Читать книгу Игры Дьявола - Евлампий Бесподобный - Страница 2

Арслан

К себе я попал не раньше полудня. Пропустил и завтрак, и обед, и, соответственно, утренний душ. Хотя, когда уходил от Юльки, не выдержал и зашёл в ближайшие гостевые комнаты, чтобы воспользоваться там ванной и хорошенько отмыть руки и лицо от въевшихся в кожу раздражающих ощущений и запахов (а заодно заклеить пластырем на левой ладони вчерашний порез, о котором вспомнил только теперь). Даже намочил полотенце, старательно протерев шею и грудь, в попытке хоть как-то избавиться от бьющего в нос амбре из почти забытых ароматов грёбаного прошлого. Сегодня они не только ворвались в моё настоящее, но и приобрели тошнотворные оттенки навязчивой реальности. Если бы я не забил их запахом жидкого мыла, наверное бы просто свихнулся от назойливого желания избавиться от них во что бы то ни стало. Даже с помощью ножа!

Разорви эту сучку тысячи шайтанов!

Не представляю, как вообще сумел сдержаться и не свернуть ей шею в ту самую минуту, когда увидел и сразу, без лишних объяснений, понял, кто передо мной. До сих пор било крупным тремором, как и жгло нервы с мышцами неуёмным желанием что-нибудь наконец-то вытворить. Освободиться от этого долбанного наваждения любым известным мне способом. Причём до такой степени, что приходилось душить себя насильно изнутри буквально. Иначе, если рвану за ней следом, то потом точно придётся разбираться с представителями правоохранительных органов. А эта дрянь, как пить дать, подстраховалась от любых подобных с моей стороны бесконтрольных действий. Поэтому и припёрлась в этот дом, окончательно потеряв передо мною страх и накачавшись под завязку чувством безнаказанности, как отупляющим все мозги и здравый рассудок убойным наркотиком.

Если бы мне не пришлось поднимать на уши всю внутреннюю охрану имения и распускать по домам дежурившую сегодня прислугу, обязательно бы сорвался с места в карьер. А так, сумел хоть как-то отвлечься и более-менее взять себя в руки. Хотя бы на несколько часов.

– Арслан, джаным, может немного передохнёшь и что-нибудь съешь? Так ведь нельзя. Весь день ни крошки во рту, и вчера тоже почти ничего ел. Давай приготовлю тебе шурпы понаваристей и накручу долмы. Мужчинам без горячего и еды долго нельзя. Не приведи Аллах, ещё желудок себе испортишь.

Несмотря на мой чёткий приказ не беспокоить меня без веских на то причин, пока я сам не свяжусь с теми, кто мне нужен, Айла не выдержала одной из первых. Пробралась в мой кабинет без стука и соответствующего разрешения где-то около трёх часов дня. В аккурат после того, как я наконец-то там “притих”, перестав "разносить” всех и каждого по всему дому в праведном гневе.

– Более подходящего момента ты, конечно, найти не могла!

Я как раз закончил телефонный разговор с Маратом, выпросив у того контактные данные надёжного сыскного агентства. Теперь каждая минута была на счету, и я не имел права разбазариваться столь драгоценным временем, пока находился в полном неведенье относительно истинных намерений Вероники Щербаковой. А доверять даже трижды перепроверенным людям – для меня сейчас было слишком большой роскошью.

– Потому что не нахожу себе места неменьше твоего! Если не больше. Почему ты отпустил эту ведьму? Надо было вытрясти из неё имена всех сообщников прямо на месте.

– Если бы я начал её трясти и пытать, не отходя от кассы, то запросто мог переусердствовать и “ненароком” свернуть ей шею. Не знаю, как вообще сумел сдержаться и не прибить её сразу же. Yılan! Cadi! Kaltak![1] Orospu![2]

Сколько бы я не пытался до этого присесть и хоть как-то успокоиться, ни хрена у меня не выходило. Постоянно вскакивал на ноги и начинал мерять окружающее пространство мечущимися из угла в угол шагами. Потому что совладать с этим непомерным безумием, как и неверием в происходящее, для меня сейчас было чем-то нереальным. За пределами здравого понимания и всего привычного для меня уклада жизни.

Одно лишь появления этой ожившей из мёртвых суки и всё. Я дезориентирован и выбит из колеи даже похлеще, чем техническим нокаутом на ринге от самого Стипе Миочича[3]. Девять лет, вашу мать! Девять лет я жил с абсолютной уверенностью, что эта тварь мертва и покоиться в земле вместе с тем, с кем не имела никаких прав лежать рядом даже в соседней могиле! А теперь! Что я должен был думать и испытывать теперь?

– Ничтожная гнида!

