то с каждым твоим визитом кавалер оказывается всё более мутным. Проходи – Юра пропустил меня на кухню. – Ну, и что он сказал?
– Что дружить со мной прекрасно, но к большему он не готов! Я уберу книжки? – не дождавшись разрешения, я подвинула кипу книг в угол и села. – Нет, ну вот зачем я вообще завела этот дурацкий разговор! Что на меня нашло?!
– Да, неприятно. В таких случаях лучше…
– А он ещё такой: «Конечно, надо было продолжать с тобой просто общаться, но ты такая притягательная»! И ещё он сказал, что я слишком умная!
– Конечно, притягательная, в таких-то гольфах.
– Да, гольфы… Решила почему-то надеть. Помню, на курсе по общей психологии нам рассказывали про защитные механизмы, и говорили, что, когда человек испытывает сильную тревогу, он бессознательно прибегает к менее зрелым образцам поведения. Может быть, у меня как раз такой случай? Регрессия? О господи! – я закрыла лицо руками. – А ведь он прав! Я и правда слишком умная!
Я подняла голову – докторант Оксфорда смотрел на меня таким взглядом, как если бы я была его трёхлетней дочерью и заявила, что немедленно уезжаю жить в Африку, но сначала надо помочь мне надеть штаны.
– Как я уже говорил – всё зависит от инерциальной системы отсчёта. Вот, например. Ты знаешь, что такое дифференцированный паёк?
– Нет, – я воткнула вилку в пирожное с масляным грибочком.
– Ну вот видишь! Не такая уж ты и умная.
Когда мне было лет восемь, мы с мамой пошли на рынок и купили мне розовую футболку с кармашком и надписью «Summer». Дома я сразу кинулась хвастаться обновкой папе. Он посмотрел на меня и спросил: а ты знаешь, как переводится это слово? Я, конечно, не знала – на тот момент мой английский заканчивался где-то на уровне кэт энд дог. Ну так возьми словарь и посмотри, сказал папа. Тебе что, неинтересно? Что, если у тебя на груди написано «дура»?
– Давай я выберу другую категорию вопросов, – предложила я и протянула Юре чайный пакетик. – Выбросишь?
– Ага. Ну, выбирай!
– Эм… Космология, – назвала я наобум.
– Окей. Сейчас. – Он задумался. – У каких планет солнечной системы нет твёрдой поверхности?
Я даже не стала делать вид, что пытаюсь вспомнить:
– Понятия не имею.
– Ну! У Юпитера и Сатурна. Видишь!
– Ладно, убедил. Теперь мне стало гораздо легче, когда я знаю, что я действительно дурочка.
– Ты не дурочка, – серьёзно сказал Юра, – просто очень милая девочка. И гольфы у тебя милые. И сейчас мы напоим тебя чаем, а потом отведём тебя наверх и их с тебя снимем.
– Мы?
– Мы, Николай второй, Император всероссийский, Царь польский, Князь финляндский…
Слава богу – ещё десять минут в этой юбке, и я бы точно потеряла сознание, как закованные в корсеты дамы при императорском дворе.
В Юриной постели мне было гораздо веселей, чем на карусели.
– Ты поедешь домой? Или, может, останешься? – спросил он.
Я тут же почувствовала, насколько не хочу никуда уезжать – глубокой ночью тяжело вылезать даже из одной кровати, а уж если рядом составлены сразу две, то выбраться из них вообще невозможно.
– Я бы уехала утром, – сказала я и тут же добавила, – если тебе нормально.
– Как ни странно, да.
Он помолчал.
– Не в том смысле, что ты меня напрягаешь. А как раз в том, что наоборот нет. А такое бывает очень редко. Обычно уже где-то через секунд тридцать смотришь на женщину и думаешь: вот бы она сейчас провалилась отсюда к чертям.
– Ого! Тяжко тебе, наверное, учитывая количество твоих дам.
– Ну, это же не всегда так. Но вот в последнее время часто, да. Я же говорил, у меня как таковых отношений, чтобы прям отношений, уже лет восемь не было. Или шесть. Я уже сбился. Ну неважно.
– Ну короче, чтобы я провалилась к чертям, ты не хочешь, – уточнила я.
– Нет. Чтобы ты – точно не хочу.
– Тогда я останусь… – Я замешкалась, не веря, что действительно собираюсь это сказать, – А может, споёшь мне что-нибудь? У вас же достаточно толстые стены, чтобы соседи не пришли ругаться?
– Достаточно, достаточно… Что, точно хочешь, чтоб спел?
В те немногочисленные разы, когда мальчики пели мне под гитару, я не чувствовала ничего, кроме невероятной неловкости. И всё же я почему-то сказала:
– Точно. Спой, птичка!
