Читать книгу Полёт попугайчика - Евгения Вадимовна Мелемина - Страница 5

Золотые львиные морды раскалены до белизны. Блики бьют Томми в глаза. Щит не помогает – голову нужно держать высоко. Утомлённый жарой, Томми держится стойко, а по спине ползут едкие капли пота. Перед рядом воинов, выстроенных для смотра, ходит Кит Хогарт – он в джинсах, футболке. Но львиные морды… откуда эти золотые львиные морды. Шлем съехал Томми на глаза.

Мучительно, словно от этого зависит вся жизнь, изнемогая от жары, Томми вспоминает: легат? Лавагет?

Нет, всё не то… не легат, не лавагет… Кто же ходит перед ним в обличие Кита Хогарта? Кто держит его на изнуряющем солнце и слепит львиными мордами?

Прелат?

Нет, это что-то совершенно другое. Думай, Томми, думай. От этого зависит всё – жизнь в пыльном походе к северным германским горам. Думай, иначе в самый ответственный момент порвётся ремешок калиги, и ты грохнешься на землю, не успев прикрыться щитом, и короткий меч выпадет из руки, а германский топор войдёт точно между глаз и с хрустом, раскачавшись, выйдет обратно, с пылающим алым остриём…

Кто он? Легионер? Нет… Центурион? Декурион?

Алый плащ.

Подсказка была в пьесе Минди. Вспомни, Томми, иначе…

Жара, какая жара сегодня в Риме…

Так тяжело думать, так тяжело напрягать память… И вдруг Томми осенило: ну конечно же! Децимация! Вот и выход из сложившегося положения. Каждому десятому – снести голову одним взмахом меча.

И всё будет хорошо. Раскроются германские горы, топор останется в мозолистой руке, Томми не потеряет свой меч, а принцепс накинет на раздражающие золотые морды спортивную куртку, и станет спокойно, прохладно и тихо.

Солнце погасло.

Томми открыл глаза. Видимо, за окном ночь, всё ещё ночь, а он никак не может выпутаться из долгого изнуряющего сна, наполненного бредом по милости высокой температуры.

К трём часам она обычно поднимается под сорок. Быстрее бы всё закончилось, подумал Томми, брезгливо сбрасывая влажное от пота одеяло.

Некоторое время он лежал на спине, наслаждаясь прикосновением свежего воздуха к коже, а потом замерз, и пришлось поднимать чёртово промокшее одеяло, переворачивать и пытаться согреться.

Томми надеялся, что матери не придёт в голову заявиться с инспекцией, горячим чаем и парой пилюль. Она неизменно сопровождала эти визиты пояснением:

– Я не сплю из-за тебя третью ночь. У меня жутко болит голова. Доктор запретил мне нарушать режим сна, потому что бессонница влияет на моё давление…

– Прости, – хрипел Томми, страдая от чувства вины.

– Ничего, – говорила миссис Митфорд, – ты мой милый мальчик, ты заболел, я готова умереть от головной боли, но буду рядом.

– Не надо умирать. – Томми сворачивался в клубок. – Иди спать.

Он старался, чтобы этот совет прозвучал ласково, но про себя кричал: «Вали спать, чёрт бы тебя побрал! Не издевайся ты надо мной, старая сука!»

– Я посижу с тобой, – отвечала миссис Митфорд. – Ничего.

Томми скрипел зубами.

Угораздило же так простудиться. К досаде за собственный идиотизм, который подсказал отличную идею: щедро смочить грязные джинсы ледяной водой из реки и после шататься в таком виде по городу, прибавлялся стыд за произошедшее в кинотеатре.

Стыд и скрытое, робкое чувство, нашёптывающее: ну и что плохого, Томми? Что такого страшного в том, что твой бред наполнен одним Китом Хогартом?

Хогарт фигура примечательная, ты так долго хотел дружбы с ним, ты ходил на эти чёртовы тренировки и часами пялился на то, как он бегает по полю.

Зачем ты это делал, Томми? Неужели затем, чтобы потом испугаться и мучиться угрызениями совести?

Нужно было спросить себя раньше – почему ты ходишь на эти тренировки?

Успокойся, Томми, успокойся, ты ничего плохого не сделал.

И всё равно Томми ворочался, кусал подушку и страдал от стыда.

В креслах кинотеатра они расположились так: Алекс, Кит, Томми и Карла.

