Читать книгу Адам и Ева против химер - Евгения Райнеш - Страница 6

Лёля соврала Аркадию. Наверное, первый раз в жизни. Всегда есть какие-то мелочи, которые мы все скрываем от близких. Иногда в целях их спокойствия, иногда – сами не знаем почему. Можно занизить перед мужем стоимость только что купленного платья, так как оно всё равно куплено окончательно и бесповоротно, а настроение у близкого человека от знания истинной цены может очень ухудшиться. В общем, исключительно из сохранения самочувствия любимого.

Или есть ещё тупой вариант вранья из серии «и почему я?». Зачем-то сказать случайному попутчику в поезде, что ты – знаменитая писательница, только пишешь под псевдонимом, а потом всю дорогу делать загадочный вид и думать: «А зачем я соврала-то?»

Но сразу стало понятно, что та ложь, которая воцарилась в эту минуту между Аркадием и Лёлей, из разряда непоправимых, смертоносных, а вовсе не таких пустяковых «непонятно почему».

Покусывая губы перед зеркалом, Лёля попыталась сделать голос как можно более непринуждённым:

– Почему ты не спрашиваешь, где я ночевала?

Она хихикнула и тут же осеклась, подумав, что получилось довольно мерзко.

– Ты разве не ревнуешь?

– А должен? – удивился Аркадий.

– Нет. Я была у Евы. У неё… Кое-что случилось, только это женские секреты.

На самом деле, Лёля немного волновалась, так как Евин телефон всё ещё был «вне зоны действия сети». Или отключен. Если подруга не появится до вечера, придётся искать эту самую гадалку, к которой она отправилась и пропала.

– Конечно, раз ей необходима твоя помощь.

Аркадий незнакомо и пытливо посмотрел на Лёлю. Зависла неловкая пауза. Правда, она быстро взяла себя в руки и практически бесстрастно ответила «Да уж, Еве не позавидуешь…», но пауза так и осталась висеть между ними, постепенно заполняясь ложью.

Лёля собиралась растворить ложь в поцелуе, но Аркадий смотрел на неё выжидающе, и она оставила эту мысль. Просто сказала: «Тогда – до вечера», и с противно бьющимся сердцем закрыла входную дверь. С другой стороны, там остались Аркадий и Пончик, её маленькая семья, бесхитростная и уютная, а Лёля зашагала, раздираемая внутренними рыданиями, в дождь и ложь, сгибаясь под зависшей паузой. И почему-то казалось, что это не она их сейчас, а они её предали. Потому что остались такими же, а Лёля в одночасье изменилась.

Хорошо, что она не видела, как встряхивается от хлопка двери Пончик, до этого мирно спящий в кресле, потягивается и запрыгивает на колени Аркадию. И не слышала, как Аркадий, рассеянно гладящий кота, произносит:

– Кажется, брат Пончик, нас действительно собираются бросить.

Лёля подумала, что «не позавидуешь» сейчас точно описывало именно её ситуацию, а вовсе не Евы. Ночью позвонила какая-то очевидно пьяная тётка, назвала по имени, сильно ругалась неприличными словами и требовала немедленно сегодня встретиться. Лёля ничего не поняла, но у неё засосало под ложечкой от этого, в общем-то, непристойного звонка. Ясно стало только, что все разлетается к чертям собачьим, раз по ночам ей начали звонить психи, словно на Лёле появилось клеймо «Можно все».

Но она была не из тех, кто прячется от возникших странных ситуаций. Лёля предпочитала странные ситуации превращать в ясные и понятные. Поэтому ровно в указанное время Лёля сидела за столиком кафе, название которого она уловила из ночного разговора и ждала непонятно кого.

Она уже прослушала очередную порцию криминала о том, как «неизвестный совершил налёт на один из банков и вынес оттуда миллион рублей», когда напротив неё, блестя золотом и переливаясь бриллиантами, тяжело дыша, плюхнулась толстая тётка, одетая очень дорого и накрашенная сверх всякой меры.

– Ну, соперница, дай-ка на тебя посмотреть, – произнесла визави, когда Лёля удивлённо подняла не неё глаза.

