Читать книгу Лесбийские сказки для взрослых - Евгения Монастырская - Страница 3

***

Ее смех был громкий, заливистый. Она смеялась, высоко запрокидывая голову, подрагивая всем телом, захлебываясь своим весельем. И позже Евгении стало казаться, что влюбилась она именно в этот смех.

Она встретила Машу в небольшом, довольно вульгарном ночном гей- клубе, ютившимся в подвальном помещении в самом центре Москвы. Вечерами там давали представление разодетые в пестрые одежды травести. В перерывах между номерами они шатались нетрезвыми тенями среди столиков. Заигрывали с посетителями и изливали душу, рассказывая слезные истории из своей непростой жизни.

Евгения сидела за столиком с компанией друзей, без удовольствия потягивая кисловатое красное вино.

– И тогда я отсосала у Брежнева, – травести в голубом платье с блестками развлекала публику очередной странноватой шуткой.

Она вздохнула и прикрыла уши руками, чтобы хоть немного приглушить несущиеся со сцены пошлости.

– Что, тоже не можете это выносить? – услышала она насмешливый голос и обернулась.

На нее в упор смотрела сидящая за соседним столиком девушка. Незнакомка слегка улыбалась, влажные губы ее подрагивали, а в больших зеленых глазах зарождалось веселье.

– Да, тяжеловато, – не сразу нашлась Евгения и смущенно улыбнулась в ответ.

Одета ее новая знакомая была просто и элегантно: белоснежная рубашка, голубые тертые джинсы. Рукава рубашки были небрежно закатаны, обнажая изящные загорелые запястья.

– Я Маша, – девушка слегка встряхнула рыжими волосами, – как вас занесло сюда? Сразу видно, вы не поклонница подобных шоу.

Евгения смущенно улыбнулась. Со сцены загремела оглушающая музыка.

– А я пришла с другом геем, -продолжила Маша, не дожидаясь ответа, – у него второе свидание. Он дико нервничал, попросил составить ему компанию. Теперь они уединились, сидят вон за тем столиком, – она кивнула вглубь кафе.

Мельком Евгения посмотрела на воркующую парочку и снова слегка смущаясь, глянула на Машу. Ее взгляд скользнул и на мгновенье задержался на глубоком вороте рубашки, подчеркивающем красивую смуглую шею и слегка выпирающие ключицы. Она еще больше смутилась, почувствовала, что краснеет и начала пристально изучать содержимое своего бокала.

– А вы… не хотите пересесть за мой столик, – произнесла Маша, – чтобы не перекрикивать музыку. Если, конечно, ваша компания не возражает.

Через пару секунд Евгения уже сидела напротив новой знакомой, вдыхая теплый запах ее тела, сладковато-терпкий, смешанный с еле слышным ароматом Givenchy. Этот запах неожиданно показался ей таким знакомым и манящим, он отзывался где-то в глубине ее существа и накатывал сладкими волнами. А может быть, это просто легкое опьянение, подумала Евгения и слегка встряхнула головой, чтобы прийти в себя.

Их диалог нельзя было назвать легким. Он, то разгорался, то затухал, рождая между ними странные паузы. Эти паузы смущали Евгению, озадачивали. Ей казалось, что она продирается сквозь бурелом, сквозь влажные ветви и гниющие поваленные деревья. Продирается в надежде выйти на поляну, к солнцу, теплу, к свежему воздуху.

Она почувствовала, что от волнения у нее начал дергаться глаз. Так было всегда, когда напряжение становилось слишком большим. Они продолжали сидеть друг напротив друга, стараясь преодолеть отчуждение. И будто ощупывали руками холодную стену, за которой, как им казалось, их ждало тепло и понимание. Они осторожно вынимали из стены прохладные гладкие камни, и сквозь образовавшиеся окошки улыбались друг другу. Им казалось они обретают что-то общее, важное, то, что обе искали так давно.

Евгения вдруг отчетливо почувствовала, что ей хочется пересесть поближе к новой знакомой. Или хотя бы протянуть руку через стол и дотронуться до ее изящных и одновременно сильных пальцев. А потом чуть выше, скользнуть по загорелому запястью и ощутить эти короткие светлые волоски, покрывающие смуглую кожу.

Через час Евгения ушла из клуба вместе со своими друзьями. Ей хотелось задержаться еще немного, а, может быть, остаться на всю ночь с этой ставшей уже такой близкой незнакомкой. Но она ушла. И прощаясь даже не смогла взглянуть в глаза девушки. Сбиваясь от волнения, она продиктовала Маше свой телефон. Вышла из дверей клуба, вдохнула бодрящий утренний воздух и на мгновенье замерла. И ей показалось, что ее сердце замерло вместе с ней. Она с ужасом подумала, что девушка может не позвонить. Прохладный воздух улицы дохнул в лицо. Темнота расползалась по углам. Наступало утро нового дня.