Кит сам выбрал место посередине, разбив тройку, и никто ему не возразил. Билеты и попкорн оплатил Хогарт и мог хоть на потолке повиснуть – никто бы ему слова не сказал.

С финансами было туго у всех. Мать Карлы зарабатывала слишком мало, чтобы снабжать дочь карманными деньгами. Томми никогда о них не заикался, не желая часами расписывать, на что именно они ему нужны, а позже отчитываться за каждый потраченный доллар. Алексу денег не давали по простой причине – он действительно способен был закупиться травкой или литром-другим виски. Прецеденты были.

У Кита денег было предостаточно. Когда он расплачивался за билеты, все трое обратили внимание: мало того, что он хранил их в кожаном портмоне, так ещё и разложенными по разным отделениям, и явно не по паре купюр в каждом.

Алекс молча сделал большие глаза и подтолкнул Томми, мол, отношения надо укреплять. Профит налицо.

Карла задумчиво улыбнулась – вот что значит нью-йоркский парень.

Никто из них не мог даже представить, что Кит, по сути, распоряжался половиной бюджета Хогартов и что это обстоятельство изрядно ему осточертело.

– Для твоих карманных денег можно открывать счёт в банке, – сказал Алекс в полутёмном зале ещё до начала сеанса.

Кит промолчал. Миссис Хогарт с такой небрежностью выписывала чеки, что держать деньги в банке было бы непростительной ошибкой. Она редко расплачивалась наличными – держа деньги в руках, осознавала их ценность и превращалась в скрягу, зато, не видя денег и не зная баланса своего банковского счёта, выписывала огромные суммы, не раздумывая.

Томми тоже сидел молча. Ему хотелось пошутить или хотя бы так же легко болтать с Китом, как это делает Алекс, но все фразы, приходящие на ум, либо сильно запаздывали, либо были такими громоздкими, уродливыми и неуклюжими, что не стоило даже рта раскрывать.

Проблема была в том, что Томми знал – Кит пришёл на берег реки не из-за скуки и не из желания найти компанию для просмотра фильма. Он чего-то ждал от него, Томми. Ему нужен был не Алекс, не Карла, а он, Попугайчик. И было бы здорово помочь Хогарту, сделать то, что ожидается, но Томми будто приморозило к креслу.

Он даже не помнил, о чём был фильм. Если напрячь память, то что-то о боях римлян и германцев (так вот откуда этот бред!), но отследить сюжет Томми был не в состоянии.

Ему почему-то казалось, что в бархатистой темноте зала случится что-то такое, что нельзя будет забыть. Например, рука Кита, спокойно лежащая на ручке кресла, тихонько сдвинется и ляжет на его руку, на руку Томми.

Эта невозможная идея сначала просто нервировала, потом начала пугать, а к концу фильма Томми настолько уверился в своих догадках, что ждал прикосновения как обязательной части программы.

У него взмок лоб (наверное, уже начал заболевать…), в груди поселилось тесное, сложное чувство страха и нетерпеливого ожидания.

Томми не приходило в голову оценить свои ожидания – зачем Хогарту тискать его в кино? На кой чёрт?

Логичного объяснения Томми не искал. Он просто чувствовал что-то важное, что назревало и готовилось к прорыву из нечувствительной области в реальность, и заранее поддался всему, что может последовать дальше.

Наверное, всему виной темнота. В ней мысли становятся откровеннее и смелее.

Томми дождался своего прикосновения. Дыхание остановилось.

И потребовалось несколько секунд, чтобы понять – это Карла, Карла, сидящая справа, положила свою ладошку на его руку и не торопилась её снимать.

Из зала Томми вышел совершенно измотанный. Все эти переживания так сбили его с толку, что оказалось – он напрочь забыл про свой попкорн и на выходе оказался с полным стаканчиком, и это послужило причиной заминки. Выкинуть что-то, купленное на чужие деньги, Томми не мог. Так и стоял перед девушкой и её раскрытым чёрным мусорным пакетом, держа стаканчик с попкорном в руках.

Алекс заминки не заметил. Он делился впечатлениями:

– Отбери у этих легионеров мечи, останутся от них обычные педики в юбках… Никогда не доверял педикам. Они Рим и развалили.

Карла щурилась и поправляла причёску.

– Томми, – позвала она.

Хогарт обернулся, забрал стаканчик у Томми и выбросил в мусорный мешок.