– Вы о чём? – Лёля, действительно, ещё ничего не понимала.

– О ком, – пронзительно и громко зашлась смехом тётка, – любопытно мне стало, кто нашего мальчика подобрал, когда я ему ногой под зад дала.

– Какого мальчика? Почему под зад?

– Да Клодика нашего, кого ж ещё… – Тётка наклонилась к ней через стол и даже как-то доверительно сообщила Лёле, – Потому что много о себе понимать стал. Оборзел, говоря по-русски. Ну, теперь ты будешь его кормить-обувать, по бьенналям итальянским возить?

– Вы ошибаетесь, – прошептала Лёля, холодея от предчувствия чего-то неправильно-мерзкого.

– Вот ещё, чтобы я, да ошибалась?! – Тётка опять заржала на все кафе, и Лёля опустила глаза на белую салфетку, потому что немногочисленные посетители уже начали оборачиваться на их живописный дуэт. Тётка, отсмеявшись, продолжала.

– Хочешь совет? Бесплатный, я сегодня добрая. Гуляю я сегодня. А вот ты зря вмешалась. Не хочу сказать, что в идиллию, до идиллии нашим отношениям, как до Москвы раком, а вот против Библии не попрешь.

– Вы вообще в своем уме? – пролепетала Лёля, утратившая на мгновение всю свою уверенность перед этим хамским напором. – Какая Библия? При чем тут Библия?

Она чувствовала, что щёки заливаются краской, а в ушах словно бился тревожный колокол.

– А такая, что первой женщиной, как ни крути, всё равно была Лилит. Сечёшь? Лилит, то есть я – Лилия. А ты даже и не Ева. Ведь ты не Ева?

– Нет, – Лёля продолжала хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. – Я – Ольга. Но и Клод, он не Адам…

– Так я и думала! – расплывшаяся Лилит довольно откинулась на спинку кресла.

– Вы думали, что Клод – не Адам? – Лёля уже почти ничего не соображала.

– Нет, думала, что ты даже не Ева. А Ольга ты, или Шмольга, поверь, мне без разницы.

Наверное, нужно было встать и уйти. Но сил оставалось только на то, чтобы спросить:

– Почему вы так со мной разговариваете?

– Я со всеми так разговариваю. Это право, которое я сама себе взяла. Не нравится, не слушай.

– Мне не нравится. И я не хочу вас слушать.

Лёля попыталась встать, но ноги сделались противно ватными и не держали. Эта Лилит и в самом деле обладала какой-то суперсилой: выводить людей из равновесия.

– Хочешь, – кивнула Лилит. – Тебе интересно. И, наверное, немного больно. Или не немного.

– Мне совсем не больно, – возразила Лёля в жалкой попытке сохранить достоинство.

– У тебя лицо все шрамами пошло, – хмыкнула бывшая подруга Клода. – Как у куклы Евы.

– Какой куклы? При чем здесь кукла?

– У меня в детстве кукла была. Как раз Евой её и звали. Как папину новую жену. Очень на тебя похожа. Или ты на неё, потому что, выходит, моя кукла тебя старше. Суть в том, что глазки у неё такие же были – бесхитростные, безмозглые, широко открытые. Очень красивая кукла, папа, когда от нас уходил, подарил мне. А я на отца рассердилась и его же бритвой ей лицо покромсала. У неё красоту перекосило, а глаза все такие же бестолковые остались. Я ей лицо бритвой кромсаю, а она на меня доверчиво и тупо смотрит….. Ева её звали, я говорила?

– И что с куклой? – пробормотала Лёля.

– Да ничего. Я её под кровать спрятала, чтобы она там жила. Ненавидела и жалела, прямо плакала от того, как мне её жалко было. Ни видеть, ни выбросить не могла. Ночью в холодном поту просыпалась от того, что она под кроватью у меня живет. Психолог мне все объяснил потом про мою жизнь. И про самый страшный детский страх: изуродованная мной кукла под моей же кроватью. Жизнь, как бесконечная месть. Такой, знаешь ли, замкнутый круг.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Мы же получаемся почти родственники, – хмыкнула Лилит. – А про такое близким людям нужно знать. Может, у меня после этого инси… анце… исидента сдвиг в психике случился?

