Читать книгу Адам и Ева против химер - Евгения Райнеш - Страница 1

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. ВОЙНА С МАНДРАГОРАМИ
Глава первая. Дом на краю земли

Оглавление

Электричка была почти пустая. Ева изначально села по ходу движения поезда, чтобы смотреть в окно, но как-то удивительно быстро и беспросветно стемнело, и вместо незнакомых ландшафтов из тьмы на нее уставилось до боли привычное отражение.

Ева вздохнула, отвернулась от стекла и ткнула пальцем в мобильник. На экране появилась мудрая Лёлина голова, закутанная в тюрбан махрового полотенца.

– Ну и чего у тебя там? – тут же снисходительно произнесла голова.

– Еду, – вздохнула Ева.

– Ну, ну… – тюрбан насмешливо качнулся. – Удачи.

На самом деле это был сарказм. Никакой удачи Лёля не желала, наоборот, она всячески отговаривала Еву от дурацкого, по её мнению, решения. На ночь глядя отправиться в Тмутаракань к какой-то незнакомой гадалке. Вся рациональная сущность Лёли протестовала против подобной глупости.

– Это не так и далеко, – словно оправдываясь, промямлила Ева. – Минут через сорок буду там, как раз на последний поезд обратно успею.

Электричка, притормозившая на какой-то станции, дернулась, набирая ход. Девушка приставила ко лбу ладонь, пытаясь понять, что происходит в темноте за стеклом. Свет от придорожных фонарей ударил в глаза. Где-то впереди засвистел электровоз. Блики тронулись с места, поплыли смазанной цепочкой, а затем и вовсе исчезли

– Ева, когда у человека из года в год тянутся одни и те же проблемы, – Лёлина голова осуждающе качнулась,– ясно, что он просто не хочет их решать. Никакая гадалка тебе не помо…

– Подожди секунду… – прервала Ева.

В вагон вошёл стройный мужчина в рваных потёртых джинсах. Будто с половиной лица, так как вторую закрывала длинная, совершенно седая чёлка. Из-под густой, лохматой брови отстранённо смотрел на мир прозрачно-бирюзовый глаз. Широкий белый шрам, тянувшийся через щёку к подбородку, подозрительно напоминал старое ножевое ранение. Несмотря на то, что все места были свободными, он устроился через проход от Евы, вытянул ноги и сразу же закрыл глаза – заснул.

Ева, удостоверившись, что неожданный сосед не обращает на нее никакого внимания, продолжила, только совсем приглушила голос.

– Я сама на картах сегодня гадала. Слезы через пустые хлопоты. И так три раза подряд… Я прямо заплакала, Лёль…

– Ты только и делаешь, что плачешь последнее время. Вот представь…

Лёля на секунду задумалась, придвинулась к экрану, отчего тени под глазами приобрели зловещий зеленоватый оттенок.

– Представь, что перед тобой вдруг появилась Золотая рыбка и кинулась выполнять всё, чего захочешь. Хотя бы список из трёх желаний у тебя готов?

Невидимый Еве толстый кот Пончик запрыгнул Лёле на колени, устроив небольшое сотрясение, и тюрбан из полотенца съехал на глаза подруги.

– Готова поспорить, – кажется, Лёля гладила кота, – что и у тебя, и у Пончика проблемы аналогичные. Основные инстинкты плюс желание Золотой рыбки. Только мой кот хочет её в более практичном аспекте. Просто сожрать.

– Я не Пончик, – попыталась обидеться Ева. – Я общественно-активное существо. Поэтому, прежде всего, мне бы хотелось стать такой, чтобы все говорили: «Ева, мы вас так хотим, мы без вас вообще жить не можем».

– Ой, – прервала её Лёля, и, приподняв толстое, ленивое животное, ткнула его недовольной мордой в экран. – Всем, даже котам, хочется, чтобы без них жить не могли. Поверь мне. … Пончик, брысь!

Расстроенная кошачья морда на мониторе опять уступила место Лёлиной голове в тюрбане.

– В отличие от всех твоих котов, мне хочется ещё обретения смысла жизни… И любовь, наверное, не помешала бы.

