Читать книгу Рука к перу, перо к бумаге - Эйтан Адам - Страница 7

Толчок.

Творческий импульс.

Все выходные искал поэтический импульс – ведь вы, моя дорогая В., любите стихи.

А нашел в прозе, к тому же – в эпистолярной.

Вообще-то до сих пор все мои опыты в прозе по-русски были неудачны. А иврит вы еще только учите. А письма я – сын двадцатого, а не девятнадцатого, века – никогда не умел писать.

И все же – я вам пишу.

Вы вышли из-за угла, приветственно взмахнули рукой, я улыбнулся навстречу – знакомство через Интернет, немного переписки по электронной почте, два телефонных разговора. Первая встреча. Цветы и конфеты, купленные полтора часа назад в Хадере у еле продравшего глаза торговца. Едем в кафе по вашему выбору.

И вот мы говорим, говорим, говорим. Перебиваем друг друга. Вы столь трогательны в своем наивном убеждении, что словами, логикой можно переубедить кого угодно. И тут же выговариваете мне за излишнюю математичность формулировок. Справедливо выговариваете. Тем более что замечаете это и за собой.

Я подвожу вас домой, мне ехать на работу. Как это приятно – целовать женщине руку, как это приятно – говорить женщине «вы»! Как я люблю приметы давно минувших дней!

Кто я такой? По большому счету – неудачник. За душой – хлебная профессия, но алименты и долги съедают большую часть заработка. Слишком разносторонние таланты – написал работу даже по теории музыки. Второй брак лучше первого, но не хорош сам по себе. Дети…

Из первого брака я уходил с боем, с кровью, как лиса из капкана! Мальчики, естественно, остались с матерью, которая ненавидит меня (взаимно). И она, конечно, мстит мне через них. В общем, редко я их вижу.

А теперь – еще двое. И девчушка растет такая, что никуда я от нее не уйду. Разве что прогонят. Кстати, скандал за скандалом.

И – огонь в душе! Колоссальная уверенность, что не зря родился на свет, что мой час еще впереди!

Кафе на берегу моря. Вы ищете лидера. Ну и задача!

Я не лидер. Я умею воевать, но я не завоеватель. Я хожу с пистолетом, но я не убийца. Я люблю женщин, но я не умею их покорять – я их слишком уважаю для этого.

Я провожаю вас домой. Ваша рука в моей, и мне невероятно хорошо! Я пытаюсь вас поцеловать, вы с улыбкой подставляете мне щеку. Тоже хорошо! А какая у вас улыбка!

Если мужчине плохо в семье, а уходить он не уходит, то рано или поздно он начинает искать себе любовницу.

Этим летом у меня в первый раз была любовница. В Израиле среди «русских» много одиноких женщин, нередко с детьми. Вот такая была и у меня. Без претензий. С ней было спокойно и тепло. Но она работала в разные смены, встречались мы редко – короче, я продолжал поиск. Искал – любовницу. Нашел – любовь.

Я ей позвонил:

– Оля, здравствуй.

– Здравствуй.

– Оля ты не представляешь себе, что со мной случилось.

– Что?

– Я влюбился! Но не в тебя.

– Поздравляю!

– Что?

– Я тебя действительно поздравляю! И ты вовсе не обязан был мне звонить, я бы поняла.

– Ну, в конце концов, из элементарной порядочности…

– Не важно. Будь счастлив!

Я влюблен.

Сам себе не верю. Но – факт.

А я уж думал – все, и хватит с меня обычной любовницы, без затей.

Душа – переполнена, чувства бьют ключом, каждая клеточка звенит. И не с кем поговорить!

Есть.

Когда я разводился с первой женой, у меня был роман с М. М. была старше меня, жизнь ее тоже не баловала, она была спокойна и уравновешена. Она сразу заявила, что роман наш не имеет будущего, но что нам будет хорошо. Когда я – с ее помощью – пришел в себя после развода, она сама – сама! – стала подталкивать меня к поиску. И чуть ли не с рук на руки сдала второй жене. И мы остались друзьями. И она, бывало, плакалась мне в жилетку. И она первая услышала рассказ о проблемах в моей семье и о моей неразделенной любви.