Вернувшись домой, она пыталась вспомнить подробности их разговора. Но перед глазами были только тонкие длинные пальцы Маши и ее прозрачные нездешние глаза. Она слегка встряхнула головой, стараясь отогнать наваждение. Просто запах, просто феромоны, – подумала она. Просто у нее давно никого не было. Как это нелепо, когда сексуальное влечение может настолько одурманить и вскружить голову, что незнакомый человек вдруг кажется единственным и неповторимым. Это морок, морок, – повторяла себе Евгения и ходила по комнате, бездумно беря в руки предметы. Она вертела и проминала предметы нервными пальцами и ставила их на место.

До четырех утра она ворочалась, с удивлением чувствуя нарастающее возбуждение. Уже в полусне она порывисто обхватила руками подушку, прижала к себе и уткнулась лицом в тонкую ткань. И мерещилось ей, что она обнимает Машу и шепчет ей нежные слова. Она раздувала ноздри, желая почувствовать этот сводящий с ума аромат ее тела.

Евгения никогда не верила в любовь с первого взгляда. Ей казалось, что это инфантильная детская выдумка. Женщины, которые становились в последствии ее любимыми, на первом, втором, даже третьем свидании казались ей странноватыми, не слишком привлекательными созданиями. Она всегда подвергала сомнениям свои ощущения, тестировала чувства, пытаясь отделить надуманное от правды. А потом вдруг, так внезапно и неожиданно обрушивалась в любовь, срывалась в затягивающий сладкий горячий водоворот. Она задыхалась и тонула, и нахлынувшая страсть становилась стихийным бедствием, в котором надо было выжить любой ценой.

Зачем люди друг другу? – задавалась она вопросом. Иногда ей даже нравилось долгое время быть одной. Это было славное время, когда можно было бродить ночами по городу, зависать в кафе, никому не звонить, не объясняться. Она казалась себе маленькой пульсирующей точкой, затерянной в ледяной безразличной ко всему вселенной. Это пугало и одновременно нравилось. Иногда она думала, что свобода и есть ее единственная любовница и подруга. Ее откровение, награда, радость. Ей было хорошо в собственном обществе. Она с упоением ныряла в свои глубины, шаталась по темным закоулкам собственного сознания. И в этих странствиях находила такую себя, с которой еще не была знакома. Она с наслаждением баюкала это новое знание о себе. И с горечью думала о том, что, живя рядом с любимой женщиной, каждый раз теряет какую-то важную свою часть. Она растворялась в другом человеке, и уже переставала понимать кто она и куда идет.

Ей так необходимы были эти передышки, месяцы, а иногда и годы полного одиночества. Но спустя время, она начинала тосковать по теплым рукам другого человека. По глазам, которые, казалось, понимают ее, читают ее суть. Она тосковала по человеку, с которым можно было бы разделить вновь и вновь рождающийся у нее внутри мир. Она менялась, сбрасывала старую кожу, и как же ей хотелось, чтобы после каждой такой «линьки» ее вновь понимали и принимали.

Иногда она чувствовала холод. Так бывает, когда, наконец, устаешь быть одной. И начинает казаться, будто вымерзает весь мир и превращается в бескрайнюю ледяную пустыню. Эта пустыня вымораживает твой мозг, душу, все твое существо. И нет больше сил. В такие моменты хочется теплых рук и понимающих глаз. И понятных, простых, но таких важных слов.

День прошел в сумбурных мыслях об одиночестве и любви. Она постоянно пила чай, не чувствуя его вкуса. И каждую минуту ждала звонка. Сердце замирало, сбоило и будто всхлипывало.

Маша позвонила вечером. Ее голос бодрил, как бокал хорошего шампанского. И Евгении казалось, что она пьет этот голос жадными глотками, впитывает его, смакует. Она чувствовала, как пьянеет от этого голоса, а по телу разливается приятное тепло.

Они бродили по лабиринтам Замоскворечья, выискивая уютные дворики. Евгения слушала Машу, и почему-то смотрела в асфальт боясь перехватить взгляд своей спутницы. Маша оказалась фантазеркой и мечтательницей. Ей было тесно в регламентированном реальном мире. И она придумала свой. Однажды Маша поняла, что окружающие пытаются навязать ей свои сценарии, свои правила игры. Она чувствовала мир иначе, видела все по-другому. Она бунтовала. И, наконец, твердо решила жить в том измерении, которое придумала сама. Там, где ей было предельно комфортно и свободно. В той реальности, которая ее вдохновляла.