Лёля тут же подхватила тему.

– Пончик тоже очень хотел любви, и ты помнишь, чем для него это закончилось?

– Я ж совсем другое имела в виду, – зашла со второй попытки обидеться Ева.

– Мы все имеем в виду другое, а получаем всё то же, – тут же не оставила ей надежды подруга. Она красноречиво провела ладонью по горлу, намекая на гипотетическое усекновение какой-либо части тела.

Ева понимала, что в этом споре: кто более достоин выполнения желаний, она или Пончик, пока проигрывает, но, подумав, решилась на последний аргумент:

– А если… Материальные блага?

Лёля вздохнула.

–Здесь, подруга, у тебя полный прокол. Реальность такова, что мясо дают тому, у кого есть зубы. А ты патологически сентиментальна.

Ева печально кивнула. Да, она была сентиментальной, хотя отчаянно стеснялась своей чувствительности, которая ей самой казалась патологией. За обыкновенным событием Ева могла вдруг почувствовать какой-то высший сакральный смысл. Например, когда проносилась мимо машина Скорой помощи или полиции. Что-то сдвигалось в Евином сознании, и появлялось явное, до физического сопереживая ощущение, что кто-то страдает сейчас. И она страдала вместе с неизвестным ей человеком, и молила только о том, чтобы те, кто на страже, успели вовремя.

И пусть подруга Лёля, провожая взглядом мигалки, изрекала: «За водкой погнали». Ева не могла погасить в своём сердце возгорающийся пламень эмоциональных мук. За водкой, так за водкой…

– Разве это плохо? – стесняясь, спросила она.

– Для тебя – да. Слишком легко очаровываешься. Такой взгляд на жизнь неизбежно приводит к разочарованиям.

Ева немного подумала и согласилась:

– Кажется, меня что-то уже привело к разочарованию. Чувствую, что у меня в душе какая-то жизненная драма, а вот что именно случилось, понять не могу. Ой…

Краем зрения она уловила нечто тревожащее по ту сторону прохода. Мужчина, как и прежде, спал, только… Раздвигая длинную чёлку, на его лбу вылез, несколько раз моргнув от тусклого света, ещё один глаз. Прямо посередине крутого большого лба, завешанного седой прядью. Ева застыла, вжимаясь в потёртое сиденье, а третье око уставилось на нее над закрытыми веками.

– Ева! – голос Лёли вывел ее из оцепенения.

Девушка моргнула, и наваждение пропало. Никакого третьего глаза на лбу у мужчины не было, он всё так же мирно спал.

– Чертовщина какая-то, – пробормотала Ева.

– Что там? – поинтересовался мобильник.

– Причудилось… Что за ерунда…

– Если ты продолжишь себя накручивать, – авторитетно заявила Лёля, – и искать ответа на свои вопросы у медиумов и ворожей, то твое подсознание начнет играть очень злые шутки.

– Лёля, не начинай…. – поморщилась Ева.

Потому что ее подсознание вдруг слепило жутковатый образ из отражений, прыгающих по мертвым окнам электрички. Из тени спящего мужчины постепенно проявлялся, расползаясь, как мокрое пятно, вытянутый, смутно читаемый вначале силуэт. Непонятный, то ли мужчина, то ли женщина. Лысое бесполое Оно – тощее, длинное, с двумя отвисшими сосками – в руках держало мяч. Треугольные глаза напряжённо светились в сумраке глубоко синим.

И эта фигура дёргалась, судорожно простирая руки, хотела выбраться на свободу, но не могла, а только отчаянно шевелилась большим пятном, прикованная к стенам вагона тенью незнакомца. Чья-то воля не отпускала её, не давала тронуться с места, и прикованный уродец словно молил спящего парня об освобождении. А еще, как только трепещущая Евина тень касалась его, размытый образ становился чётким, каждое воздушное прикосновение делало его всё более реальным. Словно уродец, пользуясь моментом, вгрызался в очертания девушки, пил её живую тень, наполняя электричеством неудовлетворённого желания пространство. Впитывал в себя движения, наливался ими.

Ева встряхнула головой. Не хватало еще признаться Лёле, что та права насчет опасных игр подсознания.