Я швырнул мобильный на стол, совершенно не заботясь о силе броска и сохранности телефона, поскольку меня уже несло по иной волне. Я снова сорвался с места и, скорее по инерции, чем чётко понимая куда и зачем направляюсь, начал кружить по кабинету, кое-как сдерживаясь, чтобы не налететь на что-нибудь или не грохнуть это что-то об пол или стену.

– Ты хоть понимаешь, каково это? – и, конечно же, не выдерживаю. Перехожу на крик. Поскольку меня не просто трясёт и распирает. Я понятия не имею, как совладать с этим безумием и теми чувствами, что доводили мой рассудок до грани неизбежного срыва. – Прожить почти десять лет с осознанием взятого на себя греха, со сводящим с ума убеждением, что я лишил кого-то жизни! Неважно даже кого! Такого дерьма не пожелаешь и врагу, вашу мать. А эта мразь…

Временами я даже останавливался, прямо как сейчас. Но только ненадолго. Ровно настолько, чтобы припечатать Айлу к месту взбешённым взглядом и ткнуть указательным пальцем в сторону окна, как будто где-то там поблизости находился обсуждаемый нами объект.

– Эта блядская сука не просто притворялась мёртвой! А делала это специально! Чтобы я изводился из года в год от этого осмысления, а в первые два так вообще лез головой в петлю! Нисколько не удивлюсь, если она была в курсе всего, что со мной происходило, наслаждаясь со стороны, как меня перемалывает этой грёбаной хренью изо дня в день каждый поскудный год моего долбанного существования! Я ведь тогда не просто подыхал и буквально царапал стены, я запросто мог повторить это с кем-нибудь ещё, или, хуже того, не знал бы как остановиться.

– Я помню, джаным! Я всё это хорошо помню, мой мальчик. – Айла не удержалась и всё ж меня перебила, ещё больше охрипшим и дрожащим от слёз голосом. До этого она старательно зажимала рот ладонью, пока молча наблюдала за всеми моими дикими “танцами” по кабинету. – Поэтому и не могу понять, зачем ты её отпустил. Если побоялся брать на душу этот грех уже по-настоящему, я бы сделала это сама с превеликим удовольствием. И, честно говоря, плевать на последствия. Эту тварь нельзя оставлять в живых. Кто знает, что она ещё успела натворить за эти годы и скольких свести с ума. Её нельзя было отпускать.

– Нельзя было быть такими беспечными все эти годы! А не отпустить я её не мог. Сама мысль, что она в этом доме, ходит по нему, оставляет свои ядовитые следы и касается моих или Эмина вещей – доводит до бешенства и очередного срыва. Если бы я пробыл рядом с ней хоть ещё минуту или две, точно бы довёл начатое девять лет назад до фатального исхода. Нисколько не удивлюсь, если она заранее подстраховалась и сделала бы всё невозможное, чтобы уйти отсюда в относительной сохранности на своих ногах, а не на каталке скорой помощи.

Айла издала на мои последние слова сдержанное “рычание” или что-то близкое к этому, на несколько секунд закатив к потолку глаза.

– Allah müstahakını versin[4]! – после чего подняла перед лицом ладони и потрясла ими, будто и вправду воспевала всевышнему восславляющие молитвы. – Ну почему?.. Почему он не покарал эту змею, как она того заслуживает? Ещё и тебя заставил мучаться столько лет от тяжести несовершённого греха.

– Это сделала она! Бессовестная, бессердечная и бездушная тварь! Ей плевать на всех и вся! Всё, что ею движет – только извращённое чувство непомерной наживы. Если потребуется, притвориться и любящей матерью, и преданной супругой. А сама и дальше будет проворачивать за спиной свои подлые махинации, подставляя, обманывая и клевеща на любого, кто не вписывается в её гениальные планы. Эмин не должен с ней видеться, ни за что и ни под какими предлогами. Иначе она его тоже отравит и обязательно будет использовать против меня. И не смотри на меня так, будто я не сумею этого предотвратить. Я не позволю ей к нему приблизиться даже на расстояние пушечного выстрела!

– Не забывай о здешних судах, Арслан. Какой бы она ни была дрянной матерью, закон всегда будет на её стороне. Это априори, с которым ты ничего не можешь сделать.

В этот раз царапающий лёгкие рёв раненного зверя не смог удержать я. Как и стерпеть очередного удара по нервам сумасшедшего разряда в тысячу “вольт”. Даже не заметил и не понял, как это сделал – развернувшись к ближайшей стене и долбанув чуть ли не со всей дури “ребром” кулака по абсолютно безучастному камню. Никакой боли я, естественно, не почувствовал. По крайней мере, не физической. Если она и проступит, то ещё не скоро. Сейчас она меня совершенно не волновала. На первом месте – дичайшее желание разнести всё, что попадёт под руку и хоть как-то избавиться от этого грёбаного безумия. Поскольку распирало меня до такой степени, что, если начну орать во всю глотку и действительно крушить всё подряд, на вряд ли мне принесёт это хоть какое-то мнимое облегчение.