– Кататься! – заволновался Алекс, когда они вышли на улицу. – По трассе! Сколько она выжимает, кьюби?

Стемнело. Пронизывающий ветер ухватил Томми за ноги, забрался под ворот куртки.

– Хватит, Алекс, – сухо сказал он. – Скажи дяде «спасибо» и пойдём домой. Иначе в следующий раз он не возьмёт тебя в зоопарк.

– А здесь есть зоопарк? – удивился Кит.

– Ага. Школа «Хилл».

– Уже поздно, – сказала Карла, натягивая свою шапочку. – Спасибо, Кит, но нам пора домой.

– Вот так всегда, – расстроился Алекс, успевший нарезать вокруг машины Кита несколько кругов. – Значит, в другой раз?

– Посмотрим, – сказал Кит. – А что вы делали там, у реки?

Он выглядел утомлённым, как человек, который пару часов боролся со сном.

– Мы делали фото, – ответила Карла, – мы участвуем в конкурсе «Мой город», чтобы победить и получить для Томми хоть какое-то достижение. Иначе он не поступит в колледж.

Она говорила о Томми, но на Томми не смотрела, и сам он не торопился встречаться с ней взглядом. Руки он держал в карманах.

– А ты, наверное, после школы отправишься в Пенсильванию? – вдруг спросил Томми Кита. – Спортивная стипендия, да?

Кит достал ключи, задумчиво покрутил колечко на пальце.

– Ты почему интересуешься? – спросил он.

Порыв ледяного ветра сбросил на компанию целую пригоршню дождя, запрятавшегося в листве тёмных деревьев.

Томми вздрогнул – пара капель закатилась за шиворот. В темноте он плохо различал лицо Кита – маленький кинотеатр погасил все свои жалкие рекламные огоньки. Разозлился Хогарт, что ли?

– Просто поддержал разговор, – буркнул он.

– У меня нет никаких планов на жизнь, – спокойно ответил Кит.

По дороге домой мысли у Томми уже путались. Педики в юбках… какие к чёрту педики? О чём был фильм? Рука Карлы. Кит Хогарт. У него нет никаких планов на жизнь. Алекс, трасса, снова Карла. Стаканчик с попкорном – почему ты его так и не съел, Томми? Ждал, пока Кит возьмёт тебя за ручку, будто ты какая-нибудь девчонка, с которой после кино можно пообжиматься на заднем сиденье машины?

Томми становилось стыдно, он останавливался и мотал головой, избавляясь от наваждения.

Домой он пришёл уже с жаром. Миссис Митфорд всплеснула руками.

– Я тебя предупреждала, Томми! Почему ты меня никогда не слушаешь? Ты прекрасно знаешь, что по понедельникам я хожу на католическое собрание женщин нашего города. И что, мне теперь из-за тебя сидеть дома? Почему ты обо мне не подумал? Тебе хотелось, чтобы я никуда не пошла?

– Мама, – с трудом ответил Томми, – прости, пожалуйста. Я не хотел…

Она подошла и положила ладонь на лоб Томми.

– Господи.

– Нет, нет… – пробормотал Томми, – ещё рано – Господи… Пока что только – твою мать…

– Томми!

А он рассмеялся и пополз на второй этаж, забыв разуться.

Прошло три или четыре дня. Томми сбился со счёту, потому что шторы в его комнате всегда были плотно задёрнуты, и большую часть времени он спал. Хуже всего приходилось по ночам – часа в три он неизменно выпутывался из бредовых снов и подолгу ворочался, не в силах заснуть снова и не имея достаточно сил, чтобы хотя бы включить ноутбук.

Кризис миновал после ночи борьбы с германскими топорами. Утром Томми почувствовал себя настолько лучше, что потребовал завтрак. Миссис Митфорд принесла стакан тёплого молока и тёплые вафли с кленовым сиропом.

Томми с удовольствием съел вафли, а после смог встать и ополоснуться. В это время миссис Митфорд поменяла мятые простыни и прочее постельное бельё.

Томми вернулся в свежую постель и улёгся, надев чистую футболку. Шторы наконец раздвинули. Дневной тёплый свет заполнил комнату.

– Томми, – сказала миссис Митфорд, заглядывая в комнату. – Я пойду на собрание.

Томми лишь рукой махнул, потом насторожился:

– А что, сейчас понедельник? Я неделю провалялся?