Евгения слушала Машу и улыбнулась. Нередко подобные мысли посещали и ее. Да, она тоже не принимала скучный, изуродованный ненужными предписаниями и правилами, мир «взрослых людей». Но так и не смогла придумать для себя достойную альтернативу.

Работала Маша дизайнером в пафосном глянцевом журнале. Работу свою ценила, но не она была главной страстью ее жизни. У девушки было довольно необычное хобби: она страстно увлекалась изучением мифологических существ.

Маша нашла группу таких же повернутых на мифологии единомышленников и вместе с ними колесила по российским деревням в поисках домовых, русалок, леших и прочих представителей русского бестиария. Их компания досаждала дремучим старушкам. Они тормошили их, и входили в доверие. И, одаривая конфетами, выпытывали, тщательно записывая, легенды, байки, предания. Они расспрашивали о странных происшествиях, которые случались в округе. И интересовались необъяснимыми пропажами людей. А иногда сразу ехали на место происшествия.

Словоохотливые деревенские жители, шумно прихлебывая чай в прикуску с дорогими московскими конфетами, с чувством рассказывали, как в прошлом году какая-то бабка, отправившись с товарками на болото за клюквой, наткнулась на странного волосатого монстра. Тот выл долго, истошно и потряхивал вытянутой, похожей на козью, головой. А потом повернулся и ворча поплелся прочь, иногда оглядываясь на парализованных страхом пожилых женщин. Причем уходил он, как утверждали свидетели, на двух ногах-лапах.

Маша и ее друзья мечтали выследить, сфотографировать этих неведомых существ, обнаружить их следы, отпечатки лап-ног. Но после тщательного расследования оказывалось, что бабка видела кабана. Деревенскому алкоголику привиделась в белой горячке выглядывающая из прудика русалка. А где-то дети решили разыграть взрослых и сидя на чердаке заброшенного дома, подвывали и скреблись.

Не веря во всех этих созданий, Евгения, тем не менее, с удовольствием слушала умопомрачительные рассказы Маши. И эти истории, и сама Маша, с ее шальными зелеными глазами как-то незаметно вошли в Евгению, поселились в самом центре ее существа. Теперь ей снились диковинные сны: Маша в окружении поблескивающих чешуей русалок, протягивала к ней руки, приоткрывала влажный рот и зыркала зелеными глазищами призывно и страшно. Евгения просыпалась с дурной головой, вставала с кровати и плелась на кухню пить холодную воду.

После нескольких свиданий Евгения увлеклась фантазеркой Машей и погрузилась в новое свежее чувство с головой. Это было остро и необычно. Она хотела слушать Машу, внюхиваться в нее, прикасаться к ней, пробовать ее на вкус. Но пока ей удалось только пару раз мимолетно дотронуться до ее пальцев при прощании.

Лежа ночью в кровати, она представляла как Маша наклоняется над ней. И у нее перехватывало дыхание. Евгения закрывала глаза и фантазировала, как ее возлюбленная ложится на нее, вытягивается на ней всем своим телом. И она, наконец, чувствует вес этого тела, его упругость и мягкость, его запах. Она содрогалась и тихонько стонала, распаляя себя все больше.

И когда на пятом свидании Маша вдруг пригласила ее домой на чашечку кофе, она поняла, что этим вечером все и произойдет. Маша смотрела на нее и ждала ответа. В ее глазах было столько надежды и нежности. Евгения не сразу нашлась что сказать. И чуть позже, глядя в сторону кивнула и что-то пробормотала хриплым сбивчивым шепотом. Она почти не помнила, как они доехали до Машиного дома. Это была уродливая панельная высотка в ничем не примечательном спальном районе. Они сидели в полутемной комнате. И когда Евгения вцепилась уже в третью чашку кофе, Маша медленно поднялась со своего кресла, также медленно пересекла комнату и подошла к ней совсем близко.

И сначала Евгения увидела ее зеленые затягивающие глаза, которые все приближались и приближались, и стали вдруг пугающе огромными. А потом ощутила ее горячее дыхание и почувствовала влажные подвижные губы. Жадные, горячие, изучающие. Как будто это были два существа, совершенно независимо жившие у Маши на лице. И эти существа рассказывали ей историю об одиноких ночах, о поиске, надежде и разочаровании. И о том, как это – быть одной на этой холодной и прекрасной планете. Они жаловались и молили, восхищались и праздновали их близость. Два существа, нашедшие, наконец, приют.