Нет ничего хуже, блядь, чем захлёбываться собственной беспомощностью, даже в таком нестабильном состоянии здраво понимая, насколько я оказался не готов ко всему этому дерьму.

– Я скорей её убью, чем позволю ей воспользоваться законной стороной своих вшивых прав! И, думаю, она прекрасно это знает! Особенно после того, как я уже пытался с ней это проделать.

– Тогда, боюсь, ты можешь быть прав на её счёт. Навряд ли бы она рискнула сюда заявиться, заранее не подготовившись к вашей встрече, как к сегодняшней, так и к будущим. Теперь тебе нужно сделать воистину нечто невероятное, чтобы не попасть в её хитросплетённые ловушки. Эта коварная гадюка не остановится ни перед чем, пока не добьётся своего или пока не издаст последний предсмертный вздох. Но, самое главное! Не позволяй её яду снова проникнуть в твой разум и сердце. Ты должен вырвать из себя её проклятое жало уже навсегда и не питать каких-либо иллюзий на ваш счёт.

– Каких-либо иллюзий на наш счёт?.. Ты, наверное, смеёшься надо мной, абла. – я не удержался и всё же хохотнул, не поверив собственным ушам и тому, с каким видом Айла мне всё это выговаривала. Она действительно верила, что я могу снова потерять голову из-за этой… этой беспринципной потаскухи?

– Зная тебя, и как долго ты не мог её забыть, я, наверное, нисколько не удивлюсь, если ей снова удастся отравить твой рассудок и душу. Ты даже не представляешь, сколько времени я уже благодарю Аллаха за то, что он послал тебе долгожданное исцеление в лице похожей на неё девочки. И не перестаю молить его о долгожданном чуде. Пожалуйста. Не обижай её. Дай ей шанс помочь пройти тебе это нелёгкое испытание с её поддержкой. Не отталкивай и не делай ещё хуже, чем уже успел сделать. Ты же сам видишь, насколько она другая. Доверься тому, что говорит рядом с ней твоё сердце, а не упрямый разум.

Я не перестаю кривить губы в ироничной усмешке всё ещё пребывая в лёгком ступоре от поведения Айлы и её ненормальных советов. Честно говоря, мне сейчас не до сердечных дел и не до моих странных отношений с Юлькой. Я, конечно, собирался подумать на досуге о её дальнейшей судьбе в этом доме, но не раньше того момента, как разберусь с Щербаковой и не почувствую хоть какого-то, даже ложного послабления своему зашкаливающему напряжению.

– Твой завидный оптимизм, не передать словами, как шокирует, абла. И я вообще не понимаю, как ты можешь думать о таком сейчас, в эти грёбаные, мать их, минуты, когда чуть ли не вся моя жизнь летит под откос.

– Я думаю об этом, потому что эта девочка тоже вошла в твою жизнь и не просто так, неслучайно и, видит Аллах, далеко не временно. Что бы ты там сейчас не говорил и как бы не пытался себя убедить в обратном, она не просто там какая-то залётная бабочка, иначе бы ты её уже давно отпустил на все четыре стороны. Она нужна тебе, и ты ей тоже! Самый уязвимый здесь человек – это она, потому что её никто, кроме тебя не сможет защитить. Не забывай об этом, когда начнёшь снова срываться на ней…

– Для начала я ещё проверю действительно ли она не имеет никаких отношений с этой сучкой, а там уже и буду решать, кого миловать, а кого…

– Разве ты её ещё не проверял с помощью Руслана?

– После того, как сегодня выяснил, что в моём доме живёт до хрена крыс? – я жёстко качнул головой, не желая даже думать о таком. О том, что сделаю, если узнаю о Юлькиной связи с Вероникой.

Уж как-то всё это неспроста. Появление в моей жизни Русиновой, моя на неё неадекватная реакция, а теперь ещё и явление её оригинального прототипа народу.

– Боюсь, теперь мне придётся перепроверить каждого, включая Скабеева. И много кого ещё. Вот уж воистину… Бояться нужно тех, кого любишь и кому доверяешь, потому что сделать по-настоящему больно могут только они. Странно, что ты так самозабвенно печёшься за Юльку. И не твои ли это слова? – не доверять ничему более, чем следует, ведь и у белоснежной розы чёрная тень.