– Вы и Клоду? Рассказали?

– Ещё нет. Но обязательно расскажу. Только знаешь, красотуля моя. Вот я тут всяческие глупости болтаю, наблюдаю за тобой и уже понимаю: не потянешь ты его. Да и зачем тебе это нужно? Запросы у него растут, а вот привлекательность.… Не молодеет Клодик, не молодеет.… Когда надоест, свистни мне, тебе по старой памяти кое-что подгоню. Красавчик, модель…

Лилит сощурилась, как кот, вспоминающий сметану. Только что не облизнулась.

– К тому времени этот модельчик мне насточертеет уже. И он гораздо интереснее Клода. В некотором смысле….

Тётка похабно подмигнула растерянной Лёле, так же шумно отдуваясь, вылезла из-за стола, развернулась и покинула кафе. Лёля попыталась сделать приличное лицо, незаметно поглядывая по сторонам. Но было уже поздно, и она отстранила от себя меню, печально подумав: «Аппетит испортила».

Звонок мобильного вывел её из ступора. Номер был незнакомый, но услышал бодрое «привет», Лёля радостно выдохнула:

– Ева! Ну, наконец-то! Ты где пропадала?

***

Начальник Евы очень походил на полярного медведя. К кристально белым волосам и ресницам, большому росту и весу (бабушка Евы сказала бы уважительно: «корпулентный мужчина»), он носил светлые пушистые свитера с объёмными воротниками под самое горло. Такой вот твой лучший друг – большой белый медведь. Но это впечатление было обманчиво. Константин Александрович вполне способен обеспечить своим подчинённым как не очень удачный, так и совершенно паршивый день. О том, что начинался паршивый день, Ева поняла, едва переступив порог не сильно любимого заведения.

Единственное, что примиряло с надвигающейся действительностью: Ева прекрасно выспалась в электричке. Как села, так сразу и заснула. Сладко и крепко спала до самой Яруги.

В помещении теснилось много людей, гораздо больше, чем обычно. Служащие, курьеры, водители отдела маркетинга, вооружённые цветными маркерами, старательно пыхтели над стопками бумаг.

– Быстро включайся, – рявкнул начальник на Еву.

Он прохаживался по офису, как учитель, наблюдающий в классе за учениками, которые пишут диктант. Прошмыгнув на место рядом с рослой коллегой Эллой, Ева схватила пачку листовок с отпечатанными объявлениями и тихо прошептала:

– Что случилось в Датском королевстве?

Рослая коллега Элла еле заметно улыбнулась, оценив шутку, и пояснила:

– Милочка текст флаера набрала, отправили, чтобы сделать листовки, в типографию. Вчера тысячу штук получили, а там огромными буквами «придлагаем» через «и». Вот сидим теперь, вручную исправляем. Решили, что так дешевле будет, чем снова тираж в типографии заказывать.

– Однако! – Ева оглядела стопки флайеров.

– Ну да, – кивнула Элла, и прыснула, – исправляй весело, с выдумкой и огоньком. Чтобы казалось, так и задумано.

Секретарша Милочка, старательно делающая вид, что она не имеет никакого отношения к этому переполоху, всем своим существом втянулась в компьютер. Ева с удовольствием представила себе секретаршу старой, запущенной и некрасивой. Не то, чтобы она относилась плохо лично к Милочке, просто такие женщины с капризным выражением лица всегда умудрялись занимать в жизни те места, на которых бы хотелось находиться самой Еве. Например, ей бы хотелось делать ошибки, а, чтобы другие их исправляли.

Вот, например, можно было бы, как начальник сейчас, стоять над душой, раздуваясь от собственной значимости. Очень необходимое в жизни умение. Ева на секунду задумалась, и рука с маркером безвольно повисла в воздухе.

– Вам тут летний лагерь что ли! – тут же раздраженно закричал Константин Александрович.

И тут Ева сделала то, чего ни в коем случае от себя не ожидала – нагло и в упор посмотрела на начальника. Подумала, что сейчас вот, как всегда, испугается, не захочет связываться, начнет переживать и …. Ничего.