Маша слегка прикусила ее нижнюю губу. И тут же желание сладкой пульсацией отозвалось внизу живота. Евгении казалось, что еще немного и она взорвется. Она вздрогнула, сильно обхватила спину девушки и прильнула лицом к горячей шее. Ей хотелось спрятаться, зарыться в эту шею, в эту девушку, в этот новый раскрывшийся перед ней мир. Погрузиться с головой в эту обволакивающую, сводящую с ума нежность. И только чувствовать накатывающую, сладкую, острую горячую близость. Это было невыносимо. Она услышала себя как будто со стороны, услышала, как она стонет. Почувствовала, что лицо ее стало влажным. Она плакала. Ей казалось, ее уносит водоворот, и чтобы не упасть, она судорожно вцепилась в плечи Маши. И сильно сжала.

– Ну что ты, что ты… милая… – прошептала Маша. Голос ее дрожал.

Теперь они проводили вместе почти каждый день и Евгения с упоением слушала новые рассказы о необъяснимых случаях и мифических существах.

– Русалки и водяные, это так, попса – увлеченно говорила Маша, и зеленые глаза ее темнели и оборачивались вглубь себя, – на самом деле в русском фольклоре есть множества других, еще более странных существ, о которых большинство не знает. Например, скворы. Обитают они в лесах рядом с полузаброшенными деревнями. И самое страшное в этих существах вот что… если сквор укусит человека, тот начинает мутировать быстро, необратимо. И превращается в сквора. Это что-то сродни оборотню. Но только если классический оборотень принимает звериный облик только в полнолуние, то в скрова человек превращается навсегда. Скворы выслеживают людей в лесу, а иногда караулят вечерами прохожего рядом с деревней. Сквор таится, и, обнаружив жертву, кидается. Не смотря на свои небольшие размеры и короткие лапы, на близкие расстояния бегают они довольно быстро. Настигнув человека, сквор впивается в ногу или руку. После укуса человек уже не может вернуться к людям. Заваливается в первый попавшийся овраг. Отлеживается, мутирует. И происходит его превращение.

Маша вздрогнула, казалось, она сама была околдована и напугана своим рассказом. Переведя дух, она продолжила:

– И начинает это существо бродить по лесу, искать сородичей. Обычно скворы сбиваются в группы по три-пять особей. Считается, что первые два месяца недавно обращенное существо еще сохраняет память о своей человеческой жизни. Бродит около деревни, принюхивается, подходит к дому, где раньше жил. Ищет встречи с родными и близкими. Тоскует в общем.

Девушка притихла, и смотрела куда-то в пол и хмурилась, а губы слегка кривились, будто она сдерживала гримасу отвращения.

– Да, – Маша продолжила, – еще в 19-ом веке русский этнограф Никита Голова в одном из своих трудов довольно подробно описал этих существ. По крупицам собрал предания о них. Они примерно приходятся по пояс человеку, короткие ноги, голова маленькая приплюснутая, крошечные глазки под сильно развитыми надбровными дугами. Приплюснутый нос и рот щель. Лицо, поросшее коричневатой шерстью, а на теле шерсть длинная, свалявшаяся. Некоторые случаи пропажи людей, например в Ленинградской области, когда не смогли даже тела найти, мы объясняем именно нападением скворов.

Маша затихла. И подняла, наконец, глаза на Евгению и взгляд ее будто спрашивал: «веришь мне?». Евгения пару раз размеренно покивала, подбадривая любимую, и сжала губы, чтобы скрыть предательски проступающую улыбку. Маша умиляла ее. Сейчас она была похожа на восторженного и немного напуганного своими же выдуманными, ребенка.

– И кстати, – Маша довольно улыбнулась, – есть у меня дом в Ленинградской области в заброшенной деревне Ворловка. От бабушки достался. Сначала родители превратили его в дачу, надстроили второй этаж, вагонкой оббили. Но потом купили участок поближе к Москве и перестали туда ездить. Все пытаются продать. Так вот, говорят, в этих краях появились скровы. Пропало там два человека в течение года. И местные уверяют, что видели странное мохнатое существо недалеко от деревни.

– Круто, – сказала Евгения, чтобы хоть что-то сказать и округлила глаза, дабы выразить испуг.

– Да, – Маша блаженно откинулась на спинку стула, сладко улыбнулась и засунула руки в карманы голубых джинсов, – мы с ребятами собираемся туда наведаться. И мне бы очень хотелось… чтобы ты поехала с нами, любимая. Хочешь?

– Очень хочу! – мгновенно отреагировала Евгения, – но не могу, очень много работы сейчас. Вы надолго?

– На недельку, – Маша смотрела куда-то в потолок и улыбалась, очевидно своим видениям и фантазиям.

Потом она блаженно зажмурилась и сладко вздохнула, предвкушая новую поездку и почти облизываясь от удовольствия.