– Как бы там ни было, но я всё-таки тебя постарше и имею куда больше опыта по определению характеров незнакомых мне людей. Это девочка была жертвой от начала и вплоть до сего дня. А вот твоя Никочка… – Айла сдержанно прищёлкнула языком и тоже качнула головой. – Я всегда говорила, что она с душком. Вначале твоему брату, а потом и тебе, когда у тебя снесло на неё крышу. Предупреждала с самого начала, что она принесёт между вами раздор и доведёт однажды до трагедии. Но разве меня кто-нибудь из вас тогда слушал?

– Здесь даже мне не о чем с тобой спорить. Мы были тогда слишком молоды и неопытны, наворотив немало такого, что теперь ничем не исправишь. Но сейчас… Я слишком много обжигался в прошлом, чтобы доверять с ходу своим чувствам или твоему опыту.

– Что бы ты сейчас не говорил и не чувствовал, за тобой всегда есть люди, на кого ты можешь положиться и кому довериться. А вот у Юли сейчас вообще нет никого. Подумай, каково ей переживать в одиночку этот жуткий кошмар. Если ты её сейчас оттолкнёшь и снова нанесёшь непоправимый удар, потом будет просто уже поздно. Неужели это так сложно, поговорить с ней и успокоить? Она же ещё, в сущности, глупое и уязвимое дитя. Можешь ничего ей не рассказывать, но отрываться на ней не смей. И оставлять её сейчас одну в таком состоянии – слишком жестоко. Не забывай. Не она перед тобой виновата, а ты перед ней. И ты ей нужен в эти минуты куда больше, чем она тебе. Можешь не доверять ей сейчас, но и причинять ей безосновательную боль у тебя тоже нет никаких моральных прав, как бы плохо тебе не было самому. Ты бы стал рычать на Эмина только из-за того, что объявилась его восставшая из мёртвых мать?

– Это совершенно разные вещи…

– Да, ты прав! Эмина миновали те ужасы, через которые ты протащил эту девочку! Так что вспоминай об этом почаще перед тем, как у тебя зазудит в ладонях что-нибудь снова вычудить. И лучше подумай о судьбе Юли прямо сейчас. Чует мой зад, нас скоро ждут очень развесёлые деньки. Но это только наши внутрисемейные проблемы. Ей такие встряски ни к чему. Втягивать её в них – не меньшее преступление и тяжкий грех перед Аллахом. Либо отпусти её с миром, либо… Не знаю! Разберись со своими чувствами и совестью и реши для себя наконец, нужна она тебе или нет!

__________________________________

[1] Kaltak – [калтак] турец. происходит от слова, обозначающего попону, коврик под седлом на лошади или осле. На сленге же слово имеет значение «женщины легкого поведения, проститутки».

[2] Orospu – [ороспу] турец. слово, которое используется для обозначения «женщины, вступающей в половой контакт за деньги». Происходит от персидского слова «ruspi», где «ru» – обозначает лицо, а «sepid» – белый, чистый; то есть, оригинальное значение «женщина с белым, чистым лицом».

[3] Стипе Миочич – боец смешанных единоборств (MMA) хорватского происхождения. Действующий чемпион UFC в тяжёлом весе.

[4] Allah müstahakını versin – [Аллах мюстахакыны версин] турец. Да воздаст ей Аллах по делам!

***

Отпустить? Юльку? Именно сейчас? И неважно, что тут вскоре начнёт творится благодаря воскрешению из мёртвых Вероники Щербаковой? Иногда мне казалось, что Айла либо слишком плохо оценивала всю обстановку в целом, либо намеренно долбила мне мозг подобными абсурдными заявлениями, чтобы я потом не мог думать ни о чём другом.

Конечно, я собирался вернуться к Юлькиному вопросу и предстоящему решению наконец-то её отпустить. Но уж никак не сейчас и не сегодня. Как минимум через неделю. О чём, кстати, и думал за несколько часов до того, как увидел в своей спальне её ожившего двойника. Но кто мог знать, что с появлением этой твари изменится абсолютно всё, а все недавние первостепенные проблемы и задачи отодвинутся на очень задний план?

Я и направлялся теперь уже где-то после ужина к комнатам Сэрче, скорее, через не хочу, да и то только тогда, когда более-менее смог взять себя в руки и хоть немного успокоиться. Не продолби мне Айла плешь своим нытьём, наверное, сделал бы это ещё нескоро. Уж точно не сегодня.

Даже замер перед нужными дверьми почти на целую минуту, взвешивая все за и против перед тем, как вставить в замочную скважину ключ и открыть замок. По правде говоря, я просто не хотел мешать одни эмоции с другими и особенно проецировать свои чувства к Щербаковой на Юльку. Как раз последнего я больше всего и боялся. Способен ли мой мозг отделить одно от другого и не довести меня до очередного срыва при виде ни в чём передо мной не виноватого лица Воробушка?

