Читать книгу Костя в школе. Класс 9-й - Евгения Сергеевна Теплова - Страница 4

Кажется, уже на следующий день после драматичного расставания мы с Никиткой, направляясь в зал, столкнулись в вестибюле с директором.

– Зайдите ко мне, – бросил он нам на бегу.

Мы оглянулись вокруг себя – рядом пробегало лишь несколько младшеклассников – вряд ли он к ним обращался. И на следующей перемене мы спустились на первый этаж и постучались в приёмную.

– Мы к директору, – сказал Никитка секретарше.

– По какому вопросу?

– Не знаем, – ответил я. – Он сам позвал.

– Да? – чёрные брови секретарши заползли высоко на лоб.

– Марго, пропусти товарищей, – донёсся голос директора.

И мы прошли в кабинет, в котором не были со времён анонса «Буратино».

– Во вымахали! – покачал головой директор.

Он же стал будто меньше, но солидность не утерял, только в глубине глаз поселилась грустинка (может, просто возраст? усталость?). На стене я заметил портрет военного в орденах в чёрной рамке, но не осмелился спросить, кто это. По возрасту точно не сын.

– Так, друзья, спасайте, – удивил сходу директор, – тону в бумажках и таблицах. Жизненно необходимы творчество, вдохновение, что-то настоящее в общем. – Он сделал паузу. – Как насчет «Ревизора»? В прошлый раз получилась комедия, так что пускай теперь будет настоящая комедия. Вот вы, Жариков, натуральный Хлестаков. А вы, Костя, такой солидный – будете городничим.

Мы неуверенно кивнули.

– Я загляну к вам сегодня на уроке, – предупредил директор, – есть идеи насчёт остальных персонажей, но надо удостовериться. Я вам не помешаю.

Директор выполнил обещание и заявился на алгебру с блокнотиком. Он сидел за учительским столом, пристально вглядывался в наших одноклассников, и те вжимались в стулья, пока мы с Никиткой наслаждались своей осведомлённостью. Я заметил, что директор задержал взгляд на Марусе и пожелал всем сердцем, чтоб он выбрал её. По окончании химии директор огласил состав новой труппы мечты:

Жариков – Хлестаков

Куликов – городничий

Скворцова – Анна Андреевна

Спицына – Марья Антоновна

Братья Клещ – Бобчинский и Добчинский

Кириллов (это Даня) – Осип

Белов – почтмейстер

Пенкина (это Танька) – одна из жён

И ещё несколько второстепенных персонажей, полкласса задействовал.

– Есть возражения? – спросил директор, окончив. – Не стесняйтесь.

Гробовая тишина была ему ответом.

– Что ж, Людмила Ивановна заступит с четверга, а вы можете начинать учить. Костюмы обеспечим.

– А когда планируется премьера? – поинтересовался Матвей.

– Есть варианты, посмотрим, как дело пойдёт.

Получив и пролистав сценарий, мы дружно присвистнули, но только Даня осмелился возмутиться количеством текста, который предстояло выучить.

– Мне уже смешно, – сказал он. – У меня травма головы, я не выучу такой абзац.

– Я не требую дословного воспроизведения, – ответил директор, – уловите интонацию героя, типичные словечки и передавайте основной смысл.

Даня покачал головой, давая понять, что это в любом случае дохлый номер.

– Не сомневайтесь в своих силах, – сказал директор то ли ему, то ли нам всем.

На той же перемене я перечитал все совместные сцены с Марусей. Какая ирония судьбы – играть сейчас мужа и жену!

Репетиции начались в четверг. Чтоб не пропускать их, в дни тренировок я обедал в школе и бежал на футбол сразу из школы. Людмила Ивановна приходила на репетиции каждый день, а мы по очереди – кто сможет. За первую неделю я не пропустил ни одной, как себя ни уговаривал. Маруся тоже. Не сказать, что боль моя утихла, но я с ней как-то сжился. Хорошо, что, пока ты в образе, встречаться взглядами вполне безопасно. Как ни удивительно, рядом с Марусей мне всё-таки было легче, чем вдали от неё. Почему – сам не мог понять. Возможно, потому что вблизи я чувствовал ещё связывающие нас ниточки, а вдали – одну тягучую пустоту.

Маруся сначала смущалась, но потихоньку вошла в роль провинциальной кокетки – судя по всему, нет на свете таких вещей, которые она при желании не сделает хорошо. Ну а Вергилия была просто бесподобна – где она только набралась этих ужимок! Мне достались самые длинные монологи, но я быстро усвоил специфический слог Сквозник-Дмухановского и при необходимости легко импровизировал. Даня сопротивлялся, филонил, но после аудиенции у директора взялся за ум. Клещики тоже не заморачивались вызубриванием текста, но отменно играли неуклюжих идиотов. Они засовывали себе под толстовки подушки для имитации животов и постоянно их поглаживали. Я иногда забывался, любуясь их игрой, и выпадал из своего серьёзного образа. Никита, памятуя о нашем позоре в «Буратино», твёрдо решил выучить текст так, чтоб хоть в ночи разбуди – запросто пожалуется, что «пехотный капитан, бестия, штосы удивительно срезывает».