– К тебе пришёл Алекс, – сказала миссис Митфорд, – я его впустила. Он за тобой последит. Тебе нужны салфетки? Вот они, справа, на тумбочке. И не пей холодного.

Она закрыла дверь, и Томми услышал приглушённый диалог: неразборчивый голос матери и отчётливое: «Да, миссис Митфорд! Конечно, я знаю, миссис Митфорд!»

Алекс вломился в комнату сияющий. От него несло сигаретным дымом и резким запахом мужского одеколона – не иначе как позаимствовал у отца.

– Слабак, – сказал он с порога. – Ты в обморок при виде тараканов не падаешь?

– Если только нахожу их в сумочке между ежедневными прокладками и косметичкой.

Алекс рассмеялся.

– Да, ты предупредил ход моих мыслей…

– Это несложно.

Алекс присел в кресло.

– Сильно болел?

– До глюков дело дошло.

– А, – спокойно сказал Алекс, – это не так уж плохо. Мне однажды такая тёлка привиделась… Легла на меня прямо сиськами, а я задыхался, но не стал никого звать… дышать нечем, а приятно. Это у меня грипп был. А у тебя что?

– Не знаю. Мать не любит обращаться к врачам, считает, что они пьют из нации кровь или что-то вроде того…

– Кстати, о крови, – оживился Алекс, – за неделю ничего не улеглось. Моран по-прежнему желает насрать тебе в рот.

– Вот бли-и-ин, – простонал Томми, представив, как бешеный Моран бегает за ним по школе, спустив штаны с волосатой жопы. – Так и сказал?

– Да, говорит, руки об Попугайчика марать не хочется, а вот в рот ему наложить – это то, что доктор прописал.

– А откуда такие подробности? Он объявление вывесил, что ли?

– Нет, – Алекс поднял голову и посмотрел Томми прямо в глаза. – Я в курсе, потому что некоторым образом с ним сдружился.

Томми недоумённо покачал головой.

– Ты свихнулся? Он тебя десять лет от мусорного бака не отличал, а теперь вдруг сдружился…

Алекс ухмыльнулся.

– Полезные связи, друг мой, полезные связи. Я подошёл к Хогарту, потрепался о том о сём… киношку обсудил. И заодно предложил побыть спортивным обозревателем футбольной команды. Я буду ездить с ними на матчи и освещать их в школьной газете, а ещё мне дали местечко в местной газетёнке. Посмотрим, как пойдёт. Люди любят спорт и любят читать о достижениях своих детишек. Пришёл на тренировку, пожал руку паре хороших людей… и знаешь, Моран тоже не так уж плох. Он отличный полузащитник.

– Ты же ничего не смыслишь в футболе.

– Зато в младшей школе я играл в бейсбол, забыл?

Томми не нашёлся, что ответить. Взял с тумбочки салфетки и снова положил.

Ему вдруг вспомнился унизительный эпизод. Это произошло больше года назад. Митфорды укатили на какое-то очередное собрание послушать прибывшего в штат знаменитого проповедника – убрались ровно на сутки, с ночёвкой в дешёвом отеле. Томми, обрадовавшись свободе, пригласил Алекса на ночь – пицца и порно, обычная программа таких ночных бдений.

Пиццу привезли поздно и холодную, зато ночной кабельный канал не подкачал – выставил серию полнометражек с загадочным сюжетом и уймой разнообразного секса, начиная с группового и заканчивая лесбийским.

Алекс и сказал:

– Если мы подрочим друг другу, то получим неплохие ощущения.

Томми, возбуждённый до предела, – пришлось расстегнуть молнию на джинсах, иначе головка немела от боли, посмотрел на друга с удивлением.

– Здесь нет ничего пидорского, – утешил его Алекс. – Просто чужая рука… понимаешь. Будут совсем другие ощущения. Только нельзя, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

Томми ещё раз глянул на колыхающиеся на экране влажные сиськи с торчащими сосками и пожал плечами.

– Я-то не расскажу, – сказал он.

– Тогда давай попробуем, – сказал Алекс и привстал, чтобы стянуть свои джинсы пониже.

На экране стонала очередная жертва таксиста, остановившего машину где-то в жёлтой пустыне среди монументальных кактусов. Таксист сосредоточенно драл её в зад, похлопывая ладонью по дрожащим ягодицам.