Как обычно я нашёл её в эркере, забравшуюся на диван с ногами и уже приодетую стараниями Айлы в более подходящую для дома одежду – кружевную комбинацию из лоснящегося атласа и такого же нежного кремового цвета халат из одного комплекта. При иных обстоятельствах я бы, наверное, решил, что меня пытаются отвлечь её весьма ухоженным видом, столь идеально подчёркнутым сексуальным бельём. Хотя при неминуемом к ней приближении меня беспокоили совершенно иные мысли. Что я почувствую к ней сейчас и как отреагирую на соприкосновение её взгляда со своим. Если в наше первое с ней знакомство у меня нереально посрывали все тормоза, то что тогда случиться теперь, когда любая мысль о Нике доводит меня лишь до одного бесконтрольного желания – найти эту стерву и придушить уже по-настоящему?

Наверное, я потому и сбавил шаг, как только Юля повернула ко мне своё насупленное личико, ещё плотнее прижав подбородок к груди и ревностней обняв на животе диванную подушку. Казалось, сделай я что-нибудь со своей стороны не то или скажу какие-нибудь обидные слова, тут же пуститься в слёзы.

Тем не менее, как раз это свойственное её бесхитростной натуре поведение и дало тот недостающий толчок к нужным действиям, которых я боялся до этого, как огня.

– И сколько ты уже так сидишь ничего не делая?

Я снова прибавил шаг и дошёл до дивана эркера всего за несколько секунд, хотя и не собирался торопиться.

– А что я должна делать? Вышивать или читать до бесконечности одни только книжки?

И с чего я взял, что не смогу находиться с ней рядом после того, как чуть было не пристукнул её двойника несколькими часами ранее? Как будто раньше не знал и не чувствовал между ними разницы.

Да, меня очень долго сегодня трясло от бесконтрольной реакции на произошедшее и на оставленные Щербаковой ощущения после столь шокирующей с ней встречи. Но разве я привёз сюда Юльку не из-за другого? Не из-за того, что чувствовал рядом с ней и насколько сильно мне нравилось всё это испытывать рядом с ней и вместе с ней?

Вот и сейчас присаживаясь перед ней на корточки и заглядывая в её обиженные глазища всё-таки иного, чем у Вероники, зелёного оттенка я снова будто окунался с головой в этот странный эфир уже привычной для меня близости. Совершенно другой и по восприятию, и по тому, как я на её реагировал – на её абсолютно другой запах, на другое поведение и исходящую от неё обособленную энергетику. А о том, как у меня начинали покалывать и сладко неметь ладони от спонтанных желаний, которыми меня пробирало всякий раз при наших с ней встречах, можно говорить, наверное, часами. Даже в эти самые секунды мне уже не терпелось к ней прикоснуться – взять её сжатую на подушке в кулачок руку, почувствовать её живое тепло со знакомым ощущением нежной и такой мягкой кожи… Вспомнить, каково это – медленно тонуть и успокаиваться в этих зыбких волнах и возбуждающих, и опьяняющих одновременно…

– Если хочешь подробно поговорить на тему того, чем бы ты могла здесь заниматься, что ж… готов выслушать всё, о чём не скажешь или не попросишь.

– Но вы же не за этим сюда пришли? Вас же раньше не интересовало, что я тут делаю, пока жду, когда вам приспичит со мной поиграть или встретиться.

– Ты же прекрасно видела, как на меня сегодня повлияло появление… похожей на тебя гостьи…

Подумать только, как долго Юлька на меня дулась и, страшно представить, до какой степени успела накрутить себя за всё это время. Мне и без того не по себе от всей этой ситуации, а исполнять роль няньки в столь странных отношениях… Не моё это всё, если честно. Почему Айла не захотела сама ей всё объяснить? Как будто не знает, какой из меня никудышний психотерапевт. Мне куда проще отдать приказ или зачитать список из кратких распоряжений, чем разговаривать по душам с обиженными на меня большими девочками.

– Я был буквально не в себе и выбит из колеи, как и взвинчен до предела. Со мной таким лучше не общаться и не ждать ничего хорошего. Я и так сдерживался как мог при нашем с тобой последнем разговоре. Мне нужно было время, чтобы успокоиться и на трезвую голову обдумать всё, что сегодня случилось.

– А запирать зачем?.. Ещё и говорить, что я это заслужила… Эта ваша… гостья, между прочим, напугала меня раньше вас. Подкралась со спины и сделала так, чтобы я увидела её в отражении зеркала. Я-я… Вы хоть можете представить, что это такое… Как будто какую-то жуткую сценку из кинотриллера смотришь, только вживую и по-настоящему.

