Читать книгу Сборник. Романы - Евгения Саженцева - Страница 13

Пока Надя была увлечена помощью в создании музыки для нового знакомого, Вера продолжала вести диалог с Антоном. Это был диалог сопереживания, любви и светлой грусти.

Антон был высокого роста, с голубыми глазами и налысо выбритыми волосами. Его улыбка почти всегда была широко открытой с безупречно белыми зубами. Он одаривал своей улыбкой почти всех, кто его окружал, а так же случайных прохожих на улице. Но сейчас, разделяя боль Веры, и сам переживая о смерти Игоря, его глаза становились влажными и, казалось, вот-вот из них появится слеза.

Если бы Антон и Вера были одной религии, то возможно, сейчас они бы молились вместе на коленях Богу об упокоении души Игоря. Но то невидимое, что их связывало сейчас, уже само по себе было молитвой любви. Каждый из них переживал одно и то же чувство, но немного по-своему.

Смерть открывает людям дверь в вечность и всякий, кто причастен к горю утраты близкого, чуть тоньше чувствует саму жизнь, понимает ее скоротечность, тленность земного и бесконечность духа. Вера и Игорь стояли у той самой двери перед Невидимым Богом.

Отношения Антона и Веры не всегда были такими безоблачными, единодушными, как в этот час. Бывало, что Вера и Антон пытались привести друг друга к своей религии. Но все эти споры были скорее мирными, нежели злыми. Если человек не фанатичный, при чем фанатичность – это скорее черта характера слабого человека, чем прямое вытекающее из религии, сама по себе религия не является фанатичной субстанцией. Ее делают такое отдельные люди, то он всегда с уважением выслушает мнение другого, не перебивая, без крика и любой агрессии. Если человек зрелый, то он способен понять другого и принять мир, который слишком разнообразен, чтобы быть просто черным и белым.

Вера, во время обеденного перерыва между парами, учась на факультете религиоведения сидела за столиком в столовой и говорила Антону с доброжелательной улыбкой, а он слушал внимательно, но не соглашался, а ждал паузы в монологе Веры, чтобы ответить.

– Я не склонна к мысли, что все религии об одном, – говорила Вера и одновременно откусывала сметанник, -и во всех религиях один и тот же Бог, лишь имена у Него разные, – нет! Напротив, все религии абсолютно разные. И ты это сам видишь, когда мы изучаем их. К тому же каждая религия предлагает свой путь нравственности и спасения. Одна религия утверждает: «глаз за глаз!», другая говорит: «Ударившему тебя по одной щеке, подставь другую». И есть религия, имеющая наивысшую степень нравственности в предлагаемом учении. Это путь любви и всепрощения. Христианство! Но беда в том, что не каждый христиан следует этому пути, а лишь на слове исповедует Христа. Таким образом, даже атеист может оказаться ближе к Богу, если его дела свидетельствуют об истине и любви. Но каждый находится на своей ступеньке от Бога и неизвестно на какой ступеньке я или ты. Вот, я сейчас серьезно, это мое личное мнение, но ты, Антон – хороший христианин, хоть и не признаешься сам себе в этом. Ну и не надо. Ты смиренный. Ты думаешь, что ты буддист, – хорошо… Но ты соблюдаешь, не ведая того, главные законы любви. Ты не пройдешь мимо человека, который просит о помощи, ты старушку через дорогу переведешь, а сколько раз мы вместе помогали людям! Антон, ну что тебе стоит просто признаться самому себе, что христианство – твоя стихия. Это какой-то самообман.

Антон наконец дождался, когда Вера закончила, и начал тоже высказывать свои мысли.

– Дорогая Верочка! Ты меня идеализируешь. Я не хороший христианин. И я не хороший буддист. Я обычный человек и делаю то, что положено делать нормальным людям, когда их просят о помощи. Проблема нашего мира в том, что мы отвыкли от нормального поведения людей. Нам они уже мерещатся святыми. Я лишь поступаю, как велит совесть. Не более. В этом нет ничего особенного. Если человек чем-то отличается от животного, то он так и должен себя вести, но это не делает его святым или чем-то еще. А религия – это уже другой вопрос. Каждый имеет право верить в то, что ему нравится. Тут уж с ним никто не поспорит. Тк это уже вопрос не логики, а вкуса. Буддизм мне по вкусу. Он мне нравится.

Такие споры могли продолжаться бесконечно, но главное, что в них было взаимное уважение и даже незримая любовь. Любовь в высшей степени, а не половая. И поэтому сейчас, переживая о смерти Игоря они были единым духом, соприкоснувшимся с порогом вечности. Диалог между ними сейчас был о смерти, но тем не менее каждый понимал, что смерти нет, а есть лишь неизвестная и таинственная вечность, а так же мир, который погряз во лжи и не терпит истину.