Алекс был прав – чужая рука давала совсем другие ощущения. Алекс частенько сбивался с нужного ритма, порой делал больно, останавливался именно тогда, когда Томми уже был готов кончить, но само впечатление – от вмешательства другого человека в самую интимную зону, вовлеченность его в этот тайный процесс – делало происходящее нереально возбуждающим. Это не была механическая дрочка «до результата», это было что-то другое, почти настоящий секс, потому что Томми было хорошо всем телом – мышцы приятно сжимались, устало клонилась голова, глаза закрывались, дыхание стало жёстким.

В какой-то момент он совсем забыл об Алексе и о том, что должен дрочить другу, а не просто млеть и ёрзать по дивану.

И Томми было плевать ровно до того момента, пока он сам не отошёл от оргазма, который пришёл поздно и долго-долго накатывал волнами, не отпуская его из тисков сладкого безразличия.

Через пять минут на порнуху смотреть не хотелось. Стоны и вопли раздражали. Алекс лениво потирал диван влажной салфеткой.

Томми застегнул джинсы и включил свет. На столе в рваной коробке валялись кусочки пиццы. В комнате держался запах спермы и пота.

Всё было мерзким и грязным.

Томми бы сумел быстро забыть этот эпизод, если бы не одно обстоятельство. Через пару дней Карла написала ему короткое: «Как ночные посиделки?»

Сердце сжалось. Она спрашивает не просто так, решил Томми и не ошибся.

Он не стал отвечать. Сначала набрал Алекса, который охотно взял трубку и, что-то жуя, пробурчал:

– Сейчас, дверь закрою… Ну что у тебя?

– Зачем ты Карле рассказал? – Томми решил сразу прижать Алекса к стенке, без предварительных ласк.

– Я ничего не рассказал, – тут же ответил Алекс. – Я пошутил. Сказал, что ты предлагал подрочить друг другу. Кое-что изменил в сюжете, но… ничего лишнего не ляпнул.

– Митчелл, зачем? – почти простонал Томми.

– Расслабься. Ты же знаешь, что всё было иначе. Плюс – самое главное-то я не сдал.

– Да зачем, я тебя спрашиваю?!

– Просто так. Шутка. Это была шутка, Митфорд, расслабься. Она всё равно не поверила.

Томми в гневном бессилии смотрел на сообщение Карлы.

– И что мне ей теперь говорить?

– Скажи, что я идиот и всё выдумал.

– Она не поверит! Это, чёрт тебя возьми, подозрительно! Позвони ей и признайся.

– В чём? – Алекс снова что-то жевал. – Ты точно хочешь, чтобы я во всём признался?

– Да не во всём, а просто…

– Томми, успокойся. Я сто раз на дню отмачиваю подобные штуки. Если я буду разъяснять именно эту, то будет… как ты сказал? Подозрительно.

– Будь проклят тот день, когда я с тобой связался.

– Не принимай всё так близко к сердцу.

И Митчелл повесил трубку.

Томми улёгся перед ноутбуком, подумал ещё несколько мучительных минут и написал: «Всё как обычно», на что получил многозначительное «Понятно».

Это был первый раз, когда ему хотелось влепить Карле подзатыльник. За то, что лезет не в свои дела, за это «Понятно», за снисходительность и за то, что умеет чуять подвох даже за полуправдой.

Что-то опасное, общее проскользнуло в этом воспоминании и нынешней дружбе Алекса с Бертом Мораном. Понятно было только одно – Томми бессилен перед Алексом и его позицией. Что бы ни случилось, Алекс всегда отмажется, да ещё так, что сам перед ним дураком останешься.

На всякий случай Томми всё же уточнил:

– Он рассказывает тебе, что со мной сделает, а ты…

– А что я? Это ваши дела, Томми, а я совсем не боец, сам понимаешь. Кстати, Карла передавала привет. Ты в онлайн когда выйдешь?

Томми вышел в онлайн, когда Алекс ушёл, утащив с собой пачку коллекционных комиксов, которые Томми старательно собирал в детстве.

Снова возвращался жар, Томми снова принялся надрывно кашлять, в груди ломило, и единственное, на что Томми хватило – это короткую строчку «чтоб вы все сдохли, суки».

Пачка всплывающих окон атаковала его на странице социальной сети. Писала Карла, Карла и ещё раз Карла:

«Привет».

«Ты заболел?»

«Томми, я знаю, ты болеешь, но ответь, пожалуйста».

«Тебе лучше? Я хочу поговорить».

«Томми, ты специально это делаешь?»