– Напоминаю, – раздражённо продолжил Константин Александрович. – Рекламу мы должны распространить, как можно быстрее. А кто против, пожалуйста! На его место всегда найдётся молодой человек, который будет иметь более продуктивную мотивацию для работы в маркетинговой кампании в режиме многозадачности…

Ева попыталась сжаться и принять привычную защитную позу, но, к своему ужасу, продолжала буравить большого белого медведя глазами. Отчего он сам как-то сник, съёжился, растерялся, не ожидая от всегда прячущей глаза под его взглядом Евы такого вызова.

– Тысяча листовок, – громко и странным, будто не своим голосом сказала Ева. – Тысяча исправленных флайеров.

В офисе воцарилась мёртвая тишина. Весь маркетинговый отдел, который тоже никак не ожидал такой непочтительности от Евы, поднял головы от исправляемых листовок. В воздухе витало изумление. «Довели» – послышался чей-то шёпот. У Евы перехватило дыхание, но овладевший ей бес неповиновения не дал стушеваться.

– Вот что я вам скажу… – она резко встала, кресло на колёсиках от толчка покатилось в другой угол офиса.

Краем глаза Ева уловила, что его задержал на ходу кто-то из работников.

– Насколько я понимаю, это Людмила Сергеевна имеет продуктивную мотивацию?

Тут же весь отдел, как заворожённый, разом повернулся в сторону Милочки, которая безрезультатно попыталась вжаться в кресло и стать совершенно незаметной.

– И кого вместе меня вы наметили для стратегического и тактического планирования лонча нового продукта? – Евин вопрос так и повис в мёртвой тишине.

– С помощью какого кандидата реклама корма для куриц победит смысл жизни? Ведь маркетинг – наш Бог, так, Константин Александрович? У меня для вас плохая новость: маркетинг по Котлеру больше не актуален, а мир развивается гораздо быстрее, чем движется креативная мысль всех сотрудников нашего агентства, вместе взятых. Конечно, мне все равно, что делать за деньги, которые вы платите. Только я не буду исправлять ваши листовки вручную. Из принципа.

Ева, не выдержав собственного накала, пулей устремилась за дверь, оставив живописно застывшую группу коллег в полном недоумении.

В вестибюле она прислонилась к стене, перевела дух, и неожиданно расхохоталась.

– И чего это я вдруг Котлера вспомнила, не с утра он будь упомянут? – приговаривала, давясь смехом, Ева.

В соседнем кафе в этот час было довольно немноголюдно. Без излишней помпы небольшая семья в тесном кругу, кажется, отмечала день рождения: на столе возвышался уже несколько разрушенный большой торт с покосившейся цифрой девять из жжёного сахара. На головах у мальчишки с кошачьим разрезом глаз и удивительно похожей на него девочки помладше топорщились смешные колпачки из блестящей фольги. Сестрёнка уплетала кусок торта с таким наслаждением, что не чувствовала сладкое белое облако воздушных усов над верхней губой.

В углу немолодая женщина с головой погрузилась в планшет, очевидно, забыв о чашке кофе, которую давно принёс бармен.

Вот и все посетители.

Ева протиснулась за стойку и, виновато косясь на детский праздник, тихо заказала бокал коктейля с вермутом.

Лёля ворвалась в кафе, как маленькое, но очень грозное цунами, швырнула сумку на стойку и сначала попыталась вынести мозг бармену.

– У вас есть чай на травах? – как-то слишком уж раздражённо и раздражающе прорычала она, – Не заваренные пакетики в чайнике, а настоящие травы? Листья смородины и мяты подойдут.

И только затем повернулась к Еве и обвинительным тоном произнесла:

– Что с тобой, подруга? Сначала не отвечала несколько дней, потом звонишь с незнакомого номера, как ни в чем не бывало. Ты чего учудила?

– Ничего не учудила, – все ещё благодушно произнесла Ева. – Ну да, на звонки не отвечала. И что с того? Телефон разбился.

Ева посмотрела на злую Лёлю через бокал с прозрачным полынным напитком.

– Знаешь, а ведь есть совсем иная жизнь. Там, где ты и в самом деле занимаешься чем-то нужным. И важным.