Мне просто необходимо было выговориться.

Мне кажется, вы начинаете избегать меня. Это ваше право. Но мне больно.

В остальном – я на подъеме. С работой – порядок. С творчеством – закончил повесть. Называется «Арбат 94». Дело в том, что в Хайфе наши «оли́м»7 называют Арбатом улицу Нордау, я обыгрываю это.

Я и раньше писал, и написал несколько неплохих вещей, но сейчас впервые написал ВЕЩЬ. Вещь, которую мне больно было писать, и которую больно читать. Глаголом жечь сердца людей!

Не хочу пересказывать. Она будет издана, я уверен, она обязана быть издана. И ее переведут (сам себя – не могу). И вы прочтете.

Вы подтолкнули меня написать стихи. Вернее, сама ситуация. Так или иначе, стихи по праву посвящены вам.

Вы уговариваете меня расстаться. Я посылаю вам стихи. Вы опять уговариваете. Я признаюсь вам в любви.

Наверное, в 2000-ом году люди редко признаются в любви. А уж по телефону!

Я рад. Я могу быть самим собой и не пытаться играть какую-то роль. Я могу говорить свободно.

Я приношу вам еще стихи. Поверьте, не ради саморекламы.

Как называется женщина подталкивающая художника творить?

МУЗА!

Вы пытаетесь сбить меня с толку, пытаетесь заставить меня дать определение моей любви. А я просто почти постоянно думаю о вас. Не верите?

Шесть пятнадцать утра. Ключ в зажигание, мотор заводится с пол-оборота, хорошая машина. Впереди – сто километров, полтора часа езды. И это очень приятно представить себе, милая В., что вы рядом.

Обратите внимание, моя дорогая. Мы находимся в районе Таанах. Таанах – это древняя крепость, ее развалины находятся вон на той горе на юге. В пятидесятых годах, когда эти места активно заселялись, по имени крепости назвали весь район, в то время пограничный.

А вон на востоке – лесистая гора Гильбо́а. Там погиб царь Шауль (Саул) со своими тремя сыновьями.

На северо-востоке – словно перевернутый котелок. Это гора Тавор (Фавор). Христиане утверждают, что именно здесь Иисус читал Нагорную проповедь. А точно на севере – гряда холмов, на них дома. Пригороды Нацрата (Назарета). Того самого, библейского. Сам город не виден, он в долине за холмами.

Но хватит наслаждаться красотами, впереди длинный путь. Мы выворачиваем на Квиш г’а-Саргель. Квиш г’а-Саргель – Шоссе-Линейка – названо так за свою прямоту. Десять километров АБСОЛЮТНО прямого шоссе, из Афулы в Мегиддо́.

Кстати, а название Мегиддо вам ничего не говорит? А г’ар Мегиддо, т. е. гора Мегиддо? Вон она, эта гора, справа, вон та, со срезанной верхушкой. Не слышали? А про Армагеддон слышали? Да? Так вот, Армагеддон – это искаженное на греческий лад г’ар Мегиддо. Смело можете писать друзьям, что видели Армагеддон.

Извините, но я на хорошем шоссе выжимаю сто двадцать километров в час, если, конечно, движение слабое. А оно, пока что, слабое.

Вперед! Переезжаем через невысокую гряду холмов и въезжаем… в Гвадалахару. Не верите? Сейчас объясню.

Если вы заглянете в атлас, то обнаружите две Гвадалахары – одну в Испании, другую в Мексике, но никак не здесь. Но если вы поинтересуетесь этимологией этого слова, то узнаете, что это искаженное арабское название Вади эль-Ара. Именно в ущелье с таким названием мы сейчас и въезжаем.

Да, место неприятное. Сплошной ислам, минарет на минарете, по левую руку – центр исламского движения город Умм-эль-Фахм. Тот самый случай, когда мой старый «парабеллум» приятно греет бок. Давайте лучше отвлечемся и послушаем музыку.

Вам не нравится Розенбаум? Помилуйте, почему-то большинство женщин из России не любят Розенбаума. А, например, вот это:

Ведь это про вашу бабушку!