Электричка притормозила у слабо освещенной станции. Ева неожиданно поняла, что парень с седой челкой уже маячил у выхода из вагона. Словно несколько минут вдруг кто-то убрал из её жизни. Вот незнакомец пугает её внезапно открывшимся третьим глазом, а вот – уже далеко маячит его спина. На покинутом месте осталась барсетка.

– Эй, – закричала Ева, кидаясь к забытой сумочке.

Она схватила ее, плотно набитую и размахрившуюся по углам, торопливо бросив Лёле:

– Я позже перезвоню. Подождите!

Седой мужчина со шрамом спрыгнул на гравий прежде, чем поезд успел остановиться. Это казалось уже какой-то фантасмагорией: он словно убегал от Евы, хотя она собиралась вернуть его же вещь.

– Вы забыли барсетку!

Ева тщетно вглядывалась во тьму, в которой тут же растворилась странный незнакомец. Она дернула застежку, увидела портмоне, раздутое пачкой купюр. Непроизвольно потянула за яркий квадратик картона, на котором свежей зеленью на красном фоне улыбался мультяшный паровозик.

– Тут же деньги и документы, – только и успела пробормотать.

Как…

Поезд дернулся, трогаясь с места, и Ева с ужасом осознала, что вываливается в темноту из закрывающейся двери электрички.

Лысое чудовище, шмыгнувшее за парнем в тамбур, забилось в судорогах, мяч выкатился из его-её ладоней. Оживший рисунок протянул руки к Еве в отчаянной попытке быть замеченным, но где там!

Ева безнадежно падала во тьму.

И телефон, и барсетка, вырвавшись из рук, пропали под набирающим ход поездом. Колени больно проехали по гравию, вытянутые ладони одновременно обожгло и стукнуло, пронзив ударом до самого плеча. Остро пробороздило мелкими камнями щеку. Ева вскрикнула – и от страха, и от боли, и от обиды, но вопль ее затонул в перестуке колес, уносящих электричку в дальние и темные дали.

Осознание ужаса положения пришло не сразу. Сначала в голове плавно и не торопясь проплыла мысль: господи, ну почему так больно? А потом: наверное, тушь размазалась. И сразу: о, нет, электричка ушла.

– Я сплю, – вслух сказала Ева. – Это просто ночной кошмар.

Она осторожно приподняла голову, пошевелила ногами и руками. Кажется, все работало, только саднило поцарапанную щеку и разодранную ладонь. Ну, и колено сильно болело. Пахло мазутом и горячим металлом. Было тихо и темно, где-то очень вдали и невнятно марал тусклый свет фонаря. Отблеск луны подчеркивал бесконечность лестницы рельсов и шпал. Ева, стоя на четвереньках, оглушено вертела головой по сторонам, одновременно пытаясь разобраться в степени случившегося кошмара.

В ладони кололо и мешалось, она разжала пальцы и поняла, что все еще держит квадратик картона, который вытащила из барсетки. Это был, кажется, проездной билет, какой-то слишком мультяшный, словно картинка из детской книжки: улыбающийся паровозик и надпись дугой: «проезд в обе стороны». Она машинально сунула мятый квадратик в карман, с наслаждением сжимая и разжимая затекшие пальцы.

Пронеслась мысль, что где-то должен быть ее мобильник и проклятая барсетка, которую она пыталась вернуть пропавшему парню с жутким третий глазом, пусть он ей и померещился. Пронзила злость и на него, и на чрезмерно сердобольную себя, и на барсетку.

Ева села на мелкие камешки и взвыла. Стоп! Нужно успокоиться и подумать. Здесь не было ничего – ни какого-то полустанка, ни даже маленькой будочки, в которой бы могли продавать билеты. Только серая платформа – полоса насыпанной гравийки, упирающейся в неясные силуэты высоких деревьев. Искать телефон сейчас казалось безумием – так темно и, честно сказать, страшно. Но этот седой парень… Он же куда-то точно пошел. Значит, рядом должен быть населенный пункт. Деревня там какая или дачный поселок.