– Значит, ты видела её впервые в своей жизни и… никогда до этого раньше не встречала?

Что и требовалось доказать. Вместо того, чтобы сесть рядом с Юлькой, притянуть её к своей груди и попробовать успокоить-укачать, как маленького ребёнка, который вот-вот разревётся от пережитых за сегодня страхов, я, наоборот, начал пристально всматриваться в её скривившееся личико и искать в нём доказательства обратному. Как будто не знал, какая из неё дрянная актриса, особенно в моменты подобные этому. Когда её изводят слишком сильные эмоции и ни о каком контроле поведения или чувств не может быть и речи. Вся как на ладони, будто оголённый нерв. Чуть переусердствуешь – закричит и забьётся в истерике, как пить дать.

– Вы это сейчас серьёзно?.. – мой не такой уж и абсурдный вопрос был воспринят с искренним изумлением и даже с лёгким шоком в зелёных глазах, уставившихся на меня, как на сумасшедшего. – В-вы… Вы подозреваете, что я и эта… Эта ваша чокнутая бывшая…

– После того, как она проникла в дом, а до этого подкупила или каким-то иным способом подсадила сюда несколько своих крыс, я не могу игнорировать другие предположения касательно её деятельности, какими бы нелепыми они не казались. Она очень… нехорошая женщина. И, если рассказанное тобою – правда, ты и сама могла сегодня в этом убедиться. Она ведь с тобой не погоде разговаривала там в ванной, как я понимаю?

– Нет, конечно… В большей степени, несла всякие гадости. И мол пришла туда за мной, чтобы посмотреть на меня лично. Не знаю… Может хотела убедиться, насколько мне до неё далеко, и как сильно я не дотягиваю до её уровня?..

– Не дотягиваешь до её уровня? – сдержать вырвавшийся из лёгких смешок, и растянувшие губы улыбку у меня не вышло. Да я и не пытался, особенно когда приходится наблюдать за умилительным поведением Воробушка. Как она насуплено сводит бровки и теребит на подушке край гобеленовой наволочки, пока озвучивает вслух неприятные для неё воспоминания и мысли.

И я ещё подозревал её в знакомстве с Щербаковой? Она же сейчас вот-вот расплачется, если я её не успокою и не скажу, насколько нелепо звучат все её надуманные переживания.

– О, Аллах! Какой же ты ещё, в сущности, глупый ребёнок, Сэрче. Нашла чем себя изводить и накручивать.

В этот раз я всё-таки переступил через собственные принципы и сделал то, что, наверное, вообще никогда и ни с кем не делал, если не считать первые годы отцовства с Эмином. Сел на диван рядом с Юлькой и заставил её прислониться спиной к моей груди, приобняв правой рукой поверх с одной стороны, а левую подставив вместе с предплечьем под затылок и шёлковую гриву карамельно-русых волос. Заодно успел прочувствовать, насколько она напряжена и как цепенеет от столь нежданных от меня действий. Словно не верит, что я действительно это делаю после того, как повёл себя с ней этим утром. Поэтому и продолжает настороженно супиться, всё ещё цепляясь за подушку, как за мнимую от меня защиту.

– Если вы её так ненавидите, как же… Как у вас получалось всё это время не срываться на меня, не считая самого первого раза?.. И почему вы её так ненавидите? Что она такого вам сделала, и из-за чего вы хотите её убить, называя при этом ожившим трупом? Она что, притворялась до этого умершей? И… и почему она говорила об Эмине, как о вашем с ней сыне? Или у вас есть ещё дети?

Странно, что она не до конца свела все имеющиеся на её руках кусочки пазла и не поняла, что Вероника Щербакова – в замужестве Камаева – и есть та самая “умершая” после автокатастрофы супруга моего старшего брата Гохана.

– Насколько мне известно, у меня только один сын и, да, это Эмин.

В жизни бы никогда не подумал, что начну рассказывать об этому кому-то. Тем более, когда этот кто-то – двойник ненавистной мне женщины и, по сути, является сейчас моей временной любовницей. Этот мир явно за сегодня перевернулся с ног на голову далеко не раз и не два.

– Так она?..

– Да, она жена, вернее, уже вдова моего погибшего брата, которая притворялась все эти годы мёртвой, а теперь вдруг решила воскреснуть, когда узнала с кем я провожу ночи в одной постели в фамильной резиденции Камаевых.

– Ни фига себе! Так вы с ней что?..

