Читать книгу Острова Спасения. Книга первая - Фарра Мурр - Страница 2

– Вот ведь сволочи! – хриплый женский голос вернул сознание. Голова раскалывалась на куски, каждый из которых рвался существовать самостоятельно. Пришлось придавить череп подушкой. Вроде лучше. Теперь настойчиво запульсировало в ушах. Глупое сердце продолжает отрабатывать свой хлеб. Значит, ещё жива. Зачем? Так просто попасть впросак. Лучше бы умереть. Это, как-никак, выход. Жаль, никогда не занималась йогой, говорят, они могут останавливать сердце по желанию.

Кто-то выдернул из-под руки подушку. Здесь невыносимо ярко, жжёт глаз. Пощёчина. Ещё одна. Что вам от меня надо?! М-м-м. Язык толст и шершав, не слушается. Слав-те-господи, свет заслонили, можно попробовать разлепить веки.

– Жива? Смотри на меня, на меня, слышишь? – на меня в упор смотрит чьё-то помятое лицо цвета молочного шоколада. Глаза чёрные, зрачков не видно. Мешки под глазами, как портьеры на окнах, складка на складке. Нос, распластанный чуть ли не во всю ширину лица. Запах изо рта. Фу-у!

– Вы кто? Чего вам надо?

О, уже неплохо, язык стал слушаться. Хотя голоса ещё нет. Шёпот получился.

– Я-то? Армель. А ты?

– Та-ма-ра.

– Странное имя. Ненашенское. Откуда ты здесь?

– Где я?

– Ого! Видать, парализатором тебе память-то отшибло. Ничего, отойдёшь! Раз в себя пришла, жить будешь. Святая Дева Мария, хоть имя своё помнишь.

– Где я?

– На острове Дьявола, где ж ещё!

– Остров Дьявола?! Где это?

– Гвиана. Французская. Ты чё? Сама-то откуда родом?

– Франция. То есть Россия.

– Так Франция или Россия?

– Погодите… Дайте в себя прийти. Родом из России. Уже двадцать лет во Франции живу.

– Небось с космосом связана? В городе почти половина жителей там работает. Ты оттуда?

– Откуда оттуда?

– С космопорта! Куру космопорт знаешь? Слыхала?

– Ах, это. Да, я в курсе. Но к нему отношения не имею. Сама по себе. Архитектор.

– Дома строишь?

– Нет. Компьютеры связываю. Вода есть?

– Щас. Сесть сможешь?

Кто его знает, может, и смогу. Надо попробовать. Руки, ноги… чувствую. Вроде слушаются.

– Молодец, села. Вот вода. Пей!

Вода. Боже, как хорошо! Влага юркой змейкой скользнула вглубь, и благодарное тело зашевелилось, заурчало, задвигалось. Картинка стала чётче. Напротив смуглая женщина, мягко скажем, крупного телосложения, лет пятидесяти. Макияж с этим лицом явно в разводе. А может, они и не знакомы вовсе. Ресницы не подкрашены. Ногти без маникюра. Кожа тем не менее без морщин. Впрочем, если учесть избыточное количество жира, вполне объяснимо. Чёрные волосы с проседью заплетены в сотню мелких косичек. Можно было бы принять за симпатягу, если бы не нос. И жёлтые зубы. В ярко-салатовом комбинезоне. А я?

– Ой, что на мне?

– Ты о робе? Пансионный комбез. Вишь, на мне такой же.

– Пансионный комбез?

– Ну да! Такой, сука, порядок в этой тюрьме.

– Тюрьме? Это что такое?

– А-а-а, ты, видать, молодая. Хотя по роже не скажешь.

– Зеркало! Есть зеркало?

– Точно оживаешь. Щас сделаем, – Армель что-то нажала, и серая стена превратилась в громадное зеркало. Оттуда на меня взглянула усталая женщина с печальными серыми глазами. Лицо осунулось, вытянулось, губы застыли в какой-то кривой усмешке. Веки набухшие, отёкшие. На лице складки от подушки. Уф-ф-ф. Массаж, массаж, быстро массаж!

– Тебе сколько лет, Тамара́?

За долгие годы я уже привыкла к этому ударению. Звучит приятней, чем английское Та́мара. Вообще, что с этими иностранцами не так? Даже ударения поставить правильно не могут.

– Сорок.

– Понятно тогда. Их полвека назад позакрывали. В смысле официально. Теперь это называется пансионы особого назначения. Суть та же. У меня пансион пожизненный. А у тя?

– Понятия не имею. А вы давно здесь? За что пожизненный?

– За убийство. Случайно получилось. В баре отдыхала, как человек. Тут ко мне пристал один. Сам, главное, тощий, стручок фасолевый, а туда же. Любитель пышности, видишь ли. Я ему раз – отзынь, два. Нет, всё лезет, гад, да ещё с руками. Ну, врезала ему по переносице. У меня-то рука тяжёлая. Ещё с детства. В полном соответствии имени1. А он плюгавенький оказался. Ласты тут же и откинул.

– Как так откинул?

– Самым натуральным образом. Мне бы на помощь позвать, а я спокойно так коктейль допиваю, думаю, пусть отдохнёт чуток, в себя придёт. Он лежал так смирнёхонько, тихонечко, будто спит. Я ж совсем забыла, что наноботы тогда уже второй год как запрещены к использованию были.