«Ты не хочешь со мной общаться?»

«Митфорд, если ты не хочешь со мной общаться, так бы и написал, нечего прятаться».

«Придурок».

Отвечать Томми не стал. Ему не хотелось общаться с уменьшенной копией своей мамаши (а Карла напомнила ему именно миссис Митфорд).

Он захлопнул ноутбук и завалился на подушки, а через десять минут уже спал.

Выздоровление началось.

* * *

Снова выплыло солнце. Весна так долго собиралась развернуться во всей красе и, наконец, вступила в свои права. Листва стала темнеть, запахло молодой травой и разогретым асфальтом. Северный ветер покрутился на улицах и исчез окончательно.

Женщины всё ещё ходили по улицам в вельветовых пальто, а мужчины – в куртках с замшевыми воротниками, но возле школы уже пестрели разноцветные футболки – ученики охотно избавились от курток в первый же по-настоящему тёплый день.

Томми весь день волновал запах весны, пронзительно-синее небо поднялось на этаж выше, и птицы плескались в нём, одурев от весеннего звона.

Первый день после болезни – словно ещё одно рождение, по крайней мере, когда тебе шестнадцать. Кажется, что всё стало чище, здоровее, ярче, будто кто-то старательно надраил мир к твоему прибытию, тайком сбрызнул облака сияющим блеском, добавил в воздух каплю сложной композиции – древесного аромата и аромата запертого ещё в почках цветения.

Домой Томми решил пойти через парк. Он тоже снял куртку, хотя знал, чем это ему грозит. Куртку закинул на плечо и пошёл по аллеям. Обеденный час уже закончился, лавочки и лужайки пусты – для пикников на траве земля ещё слишком холодная.

День прошёл на удивление спокойно. Никто не задевал его в столовой, никто не грозился оторвать башку. Карла сделала вид, что не было истеричных сообщений, и встретила Томми с улыбкой. Алекс корпел над школьной спортивной колонкой.

Минди, пробегая мимо, успокоила Томми – твою роль статуи никто не занял, Попугайчик, репетиция завтра.

Кит Хогарт поздоровался кивком головы.

Всё прекрасно, Томми, расслабься. Твоя болезнь принесла уйму пользы – все они остыли и забыли о планах мести и личных разборках.

Аллея закончилась. Томми вышел на улицу, параллельную Школьной. Здесь тоже было тихо. Пара магазинчиков с пропылёнными чайниками на витринах, солнечные холодные блики на стёклах, засиженных мухами ещё до пришествия Христа.

Припаркованные машины пусты и выглядят сонными. Дорогу неторопливо переходила кошка в красном ошейнике. Это был старый район города, окружённый со всех сторон шумными центральными артериями. Маленький островок тишины. Кое-где даже сохранилась брусчатка.

Томми остановился, наклонился и потрогал гладкие булыжники. Тёплые.

Наверное, по ним ездили ещё двуколки, а какая-нибудь дама в платье цвета молодой травы восседала на одной из них, придерживая рукой развевающуюся вуаль. С ней, конечно же, сидела негритянка-нянька с узелком, в котором бережно хранился обед леди – медовые лепёшки и изюм.

Или не двуколки? Двуколка – это вроде бы коляска, пассажир которой одновременно и возница…

Томми подошёл к витрине магазинчика, заглянул внутрь. Он увидел гигантский чугунный утюг и ворох старых открыток.

Здесь город чувствовался – его настоящая душа и плоть. Живая, дышащая. Не плотина – гордость города, не закованная в бетон река, не уродливый консервный завод, а такой вот маленький магазинчик, давно превратившийся в квартирку, где обитает человек, забывший о том, что он когда-то был продавцом. Отсюда и нужно начинать.

– Попугайчик!

Томми резко развернулся.

Ему ещё не было страшно, потому что голос он узнал – это голос Кирка Макгейла, парня, который в одиночку никогда никого не трогал.

Кирк предпочитал участвовать на вторых ролях, а вне таких стычек он не казался плохим – здоровался, улыбался, шутил.

Если рядом нет ублюдка, который заразит Макгейла жестокостью, он безопасен.

Ублюдок был. Берт Моран топал через дорогу, прищурившись. Макгейл шёл рядом, счастливо улыбаясь. Следом за Мораном почти вприпрыжку бежал Алекс.

Увидев его, Томми вздохнул с облегчением. Может, Митчеллу удалось усмирить порывы Морана и всё обойдётся?

