Читать книгу Явление прекрасной N - Евгения Райнеш - Страница 7
Глава шестая. Жив ли ты?
ОглавлениеГордею снилось, что на нём просторный белый балахон, закрывающий колени. В руках он держал кипу бумаг и знал во сне, что это всё – истории болезни, записанные вручную. Он стоял на пороге прозекторской голыми босыми ногам, без штанов неуютно и непривычно. Обжигающий сквозняк гулял по щиколоткам, добираясь до бёдер.
– Я жив или уже нет? – спросил Гордей в этом своём сне.
– Ты – да, – сказал какой-то голос.
С нажимом на «ты». Словно кто-то другой умер.
Машину сильно тряхнуло на ухабе, и он проснулся. Гордей чувствовал, как сердце, сжавшись, пытается уползти в самый тёмный угол организма, притвориться невидимым. За ним в кровавом шлейфе тянулся след белковых сгустков.
Гордей испугался, увидев помятое и измождённое лицо в окне, но тут же понял – это отражение. Приложил ладонь ко лбу. Мокрый и горячий. Наверное, где-то подхватил грипп. В марте ещё стояли крепкие морозы, неужели так рано началась традиционная сезонная эпидемия?
С удовольствием подумал о том, что рабочий день почти закончился. Скоро доберётся до постели.
– Гордей, – сказала Ирина, – просят освидетельствовать, раз мы оказались поблизости.
Прежде, чем Ирина произнесла адрес, Гордей знал, что «это оно». Из мимолётного сна, в который он провалился буквально на долю секунды.
Ирина продолжала:
– Женщина, больше тридцати. Найдена без сознания в неестественном положении на полу закрытого кафе.
– «Лаки»? – прошептал Гордей.
– Да, – спокойно ответила Ирина. – Кафе так называется.
Этого не может быть. Объявленный погибшим при «воскрешении» живёт долго и счастливо. Такая народная примета.
Дорогу среди снежных заносов расчистили, Нира вызывала технику, чтобы машины с необходимым оборудованием могли подъехать к «Лаки». Они обогнали фургон с ярким рисунком на боку. Реклама местного мясокомбината.
Неотложка проехала прямо к знакомому входу.
– Десятая бригада первой подстанции, наряд номер…
– Проходите, – сказал немолодой майор. – Хотя я вам и так скажу – труп. Умерла до нашего приезда. Осторожнее, ладно? Мы ещё не фотографировали, ждём специалиста.
Он казался смутно знакомым. Наверное, сталкивались где-то по службе.
Гордей отодвинул ленту, перегораживающую вход в «Лаки». Ещё вчера они сидели здесь, чувствуя себя юными, и все дороги этого мира вновь открывались перед ними.
Ирина замешкалась в машине, и он вошёл один.
Всё как вчера. Кроме…
Она лежала на животе, неестественно вывернув шею. Левую руку подвернула под себя, а правую выкинула за голову. Словно потягивалась спросонья. Золотистые волосы рассыпались по глухому, чёрному как ночь свитеру.
Гордей, только увидев положение её головы, понял, что она мертва. И по ощущению: это уже не было Нирой.
Остальное происходило на автомате, буднично и привычно. Просто ритуал освидетельствования смерти. Гордей присел возле трупа, сдвигая глухой ворот свитера, попытался нащупать пульс на сонной артерии. Приподнял одно веко кверху, затем второе.
«…пальпаторно пульс на магистральных венах и артериях не прощупывается, аускультативно – дыхание и сердцебиение не выслушивается…»
Но что-то казалось странным.
Голова Ниры вывернута странным образом, но сам череп не повреждён. На ногах и руках нет ни царапины. Ни единого признака травм внутренних органов.
Гордей поднялся, подхватывая ящик, и направился к выходу.
Кивнул скучающему у перил майору, посмотрел на часы:
– Смерть констатирована в пять сорок четыре.
Он не в состоянии вникать в особенности этого дела. По крайней мере, сейчас. Пусть занимаются судмедэксперты. Вернее, один конкретный эксперт.