Вообще-то я к Розенбауму не могу быть объективным. Рассказать почему?

Итак, восемьдесят второй год, мы входим в Ливан. Сейчас принято ругать ту войну. А я прекрасно помню, что граница горела, что в течение полутора лет перед войной всем было ясно, что война будет, вопрос только когда.

Кстати, гражданское население в Ливане восприняло наше появление как само собой разумеющееся.

Короче, наша рота участвовала в боях за город Цидон (Сидон), в особенности в штурме пригорода Эйн-эль-Хильве. А меня и еще двоих назначили конвоировать грузовики.

В Израиле не тратят время на обучение должности часового, патрульного, конвойного. Бойца учат бою. Боец в охране – просто ждет, вдруг потребуется применить стандартные боевые навыки. В мирное время – скучища смертная. В боевой обстановке…

Днем мы не ездили из-за снайперов. Только в темноте. Приказ стрелять на поражение по всему, что движется вне колонны. Полная трехтонка: патроны, пулеметные ленты, гранаты – ручные, подствольные, наствольные, реактивные, – мины, противотанковые ракеты. Вся эта куча накрыта брезентом, наверху сижу я – без бронежилета, на наш взвод не хватило. Впрочем, ручные гранаты хорошо детонируют, так что если что так мы с шофером попадем в рай кратчайшим путем.

А пули свистят (кстати, на самом деле они, скорее, жужжат). И не только пули. В темноте не видно где стреляют, отчего нервы на невиданном пределе. Ни птиц, ни кошек, ни собак – жить хотят. Мертвый город. А где-то вокруг – бой. А мой автомат ищет цель и не находит. Меня учили бою. Бой идет вокруг, но я в нем не участвую. Пуля в стволе напрасно ждет полета.

И так несколько ночей подряд мы доставляли боеприпасы на передовую. И это было страшнее, чем попасть под артобстрел (попадали не раз).

А через год, на очередных сборах, нас вдруг построили, и командир выдал каждому наградную колодку за войну.

И вот я стою в стороне и смотрю на эту колодку. Ко мне подошел командир:

– Ты чего?

– А мне-то за что? Что я делал – конвоировал грузовики.

Он так посмотрел на меня:

– Ты там был?

– Был.

– Ты сделал все, что тебе приказали?

– Сделал все.

– Тебе было страшно?

– Было.

– Но ты не струсил?

А у нас одного на второй день войны эвакуировали – в шоке.

– Не струсил.

– Ты заслужил, как все.

А еще через несколько лет я впервые услышал Розенбаума – «Корабль конвоя»:

А пока я вспоминал Ливан (красивейшая страна, между прочим), мы уже выехали из Гвадалахары.

По правую руку – Пардес-Хана, потом по левую руку – Хадера. А прямо по курсу – Хадерская электростанция, из крупнейших в стране.

Эх, были времена! В свое время я долго работал в «Хеврат Хашмаль»8 в Хайфе. В феврале 90-ого года на первую очередь Хадерской электростанции поставили полностью компьютеризованную систему по управлению эксплуатацией. Поставщик клялся, что ничего налаживать не надо, все уже налажено. Естественно, двух месяцев не прошло, как раздались вопли на всю «Хеврат Хашмаль». Меня бросили на прорыв. В помощь дали только что поступившую к нам программистку.

В общем, все я переустановил по-новому, продублировал диски, помощницу загонял как лошадь (позднее она оказалась прожженной карьеристкой). Сделал – конфетку. Потом я же ставил в Ашкелоне, и в Хадере на второй очереди, и по моим же образцам позднее ставили везде, кроме Ашдода – там уже пошло новое поколение. Как это было здорово – делать нужное дело, делать его хорошо, учить других – и все сам, без сволочного начальства в Хайфе!

Выезжаем на прибрежное шоссе. Приходится сбросить скорость – движение плотнеет.

Давайте сменим кассету. Ставлю Офру Хаза.

Вы не слышали этого имени? Жаль.

Еще в конце семидесятых годов на каком-то телевизионном праздничном концерте я обратил внимание на неприметную йеменку с полным чистым голосом. А через несколько лет Офра Хаза заняла достойное место среди звезд первой величины израильской эстрады. Позднее она покорила и Европу.