– Именно… Что… – я опять не сдержался и кашлянул сухим смешком, словно попытался вырвать из лёгких болезненный комок. – Изменяли Гохану, как самые последние аморальные твари, которым было плевать и на последствия, и на вероятность быть пойманными с поличным. По крайне мере, мне точно было плевать. Я даже жаждал, чтобы нас поймали. Чего не скажешь о Веронике. Вот ей очень долго удавалось водить всех нас за нос. Обещала мне, что расскажет о нас всё мужу и подаст на развод, а потом заявила, что беременна от него и поэтому, мол, не может пойти ещё на больший грех – лишить сына отца. В общем… вертела нами как хотела.

– А откуда она могла знать, от кого у неё ребёнок?

– Как откуда? Откуда знают все матери мира. – в этот раз смешок получился, скорее, кислым, чем горьким. – Материнское сердце подсказало. Хотя и обещала сделать анализы на отцовство после родов, чтобы узнать уже наверняка.

– А потом?

Всё-таки странно чувствовать сейчас нечто близкое к умиротворению, когда наблюдаешь за поведением и реакцией Воробушка, рассказывая ей о том, о чём вообще никогда и никому и в мыслях не думал говорить. А тут как “прорвало”. Хотя я и старался подбирать слова, как можно тщательней и не переходить за допустимую грань. Но почему-то после того ада, что мне пришлось пройти и этим утром, и в течении последующего дня, я впервые ощутил нечто-то близкое к облегчению. Будто глядя в не в меру любопытное личико присмиревшей в моих руках Юльки, осторожно поглаживая его кончиками пальцев и любуясь именно её непохожестью с Щербаковой, моего сознания и тела наконец-то коснулось расслабляющее успокоение. Пусть даже и мнимое. Но дичайшим желанием сорваться с места и крушить всё, что ни попадётся мне на пути, меня больше не пронимало. По крайней мере, ни в эти минуты.

– А потом случилась авария, которая унесла жизнь моего брата. И то, что ни тебе, ни кому-либо ещё знать не нужно.

– То есть… то из-за чего эта ваша Вероника потом прикинулась мёртвой? И как же ей удалось это сделать?

– Ей много чего и до этого удавалось прокручивать. Так что… прикинуться мёртвой для неё, скорей всего, было самым простейшим фокусом. Тем более, что у мусульман трупы принято полностью заворачивать в погребальный саван, а перед похоронами только женщинам дозволяется омывать тело умершей женщины. Тут ей многое сыграло на руку. А что касается остального, где она скрывалась все эти годы и что замышляет теперь – об этом, естественно, за чашкой чая она делиться со мной не собирается. Как и воспринимать всерьёз все мои угрозы.

– Значит… это не первое и не последнее её появление здесь?

– Постараюсь сделать всё возможное и невозможное, чтобы таковым оно и стало. Но я пока не знаю, что у неё на самом деле на уме, и почему она вдруг так неожиданно осмелела. Вероятно, с кем-то связалась – с заинтересованным мною лично спонсором. Поскольку едва ли могла с такой лёгкостью всё это провернуть самостоятельно, без чьей-то помощи и финансовых вложений со стороны. Тем более, она не из тех, кто станет жить честно и бедно, подобно большинству законопослушных сограждан. Она привыкла к деньгам и достатку, и особенно к тем вещам, которые помогали ей получать эти деньги. А ради очень больших денег, она пойдёт на многое – и воскреснуть из мёртвых, и добраться до моего сына. Ей всегда было на него плевать. Она и родила его только для того, чтобы добиться желаемого.

– И что… вы её когда-то очень сильно любили? А потом так же сильно ненавидели, все эти годы?

Разумеется, я не ставил перед собой задачи убедить Воробушка в чём-то обратном или в чём-то перед ней оправдаться. Раньше на такие вещи мне было в большинстве случаев наплевать. Раньше я вообще не подпускал никого к себе настолько близко, не говоря уже о моментах с кем-то обсуждать столь сугубо личные темы. Но раньше я так же так долго не удерживал кого-то рядом с собой и не цеплялся за это сознательно и бессознательно.

Прямо как сейчас. Глядя сверху вниз, вернее каждый раз ныряя в бездонный омут этих зелёных глазищ, не способных отвести от моего лица своего не в меру любопытного взгляда. Как будто Юлька сама интуитивно цеплялась за меня, разве что не делала это физически. А может и хотела, но пока ещё боялась. Пока я не подпускал её настолько близко к себе сам. Зато мог делать с ней, всё что не стукнет в мою извращённую голову. Брать на руки, ласкать её нежное личико, пропускать между пальцами мягчайший шёлк её длинных волос. И, как ни странно, мне всё это нравилось. Или, по крайней мере, успокаивало. Я делал это не потому, что пытался её на что-то уболтать и банально приласкать. Я действительно, хотел этого.