На одной из репетиций, когда Людмила Ивановна занималась с Никитой и Даней, я сидел в первом зрительском ряду и ко мне подсела Маруся.

– Ты теперь со мной вообще общаться не будешь? – вдруг выдала она.

Я, мягко говоря, обалдел.

– А зачем?

– Просто.

– Просто не получается.

– А я хотела посоветоваться, – будто не слыша меня, продолжила она. – Думаю подойти к директору и попросить подыскать мне замену.

– Почему? – дрогнул я, но не подал виду.

– Мне кажется, у меня не то что актёрского таланта, но даже способностей никаких. Только порчу спектакль.

– Да не, нормально. Талантливой Вергилии более чем достаточно.

– Да?

Мы сидели молча. Я листал сценарий, делая вид, что подучиваю.

– Ты только это, – каким-то чудом нашёлся я, – не вздумай сбежать перед премьерой.

– В смысле?

– Ну, я в твоё платье не влезу.

И мы рассмеялись.

Удивительное дело – совершенно родной человек сначала в одночасье стал чужим, а теперь остаётся чужим, не перестав быть родным. Голова кру́гом.

Вергилия, стоявшая у сцены рядом с Людмилой Ивановной, оглянулась на нас с умилением.

– Тихо, пожалуйста, – попросила Людмила Ивановна.

Я сидел как на иголках, не находя повода подняться. А Маруся смотрела на сцену и не уходила.

– А директор не говорил, с чего это он вдруг решил ставить спектакль именно с нашим классом? – спросила она. – В прошлый раз со всей школы актёров набрал.

– Нет, не говорил. Надо будет спросить, – сказал я как человек, который с директором на короткой ноге.

– Может, Даню хотел задействовать? – размышляла Маруся. – А то у него с учёбой опять как-то не складывается.

– Да? – удивился я. – Жаль.

За всеми последними событиями я, наверное, никого вокруг не замечал, что уж говорить о Даниных школьных успехах.

– Он уже вовсю тренируется, чтоб служить по контракту, – прошептала Маруся. – Вот и забил на учёбу.

– Не рановато?

– Ему 17 скоро. Но, возможно, директор пытается задержать его в мирной жизни.

– Не исключено, – согласился я.

– К тому же вы с Никиткой – его любимчики, – продолжала Маруся шёпотом, – ему приятно снова с вами поработать.

– Не выдумывай.

– Не выдумываю. Да и Клещики хороши. А мы с Матвеем тут лишние.

– Ну если тебе совсем не нравится, поговори с директором, чего мучиться.

Маруся промолчала, а лица её я не видел.

И тут кто-то плюхнулся в кресло с другой стороны от меня. Оборачиваюсь – директор, лёгок на помине.

– Здрасьте, – поздоровался я.

– Уф, успел, – радовался запыхавшийся директор. – Отпросился с совещания. Ну как тут, дело идёт?

– Идёт, – заверил я.

– Даниил справляется?

– Вполне.

– Из остальных никто сбежать не планирует?

Я обернулся к Марусе – она еле заметно покачала головой.

– Да нет, всем весело, – сказал я.

Людмила Ивановна, заметив директора, явно струхнула и, не дав доиграть предыдущую сцену, позвала нас:

– Костя, Маруся, Вергилия, открываем сцену 6. Никита, остаёшься на сцене.

Мне и открывать не надо было: это одна из любимых моих сцен – когда Хлестаков просит у городничего руки Марьи Антоновны. И я оставил сценарий на кресле.

– Ваше превосходительство! Не погубите! Не погубите! – бросился я к Никите, желая порадовать директора блистательной игрой.

– Что такое? – нахмурился Никита.

– Купцы, этакие ябеды, на меня вам жаловались. Враньё всё, враньё. И унтер-офицерша налгала вам, будто я её высек – она себя высекла. – При этом я показал на Людмилу Ивановну.

– Провались унтер-офицерша – мне не до неё! – крикнул Никита, тоже глядя на режиссёршу, получилось смешно.

– Не верьте им! Не верьте! – горячился я, чтоб не рассмеяться. – Это такие лгуны, что всем известно…

А дальше я не помнил, и Маруся вмешалась:

– Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович! Он просит руки нашей дочери!

– Ты рехнулась, матушка? – с большим удовольствием набросился я на Марусю. – Не извольте гневаться, ваше превосходительство: она у меня немного с придурью.

(Как же мне нравилось это «она у меня» – я бы ещё тысячу раз сыграл сцену 6).

– Да я точно прошу руки, – уверял Никита и зачем-то протягивал мне руку. – Я влюблён. И от любви могу с ума свихнуть.