– Если бы я знала о его болезни и о предстоящем выборе, я бы отговорила его. Но я ничего не знала

– Этого мы уже не сможем узнать. Но безусловно, у тебя был бы шанс. Тот, который был у меня, а я его видимо плохо использовал, хоть и пытался. Я до сих пор виню себя. Возможно, я не нашел нужных слов. Я говорил какой-то бред. Это я сейчас уже понимаю. О том, чтоб он подумал о маме, что ей будет больно. Надо было говорить без упрека, без тени осуждения, а только с любовью. С одной лишь любовью. С любовью к нему и к жизни. Говорить ему, как прекрасна жизнь и надо каждый день прожить с удовольствием. Предложить ему обучение езды на лошадях, прокатиться в другие страны, научиться серфингу. Да много чего можно бы было сказать ему, – Антон все же не смог сдержать слезу и она покатилась по щеке и упала на колено Веры.

– Да, ты абсолютно прав. Верно сейчас все сказал, – говорила Вера, тоже не скрывая слез, – и наверно мы все виноваты. И ты, и я, и это гребаное государство, этот мир. Жестокий мир. И увы, я уже не могу увидеть его в радужном свете, как не старалась усилием воли. И врач, который дал ему в руки бумагу и ручку, чтобы он подписал себе смертный приговор об эвтаназии… Сейчас этот врач, должно быть считает деньги очередной премии, тк выполнил план, поставленный государством. Я поеду к нему. Посмотреть в глаза этому убийце.

– Я поеду с тобой. Обязательно.

– Извини, но я не хочу тебя ввязывать. Мне нужен лишь адрес больницы и имя врача. Я буду тебе очень благодарна за эту информацию. И спасибо большое за поддержку. Я услышала то, что дало мне силы действовать дальше. Но сделаю все сама.

Антон без повторных просьб со стороны Веры, не раздумывая написал на бумажке адрес больницы и имя врача. Они расстались, крепко обнявшись и затем пожав друг другу руки. Затем, Вера сразу отправилась в больницу.

глава 13 «О людях, у которых есть все, кроме главного»

(Посвящаю эту главу моей преподавательнице латинского в университете Ю. Алабугиной, которую я глубоко уважаю. Царство Небесное рБ Юлии)

Вера быстро выбежала из дома Антона, ее длинные золотистые волосы развивались по ветру и казались сейчас крыльями правды, которые несли Веру вперед к скорейшему торжеству справедливости. Словно именно сейчас должно разрешиться то, что ее тревожило весь день и дороги назад уже нет, только вперед и как можно быстрее. Ей нужно было во что бы то ни стало добраться до больницы и найти доктора, который откроет ей правду о смерти Игоря. И в ее руках были все карты, она сжимала в кулаке бумажку с адресом и именем доктора, которую дал ей Антон.

Вера быстро поймала такси, водитель спросил: «Куда едем?!». Она развернула бумажку и произнесла адрес больницы. В голове Веры уже крутилась целая речь, которую она должна произнести доктору. И у нее даже не было сомнений, что все получится. Параллельно она читала про себя Иисусову молитву: «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Аминь», – эта молитва была неизменной мыслью в сердце Веры, даже тогда, когда она решала важные дела или когда занималась чем-то простым, заветные слова не покидали ее. Она научилась этой молитве уже давно. Произносила ее сначала по четкам, со вниманием и рассуждением, произнося про себя каждое слово, затем уже и без четок, молитва была с ней, и Господь, который всегда стучится в наши сердца, и входит, когда Ему открывают двери…

Такси ехало не так быстро, как хотелось бы Вере, попадая в пробки. Но Вера была спокойна, читая молитву и подготавливая речь. Она подумала, что неплохо было бы произнести доктору крылатое латинское выражение, которое она знала со времен учебы на кафедре религиоведение, – там они изучали, как и медики, латинский.

«Должно быть, доктор поймет латинский и моя речь не будет выглядеть по-хамски, если я начну с этого выражения. Мы, так сказать, нащупаем почву для начала и найдем общий язык», – думала Вера. А затем повторяла: «Господи, помилуй!».

Вера нашла в своей памяти нужные слова: «Aditum nocendi perfido praestat fides», – что в переводе: «Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить». Она дважды произнесла про себя на латинском это крылатое выражение и подумала потом об игоре: «Бедный мой Игорь, ты доверился этому доктору, но мир жесток, и эвтаназия – лишь зарабатывание денег в наш 2029 год. Почему ты не доверился мне? Я бы спасла тебя… А они хотели лишь заработать на этом. Но ты ушел тихо, и не слышно. Ты никому не желал зла, о нет. Decipi quam fallere est tutius. Да, лучше быть обманутым, чем обмануть другого. Но я добьюсь справедливости, хотя справедливость уже сама по себе сильна. Она внутри нас. Aequitas enim lucet per se».