– И когда ты это поняла? – прищурилась Лёля. – Дай-ка догадаюсь… Это связано с разбитым телефоном?

– Можно сказать и так. Только это приключение было последней каплей. Того, что набухало во мне уже давно. Просто прорвалось. Сегодня я все высказала «белому медведю». То, что думаю о нашей компании.

– Ты нахамила начальнику? – догадалась Лёля. – Тебя точно уволят. И куда пойдёшь? Раскладывать карты и плакаться о своей никчёмной жизни? В этой фирме у тебя хоть стабильность была.

– Лёль, – угрожающе ласково начала Ева. – Я очень давно живу в этом аду, который ты называешь счастьем стабильности. Заметь, сначала я много лет без тени возражения втюхивала по телефону спутниковые антенны. Представляясь организацией помощи пенсионерам. Потом мы сделали ребрендинг… Ребрендинг, Лёль!

– Ты не о… – попробовала гнуть свою линию Лёля, но новая Ева не позволила себя перебить.

– Я говорю о том, что мы стали осуществлять маркетинговые стратегии. И теперь занимаемся анализом рынка, выбором целевой аудитории и управлением маржинальностью продукта. Мы теперь добавку к корму для куриц продаём, Лёль. Со всем полагающимся к этому великому делу менеджментом лидеров мнения по направлению. А знаешь, что я думаю на самом деле?

Ева эффектно допила вермут, и, кажется, окончательно захмелела.

– Если я и завтра на работу не выйду, ещё сотня, а, может, тысяча куриц останется вполне себе здоровыми и счастливыми без этой добавки.

– Раз кто-то покупает эту вашу добавку, значит, она ему нужна, – у Лёли оставалось все меньше и меньше аргументов.

– Лёль, а ты курица, чтобы рассуждать, что для неё лучше? Сначала включи в свой рацион нашу «Курочку Рябу», а потом мы поговорим, хорошо? А лучше…

Внезапно до Евы дошло. Она внимательно посмотрела на подругу:

– Лёля?! Что случилось?

Та как-то съежилась, одновременно каменея:

– Клод.

И Ева сразу все поняла.

– Как? Откуда?

– Из-заграницы. На днях. На мою погибель.

– Вот же черт....

Девушки немного помолчали. Затем Лёля жестко проронила:

– Я тебе говорила, что самый крепкий дом это тот, который ты строишь по правилам?

– Говорила, – вздохнула Ева.

– Я тебе говорила, что семью можно построить на взаимном уважении и интересе?

– Говорила, – Ева вздохнула второй раз.

– А теперь забудь всю эту чушь. Потому что в твой тщательно выстроенный и украшенный дом вдруг явится тот самый разгильдяй, с которым у тебя и в помине нет никаких общих целей и ценностей, и все твоё построенное здание полетит к чертям! Мелкими осколками посыплется. Хорошо ещё, если никого больше не заденет…

– Может, и не заденет? – очень неуверенно спросила Ева.

– И ты в это веришь?

– Нет.

Лёля немного помолчала, собираясь с духом, потом, решившись, выпалила:

– Я вообще не знаю, что делать. Тут ещё… Пришла какая-то омерзительная тетка, которая знает Клода, и наговорила мне таких гадостей про него. Я была как в бреду, плохо соображала, но поняла, что он спал с ней за деньги.

– Я не удивлена. В твою жизнь вместе с Клодом всегда входит какой-то бардак, да? – сочувственно покачала головой Ева.

– И это меня больше всего бесит! Он всё ломает словно любопытный ребёнок. Всю мою жизнь, и я понимаю, что только из желания посмотреть, как она устроена. Потом теряет интерес и бросает.

– Но раз ты сама понимаешь…

– Понимаю, – вздохнула Лёля. – Но это вечно так было. Может, потому что он совсем не такой как я. А такой… Неистовый. У него всегда глаза горели, изнутри огонь сжигал, напор эмоций зашкаливал. Много в нем чего-то такого было, мужского, еле сдерживаемого. Он приходит и берёт, словно имеет на это право. Эгоизм самца – мне надо, и все тут. Я от него всегда загоралась. Только посмотрит, только дотронется… И всё – полыхаю в его пламени. А ещё он такой непредсказуемый. Это тоже будоражит. Как-то сказал, что у него всё получается только, когда внезапно решение приходит.