Эта мысль не дала ему позорно бежать. Томми остался стоять у витрины, только рука, сжимавшая куртку за воротничок, похолодела и взмокла.

Сердце неприятно колотилось.

Моран и Макгейл, перейдя дорогу, закружили вокруг Томми двумя сытыми акулами. Сожрать сразу – не их стиль, лучше дёргать по кусочку.

– Говорят, тебя не пускают в церковь, Митфорд?

– А за что его не пускают в церковь, Берт?

– Господь проклял педиков, Макгейл, я читал Библию и знаю, о чём говорю.

– Чёрт, Митфорд, как ты мог отвернуться от Господа нашего ради того, чтобы подрочить своему дружку?

Томми поднял голову и попытался увидеть лицо Алекса, но тот стоял боком и курил – в открытую курил на улице. Впервые.

– И ты, сраный педик, считаешь, что можешь швырять свою картошку в человека и католика?

– Он это сделал, Моран? – деланно удивился Макгейл. – Я бы тоже не пустил его в церковь.

– Пойдём. – Моран протянул руку, вцепился в ворот футболки Томми и потащил его в узкий переулок, заставленный мусорными баками.

Томми не пришло в голову кричать. Он был зол, зол до тошноты и красных чертей в глазах.

Обкатанная тактика Алекса – хочешь подружиться с человеком – выверни наружу всё грязное бельё его врагов и обсуди в деталях.

Томми много раз это наблюдал, но не мог подумать, что когда-нибудь Алексу понадобится применить эту тактику против него, Попугайчика.

«Суки, – решил он про себя, – взять бы всех и…»

Дальше не думалось. Перед глазами плыло и кружилось, ноги дрожали.

– Я обещал показать тебе перехват! – крикнул Моран Алексу, загораживающему выход из закоулка-тупичка. – Вот тебе и перехв-а-а…

Он не договорил, наклонился, упёрся в землю покрепче и вдруг рванул с места со скоростью и тяжестью пушечного ядра.

Томми показалось – ещё быстрее и тяжелее. Его подкинуло вверх, затылок проехался по стене с эффектом крупной тёрки и овоща. Но это было меньшее из зол.

Плечо Берта Морана, самого крупного и безжалостного полузащитника футбольной команды, ударило Томми под солнечное сплетение.

Моран не торопился отступать. Он несколько секунд вдавливал Томми в стену, а когда отошёл, Томми повалился на землю и забился в тщетном желании сделать вдох.

Ни вдоха, ни выдоха. Томми дёргался на земле, извивался, пытаясь хоть как-то протолкнуть в лёгкие хоть глоток воздуха, но его лёгкие отказывались расправляться.

Удар, сбивающий с ног огромных парней в полной спортивной защите, пришёлся в ничем не защищённое тело.

Макгейл засмеялся – это Томми расслышал. Он корчился, бился, пытаясь спасти свою жизнь, и не заметил, как Моран стащил с него джинсы, а Кирк сдёрнул футболку, не заметил, что Алекс исчез, а в узкий проулок снова заглядывает солнце.

Он хрипел и терял сознание, когда его приподняли и свалили в мусорный бак, словно мешок гнилой картошки.

Лязгнула крышка, под Томми что-то лопнуло и обдало вонючей жижей, обёртки и пакеты накрыли его с головой, и через долгие секунды наконец-то удалось вдохнуть нестерпимую вонь тухлятины, блевотины и протухших яиц.

Он долго приходил в себя. Снаружи было тихо – Моран и Макгейл ушли, и всё-таки Томми не мог собраться с силами и вылезти из бака. Его всё ещё трясло, каждый вдох отдавался болью, по затылку катились липкие струйки крови.

Идти было некуда и незачем. Томми свернулся на разорванных мусорных мешках и попытался сдержать слёзы: стало ещё хуже, снова перехватило дыхание.

Куда идти в таком виде? Как добраться домой?

И всё-таки он выбрался, потому что больше не мог терпеть жуткую вонь. Его одежды в переулке не оказалось. Томми ощупал ладонью спину, посмотрел на пальцы – мутная оранжевая жижа. С волос капало. Несколько бутылочных осколков вонзились в предплечье. Томми выдернул их, и полилась кровь.

Одежда, телефон, книги… где всё это?.. Томми нашёл только куртку. Она валялась смятой в углу за одним из баков.