Вера вспомнила много и других крылатых фраз, но как это часто бывает, – нервничая перед закрытой дверью и неизвестностью, позабыла все красноречие.

Она уже стояла у дверей кабинета с красивой табличкой: «Доктор Подлецкий Михаил Михайлович». Рядом красовались два диплома о разных достоинствах доктора. Вера посмотрела на табличку и впервые поняла на сколько фамилия отражает суть этого человека.

Она постучалась не смело, но вошла так, словно в груди не колотилось бешено сердце. Она вошла резко, слегка отбросив волосы назад одной рукой.

– Что вам нужно, женщина, сегодня не приемный день, – сказала большая толстая физиономия, не отрывая глаз от стола, на котором лежали какие-то важные бумаги.

– Мне нужна правда про Игоря. Хотите взятку? Хорошо. Я дам вам все, что полагается в таких случаях: коньяк, конфеты, деньги. Хотя я не очень разбираюсь, потому что раньше никогда не давала взятки. Зато вы наверно понимаете в этом толк, – начала сразу нападать Вера. Увы, она была не из тех, кто лицемерить. А ведь для того, чтобы добиться своего, люди часто начинают говорить напротив приятные вещи собеседнику. Нужно было сперва расположить доктора. Но Вера этого не умела, и не хотела делать.

– У меня есть все, не утруждайтесь. И мне ничего не нужно, денег у меня тоже достаточно, – спокойно, едва подняв голову произнес доктор, исподлобья глядя на Веру, снизу вверх оценивая ситуацию и заодно рассматривая одежду Веры, так же оценивая ее на дороговизну. Доктор знал толк в дорогих вещах и встречал людей, как говорится, по одежке. Вера одевалась скромно, но со вкусом. Доктор сразу сделал вывод, что она не особенно богата.

Вера была озадачена ответом Подлецкого. Она на секунду не нашла что ответить ему. Но неизменная внутренняя молитва, дала ход ее мыслям и ответу.

– У Вас есть все?! Но одного все же нет! – покраснев громко ответила Вера – У Вас нет души! Иначе бы Вы не занимались эвтаназией.

Доктор не смутился тем, что сказала Вера. Но он встал и начал расхаживать по кабинету, как бы объясняя между делом, «не совсем умному» оппоненту цель своей работы, нисходя на встречу, делая услугу.

– Знаете ли, сударыня, мы помогаем людям по их желанию. Они даже благодарны нам. Родные больных присылают мне даже цветы, пишут трогательные письма, и как вы там сказали: коньяк, конфеты… За то, что мы лишили человека его бремени, боли. А родных – ежедневной муки. Вы не представляете, как им тяжело смотреть на то, как гаснет их близки день за днем, а они ничего не могут сделать. А мы можем. И делаем. И это единственное, что возможно в таких ситуациях. Когда человек неизлечимо болен, – доктор начал кашлять когда произнес свою речь, как бы сам поперхнувшись от своего лицемерия и лжи. Конечно ему давали взятки, и довольно большие, чтоб он лишал людей жизни. И государство не плохо спонсировало эвтаназию, – тк больные были не способны платить налоги и не были выгодны властям.

Вера еще раз после длинной речи доктора повторила: «Нет души…» И произошла минутная пауза. Доктор кашлял и пытался налить себе воду, чтоб промочить горло.

Когда Вера произнесла слово «душа», – доктор закатил глаза, как бы что-то припоминая незнакомое. Он едва не упрекнул самого себя внутренним голосом за то, что и вправду, последние 10 лет позабыл это простое слово и занимался эвтаназией более для заработка, нежели для чего-то еще. Это дело было поставлено у него на поток. Навряд ли он вспомнил бы и лицо Игоря по произнесенному Верой имени. Всякий раз, вводя смертельный укол, он не испытывал никаких чувств: ни жалости, ни скорби, и даже ни одобрения своего поступка. Он просто делал свое дело.

Запив все-таки воды, он перестал кашлять и секундное раскаяние сменилось на улыбку превосходства, понимание своего положения в обществе и своего богатства. Он оборвал свои мысли и вспомнил о многочисленных дипломах, которые висели и здесь, в кабинете, тоже. Он окинул их быстрым взглядом, остановившись на фотографиях в рамке, где президент жмет ему руку. На сердце его стало тепло и уютно. Затем посмотрел на Веру. Она тем временем была готова к новому нападению и обнаружению правды в том океане лжи, в котором давно утонул доктор.