Нужно найти людей. Это первое. Кто вообще может жить в такой глуши? Ева с трудом поднялась, охнула и побрела к тусклому фонарю, мерцающему из-за деревьев.

С той стороны, перебивая запах железной дороги, принесло что-то… Такое, как в цветочном магазине: тянуло чуть мхом, влажной землей, и еще чем-то терпким. Отблеск света расширялся, становился ярче и насыщенней.

Когда Ева продралась по едва намечающейся тропке сквозь колючие кусты, она обрадовалась: здесь и в самом деле раскинулся какой-то довольно симпатичный населенный пункт. Впереди в кругу фонарей маячила небольшая площадь, выложенная брусчаткой, в центре которой высился замшелый фонтан. С тихим журчанием слабый ручеек стекал с распустившихся каменных цветов в круглую чашу. От площади в разные стороны расходились, теряясь во тьме, переулки, с небольшими домишками. Свет ни в одном окне не горел, и Ева свернула в первый попавшийся, в надежде встретить хоть кого-нибудь.

В одном месте ей показалось какое-то движение: сквозь частую ограду, над которой высился небольшой палисадник, просочилось негромкое, как бы стариковское ворчание. Словно кто-то медленно ходил по палисаднику, бурча себе под нос. Ева скрипнула калиткой, которая оказалась незапертой, и тут же в темноте врезалась в большое дремучее дерево, от неожиданности опять свалившись на влажную землю.

Вдруг прямо перед ней с тихим скрипом отворилась дверь. Тонкая полоска света мгновенно разрослась, и Ева полностью попала в эту иллюминацию во всём неприглядном виде. А на пороге стоял человек, сразу же вызвавший в Еве ощущение осени. Он, чуть наклонив голову, с ироническим интересом рассматривал нежданную гостью.

Девушка неуклюже поднималась с четверенек и чувствовала свои мокрые спутанные пряди волос, потёкшую тушь на лице, перемазанную в чернозёме одежду, руки и грязные кроссовки. На новые джинсы налипли засохшие былинки травы.

От неожиданности Ева не нашла ничего лучшего, чем выпалить:

– Вы кто?

Мужчина рассмеялся:

– Наверное, человек. А точнее – Адам.

– Ну, надо же, – растерянно пробормотала Ева. – Это же…

– А почему ты так удивилась?

– Потому что я – Ева…

Это и в самом деле было как-то… Странно. Ева никогда не встречала никого с именем Адам.

– Факт, что ты – Ева. И факт, что он – Адам. С фактами не поспоришь, – вдруг совсем рядом раздался трескучий старческий голос.

Тот самый, который Ева слышала из-за изгороди. Зябко и нервно потирая ладони, она огляделась вокруг. Кроме неё и хозяина дома, рядом никого не было.

– Вот видишь, и Старое дерево подтверждает, что это факт. А Старое дерево всегда глаголет только истины. Причём, прописные. Так, что я – Адам. И будем знакомы.

– Я отстала от поезда, – наконец, Ева вспомнила, почему она оказалась в чужом палисаднике. – А там нет станции… Ни расписания, ни билетной кассы. Темно.

Она вдруг всхлипнула.

– До утра электричек не будет, – покачал головой Адам. – Здесь вообще всего два раза в сутки поезд останавливается на минуту. Туда и обратно.

– Но как же… – Ева уже готова была разрыдаться.

– Все поправимо, – улыбнулся вдруг Адам.

Улыбка у него была прекрасная. Широкая, белозубая, бесхитростная.

– Заходи в дом, обсыхать и пить чай. Если будешь себя хорошо вести, так и быть – дам ещё и варенья.

– А… где я? – предприняла Ева ещё одну попытку понять хоть что-нибудь.

Адам гостеприимно распахнул руки, нарочито демонстрируя дружелюбие:

– Похоже, у меня в гостях. Раз так получилось, то проходи.

Оглядываясь по сторонам, и пытаясь незаметно себя ущипнуть, чтобы удостовериться, что всё происходит на самом деле, Ева прошла в дом. А что ей ещё оставалось делать?

***

Лёля отвернулась от экрана монитора и наконец-то посмотрела на мужа. Аркадий сидел в кресле с книгой. Она полюбовалась им. Таким спокойным, элегантным, основательным и умным.