Лёля глубоко вдохнула и выдохнула, успокаиваясь.

– Что случилось, то случилось. Знаешь, я не хочу больше никакого чая. Тебя куда-нибудь подвезти?

– Ах, – вздохнула Ева. – Есть одно место, где бы мне хотелось сейчас оказаться. Только я даже названия его не знаю.

– У тебя появилось воображаемое место счастья? Как у маленького ребенка воображаемый друг? – Ухмыльнулась Лёля.

– Можно сказать и так…

Ева уже не была уверена – то ли и в самом деле она несколько часов назад воевала с мандрагорами, то ли все это ей пригрезилось. Девушка только недавно поняла, что ей так и не сказали, как называется этот населённый пункт, куда она неожиданно попала. А когда Ева попыталась вычислить сама по маршруту электрички, то запуталась – мелких станций в расписании так много, что городок мог быть одним из десяти, приблизительно подходящим под время остановки. И большая часть из них безлико значилась как «платформа номер…».

– Ты сейчас домой? – сменила она тему.

– Наверное… – не очень уверено произнесла Лёля. – Давай всё-таки тебя до метро подброшу…

Когда Ева вышла, Лёля посидела немного, равнодушно слушая радио. Оно бубнило: «подозреваемого в сбыте наркотиков пытались задержать на бульваре Дмитрия Донского. В ответ на просьбу предъявить документы он открыл огонь, а затем сбил стража порядка на машине и скрылся… Поиски продолжаются».

Над городом сгущались сумерки. Зажглись первые фонари. Лёля достала косметичку из бардачка, поправила поплывшую тушь. Потом долго сидела, перебирая контакты в телефоне. На экране высвечивалось то «Клод», то «Аркаша». Наконец, Лёля нажала на вызов.

Аркадий ответил сразу, наверное, ждал звонка.

– Ну что, блудная жена? Ночевать будешь дома? С Евиными проблемами разбиралась? Я, конечно, работаю. Что ещё могу делать? Молока? Нет, молоко есть. А знаешь, что? Купи колбаски сырокопчёной. Да, знаю, что вредно. Ну, купи, а? Очень хочется. Мы с Пончиком просим…

Голос Аркадия звучал так привычно, так шутливо и спокойно, что Лёля задавила в себе беду и поехала покупать копчёную колбаску. И, конечно, она не видела, как Аркадий с Пончиком на руках и нитроглицерином под языком стоял у окна и смотрел, смотрел куда-то вдаль, за облака, за небо, за горизонт. Туда, где набухал гнойником обман, собиралась в тучи ложь, ползло шипящей змеёй предательство. Внезапный порыв ветра из форточки окутал тюлем Аркадия с котом, и так они и стояли до прихода Лёли, как двуглавое, ажурное, скорбное привидение.

***

Клод же расположился перед мольбертом в полной творческой готовности. Он пытался поймать что-то совершенно неуловимое. Начинал рисовать затейливые узоры перед собой, водил кисточкой по солнечному лучу, словно окунал её в поток воздушного золота, старался вытянуть и положить на холст нити эфира. Все было напрасно. Начатая картина так и оставалась в состоянии неопределённости. Только наброски, очертания андрогинного вытянутого лысого существа. Непонятно, то ли мужчина, то ли женщина. Тощее, длинное, с двумя отвисшими сосками, мяч выпал из рук и застыл мёртвым комом в самой середине картины – ни то, ни сё. Ни туда, ни сюда.

Клод в сердцах запустил кистью в лысого уродца:

– Опять ты ускользаешь! Тварь, скотина! Когда же ты проявишься, наконец?

Он походил в припадке гнева по комнате, специально громко печатая шаги, потом псих прошёл, Клод успокоился, вернулся к картине. Встал перед ней на колени и неожиданно совершенно голубиным, гортанно-нежным голосом произнёс:

– Милая, ну где же ты? У меня без тебя совсем ничего не получается…