А спустя неделю Маша пропала. Да, именно там, около Ворловки. К Евгении пришел Виктор, с которым Маша ездила в экспедиции и долго говорил. А когда закончил тут же съежился и замер на стуле.

– Ну ты же понимаешь, – Евгения чувствовала, что начинает дрожать от негодования, – ты же понимаешь, что это… невозможно! – последнее слово она выплюнула, брызгая слюной.

Еще пару секунд и она вцепится в ворот его клетчатого брендового пиджака и начнет встряхивать, трясти что есть сил, чтобы он немедленно прекратил эту отвратительную затянувшуюся шутку. И, наконец, объяснил, куда же делась ее любимая.

Она резко встала со стула и хлебнула большой глоток воды из пластиковой бутылки. Начала расхаживать по комнате, как она всегда делала в моменты сильного волнения. Значит, ее любимую похитили скворы? Или загрызли? Или что там говорил этот Виктор? Сначала они приехали втроем в эту, Богом забытую, Ворловку. Рыскали по окрестным лесам, опрашивали местных. Но кроме невнятного рассказа пятидесятилетнего алкаша, которому привиделось мохнатое существо под поваленным деревом, не смогли ничего разузнать. Они опять прошлись по лесу, наткнулись на стадо кабанов, ободрали руки о колючий кустарник. Виктор с Ольгой затосковали, засобирались домой. Но Маша решила остаться. Сказала, ей надо сосредоточиться и подумать. Сказала, она что-то чует. И принялась важно и загадочно повторять, что у нее интуиция, что она что-то чувствует. И ей просто необходимо еще раз все проверить: без суеты, спокойно и вдумчиво поразмыслить и проверить. Ольга с Виктором переглядывались между собой, усмехались, тащили ее в Москву. Маша уперлась. И осталась.

А через пару дней она позвонила Виктору, когда тот уже был в Москве. Говорила взволнованно, глотая слова и, казалось, задыхалась от волнения. Сказала, что наткнулась, да, наткнулась на след. Отпечатки неведомых лап на влажной глине внизу оврага. Она сфотографировала, выслала ему фото. Но как не вертел он смартфон, не смог разглядеть след. Только какие-то вмятины, которые никак не напоминали отпечаток лапы. Он так и сказал ей, назвал ее фантазеркой. Любя назвал, не агрессивно. Но она взвилась, обиделась и бросила трубку. Он не стал перезванивать, ждал, когда сама придет в себя, успокоиться. Знал, – лучше ее в таком состоянии не трогать.

И через два дня она позвонила. И Виктор с трудом узнал ее голос. Маша хрипела и, казалось, с трудом выговаривала слова. Она растягивала слова и проглатывала слоги. Иногда она почему-то начинала шипеть. Ее укусили, сказала она, с трудом выговаривая слово «укусили». Куснули в ногу, прямо в икру. Да, на нее напал сквор. Да, ей сложно говорить, она лежит в овраге, здесь влажно и холодно. Лежит почти парализованная. Губы, челюсть, язык немеют с каждым часом все больше. Во всем теле сильный жар, суставы ломит, как при жесточайшем гриппе. Она не знает, что будет дальше, ей страшно, невыносимо, жутко. Она плачет, уже наступает вечер, сумерки сгущаются. Ей кажется, что скворы бродят вокруг, шумно принюхиваются и ворчат. Она слышит их звуки «сквор, сквор». Она пыталась кричать, звать на помощь. Но деревня слишком далеко и из груди ее вместе полноценного крика раздается только хрип. Она уже звонила в службу спасения: так и сказала, напал сквор. А на вопрос оператора, кто такой сквор, ответила: мифологическое существо, по преданиям обитающее в Ленинградской области. И, как выяснилось, очень даже реальное. Ей ответили, что за подобное хулиганство полагается штраф и бросили трубку. И она сразу позвонила ему. Просила вызвать службу спасения, придумать что-нибудь.

Да, он все сделает, вызовет спасателей, сам приедет и пусть она держится и все будет хорошо. Виктор говорил скороговоркой и чувствовал, как холод, вдруг охвативший и стянувший кожу головы, пополз на лицо, шею, плечи, лизнул ледяным языком спину. Да, он тогда так и подумал, – ползучий ужас. Ему стало не хорошо, замутило. Последнее что он услышал, как Маша, еле ворочая языком, проговорила: «Жене… передай ей дубликат ключей от дома. Если меня не спасут. Я буду… ждать ее здесь». Больше он ничего не мог разобрать, в трубке слышались только хрипы и мычание. А потом раздался вой. И не было в этом звуке уже ничего человеческого. Будто раненный зверь, умирая, взвыл протяжно, надрывно. Виктор тупо пару секунд слушал эти звуки, его тело начала бить сильная дрожь. Потом в трубке наступила тишина. Он прохрипел замороженными губами: «Маша… Маша». Через пару секунд в трубке раздались гудки. Он еще с минуту сидел в оцепенении, сжимая смартфон в потной ладони. А потом набрал телефон службы спасения.