Надеть её и побрести домой в трусах? Измазанным дерьмом?

Лучше бы Моран насрал мне в рот, в отчаянии подумал Томми. Так хоть можно было проглотить, и хрен кто заметит…

Наконец-то полились слёзы – злые, отчаянные слёзы. Томми побрёл к бакам, откинул крышку и заглянул внутрь. Они наверняка выбросили все его вещи сюда. Не ходить же с ними по городу.

Он вытащил один пакет, потом второй, потом ещё три и уже забыл, зачем роется в мусоре, просто бездумно разорял бак, расшвыривал пакеты, банки, бутылки и газетные свёртки. Из обувной коробки, упавшей на землю, выскочила наружу мёртвая полуразложившаяся кошка. Наверняка рыдающему ребёнку было сказано, что она похоронена по всем правилам…

До дна Томми добраться не смог.

Он вытер пятернёй вспотевшее лицо, и запах тухлятины стал невыносимым.

– Чёрт! – выкрикнул Томми, хватаясь окровавленными руками за мокрые волосы. – Твою же мать!

Вот тебе и весна, Томми, вот тебе и – успокоились. Залезай в бак обратно, жри обкусанные гамбургеры с кислой скользкой котлетой, живи на помойке.

Ты не можешь вернуться домой.

Ни в коем случае.

Мама скажет: Томми, я же тебя предупреждала, почему ты меня никогда не слушаешь? Ох, Томми, ты так меня расстроил. Мне становится плохо, Томми.

У меня будет инфаркт. У меня больное сердце. У меня собрание!

Ты сделал это специально, Томми?

Услышав ровное гудение хорошо отлаженного мотора, Томми забился в угол, еле дыша. Только бы никто не увидел. Пусть лучше найдут тут труп через пару недель, но только не напоказ перед всем городом, пожалуйста.

Мотор умолк, и через пару минут солнце снова погасло – в переулок завернул Кит Хогарт и остался стоять в узком проходе.

– Алекс сказал, где тебя найти.

На Ките была спортивная куртка. Такая же, как на Берте Моране.

– Уходи, а… – пробормотал Томми.

– Тебе нужна помощь?

– Мне? – взвился Томми. – Придержи своих ублюдков, Хогарт, и очень мне поможешь. Ты наплодил всю эту мразь, которая ходит по школе, задрав нос. Ёбаная элита – твоя заслуга, Хогарт! Что смотришь? Иди и окуни меня в помойку ещё раз. За оскорбление, за то, что мне насрать, умеете вы ловить мяч или нет! Нарушение системы мироздания! Недоносок смеет не уважать заслуги футбольной команды! Не дрочит на неё по утрам, в обед и вечером! Иди, Хогарт, займись мной и похорони в этом переулке – у тебя на всё есть право, да? А если не хочешь марать руки – вали отсюда на хрен.

Кит сунул руки в карманы, покачался с пятки на носок и обратно.

– Ты эту речь Морану заготовил? – поинтересовался он.

– Нет. Я надеялся, что он забыл про тот случай.

– Значит, лично ко мне относится, – уточнил Кит.

– Лично к тебе, – упрямо сказал Томми.

Кит подошёл ближе, присел перед Томми на корточки.

– Вот ты псих, Митфорд, – с удивлением сказал он. – Я единственный человек, который может тебе сейчас помочь, а ты посылаешь меня на хрен. Разве это логично?

Он снова выпрямился.

– Ладно. Тогда просто иди домой.

Томми подтянул колени к лицу, упёрся носом в сложенные руки.

– Не могу я домой, – ответил он. – У меня там и без того проблемы.

– Это я понимаю, – согласился Кит. – У меня самого… есть родители.

«У тебя самого проблемы, Кит».

Томми спрятал лицо окончательно – снова полились слёзы. Не остановить.

– Да какого чёрта ты воешь, – спокойно сказал Кит, не глядя на него.

Ему словно не нужно было видеть Томми, чтобы знать, что тот плачет.

– Хочешь, я покажу тебе, как снять стресс?

Томми отрицательно помотал головой.

– Хватит тебе, – нетерпеливо упрекнул Кит. – Такого способа в вашем городке не знают. Это самое лучшее ощущение из всех возможных ощущений. Поехали со мной. Расслабишься. Только курткой вытрись. Чехлы всё равно в химчистку после тебя придётся сдавать, но всё-таки не стоит тащить мне в машину половину помойки.