– Хочешь спросить, не изнасиловал ли я тебя тогда из-за чувств, испытываемых к ней? – я на секунду поджал губы и отрицательно качнул головой. – Не думаю… И я уже говорил, что меня повело на тебя совершенно по иным причинам. Как раз из-за тех, что увидел и почувствовал в тебе. Из-за того, насколько ты оказалась на неё не похожа. И насколько оказались другими испытываемые к тебе ощущения.

– И… когда вы со мной “игрались”, вы видели во мне не её?

– Я никогда не видел её в тебе. Наоборот. Наслаждался тем, что ты не она. И с каждой нашей встречей понимал это всё чётче и осознанней. А в какой-то момент просто перестал о ней вспоминать, как и искать хоть какие-то между вами схожие черты и параллели. И это стало для меня не только решающим, но и сознательным в последствии выбором. Может Айла и права. Может ты моё сильнодействующее лекарство от чувств к Веронике Щербаковой. Поэтому… Я и не смог тебя так скоро отпустить. Вернее, нашёл для себя вескую причину не отпускать.

– То есть… вы не делали со мной того, что хотели бы сделать с ней? И не требовали этого от меня?

– Если бы хотел, боюсь, сейчас мы с тобой так мило на подобные темы не разговаривали. Или ты не видела, что я мечтал с ней сделать этим утром?

– Но всё равно!..

Ну вот, а я уж было решил, что мои слова восприняли верно со всем вложенным в них нужным смыслом.

Юлька вдруг опять показательно насупилась и временно отвела обиженный взгляд к окнам эркера.

– Вы же её когда-то любили. Сами сказали, что не смогли забыть. Вы не можете не вспоминать, как она сводила вас с ума в постели. Наверное, ей было чем сводить в отличие от меня – ничего не умеющей и не знающей.

– Знаешь… – в этот раз меня пробрало улыбкой совершенно нежданного для меня веселья. Захотелось даже в коем-то веке рассмеяться, особенно после всего, что пришлось пережить за весь этот сумасшедший день. – Профессиональные проститутки тоже много чего умеют, а знают, так и подавно, страшно представить сколько всего. Но от забойного траха можно получить лишь хорошую физическую разрядку, которая не всегда приносит душе желаемого удовлетворения. Я никогда не чувствовал с Никой душевного покоя и не в том смысле, в каком принято воспринимать данные слова. Потому что постоянно мучался от сводящей с ума ревности. Всегда был на взводе и не знал, как её удержать возле себя. Как сделать только своей. Да, при встречах ей удавалось меня заболтать и даже немного успокоить. Но потом… как только она уходила к Гохану, моя жизнь сразу же превращалась в ад. Когда подобные встречи всё больше перерастают в животную еблю с бессмысленной болтовнёй перед очередным расставанием, со временем даже самые когда-то сильные чувства начинают притупляться или перекрываться чем-то другим, болезненным и неприятным. Казалось, в какой-то момент и в конечном счёте наши отношения и переросли в ни что иное, как во встречи для развратных потрахушек. А мне тогда этого было слишком мало. Только других развитий событий мне не предоставили.

– А разве сейчас… вы не пытаетесь проделать то же и со мной? Потому что это выглядит со стороны, как какая-то ей схожая ответка, но спроецированная на меня. Вы хотите меня… трахаете меня и всё. Ничего более.

– Ничего более? Вот это ты сейчас называешь “ничего более”?

– Тогда зачем вы меня продолжаете насильно здесь удерживать? Почему не даёте сделать выбор самой? И не говорите, зачем я вам кроме того, что вам очень хорошо от тех ощущений, которые испытываете рядом со мной? Вас же никогда не интересовало, хочу ли я сама быть для вас лекарством.

Не знаю почему, но я всё-таки не выдержал и перехватил её ощутимо дрожащую ладошку, отняв от многострадальной подушки и перетянув к своему лицу. Наверное, хотел, чтобы и она это тоже почувствовала. То, как ныли у меня сейчас ладони и зудело в районе диафрагмы тягучими судорогами. Может поэтому и прижался губами к мягким подушечкам с внутренней стороны её кисти и даже коснулся кончиком языкам солоноватой кожи, без труда считав её несдержанную ответную реакцию, тут же резанувшую сладким спазмом головку моего члена.

– Да, не интересовало. Потому что знал, какой он у тебя будет. – я снова посмотрел в её чуть испугавшиеся глаза, но ладони от своих губ почти не отнял. – Потому что сам всё испортил и усугубил. Потому что жуткий эгоист и собственник. И сейчас тоже ничего нового предложить тебе не смогу. И не только из-за того, что теперь твоей жизни за пределами этого дома угрожает едва не смертельная опасность. Я не хочу тебя никуда отпускать. Просто не хочу…