– Извини, Ева опять плакала над своей унылой жизнью без высоких вдохновений. Так о чём я тебе говорила?

– Рассказывала, что у вас лекарства с новыми ценами пришли…

– Ну, да. Народ возмущается, хотя я сама в шоке. Орут-то на меня.

– Ну, на тебя поорёшь, как же…

– Пытаются. Мужик один увидел цены на «Фестал», и мне: «Триста рублей от поноса!». Я ему спокойно так: «Ждите тогда, когда само пройдёт. Или руки перед едой мойте тщательней». Он позеленел весь, бедолага…

Лёля являлась фармацевтом по профессии, мышлению и образу существования. Она гордилась тщательно выстроенной жизненной системой. В ней каждая шестерёнка была на своём месте, и все они плотно прилегали друг к другу, вращая сложный механизм, называемый жизнью Лёли. Семья, работа, друзья и здоровье. Выбивалась из этого механизма только шестерёнка Ева, которая постоянно (а знакомы они лет с пяти, то есть, собственно говоря, всю сознательную жизнь) стремилась в какие-то не свойственные нормальному человеку материи.

Всё вокруг Лёли всегда находилось на своих местах, и даже когда неожиданно раздался тихий стук в дверь, он тоже не выходил за пределы работы механизма.

Аркадий крикнул:

– Оль, там, наверное, Инопланетянка пришла. Открой, а? А то я с ней общаться просто ни секунды не могу. Это только ты у нас специалист со всеми несчастными и убогими душещипательные разговоры вести…

– Не заводись, – сладко потянулась, вставая, Лёля, – Я знаю эту теорию по сбрасыванию балласта. Но у меня удачи столько, что не убудет. Ты же знаешь, я всё рассчитываю…

– Я думаю, тебе просто нравится на их фоне выглядеть идеально нормальной, – усмехнулся Аркадий.

Лёля поцеловала его в затылок и отправилась к входной двери:

– А вот это – вряд ли.

С порога на Лёлю, мерцая затемнёнными очками, закрывающими пол-лица, уставилось странное существо. С его плеч спадало длинными складками что-то блестящее, намекающее на нескучный вечер, из-под переливающейся кислотным неоном хламиды выглядывали розовые тапки с большими пушистыми помпонами. Существо заглянуло в комнату, суетливо поздоровалась с Аркадием из коридора и, схватив Лёлю за рукав, громко и страстно зашептало:

– Лёлечка, здравствуй.... Вот у нас знаки же близко друг к другу, как с тобой что-то происходит, следом тут же и со мной. У тебя сны тревожные сейчас бывают?

– Нет, Алёна Фёдоровна, я без снов сплю, – как можно более уважительно в этой ситуации ответила Лёля. – Крепко. И знаки у нас разные. Вы – Лев, а я – Дева.

Алёна Фёдоровна сделала неопределённое, но таинственное движение рукой:

– Так они же рядышком, прямо рядышком… А вот ничего такого ты в последнее время не чувствуешь?

– Чувствую, что цены повышаются.

Алёна Фёдоровна приняла вид ещё более таинственный, если такое только было возможно:

– Ага! Значит, недаром у меня на душе как-то тревожно. И … тот, толстенький, опять звонил. Выйди, говорит, я тебя во дворе жду. Я ж его домой не пускаю. Не нравится мне он, Лёлечка… Тревожусь я как-то, а что делать и не знаю. Вроде, мужчина положительный. Только жалуется все время. И то у него не так, и это не так. То зуб болит, то понос… Он мне, Лёлечка, и про это рассказывает и зубы свои показывает коренные. Как ты думаешь, это правильно, что он мне зубы свои показывает?

– Не думаю, – ответила Лёля. – Он сиделку себе ищет, Алёна Фёдоровна. Вы готовы быть у него сиделкой?

Алёна Фёдоровна огорчилась и даже как-то обиделась:

– Ой, Лёлечка, ну почему сиделка? Не хочу я сиделкой. Я, Лёлечка, музой… Чтобы художники – картины, а поэты – стихи. И выбор у меня есть, ты же знаешь. Зачем мне быть сиделкой?