Я снова чуть не рассмеялся, но совладал с собой.

– Не могу верить. Недостоин, ей-богу. Недостоин.

– Да если вы не дадите согласия, то я чёрт знает что готов… – Никита топнул ногой.

– Не могу верить, изволите шутить, ваше превосходительство, – лепетал я.

– Ах какой чурбан, – отругала меня Маруся тоже не без удовольствия. – Ну, когда тебе толкуют.

– Отдайте, отдайте, – наступал на меня Никита. – Я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут.

Вергилия в это время водила головой и делала большие глаза, в которых восторг сменялся ужасом и обратно.

Я благословил жениха с невестой, и они поцеловались в щёчку, наверняка к досаде Матвея.

– Ах батюшки, целуются, – вскричал я, протирая глаза и подскакивая. – Точный жених! Ай, Антон! Ай, городничий!

– Не надо прыгать, не смотрится, – перебила Людмила Ивановна, которой, видимо, захотелось проявить себя как режиссёра, – лучше схвати супругу за руку и тоже чмокни на радостях.

– В руку? – уточнил я, мгновенно растеряв весь свой артистизм.

– Лучше в щёку. Симметрично. Они так, вы так.

– Окей, – сказал я и остановился.

– Начни заново с «ах батюшки», – скомандовала Людмила Ивановна.

– Ах батюшки, целуются, – еле выдавил я.

Остальные трое уставились на меня во все глаза, да и зрители примолкли.

– Ты к супруге обращайся, – посоветовала Людмила Ивановна.

Я кивнул. Маруся стояла такая красная, что я симметрично покраснел.

– Ах батюшки, целуются, – повторил я слабым голосом, хотя никто уже не целовался.

Она протянула мне руку, которую я схватил и сжал так крепко, что Маруся поморщилась. Но чмокнуть, по ужасному выражению Людмилы Ивановны, оказалось выше моих сил. Да и слова я забыл. Так мы и стояли, как два дурака.

– Ай, Антон! – покачала головой Маруся.

– Ай, Антон, – подтвердил я.

– По коням! – вдруг крикнул Даня вместо «лошади готовы!», но в любом случае спас нас.

– Отлично, я сейчас, – отозвался Никита-Хлестаков.

– Как-с? – очнулся я. – А когда же… бракосочетание так сказать…

– На одну минуту, – отмахнулся Никита. – Завтра же назад. Прощайте, любовь моя, – обернулся он к Вергилии. – Прощайте, душенька. Прощайте, Антон Антонович! Премного благодарен за всё…

Никита расшаркался, а мы с Марусей и Вергилией помахали ему руками.

Все напряжённо ждали вердикта нашего продюсера. Но он молчал – кажется, что-то прикидывал.

– Неплохо, – наконец сказал он и остановил взгляд на Марусе (у меня сердце в пятки ушло), и, подумав, продолжил: – Мария, я, конечно, понимаю, что перевоплощаться в собственную противоположность не просто… (Маруся покраснела ещё гуще). Но всё-таки постарайтесь, чтобы Сквозник-Дмухановский не тонул в ваших глазах. Костя, не смотрите на супругу вообще, запомнили? За руку хватайте не глядя, ясно? (Я кивнул). А то у нас теперь вместо комедии «Ромео и Джульетта» получается. На Шекспира тоже когда-нибудь замахнёмся, а пока… пока давайте немую сцену, и я побегу.

– Совсем немую? – уточнила Людмила Ивановна.

– Ну что не понятно? – неожиданно рассердился директор. – С почтмейстера, с почтмейстера.

Матвей, вынув из кармана хлестаковское письмо, отправился на сцену. Директор по ходу сделал ещё несколько ценных указаний, похвалил нас и убежал на совещание.

Людмила Ивановна так перенервничала, что отпустила всех с миром домой. По завету директора я попрощался со всеми, не глядя на «супругу», но внутри всё ликовало.

– Ну вы со Скворцовой это просто умора, – посмеялся надо мной Никита, когда мы спускались по лестнице. – Красные, как раки, сцепились клешнями и не могут расцепиться. «Ай, Антон, ай Антон». «Ай, Ромео, ай Джульетта».

Я рассмеялся.

– И долго это будет продолжаться? – поинтересовался Никита.

– Директор вроде надеется к Новому году уложиться.

– Я не про это.

– А про что? – уже догадался я.

– Нравится вам? Признайся.

– Да что тут может нравиться? – вздохнул я.

– Так, мальчики, про субботу никто не забыл? – обгоняя нас, спросила Вергилия.

Мы помотали головами.

– Кость, завтра ещё раз сверим часы.

– Угу.

– Ты уверен, что не подставляешь дядю? – усмехнулся Никита, когда Вергилия скрылась из виду.

– Я уверен, что ничего не выгорит, – ответил я. – Зато попируем на славу.