Читать книгу Третья Сила - Фарра Мурр - Страница 12

Аромат густого зелёного чая наполнял ординаторскую. Пан Линг закрыла глаза и спокойно, мелкими глотками вкушала изумительный напиток. Боже, какое блаженство! Тепло от пищевода разливалось по всему телу, наполняя его покоем. «Устала. Я так устала… Что там снаружи? Забыла, как выглядит город. Всё, хватит киснуть! Сегодня обязательно выйду. Вот чай допью и пойду».

Пан Линг работала в здешней больнице больше года. Она переехала в Ташкент задолго до затопления Шанхая, поэтому родной город остался в её воспоминаниях таким же, каким был раньше: с широкими площадями, небоскрёбами, с золочёными пагодами и шумом городской толпы. Она старалась не думать о прошлом, но оно давало знать о себе повсюду – в беседах с больными, в застиранных халатах, в тупых скальпелях, в плиточном чае, запасы которого ещё вчера казались неистощимыми, а теперь подходили к концу.

В больнице Линг начала работать сразу же после переезда. Первое время она ещё выходила в город, но с каждым месяцем всё реже и реже возвращалась в свою гостиницу. Это легко можно было объяснить огромной загруженностью, но в душе Пан понимала, что просто никак не может привыкнуть к новому месту. Эти шумные загорелые люди, окружавшие её, были чужды и непонятны. Слава богу, в больнице Линг могла говорить по-английски: врачи и некоторые медсёстры понимали этот язык, к тому же она узнала немало русских слов. Но в городе возникали проблемы. Самой печальной среди них было то, что здесь не существовало Чайна-тауна. До Ультиматума Пан Линг успела побывать в разных частях света и везде находила родной уголок, с милыми широкими лицами и умными глазами. А здесь его не было. Здесь вообще на удивление было очень мало китайцев. Масса корейцев, а с китайцами напряжёнка. В больнице кроме неё работал всего один старый врач-акупунктурист (как дальний родственник, он и пригласил её сюда), да пара медсестёр. «Хоть бы кто-нибудь заболел…» – подумала она, но сразу осеклась и сердито встряхнула головой. Пока чем-то занята, нет времени для посторонних мыслей, воспоминаний. Но очередное дежурство подошло к концу, и мысли о будущем снова накинулись на неё…

Линг медленно поставила пустую чашку на столик и стала собираться. Выходить всё равно надо, по крайней мере, за продуктами… Она вытащила из шкафчика плоский квадрат плиточного чая и стала делить его на правильные ломтики: «Это за ведро яблок, это за банку сливок, это за кофточку…» После Реформы в городе появилось достаточно продуктов общего спроса, но каждому хотелось чего-нибудь особенного, что можно было достать только через обмен. Пан Линг никогда не умела торговаться, но перспектива остаться без одежды (её кофточка застиралась до дыр) заставила, стиснув зубы, направиться к выходу.

На улице было прохладно. «Странно, местные жители говорили, что в эту пору должно быть ещё жарко – всего лишь начало осени. Видно, и здесь, посреди континента, всё поменялось. Да к тому же вечер».

Свежий ветерок дул в спину, подгоняя. От ТашМИ (так по старинке называли их госпиталь) до сквера было всего несколько кварталов – оптимальное расстояние для освежения головы. Одинокие прохожие, как и Линг, спешили по домам – закрыться и забыться хотя бы на ночь. Что будет с нами? Этот вопрос висел над каждым, как дамоклов меч, с иезуитским терпением дожидаясь обещанных жертв. Время стало рваным и неопределённым: на работе оно летело как китайский «поезд-пуля» – плавно, быстро и почти без остановок, зато дома застывало, становясь тягучим, как мёд, будто засыпало на ходу. Как ни старались люди приободриться, общее уныние сквозило во всём.

«Интересно, Они специально так задумали или это случайное совпадение?» – подумалось Пан Линг при взгляде на памятник Тамерлану. Знаменитый завоеватель сидел на коне и рукой указывал прямо на вход в красный куб. Поблизости никого не было. Она вспомнила километровую очередь, китайским драконом тянувшуюся вдоль улиц родного Шанхая во времена Переселения. Шум, крики, плач детей причудливой мелодией смешивались с гальванизировано-весёлым смехом якобы готовой ко всему молодёжи. Здесь, наоборот, было тихо и мирно. Как на кладбище. Точность образа пробрала Пан Линг до дрожи. «Зачем мы продлеваем агонию?» – думала она, взбегая по ступенькам, ведущим к гостинице, давно уже выполняющей роль приюта. «Зачем, кому это всё нужно? Ведь конец очевиден, и мы бессильны что-либо сделать. Почему с упрямой тупостью мы продолжаем работать и жить, как ни в чём не бывало? Кого мы хотим обмануть? Себя или Их?»