– Так не выходите к нему. И на звонки не отвечайте, – жёстко посоветовала Лёля.

– Тогда у меня уже выбора не будет.

– Зато никто и жаловаться не станет. Видите, у вас есть альтернатива. А это всегда лучше, чем безвыходная ситуация.

– Завидую я тебе, Лёлечка, у тебя и в жизни, и в доме так правильно. Все выученные, воспитанные… Кот лежит дрессированный на кресле, не мечется по квартире, муж дрессированный – знает, куда войти, откуда выйти… И сны тебе тревожные не снятся…

Алёна Фёдоровна ушла задумчивая, даже не попрощавшись. Так же непонятно, как и появилась. Вернувшись, Лёля застала давящегося смехом Аркадия.

– Вот я бы ещё не знал, куда мне в родном доме войти и откуда выйти. Какой я у тебя… дрессированный…

Аркадий снова попытался подавить приступ смеха, но безрезультатно. Лёля захохотала вместе с ним:

– Ты подслушивал?

– Так она шепчет громко, подслушивать не нужно. А я смирно сидел. Дрессированно…

Почему-то в эту ночь Лёля спала плохо, встревоженная разговором с Евой. Она долго перекатывалась с одного бока на другой рядом с Аркадием в постели, пыталась считать овец, и приятно думать, на что она потратит заначку, куда каждый месяц откладывала по сто долларов на прекрасное будущее. В смысле, когда это прекрасное будущее наступит и насколько оно будет прекрасным.

Но в голову настойчиво лезли предательские, совершенно нерациональные и непрактичные мысли: а вдруг Ева права? И есть что-то более важное, чем стабильная жизнь по незыблемым правилам. И, может, не сам человек строит свою судьбу, а есть что-то свыше. И оно, это свыше, лучше тебя знает, что тебе нужно, и его можно об этом просто попросить.

Такие вот мысли мучили стабильную Лёлю, потрясая основу её мировоззрения, и, в конце концов, не выдержав, она тихо встала и вышла на кухню.

Хотя Лёля могла просто взять с аптечной полки любое снотворное, она решила, что горячего молока для борьбы с бессонницей будет достаточно. Пока грела, смотрела бездумно в поднимающуюся белую пену. Запах горячего молока напомнил детство. Как-то Ева привела её к старому дому с пыльным затёртым временем барельефом. Им исполнилось лет по шесть, кажется. У подруги тогда был очень таинственный вид и две торчащие в разные стороны тугие косички. Они стояли перед домом, высоко задрав головы, всматриваясь в щербатую стену.

– Видишь? – спросила её Ева, показывая на барельеф.

– Что это?

– Это ангелы, которые нас охраняют.

– Всех? И тебя тоже?

– И меня. И тебя. Всех. У каждого есть свой ангел. Так один дедушка мне сказал.

– А твой какой?

Ева задумалась, разглядывая смутный барельеф. Затем указала:

– Мой? Во-о-он тот. Пятый в третьем ряду.

– Мне тоже тогда нужно выбрать, – заторопилась Лёля.

– Это не я выбрала. Он меня. А твой тебя выберет.

– А зачем человеку ангел? – спросила уже тогда практичная Лёля.

– Охранять. От всяких неприятностей.

Ева ещё раз внимательно посмотрела на барельеф.

– Только мой какой-то грустный. Думаю, у него у самого неприятности. Так что я его охранять теперь буду, – сказала она Лёле, и крикнула вверх. – Слышишь! Если тебя кто-нибудь обидит, скажи мне. Я заступлюсь!

Взрослая Лёля пила тёплое молоко и улыбалась, вспоминая маленькую Еву. Такая её подруга – тихая и незаметная на людях, но всегда идущая за своим сердцем. Которое, кстати, и приводило Еву, по Лёлиному мнению, в какие-то совершенно немыслимые дебри.

Лёля улыбнулась двум девочкам из далёкого прошлого.

– Всё у вас будет хорошо. В смысле, правильно. И не ныть мне тут…

Адам и Ева против химер

Подняться наверх