Читать книгу Небо молчаливое - Евгения Мулева - Страница 11

Небо редко заглядывало в Портовую: Эмма эту станцию не любила. Хотя с чего бы? Станция и станция, поменьше Южной и Громовержца, но не в размерах дело. Здесь было слишком много от… Память услужливо рисовала ангар с НМ-1, и совладать с тем Эмма не могла. НМ-1 давно отчалил, а она всё равно пришла смотреть на светлый абрис, оставшийся на его месте. Корабли на Верну прилетали нечасто, ангары пустовали годами. А вот сегодня кого-то принесло на маленьком имперском ходунке. Ходунками звали кораблики, способные на быстрые межпланетные перелёты в пределах одной солнечной системы. «Из Старого мира?» – подумалось Эмме. Впрочем, в ангарах она искала не память, а мастера. Даже самому новому кораблю время от времени требуется ремонт. Небу шёл второй год. Для Вернских дирижаблей это не срок, если конечно они не встретились с бурей.

Мастер оказался сволочью. Но Эмма предпочла не думать о нём. Она убежала к себе, вскорости переоделась, подвела глаза чёрным, выбелила и без того бледное лицо, закрывая темные круги, нацепила браслеты и перестала быть Эммой и вышла к клиентам, расставила свечи, камни и пучки благовоний, вынула карты. Люди как-то находили её, искали не то совета, не то спасения, не кого-то, кто мог рассказать им о них самих. Эмме нужны были деньги: на содержания корабля, на еду и лекарские запасы Фета уходило не мало.

Она не любила быть среди людей, сколько себя помнила. Люди хорошие, раз за разом повторяла, тщетно пытаясь в это поверить, но выходило плохо. В хорошие дни почти получалось, в обычные – хотелось закрыться в лаборатории, чтобы никого рядом, никого. Но людям наплевать. Они вот они. Ходят и смеются, живут вроде как. Кричат, храпят. Если бы она была настоящей ведьмой, поселилась бы в башне в самом густом лесу, где никого, никого. Но за это не платят, а за карты платят.

В перерыве припёрся мастер. Растянул губы, прикрытые жиденькой щёточкой усов.

И всё закончилось. И снова потекли люди. И снова карты. От жжёного можжевельника щипало глаза. Но день заканчивался, и Фет готовил Небо к отплытию. Как правильно назвать отбытие летающего корабля? Луи отчитался, что с документами всё сделано. «Проблемой меньше», – думала Эмма. Поток людей почти иссяк. «Вот удивительно, – она листала карты, ни показательно, а так; карты уже потрёпанные, но благо крепкие, приятно лежали в руке, – приходят же!».

Последним оказался капитан.

Эмма вздохнула. Лабораторный компьютер погас.

– Я к тебе, – сказал Фет. – Надо переделать расписание.

Эмма кивнула, она тоже об этом думала, уже минут двадцать разглядывая потухший экран.

– Сейчас запущу. Как он, освоился?

– Ошарашен. Только с Тирхи и к нам.

– А генерал, – протянула она отстранено, – по званию выше капитана?

– Выше. Капитан дирижабля – вообще не военное звание. Небо гражданское судно.

– Да знаю. А Людвиг ведь предлагал, – напомнила Эмма. На самом деле отдавать Небо военным ей не хотелось. Да, это бы значило какое-никакое финансирование. Она бы могла работать как раньше, выкинуть карты, заняться наукой. Но тогда бы её знания, её наработки перешли бы какой-нибудь Тирхе. И Небо бы ей перешло.

Что-то подобно уже было. Лет шесть назад, Эмма тогда то ли закончила, то ли заканчивала последний курс бакалавриата. К ним приходили люди, искали специалистов по просьбе Рогача. Тимофей Владимирович, тогда ещё почти не старый много хлопотал о судьбе студентов. Им предлагали военку, парням по большей части, но Эмме тоже поскольку средний балл больше четырёх и восьми – это много. В стране царила автократия. Военным платили жирно. По ту сторону толпы со щитами, газом и резиновыми дубинками всегда платят больше. Эмме было не то двадцать один, не то двадцать, она хотела денег, но связываться с этими людьми не хотела.

– Больше слушай, – хмыкнул Фет. Людвига он недолюбливал. – Что там, кстати по ремонту вышло?

– Много, – тихо отозвалась Эмма.

– Что-то ты… Устала?

Эмма отвернулась.

– Не больше обычного.

– Из-за капитана этого? Хочешь я его, – Фет подмигнул и это вышло страшно для того, кто Фета не знал. – Триединый боже, – вздохнул он, – Что у тебя случилось?

– Ха, – сказала Эмма. – Да ничего вроде.

Вспоминать мастера, думать о капитане и о… Фет кашлянул.