– По полу не елозили? – осведомился майор на всякий случай.
Гордей выразительно посмотрел на него.
– Это я для порядка, – оправдался тот. – Что на первый взгляд?
– Перелом шейного отдела позвоночника. Скорее всего, пятого или шестого. Задохнулась. Но…
– Я думаю, – сказал майор, – её принесли сюда после того, как скинули откуда-то.
Гордей покачал головой:
– Внешних повреждений нет. Указывающих на насилие, я имею в виду.
– Док, ты чего? – удивился майор. – Ты её голову вывернутую видел?
– Это мог быть судорожный припадок.
– Не криминал?
– Более точно вам судмедэксперт скажет. Кстати, не в службу, а в дружбу… Отправишь труповозку в первую городскую?
Тот не стал спрашивать: с чего это такое особое отношение, просто одобрительно кивнул:
– Там хорошее судмедотделение.
Водитель – не Николаич, какой-то другой, незнакомый, они в последнее время менялись от смены к смене – куда-то делся, и Гордей с Ириной ждали в салоне.
Они видели в окно, как деловитые люди вынесли из обвитого потухшими лампочками входа большой чёрный мешок, положили в распахнутые задние дверцы прибывшей труповозки, забрались в неё и уехали. Следом отправились и полицейские.
Гордей всё смотрел и смотрел в окно на резко опустевший двор, исполосованный следами от колёс. Всё в нём ныло и жгло. Той болью, от которой нет таблеток и к которой невозможно привыкнуть. От бессилия. Воду не превратить в вино, мёртвых не воскресить…
Потом в голове стало слишком шумно. И душно. В совсем свежих воспоминаниях диско-зал «Лаки» колыхался светотенями и цветомузыкой. Незнакомые лица, откуда Нира собрала их всех за такой короткий отрезок времени?
– Скажи, – спросил он её, – Зачем ты вернулась? На самом деле?
Пахло кофе, коньяком, потом энергично двигающихся людей. А ещё лилиями, мхом, мокрой зеленью, землёй. Это уже от Ниры, странные духи…
В голове пронеслась подхваченная где-то и застрявшая строка:
– Если не о любви, дорогая Мэри, все разговоры о вечности – сущий бред.
Гордей завёз заявление на отпуск заведующему, и тот, ни слова не возразив, волшебным образом подписал его. С завтрашнего дня. Даже не возмутился такому скоропалительному решению. Наверное, вид у Гордея был совсем удручающий.
***
Кайса стояла на балконе пятого этажа и вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хочется очутиться в парке, за рекой, невидимой из-за густо прилепленных друг к другу хрущёвок. Они сомкнули свои ряды с мрачным упорством стариков, которым терять нечего.
В самом желании ничего странного не было. Удивилась Кайса, когда поняла, что при мысли о заснеженном парке она не думает идти туда пешком. Как-то очень естественно знала, что стоит распахнуть пошире примёрзшие к раме стёкла, оттолкнуться от плитки, которой выложен пол лоджии, сделать буквально три-четыре рывка, и она окажется на другом берегу реки.
Кайса настолько была уверена в естественности полёта, что даже когда пришла в себя, всё ещё сомневалась в бредовости желания оказаться по ту сторону замёрзших окон.
У неё в голове вообще творилось странное. Мысли стали мягкими, неопределёнными, они лениво плавали туда-сюда в сбитом воздушном креме, а в самой середине этого безобразия тяжело ворочался серый мохнатый ком. Он копошился, медленно перебирая торчащими в разные стороны ворсинками, раскачивался, подминая под себя зазевавшуюся мысль, набухал всё больше.
От этих неторопливых движений становилось жарко и неудобно, и тогда Кайса, не в силах терпеть жгущий изнутри огонь, выходила на балкон. Она даже не понимала, холодно или тепло на улице. Просто стояла и смотрела вдаль: сквозь верхушки деревьев и шеренгу пятиэтажек на промёрзшую набережную, всё больше склоняясь к необходимости попасть туда, минуя щербатые асфальты, ленты трамвайных путей и толпы людей.