– Is fecit cui prodest», – сказала твердо и с выражением Вера.

– Сделал тот, кому выгодно, – как бы переведя вслух, ответил доктор Вере, подчеркнув тем самым, что помнит еще латинский и учил когда-то давно в мед. институте крылатые фразы. Он вспомнил о том, как в юности, на первом курсе, его сердце горело желанием лечить людей, помогать им. Он вспомнил сотню успешных операций, которые сделал уже потом, когда буквально вытаскивал людей с того света. Он вновь был внутренне горд собой. И еще подумал, что с тех пор, он просто повзрослел и должен делать то, что делает. Он не обязан быть сентиментальным дураком, каким его хочет видеть Вера.

Доктор действительно когда-то был хорошим человеком. Многие им восхищались, благодарили и это факт. Его не отнять из биографии Подлецкого. Но жизнь человека не всегда ведет от худшего к лучшему развитию его личности в целом, не всегда от зла к добру. Иногда наоборот. В зависимости от того, как человек работает над своей душой. Люди меняются. Меняют свои цели и даже перестают замечать, что вместо них живет уже другой человек. Они забывают о смысле жизни. Их биологический двойник существует уже отдельно от смысла, и сама душа приобретает новые свойства. Ранее они были добры, теперь злы. Но пока человек жив, он может еще сколько угодно измениться и в обратную сторону, если захочет. Ни на ком нельзя ставить крест и осуждать. Мы не знаем каким человек будет завтра. В этом плане, Вера поступила плохо, осуждая доктора, но иначе она не могла. Ее прямолинейность была природным качеством характера.

Вера осудила доктора в своем сердце. Ей было горько смотреть на доктора, она видела в нем только лишь палача и убийцу ее лучшего друга. Она видела человека, который зарабатывает деньги на смертях. Гордого человека, который не признает никогда своих ошибок, видит себя хорошим и порядочным. А в христианской культуре гордый человек сравни сатане, даже если он идеально праведен, тк сатана бестелесен, не делает ничего по сути плохого, но возомнил себя лучшим Бога.

Вера еще раз пронзительно всмотрелась в лицо Подлецкого и не обнаружив там ни капли раскаяния или сожаления, – ничего того, что было свойственно ей, – смотрела на него как на чужеродное и инопланетное существо, – наконец поняла, что дальнейший разговор не имеет никакого смысла и общий язык не найден и не может быть найден в принципе, тк любой язык отражает в первую очередь душу, а не только знакомые наречия. «Она и доктор иностранцы в одном городе и стране», – заключила Вера для себя внутренне.

Доктор продолжал ехидно улыбаться, глядя на разгоряченную Веру, желающую услышать правду. Вера поняла, что правды от лжеца не услышит, но она сделала последнюю попытку достучаться до сердца Подлецкого, и эта попытка была напрасной.

– Наверное, вы думаете, что деньги – это самое главное и важное… А представьте себе, что самый ваш близкий человек, а не пациент, очень болен и единственный хирург, который делает нужную операцию для спасения еще сегодня в Москве, а завтра улетает в Лондон. Вы богаты, у вас в банке на счете лежит не один миллион рублей, но именно сегодня не рабочий день для снятия средств со счета. А занять хотя бы до завтра не у кого. Потому что друзей у вас нет. И вот, ваш близкий умирает… И к чему вам тогда эти деньги?! Согреют они вашу душу? Вот вам и ответ. Нет ничего важнее человеческих отношений. Если они, отношения, есть, то и остальное – приложится. А к деньгам не приложится ни любовь, ни дружба. Я наверно не очень убедительна, я вижу мой монолог не произвел впечатления. Вы смеетесь…

– Простите, я просто подумал вот что… Как вариант морали вашей басни. Хранить деньги надо в надежном банке. А не в таком, который имеет особые не рабочие дни. И к тому же, вы сами сказали, у меня нет души. Зачем же спрашивать, согреет ли что-то ее?! – Доктор криво улыбнулся и продолжил – Мне очень жаль, что вы потеряли своего друга. Я сочувствую. Но мне вам больше нечего сказать.

– И мне больше нечего вам сказать. Я уйду, но Ваша совесть останется с Вами. От нее вам не убежать никуда.

Доктор стоял, растянув на лице улыбку презрения и превосходства. Злая улыбка присуща подлецам. Им всегда смешно до поры, до времени. Но смеется тот, кто смеется последний.

Вера ушла, хлопнув дверью. Доктору казалось, что она проявила слабость. Но впереди у Веры были большие планы. Она вовсе не сдалась. Все только начиналось. Игоря было уже не вернуть. Но кому-то, кто был еще жив, необходимо было помочь…