– В окрестностях деревни Ворловки на девушку напал дикий зверь, – выдохнул он в трубку.

Поисковая операция длилась несколько дней. Прилегающие к деревне леса прочесали с собаками. Только болота не смогли пройти. Над недоступной болотистой местностью кружил вертолет, но спасатели так ничего и не обнаружили.

Обо всем этом Виктор рассказал Евгении. Она сидела, чуть раскачиваясь на стуле, и странно улыбалась. Иногда начинала шевелить губами, будто беседуя сама с собой.

– А вот… – ее голос показался ей чужим, она задыхалась, – вот я поняла. Маша свинтила к своей бывшей. Или нашла… новую пассию. Неужели… у нее не хватило духа сказать мне об этом прямо в лицо? Или хотя бы написала! Тряпка! – она не узнавала свой голос и удивилась прозвучавшим фразам; обычно она не употребляла таких вульгарных слов как «свинтила», «пассия», «тряпка».

Виктор, не шевелясь, сидел на краю дивана в другом конце комнаты, сильно ссутулился и смотрел в пол. Его глаза были мокрыми, потерянными. Он вяло помаргивал и шмыгал носом.

Евгения резко встала, зачем-то пару раз взяла и переставила на другое место старый шведский стул, жестко шваркнув изящными ножками о светлый ламинат.

– Да, тряпка, – уже тихо пробормотала она, – вместо того, чтобы быть со мной честной до конца…

И тут она вдруг резко села на истерзанный стул, согнулась пополам от пронзившей ее боли и расплакалась.

Виктор быстро взглянул на Евгению и снова отвел глаза. И когда, наконец, та притихла, он осторожно подошел к ней. Присел на корточки, заглянул в заплаканное лицо.

– Я не знаю, как еще объяснить, – проговорил почти шепотом, – но… это правда.

Она мотнула головой, будто уворачиваясь от его слов.

– И еще, – он не смотрел на нее, взгляд его был потухшим, пустым, – когда мы уезжали, а она оставалась там… она сказала, что если с ней что-то случится… то вот… передать тебе.

Он порылся в кармане и выудил позвякивающую связку дачных ключей.

– Она сказала, – он опять старательно отвел глаза и понизил голос, – что будет ждать тебя… там.

Евгения опять глупо улыбнулась. Зачем ее разыгрывает эта помешанная на мистификациях разудалая парочка? Таким способом Маша хочет проверить ее любовь и преданность? Таким вот мега-дурацким способом? Зачем ей это? Ну, хорошо, она знала, что Маша слегка сдвинутая. Знала это с тех пор, когда ее любимая начала разглагольствовать о своем увлечении мифологическими существами. Это казалось таким милым хобби. Да, в общем-то, это ее экстравагантное увлечение, несомненно, придавало ей некий странноватый шарм. Нет, все это не мешало их любви, скорее наоборот. Евгении так нравилось слушать ее рассказы. Маша говорила о своих излюбленных монстриках, с придыхание, сверкая глазами. И в эти моменты выглядела крайне сексуально и притягательно. После ее рассказов, когда Евгения делала вид, что дико напугана жуткими историями, они бросались друг другу в объятия, а потом кидались на кровать. И секс был острый, сводящий с ума. Маша… Мечтательница и фантазерка. Но на сей раз она явно переборщила. Евгения вздохнула.

– Давай ключи, – хрипло сказала она и протянула руку, – И адрес. Как доехать.

В раскрытую ладонь опустилась тяжелая связка. Прохладный металл холодил руку.

Ночью пару раз она набирала Машин телефон, все надеясь, что услышит в трубке ее звонкий смех. Только бы услышать этот смех, и она простит ей все. Они вместе повеселятся над дурацкой шуткой. И она расскажет, как блестяще отыграл свою роль Виктор. Она простит Маше ее внезапное исчезновение и этот дикий сумасшедший розыгрыш. Она все простит, лишь бы вновь услышать ее голос. Маша появится у нее на пороге, смешливая, озорная. И Евгения прижмется к ней, почувствует тепло ее тела. И поцелует долго и нежно в губы, и чуть позже сладко прильнуть к шее и захватит зубами кусочек кожи.

Евгения металась по кровати, сбрасывая и вновь натягивая одеяло. К трем часам ночи она с удивлением вспомнила, что в смартфоне хранится номер матери Маши. Минуту она колебалась, потом нажала вызов.