Кайса знала, как хорошо бродить по облакам.
Что-то в самой глубине её души сопротивлялось прекрасному ощущению, запрещало делать это, тянуло вниз, возвращало обратно в комнату.
Чувствуя тепло, Кайса с удивлением смотрела на привычную обстановку и не понимала: почему она ничего тут не узнаёт?
Несколько раз звонил телефон, мелодия крутилась так долго, снова и снова, она вырывала из блаженного состояния, заставляла вспоминать.
Что-то случилось недавно, когда точно, Кайса не помнила, но понимала – случилось. Они ходили в диско-бар. Старый диско-бар «Лаки», они зашли в него с Риткой и Полиной, кажется, должны были с кем-то встретиться.
Потом сознание делало какой-то невероятный кульбит, и Кайса умирала от стыда, стоя перед Риткой Облако на коленях. Та крепко держала её за капюшон и заставляла сделать что-то ужасное. Когда Кайса пробовала вспомнить, что именно, в голове взрывалась бомба, расшвыривая в разные стороны осколки воспоминаний, и она валилась на кровать, воя и сжимая ладонями виски.
– Скоро боль пройдёт, моя сладкая, – шептал вкрадчивый нежный голос, и Кайса знала, что нужно немного потерпеть.
А потом…
– Что потом? – спрашивала она у голоса.
– Всё встанет на свои места.
Кайса кивала, понимая, что единственно правильно положение дел: когда всё возвращается на свои места.
Один раз она вдруг словно очнулась, посмотрела на часы и даже не удивилась, что Гордея всё ещё нет. Не мешало бы ему поторопиться, кажется, Кайса серьёзно заболела. Она плохо помнит, что делала с тех пор, как поругалась с Риткой около «Лаки» и до нынешнего момента. Она точно бредит, и температура наверняка высокая, раз ей становится так жарко, что приходится выходить на балкон. Нужно померить температуру, только вспомнить, где градусник, и ещё – позвонить Гордею. И чешется… Всё тело зудит, кожа лопается. Как будто лава рвётся сквозь корку пересушенной земли.
Кайса с трудом поднялась, подволакивая негнущиеся, словно чужие ноги, прошаркала на кухню. Где телефон? Где Гордей?
Открыла кран и принялась пить прямо из-под него, жадно ловя пересохшими губами прохладную струю. Внезапно вода стала приторно-сладкой, противной, Кайса отпрянула от раковины, а всё тот же голос, который обещал скорое избавление, спросил:
– Ну как тебе, моя сладкая? Достаточно?
Она плевалась прямо на пол, потому что во рту остался не просто сахарный привкус, он был тошнотворно-сладковатый, как от сгнившей груши. Кайсу вывернуло, но пошла только густая горькая желчь, и она поняла, что не помнит, когда ела в последний раз.
Желчь обернулась чернотой, и опять стало очень легко. Она обрадовалась, что стала той, которая ходит по облакам. Пределы рассосались, невозможное улетучилось. Боли нет, смерти нет. Лёгкость и бескрайность – вот что такое истина. Вернувшийся порядок вещей.
Кайса принесла тряпку и вытерла следы своего недавнего бессилия. Чтобы ничего не напоминало об отвратительном прошлом. Она хотела стереть всё, что называлось Кайсой. Беспомощной, слабой и подлой от своей слабости. Вот это чёрное, как дёготь – покидающая Кайсу душа. Самое время начать заново.
«Вернуть на свои места», – навязчиво повторило что-то внутри неё.
«Ладно», – согласилась та, которая больше не хотела быть Кайсой. – «Пусть будет так. Смысл от этого не меняется».
И стало жарко, кровь хлынула к щекам. Она была ещё слишком горячая. Эта кровь. Мешала. Пока остынет, придётся потерпеть.
Кайса бросила тряпку в ведро и пошла на балкон.
На кухонном столе надрывался мобильник. Количество пропущенных звонков перевалило за двадцать. От Ритки, Полины, мамы и Гордея. Пять – с незнакомых номеров. Скорее всего, спам от банков и клиник пластической хирургии.