– Нэллоу-салом, уважаемая! – прервал её размышления возглас старика-узбека невысокого роста, приветливо склонившегося в поклоне приложа руку к сердцу.

– Хай, Рахим-ака, – медленно ответила Пан Линг, с трудом подбирая слова. Она всё никак не могла научиться говорить на этой смешной смеси ломаного английского, русского и узбекского языков. А местные жители легко и непринуждённо болтали только на ней.

– Каймак виз лепёшка? – вопросительно пробормотал мужчина, подойдя к столу с подносом в руках.

– Рахмат, Рахим-ака, – торопливо ответила Линг, разламывая горячую сдобу. Она не могла устоять перед соблазном. Реформа обеспечила каждого жителя Земли необходимым для проживания продуктовым минимумом – мясом, молоком, хлебом, крупой, курицей, так что дни голода и нищеты уже полгода как ушли в прошлое. Но кому не хочется побаловаться деликатесом? И пускай хлеб раздавался бесплатно – разве сравнится безвкусная мучная мочалка со свежей, горячей лепёшкой, ещё хранящей аромат жарких углей. Такую можно было выменять только на базаре и за что-нибудь стоящее. Как это делал Рахим, никто из жильцов гостиницы не знал и старался не задумываться. Рахим-ака был ответственным за питание в гостинице-общежитии и никогда не унывал; этот проныра умел обставить свои делишки так, что все были довольны, и никто не жаловался. К тому же он был приветлив и весьма обаятелен, всегда радовался возможности переброситься парой фраз с проживающими.

– Жойн ми, Рахим-ака, плииз, – попросила Пан, указывая на стул напротив.

Рахим не заставил себя упрашивать и тут же плюхнулся напротив. Минута прошла в молчании. Рахим, облокотившись о стол, пристально смотрел на гостью, старательно делавшую вид, что не замечает этого.

– Вай ю, Пан-апа, так сэд? Кто-то умер?

– Но, но, джаст тайед! Устала чут-чут… – ответила по-русски Линг и добавила: – А ю хэппи, Рахим-ака?

– Оф кос, я хэппи! Такой красивый гёрл рядом, как не быть хэппи!

– Ай эм сириоз. Я серь-ёз-но – по слогам проговорила по-русски Пан.

– Я ту! Смотри, лепёшка есть, чай есть, крыша над хэд есть, что ещё нид, нужно?

– Рахим-ака, вот вуд хэпенед ту ас? Что с нам случится?

– Гёрл, гёрл, бедный гёрл, – укоризненно покачал головой Рахим. – Ю совсем янг, ю маст быть хэппи. Аксакалз сэд, нэвэ ворри эбаут вещь, ю не можешь чэндж.

– Аксакалз?

– Йес, пипл виз белый борода, – пояснил он, проведя ладонью по редкой, аккуратно стриженной седой бородке. – Ю не можешь чэндж погода, ю не можешь знать фьючер. Мой дедушка, грэндфазер, был на война – пух-пух, – пояснил он, не зная слово «война» по-английски. – Он не знать, будет жить или ноу, бат хи трайед то би живой, энд Аллах хэлп хим. Аллах вил хэлп аз тоже, гёрл. И потом уи, ми всегда можем оказаться на небо, эт зе энд. Либо так, либо этак… Так что кушай каймак и би хэппи.

– Рахмат, Рахим-ака, – пробормотала Линг, макая ломоть лепёшки в густые сливки. – Зисис очен ойши!

– Пан-апа, я давно хотеть спросить ю, что йё нэйм значит? Я ноу, знать што каждый китайский канджи есть мининг.

– Май нэйм значит ривэ, где моют рис.

– ??

– Рис надо мыть только в очен чистой вода, – с трудом складывая слова, сказала по-русски Линг.

– Красивый нэйм! Тебэ идёт. Ты нас не эфрэйд. Мы мирный пипл.

Пан Линг вспомнила свои недавние поиски в интернете. Когда-то она услышала забавную фразу: «Ташкент —город хлебный». И ей вдруг захотелось узнать, откуда выражение появилось. В итоге виртуальный поисковик навёл её на фильм, который оставил незабываемые впечатления. Это была старая кинолента о военном времени, когда тысячи беженцев со всего Советского Союза приехали в Ташкент и жители приютили их. «Мы тоже беженцы со всей планеты. Ташкент нас приютил, дал нам крышу и хлеб. Найдётся ли на Весте свой Ташкент, когда придётся уезжать?..»