Ей ответил уставший женский голос:

– Да.

– Это Евгения, подруга Маша. Мы как-то заходили к вам один раз, – она чувствовала себя глупо, уже жалела, что наверняка разбудила эту женщину.

– Да, – бесцветно повторил голос.

– Извините, я должно быть разбудила вас… но… друзья вашей дочери говорят, – Евгения помедлила, – что она исчезла.

– Да, объявлен розыск. Она исчезла в лесах под Ворловкой.

Евгения еще раз судорожно извинилась и нажала отбой. Значит это правда. Ее кинуло в холодный пот, она снова натянула одеяло, спряталась под ним. Зачем Маша оставила ей ключи? И почему? Неужели заранее допускала, что вся эта дичь может случиться? Да. Маша была в высшей степени оригинальной девушкой и мыслила весьма нестандартно. Иногда даже слишком неординарно. Она могла допускать все, что угодно.

Ей удалось поспать всего пару часов. Она быстро собрала маленький рюкзак и поехала на вокзал.

Деревня выглядела заброшенной. Когда-то Ворловка была довольно большим поселением. Однако за последние несколько десятилетий опустела, состарилась, почернела. Осталось семь полусгнивших приземистых домиков. Из окон выглядывали старики и жевали сморщенными губами, вперив взгляд выцветших глаз в одну точку, будто силясь вспомнить нечто важное. Евгения шла по пыльной улице, пытаясь уловить хоть какое-то движение жизни. Завернув за угол, она услышала недовольное кудахтанье кур и подошла к покосившемуся заборчику.

В огороде копошилась крошечная усохшая старушка в линялом халатике. Иногда она разгибалась, терла поясницу и пыхтела.

– Бабушка, – позвала Евгения, – здравствуйте!

Старушка повернула лицо. Маленькие светлые глазки озадаченно уставились на незнакомку. Мгновение спустя она кивнула:

– День добрый.

– Я ищу дом Ворониных. Это… подруга моя. Ее дом.

Пожилая женщина сначала недоверчиво посмотрела на Евгению, а потом глаза ее увлажнились и она то ли охнула, то ли вздохнула:

– Машенька… да, пропала бедная. На днях вот милиция ко мне приходила, все спрашивали про нее. И зачем они с ребятами здесь в леса лазили, бродили, чего искали. Глупые.

Старушка слегка фыркнула и махнула рукой:

– Там вот, на краю деревни. Возле леса. А зачем тебе туда?

– Забрать нужно кое-что, – быстро выговорила Евгения и добавила, – А вы думаете… кто… что с ней случилось?

– Откуда ж знать, всяко может быть. Пропадают иногда в лесах люди. Или кабан потоптал или в болоте утопла. А может, люди недобрые ее порешили, – старушка нахмурилась, – Или того…

Она примолкла и почему-то уставилась во вскопанную землю. Легкий ветерок шевельнул редкие пряди ее белоснежных волос, выбившихся из-под зеленого платка.

– Что… того? – шепотом спросила Евгения, чувствуя, как у нее почему-то немеют губы.

– Того, – вдумчиво повторила старушка, – леший утащил, вот чего.

Евгения попрощалась и уже начала уходить, как старушка крикнула ей в след:

– Только ты это… не оставайся там надолго. В доме-то. Нехорошо там.

Нехорошо, значит, – повторила про себя Евгения, отпирая небольшой висячий замок на деревянной калитке. Какая-то безумная надежда поселилась внутри нее. Она вдруг представила, как сейчас откроет дверь дома и ее любимая, заливисто смеясь, бросится ей навстречу. Маша порывисто сожмет ее и уткнется в шею, а потом будет заглядывать ей в глаза и снова смеяться. Очень долго весело смеяться. Пусть это будет розыгрыш, пусть! Жестокий глупый розыгрыш. Странно, что в нем участвует не только Виктор, но и мать Маши. И эта древняя бабулька. Странно.

Она открыла дом. Из глубины дохнуло сыростью и мышами. Стало вдруг почему-то очень тихо или она только теперь заметила эту пугающую тишину. Евгения вгляделась в сад. Ветер стих и даже листочки на деревьях замерли. Приближался вечер.

Уже три дня она жила на даче. Теплая осенняя погода сменилась затяжными дождями и пронизывающим ветром. Он гнул деревья, громыхал по крыше. Ветви малины били в стекла первого этажа, будто прося укрытия от наступившей непогоды. Ветер, ветер, ветер, непрекращающийся ветер и косой дождь. Она посмотрела на давно немытое заплаканное окно, по которому ленивыми улитками ползли капли. Она ждала вечера. Зачем она держит топор под кроватью, кого собирается рубить? Евгения нервно рассмеялась. Взяла чашку с остывающим чаем, обхватила ее двумя руками, стараясь согреть озябшие пальцы.