– Эмма? – глянул грозно. Вот и нужно ему так смотреть? Мог бы спать пойти. Свободное время всё-таки… Эмма съёжилась в своём кресле. Ну что случилось? Ничего.

Она вздохнула, щёлкнула пробелом, воскрешая экран. В матовой темноте отразилось её блёклое лицо.

– Меня вырвет, – призналась Эмма. Фет просиял. Наконец-то! Наконец, она заметила. – Я… Нет, не вырвет, – заявила она. Больше Фету назло. – Боги. Ты это… А есть нашатырь?

– Есть, – мрачно ответил Фет. Такие разговоры он явно не одобрял и прощал их только Эмме, за то… да просто так. – Сиди.

– Сижу, – прошипела она в пол. – Хотя вроде бы… нормально.

– Точно?

Эмма промычала что-то неопределённо-утвердительное.

– С хера ли я такая хрупкая? – спросила она тихо. Фет неодобрительно фыркнул.

– Успокойся. Дать воды?

– Не знаю. Ну дай. Да, дай пожалуйста. Он был мерзкий. И старый. Боги, он такой старый. Морщинистый как кролик и жёлтый, волосы жёлтые как яичный желток, а глаза водянистые, взгляд липкий такой. Помыться хочется. Выскрести его пальцы, его касания с моих волос и плеч. Он хотел трогать и целовать хотел. Я сбежала. Промямлила что-то. Вот на черта мне гадость такая? Он выпить хотел. И трахнуть меня. Не сразу, может даже не сегодня. Его руки на моих…

– Мразь, – заключил доктор. – Смотри на меня.

Она помогала головой.

– Пора с этим завязывать.

– Пора.

– Прости Фет. Я просто… просто пойду мыться.

– Иди. Всё мыло молчаливого неба твоё, – повторил старую шутку доктор.

С тем же успехом можно было ничего не говорить, но лучше всё же рассказать. А мыло, мыло с водой сейчас живительней нашатыря.

– Я не думал, что выйдет так, – признался доктор. Он плохо умел признавать свою неправоту. Так что это почти победа. – Какого чёрта ты вообще разрешила Луи втянуть себя в это?

Эмма кротко пожала плечами. Программа, составляющая расписание, запустилась. Эмма щелкнула пару раз, расширила диапазон. В коде высветилась новая переменная k, может кэп, а может Константин. Странно, что она так сразу запомнила его имя.

Фет кашлянул. Говорить не хотелось.

– Нам нужны деньги. Что я ещё могу сделать? Моё образование на Верне никому не сдалось. И я женщина, Фет. У меня есть тело и карты. Можно стать шлюхой или ведьмой. Шлюхой, как видишь мне не подходит. – Эмма со вздохом откинулась на спинку кресла. Кресла от такого слабо всхлипнуло и откатилось. Пришлось подползать на нём обратно ко столу. – Что ещё делать?

– Не это, – отрезал Фет. Смотрел он очень и очень холодно. Но Эмма не боялась, а просто отвернулась. Насрать.

– Не это, а что тогда? Альтернативы у меня всё равно нет.

Фет нахмурился, хотя куда уже! Они говорили будто бы на разных языках: он словами, Эмма на языке программирования – циклами, массивами, не прошедшими компиляцию алгоритмами.

– Я не знаю, прости, – вины своей Эмма не чувствовала только усталость и серовато-скучную злость, – как ещё.

Да и Фет.

– Может Луи и прав. Втроём с кораблём не управится. Просто, ты же знаешь, я не люблю людей. Мне с ними сложно. Не умею с ними. Всё время какое-то дерьмо получается. Мне б в лаборатории сидеть.

– Так сиди. Хочешь, перестроим расписание. Ну ты, то есть перестроишь, так чтоб твои смены капитану, – улыбнулся Фет, – отошли. Пусть в машинном трудится.

– Не, – Эмма качнула головой. – Нет. Я, кажется, проросла в этот корабль. Мои смены. Не отдам. Сейчас, правда, полегче будет. Всем. И у тебя времени побольше, и Луи разгрузим.

– Его то как раз можно ещё загрузить.

– Можно, – хмыкнула Эмма. – А нужно ли? Впрочем, мы… – она не продолжила и на экран указала. – Расписание уже. Смотри. Есть его… куда скинуть?

– Кидай мне. Я перешлю и покажу, и отведу. Надо парня проинструктировать.

– Ты ж уже инструктировал?

– Да нет. Эта так, обзорная экскурсия с видом на туалет. – Фет хмыкнул собственной шутке и посерьёзнел. – Луи ему даже каюту не показал.

– Луи его сразу ко мне привёл, как на сеанс. Я даже карты разложила. Но потом этот за документами притащился.

– Замечательно, – всплеснул руками Фет. – Я с ним поговорю.

– Ха, – вздохнула Эмма. Луи не поздоровится, но этого он и заслужил.

– Он, кстати, боится тебя.

