Читать книгу Обычные люди - Евгения Овчинникова - Страница 6

– Тынь-тырыдынь-дынь-дынь!

Обвешанный туристами экскурсионный трамвай катил в горку. Пассажиров было многовато, но старичок не замечал перегруза. Вряд ли старичок, конечно. Обивка – старая, деревянная, но под ней ходили новые стальные мускулы, они и двигали трамвай. Не транспорт, а туристический аттракцион. Он взобрался на холм и исчез за ним.

Я стояла через дорогу напротив выставочного зала, смотрела на подготовительную суету через гигантские окна. Папа просил не приходить заранее, хотел сделать сюрприз, взял почти всю организацию на себя. Говорил, что я достаточно поработала и заслужила пару дней отдыха.

«Today’s opening: Nina’s Evolution»[2], – написано мелом на доске-раскладушке у входа. И еще – на заключенных под стекло афишах по обеим сторонам от входа. Афиша на входе в галерею (видна через стеклянную дверь) размером больше. Название – имитация надписи тушью, по нему бегут помехи, как в ненастроенном телевизоре, а вокруг извивается кто-то оставшийся за пределами рисунка. Кто-то страшный, вот-вот сметет название. Но не сметает – время на рисунке остановилось. Организаторы попросили меня сделать главную афишу, хотя обычно этим занимаются дизайнеры. Я рисовала ее на графическом планшете. Его я освоила еще до колледжа, но, когда была не дома, рисовала по привычке карандашами на бумаге. На экране надпись выглядела компактной, стильной. А при увеличении, напечатанная на пластике, она ожила, затрепетала, и обвивающее ее чудовище тоже ожило и стискивало ее в объятиях.

С моего места начала экспозиции не было видно, но я знала, что там – мои детские карандашные наброски. На то и «Эволюция». Галеристы вцепились в моих монстров как клещи. Говорили, что монстров надо выносить в концепцию и что это очень «свежо» и «занятно», в общем, было много прилагательных и причастий, от которых я не смогла отбиться. Я сама начала верить, что мои чудовища – это «сила, льющаяся на зрителя». Темные твари заставляли зрителей изучать рисунки внимательнее. Даже там, где монстров не было, они задерживались дольше, изучая измененные пропорции, детали. Всем хотелось отыскать сбой на картинке.

– Это очень ново, очень перспективно, – говори ли галеристы. – Такая графика может хорошо продаваться.

И опять причастия и прилагательные. «Nina’s Monsters»[3] – такое название выставки они предложили.

– Важно не промахнуться с первым шагом, – убеждали они.

Название – единственное, что мне удалось отстоять.

– Мне больше не интересны монстры, – отвечала я на их аргументы.

После долгих споров галеристы согласились с «Эволюцией», и то только потому, что не хотели потерять клиента. Не меня, разумеется, – папу. А кто подумал, что я выставляюсь бесплатно в одной из модных галерей, тот очень наивен. Папа не сказал, во сколько ему обошлась аренда зала, но я знала, что он обратился к ним чуть ли не год назад, а за полгода до выставки мы начали обсуждать концепцию и принимать решения.

– Мы закольцуем выставку в хронологическом порядке. Сначала ваши первые работы, потом движемся к более поздним и заканчиваем взрывом ваших последних графических работ, как раз там, где начало. Понимаете?

Это были мои рисунки. Сделанные дома, в кафе, на коленке, в аудитории в академии. Рисунки, которые хранились в шкафу и которые я пересматривала, если случайно натыкалась. Я, конечно, все понимала, но меня смешил и азарт организаторов, и папина ажитация, с которой он воспринимал каждое их предложение.

Издалека я видела, как в зале проверяли освещение, свет загорался и гас: сначала у входа, потом в сере дине зала и в конце. И я не выдержала, перешла через дорогу прямо там, где стояла. Стеклянные двери мягко разъехались, пропуская меня внутрь. Я задержалась на входе, рассматривая название, которое вблизи казалось еще более грандиозным и завораживающе маниакальным.

Сотрудники галереи сворачивали пленки, проверяли по каталогу рисунки и даты. Техники настраивали освещение. В середине длинного и узкого зала висела люстра, скрученная из гибких прозрачных тру бок, похожая на осьминога. В трубках искрились мельчайшие лампочки, издалека похожие на светящиеся золотые крупинки. По потолку тянулись те же трубки, поднимались со стен и сплетались водорослями наверху. Каждый большой рисунок и несколько маленьких освещали лампы побольше, сияющие, словно светящееся золото. От контраста холодности рисунков и теплого золотого света ламп казалось, что картинки оживают и приближаются к зрителю, затемняются по краям. Я закрыла глаза и потрясла головой. Открыла – и оказалось, что эффект никуда не делся, искрящийся свет оживлял мои черно-белые фантазии.

Освещение взяла на себя компания папиного приятеля. Они занимались производством энергосберегающих ламп и, пока массовые продажи шли так себе, оформляли все, что им заказывали: выставки, свадьбы, шоу и частные выступления стендап-комиков. Приятель вызвался оформить зал бесплатно, надо было только возместить стоимость ламп.

– Извините, мы открываемся только вечером, – раздался голос позади.