Словно молнией прошибло. Наноботы! Вот оно! Вот зачем я здесь! Плотную пробку беспамятства выдернули, и мутные воды вопросов без ответов разом ухнули в небытие. Мне нужны наноботы! Дура! Законопослушная дура! Зачем их у нас с сыном вывела? Интуиция ведь настойчиво подсказывала – не поддаваться. Можно было на крайняк в тайгу уйти. Там, говорят, до сих пор Н-носители прячутся. Цивилизации терять не хотелось. Уют и комфорт слишком привлекателен. А в цивилизацию с наноботами уже, почитай, пятый год как вход запрещён. Ни на работу, ни в магазин, ни тем паче в путешествия. На каждом шагу наноискатели стоят.

Сейчас даже вспомнить стыдно – сама в демонстрациях протеста участвовала. И ликовала с сыном, когда указ ООН выпустили. «Идя навстречу пожеланиям подавляющего большинства жителей земного шара, использование наноботов отныне запрещено повсеместно». Никогда не предполагала, что мне так можно промыть мозги, считала себя независимо мыслящей. И вот теперь мой Дэнис погибает. Но хуже всего – я не знаю, где он.

Мой мальчик. Ему ведь только-только восемнадцать исполнилось… Память услужливо предоставляет озорной и доверчивый взгляд пятилетнего ребёнка. Непослушные вихры рыжим ореолом вокруг пухлого личика. Странно, не вижу его сегодняшнего. Отдельными фрагментами. Бледную кожу впалых щёк синеватого оттенка из-за постоянной нехватки кислорода, печальные усталые глаза, в которых читаются то отчаяние и ярость, то смирение и тоска. Но чаще всего вижу нос. Дэня вечно стеснялся своего крупного шнобеля (подарочек его отца, будь он неладен), вечно торчавшего, как комок поднявшегося местами теста, посреди благородного лица. Нынче нос стал тоньше, изящнее. Порадоваться бы такому преображению, но Дэнису не до красоты. Муковисцидоз лёгких. Одно название чего стоит. Как он там, жив ли?

– Мне домой надо! У меня сын умирает!

– Тише, тише ты! Чего разоралась! – резко осадила Армель, крепко держа в своих объятьях и не давая подойти к двери. – Ты новенькая тут, порядков не знаешь. Опять на парализатор нарваться хочешь?

Потом, усадив насильно и крепко держа руку, спросила шёпотом:

– Чего с сыном-то?

– Умирает он. Задыхается. Лёгкие полны жидкости.

– Сердце?

– Нет. Генетическое, говорят.

– Ну, тут ничего не попишешь… Большой? Как зовут?

– Восемнадцать. Дэнис.

– Взрослый уже. И где он?

– Не знаю…

– Как это?

– Его похитили.

– Больного, при смерти?

– Да – больного, да – при смерти, да – похитили!

– Чё орёшь-то? Поняла я. А какого… ты здесь делаешь?

– Хотела доктора Валери найти.

– Фьюить-фью, – присвистнула Армель, – теперь понятно, почему ты здесь. Небось и в Господа нашего Иисуса не веруешь?

– Агностик я.

– Это куда?

– Не уверена, что Он есть.

– Ишь ты, цаца какая! Не уверена она, вишь ли. А што мильоны знают и верят, тебе не указ, да?

– Не помню, кто из великих сказал: «Не стоит руководствоваться мнением большинства. И миллионы мух не уверят меня в том, что дерьмо – это вкусно».

Очнулась лежащей у гладкой, мягкой на ощупь стены с болью в затылке и ссадиной на локте. Надо мной грозной тучей стояла на широко расставленных ногах женская туша. Лицо Армели стало неузнаваемым, искаженное гримасой ненависти и гнева:

– Ах ты, стерва бесстыжая! Нашего Спасителя с говном сравнивать! Пришла в себя, гадина? Слабо, видать, я тебя шандарахнула! В следующий раз ваще убью, Дева Мария, прости меня грешную, – внезапно переходя со свирепого тона в смиренный, добавила она, крестясь на оконную решётку.

– Успокойтесь, вы, прошу вас. Извините, вовсе не хотела оскорбить ваши чувства. И Господа тоже, – добавила я на всякий случай.

– Ладно. Живи покуда, – женщина помогла мне встать. – Болит?

– Ничего. Переживу.

– Нет тут твоего Валери. И никогда не было. Его, видать, давно уж нет. Без толку вы все сюда едете.

– «Вы»?

– Ну да. Вас тут, ищущих, уж полный пансион. Того и гляди Сент-Джозеф придётся осваивать.

Видя моё непонимающее выражение, продолжила со вздохом:

– Смотри!

Армель нажала что-то на стене, и теперь зеркало превратилось в окно.

– Видишь остров? Это Сент-Джозеф. Там тоже раньше тюрьма была. Нынче вроде клиника, психушки вроде, тьфу-тьфу, боже упаси! Да, такие дела. А вон тот остров, Иль-Рояль, самый большой – для начальства. Там и допросы проводятся.

Я подошла вплотную к экрану, чтобы внимательней рассмотреть окрестности. Но Армель будто прочла мои мысли:

– И не вздумай даже, девка. Отсюда не сбежишь. До материка всего-то навсего километров пятнадцать, но сплошь рифы да акулы. Напрасный труд. Даром, что ли, остров так называется – Иль дю Дьябль – остров Дьявола.