– Кто? Я Луи не ругала. Ну то есть да. Я извинюсь.

– Капитан, – усмехнулся Фет.

– И хорошо.

– Ну я пойду?

Любимая моя, светлая девочка. Знаю не любишь, когда я так обращаюсь. Но вдруг разозлишься и захочешь ответь? Хотя бы так, Эмма, хотя бы так.

У нас всё хорошо, я консультирую Лавинскую. Скоро выйдет книга. Представляешь? С моим именем на обложке. Вот мама рассердиться, опять мол о своих грешниках. Смеюсь за кадром. Но кто, если не я, о них напишет. Скоро Колядки. Соня мастерит рога, выклянчила у бабы шубу, ту лохматую помнишь? Очень хочет показаться тебе. Ждёт, что приедешь. Я говорю, что приедешь, но к лету. Она согласна и летом колядовать. Спрашивает, как на Верне видно звёзды, а нас видно? Хочет, чтобы тебе премию дали, уже и платья выбрала себе. Говорит, что фуршет с шампанским — это, конечно, скучно, но она потерпит. Хочет помахать тебе из зала. Говорит, что восемь это уже очень много. Жалеет, что ты пропустила день Рождения Николаши.

Ни страшно. Третий день рождения можно прапустить. Прихади с машиной на читвёртый. Придешь?

«Не приду», – ответила Эмма пустой каюте. Между Верной и Новым миром около пяти световых лет. Не так и много, конечно, всего-то день лета сквозь кротовую нору – ерунда! Сколько лет прошло дома с тех пор, когда НМ-1 отчалил на Верну? Восьмилетняя девочка давно уже стала подростком, Эвину книгу напечатали, Дэвид защитил диссертацию. Первое время она старалась отвечать на письма, всё-таки Эва просила, а потом оказалось, что эти ответы запаздывают на месяц, на три, на половинку года. Связь сбоила, но почему-то только в одну сторону. Вернские бури крали сигналы, искажали, путали время. И Эмма перестала писать. Она никогда не любила делать что-то впустую. В этой замедленной беседе Эвиного голоса хватало на них обеих.

Ей хотелось разбить планшет в мелкую стекольную крошку, пусть рассыплется гадкий по комнате. Пусть не останется ни одной ниточки в этот счастливый, приглаженный розовый мир, в котором у всех всё ровненько, сладенько. Пусть провалиться в толщу Вернских облаков. Эмма тихонько выла, вжимаясь стену. Её тошнило. Мир качался мерзкий и мутный. Такой-то она и заслужила. Глупая ведьма. Дура. Слабачка. На Верне ей самое место. Сюда же ссылают всяких. Всяких. Всякий стоит за штурвалом. Даже капитаном собственного корабля не смогла быть. Планшет погас, и в мире писем и пикселей наступила глухая ночь сравни забвению. Эмма встала, шатаясь, ухватилась за край стола. Пробормотала хрипло в пустоту каюты что-то о богах и мире, а потом выругалась и упала на кровать. Её смена начнётся через пять часов и сорок три минуты. Нужно уснуть. Немедленно. Без возражения и нытья. Она опустила руку, нашарила под кроватью пузырёк, не глядя отчитала две таблетки, выпила и принялась считать обратно от пятисот.

«Верна не прощает слабость», – говорили в институте, на деле же Верне было плевать.

– Доброго рассвета, – Фет близоруко щурился в дисплей. Корабль летел ровно, ни бурь, ни попутчиков на радаре. – Выглядишь мёртвой. Хочешь ещё час поспать?

– Не поможет, – она покачала лохматой головой. – Пускай меня за штурвал. Тупая работа лучше всего прочищает голову.

– Ты себя гробишь, Эмм, – сообщил он устало. Другой бы увидел в тоне доктора упрёк, но Эмма знала это тихое неодобрение и прощения. Доктор многое отпускал ей, то, чего бы другим ни за что не простил. – Принести кофе?

– Буду признательна.

Сам он кофе не пьёт, считает, что вредно.

– Расцелуешь? – улыбнулся доктор.

– Оставь это Луи! – Она тоже улыбнулась, здесь у руля она была ровно на своём месте. Была смелой, самой смелой и самой сильной, великой и всемогущей. И Луи, и доктор умели управляться со штурвалом, и Эмма не делала этого лучше других, единственное и главное – она не боялась стоять у мостика и в самую тёмную Вернскую бурю. Ведь кто если не она? Если сейчас пробьёт обивку – значит пробьёт и будем чиниться, и никто в том не виноват, нужно выстоять и с минимальным ущербом. Корабль шёл ровно, и бед не предвещалось.

Доктор скрылся в темноте. Ночью большую часть освещения отключали, чтобы хоть как-то приблизить режим к «земному», и чтобы сэкономить энергию. Свет – деньги, как говорил Луи.