И это было худшее, что я могла предложить.
***
Мама – преподавательница музыки, филигранно исполняющая Рахманинова; папа – директор музыкальной школы, в прошлом солист большого оркестра, до сих пор собирающий целые залы, мультиинструменталист с абсолютным слухом, обладатель наград и званий; у самого Юры – много лет музыкального образования, детство, провёденное на папиных концертах, и богатые гены талантливых родителей, которые и познакомились-то в Гнесинском училище.
Всё это он с успехом использовал, чтобы затащить побольше женщин в постель.
Как легко он сказал это в первый раз: «Захотел учиться играть на гитаре, когда понял, что это нравится девочкам». И это была правда. Девочкам действительно нравилось.
Не знаю, почему музыка так повелевает женскими умами, хотя от ума-то там обычно остаётся мало. Может, когда мужчина тебе поёт, между вами появляется некая доля интимности. Или нам всем нравятся талантливые люди. Да и просто это очень романтично. Есть в этом что-то эволюционное: брачные танцы, брачные песни.
Моя мама тонко подмечала: «Надо ещё, чтобы пели что-то нормальное. Вряд ли тебе понравится, если он вдруг затянет: «Шарик! Я, как и ты, был на цепи».
Разумеется, все песни Юриного репертуара были такими, чтобы очарованные и загипнотизированные девочки, сами не замечая, стаскивали с себя одежду. Хотя нет, не совсем. Ограничиться исключительно томными балладами – было бы слишком явно и в лоб. У девочек бы могла случиться передозировка лирики в крови, они бы настроились на слишком романтическую волну и не готовы были бы пойти дальше. На этот случай у Юры была припасена дюжина песен пободрее и даже парочка абсолютно дурашливых хитов «Руки вверх». От них девочки веселились и начинали смеяться, а все знают, что рассмешить женщину – это половина успеха.
Это был досконально продуманный, годами выверенный концерт, опробованный на самых разных фокус-группах: от девушек, которые приходили на концерты его группы, до финок, которые щедро сыпали евро в чехол от гитары, когда Юра ездил на выходные в Хельсинки и играл там по ночам на улицах.
И любая девочка – если она хоть раз в своей жизни пускала слезу над грустной песней или если у неё всё гулко дрожало внутри от звуков низкого голоса— любая девочка попадалась с первых аккордов.
Сам Юра говорил: главное, не упустить вот этот момент, когда музыка подействовала, потому что завтра девушка уже всё забудет и окошко захлопнется.
Моё окошко, видимо, распахнулось настежь.
Вот плюс дореволюционных домов – ночью можно громко петь песни, но за толстенными кирпичными стенами соседи ничего не услышат и продолжат мирно спать.
– Ого. Круто, – только и смогла сказать я, когда Юра взял последний аккорд. Он положил гитару прямо на пол у кровати, а сам лёг рядом со мной.
– Спасибо, – казалось, он был нисколько не тронут моей оценкой. – Ты очень мила.
– «Ты очень мила» – это как будто я тебе уступила книжку в библиотеке!
– Ну практически, – кивнул Юра, – только наоборот, это я дал тебе две книжки.
– А я так и не начала их читать. И, может, и не начну. И так уже слишком умная. Не буду больше читать, – я замолчала, попытавшись представить такую жизнь. – Буду наращивать ресницы. Качать попу. Ходить в солярий.
– Плясать в «Олд скул баре» и знакомиться там с толстомясыми мужиками, – подсказал Юра.
– Да! Постить полураздетую себя. Хлопать глазами.
– Здорово, – поддержал он, – только ничего не получится.
– Почему это?
– Мозги назад не откручиваются. Но кстати, глазами ты и так хлопаешь отлично. А постить себя – неблагодарное дело. Как будто создаёшь себе ложный образ.
– Ну да, – согласилась я, – например, все знают, что меня возят на озеро, катают на катере, кормят пирожными и ужинами, но никто не понимает, что всё это делают разные мужчины.
– И хорошо.
– У моего папы была теория.
– Какая?
– Кажется, я только что назвала его папой. От тебя понахваталась, видимо.
– Ну папа же. Так что за теория?
– Что? А. Ладно. Не важно уже. Потом как-нибудь расскажу. Спой мне ещё раз «My girl, my girl».
– Как пожелаете. Я думал, ты не любительница пост-рока.
– Какой же это пост-рок? – удивилась я.
– Пост-рок – это когда поёшь пронзительную песню, а после неё девушка согласна на всё.
Плюс дореволюционных домов – толстые стены, которые надёжно уберегают слух высокоморальных соседей.