Я обернулась. Ко мне приближалась одна из организаторов выставки, Лу. Под мышкой у нее был скомканный кусок клейкой ленты и рулон бумаги с пупырышками. Мешковатые джинсы, футболка с длинными рукавами, на голове – повязанный концами вверх платок. Подведенные черным глаза, красные губы. Девушка с пинап-плаката – можно так подумать, если не знать, что при оформлении всегда много пыли, поэтому футболка с длинными рукавами и платок.

– Ох, прости, Нина. Не узнала тебя. – Она протянула мне руку, и я неуверенно пожала ее в ответ – мои ладони вспотели от волнения. – Решила посмотреть до открытия? Скажу откровенно – правильно сделала. Вечером будет куча народу. И каждый сочтет своим долгом похвалить рисунки и сфотографироваться с тобой. Все уже почти готово, так что добро пожаловать на твою выставку. – Она сделала широкий приветственный жест, сверкнула улыбкой и ушла по делам, на ходу давая указания сотрудникам галереи.

Я вернулась в начало. Мои первые наброски, мне одиннадцать лет. Ничего особенного, но золотой свет обегал их, отгораживая и защищая. Драгоценная яйцеклетка, с которой все началось. Свет тянул за собой дальше, вырывал из белого пространства пейзажи Петербурга с людьми-чудовищами, людьми-плезиозаврами, их детей, камбалят и трилобитов. Туристические пароходики с закутанными в одеяла мозазаврами ехали по узкому каналу. Девочка на самокате торопилась уехать от деревьев, протягивающих к ней скрюченные узловатые лапы. За ними – временной излом, его создает свет в виде молнии. За ним – стакан с пепси, пейзажи Нью-Йорка: Манхэттен, лужайка Центрального парка с цирковым шатром, усталый уличный мим прислонился к ограде – отдыхает. Очертания островов Нью-Йорка – какими они были до основания города: леса, пустоши, над ними парит в воздухе рогатый корабль. «Эра плезиозавров», «Эра Коломны», «Эра Нового Света и пластикового стакана» – так были подписаны периоды.

После Нью-Йорка золотые трубки завивались, как рисуют в учебниках по физике завихрения воздуха у самолета, и долетали до «Эры Сан-Франциско», которая разбивалась на «Эру Школы» и «Эру Колледжа». Эра Сан-Франциско занимала больше половины пространства. Рисунки здесь были уверенные. Море, холмы, цветы и пальмы. Сокурсники в колледже. Девушка на серфе, вид снизу, из-под толщи воды, название – «Глазами мозазавра».

Под названиями стояли даты римскими цифрами. Я рассматривала свои же картины будто впервые.

– Нина, хочешь выпить с нами шампанского? За-куски только что привезли. Отметим окончание нашей работы!

Я оглянулась – Лу кричала мне, высунувшись из незаметной двери у входа. В зале было пусто. Пока я рассматривала свои рисунки, техники отрегулировали освещение, сотрудники галереи сверили все рисунки с каталогом и собрали оставшийся мусор. Здесь успела побывать и уборка – незаметно для меня пол помыли, стало свежо, пол отражал золотые лампы в местах, где не высох.

– Нет-нет, спасибо. Мне вечером еще фотографироваться с кучей людей и принимать поздравления, – крикнула я в ответ.

Лу рассмеялась и исчезла в двери.

В дальнем конце зала картины, подвешенные к потолку за цепочки, описывали полукруг, не соприкасаясь со стенами, а светящиеся золотые трубки вились между ними. Казалось, они существуют сами по себе, растут из золотого осьминога посреди зала – не было видно ни стыков, ни креплений. Но, присмотревшись, я заметила тончайшие капроновые нити, на которых они держались. Все было сделано так, что ах. После полукруга начиналась «Новейшая Эра». Под каждым названием и датой стояли пометки, в каких конкурсах участвовала работа и какой приз взяла.

Я постояла под люстрой-осьминогом, оглядывая зал, запоминая все так, как есть сейчас, – без людей, шампанского, фотографов. Сфотографировала на телефон зал, заблюрила так, чтобы было ничего не разобрать, но интрига сохранялась, и запостила в «Инсту» с пометкой «Сегодня в 7 p.m».

До открытия оставалось еще несколько часов, в которые я планировала сделать наброски для обложки альманаха параллельного курса по литературному мастерству, куда вошли несколько рассказов Стиви. Сборник издавался за счет спонсоров, и мне даже обещали заплатить.

Но, стоя под осьминогом, я поняла, что ничего не получится. Что я сейчас выйду из галереи и отправлюсь бродить по городу, пока не настанет пора возвращаться. Буду смотреть на людей, машины, собирать энергию, чтобы потом направить ее в нужное русло.

Выходя, я заглянула в кабинет оформителей. Лу и ее коллеги расселись на коробках и сваленных в беспорядке предметах. Они ели принесенные из дома сэндвичи, смотрели видео на телефоне и хохотали. Я не стала их отвлекать и направилась к выходу, но, когда двери разъехались, Лу заметила меня и крикнула:

– Удачного открытия!

Я обернулась – они салютовали мне сэндвичами и чашками. В ответ я подняла вверх большой палец и вышла на улицу.