Она любила осень. Даже такую – тревожно-ветряную. Когда подхваченные порывами ветра с деревьев срываются первые желтые листья. И несутся по небу низкие серые облака, готовые пролиться в любую минуту. А деревья, сгибаясь, шелестят об утраченном лете, рыдают, жалуются. И не будет больше тепла, и все надежды тщетны. Ей нравилась эта осенняя обреченность, это прощание с мечтой.

Иногда она начинала думать, что сошла с ума. И все, что она видит вокруг – всего лишь галлюцинация. И находится она вовсе не в деревне Ворловке, а на больничной койке московской психиатрической больницы. Да, так бывает. Люди иногда внезапно сходят с ума. И снится ей затяжной кошмар. Но медики знают свое дело и прилежно колют нужные препараты, призванные прояснить ее помутневшее сознание. Она должна, непременно скоро должна очнуться. А очнувшись, она увидит взволнованное лицо Маши. Та проведет нежно ладонью по ее щеке, и выдохнет: «Ну и напугала ты меня, любимая».

А иногда она начинала дико злиться на Машу. За то, что подруга полезла одна в лес. Неугомонная фантазерка, мечтающая сделать потрясающее открытие. Если она действительно стала сквором… Зачем она вызвала ее сюда? Хочет проститься? Или… хочет укусить? Евгения дико расхохоталась. Чтобы и я… вместе с ней… бродила в облике отвратительного мутанта по непролазным лесам Ленинградской области? Добрая, добрая девочка! – Евгения опять зашлась истерическим смехом. А сама она, зачем, ради чего приехала в эту глушь? Что она хочет здесь увидеть? Чего ждет? И сколько еще надо ждать?

Она отхлебнула почти остывший чай. Немного успокоилась. Прислушалась к себе. Да, она хотела увидеть Машу. Пусть даже это уже не совсем Маша. Она хотела быть с этим существом, если в нем, хоть что-то еще осталось от ее возлюбленной. Хоть что-то сохранилось от их нежности, страсти, любви. Если все это есть, она будет с ней. Если только эти существа способны чувствовать. Если только…

– Скров, сквор, – услышала она и вгляделась в сгустившуюся тьму участка. Примерно в десяти метрах от ее окна стояли кусты смородины. Кусты чуть качнулись, от них отделился маленький темный силуэт и заковылял по направлению к дому.

Евгения почувствовала, как гулко застучало ее сердце, а горло сдавило ужасом и отвращением. На мгновение она перестала дышать. А потом, хватая ртом воздух, резко встала и быстро отошла от окна к противоположной стене. Дрожащими пальцами нащупала в кармане пачку сигарет. Вынула одну. Сжала фильтр зубами, но закуривать почему-то не стала. И в это мгновение во входную дверь тихонько поскреблись. Она не хотела слышать этот звук, попыталась убедить себя, что ничего не слышала. Нет, она слышала, но это просто шелест листвы, это просто… Скрежет повторился. А потом, совсем рядом, она отчетливо услышала:

_ Сквор, сквор…

И в этом странном непривычном для человеческого уха звуке Евгения услышала мольбу и нежность. И надежду. Робкую, неокрепшую надежду. А еще она услышала в этом звуке пронзительное одиночество и холод осенних ночей. Там, за дверью стояло существо. И оно ждало. Там стояла Маша. Вернее, то, что раньше было ею.

Евгения стояла и не шевелилась несколько минут, слушая свое громкое срывающееся дыхание. А потом, будто во сне, на цыпочках подошла к двери. Дрожащими пальцами она отодвинула засов. На ощупь он показался ледяным. Набрала в легкие воздух и осторожно толкнула дверь.

Она не вскрикнула, не отшатнулась. На какое-то время просто окаменела и совсем перестала чувствовать свое тело. В ноздри ударил резкий запах дикого зверя. На крыльце стояло грузное, обросшее длинной грубой, кое-где свалявшейся шерстью, рыжее существо. Большая приплюснутая голова глубоко ушла в плечи. Короткие толстые лапы заканчивались широкими ступнями с длинными желтыми когтями. Существо тихо посапывало и почему-то смотрело в пол.

– Маша… – еле слышно позвала Евгения.

Существо вздрогнуло и, наконец, подняло на Евгению глаза. И она узнала эти глаза. Это были глаза ее любимой, зеленые, ясные. Только сейчас они были полны невыносимой муки. Это были страдающие глаза.

– Сквор, сквор, – прохрипело существо.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Где-то в вышине старой ели ухнула ночная птица.

Евгения сделала шаг навстречу.