Ее третировали коллеги по цеху, ее годами не допускали на телевидение, но ее великолепный голос прорывался по радио, на нее было больше всех заявок радиослушателей. А на концертах мгновенно забывалось, что этот сильный голос и эти огромные черные глаза принадлежат маленькой, почти миниатюрной, женщине.

А в марте сего года она умерла. Моя ровесница. От СПИДа.

В ближайшую субботу я попросил раввина помянуть ее. Он засомневался:

– Ведь ты же слышал, от чего она умерла.

– Слышал. Но меня это не касается. Сейчас она перед судом Господа. И Он решит то, что решит. Но сказано, что прежде Он выслушивает обвинителей и защитников. Я двадцать лет наслаждался ее пением! Я – защитник.

Ко мне присоединились еще несколько человек.

– Ты прав, – сказал раввин. И мы помолились за упокой души замечательной певицы Офры Хаза.

Будь проклят тот, кто ее убил!

А движение все плотнеет, и я вынужден уделять максимум внимания дороге. Так что давайте, теперь ваша очередь рассказывать.

Про ваш родной Ростов, про Дон. Я ведь их видел только из окна вагона.

Про несчастную Сербию.

Про себя, наконец. Про того, кто так больно и так жестоко вас ударил! С чьей тенью я борюсь?

Ну вот и все. Въезжаем во двор, еще один проезд, стоянка, место оплачено.

Запер машину, через переулок, первый этаж, дверной код, к своему столу, «Шалом, Бенджи» – соседу (отличный парень), карточку из ящика стола, отбить время – начинается новый рабочий день.

Сент-Экзюпери писал, что нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения. Так что вот вы мне подарили полтора часа роскоши. Жаль, что заочно. Но все равно – спасибо.

Я живу в поселке. Одно из преимуществ состоит в том, что из гостиной выход прямо на природу. Одна ступенька, и можно усесться под сенью звезд, больших и ясных, каких не увидишь в прибрежной дымке. Спокойно расслабиться, помечтать, подумать о вечном.

Милая, милая В! Вы можете запретить мне говорить, вы можете меня прогнать, но вы не можете запретить мне мечтать. А писать – вы меня просто подстегиваете.

И вот я гляжу на звезды. И мечтаю. Что вы меня поцелуете. Сами. В губы. Легко и нежно.

Глупо с моей стороны? Дерзко? Но в этом мире так не хватает нежности.

Для вас, конечно, не секрет желание мужчин обладать женщинами. При этом в мужском сознании дети в лучшем случае отходят на второй план, в худшем – считаются опасностью.

А я – простите великодушно за дерзость! – хочу именно оплодотворить вас. Сделать вам ребенка. Девочку. И назвать ее – Эдна. Нежность на иврите.

Суббота. Мусаф – утренняя дополнительная молитва. Кантор – я.

Спасибо Бадулину из Ленинградского Дворца пионеров – поставил мне голос. Спасибо маме, многократно водившей в Кировский в оперу и заставлявшей учиться музыке.

Резкий глубокий вдох. Диафрагма – вниз. Связки натянуты. Мышцы живота – в работу. И «Шма, Исраэль» с русским акцентом заполняет синагогу.

Господи!

Я грешен, но я не вижу пути.

Господи!

Ведь Ты же знаешь, что у меня семья не семья.

Господи!

Ты знаешь, как я одинок. Как я всю жизнь был одинок.

Господи!

Да, мне никогда не постичь великой драмы Твоего одиночества. Но Ты понимаешь мое.

Господи!

Ты нас сделал гремучей смесью плоти и духа! Ты нас сделал парными! Где моя половина?

Господи!

Или Ты уже показал мне ее? В прошлом? А я не узнал?

Господи!

Ты видишь, как я люблю эту женщину! Не может быть, что напрасно!

Господи!

А если напрасно – излечи меня. Верни мне спокойствие.

Господи!

Благослови нас всех – детей моих, возлюбленную, жену. Выведи на дорогу.

Господи!

Сокрыт Твой лик, и смертному не увидеть его.

Господи!