Читать книгу Среди врагов - Федор Тютчев, Федор Федорович Тютчев - Страница 4

– А с линии хорошие вести, – заговорил Павел Маркович другим тоном – с очевидной целью дать разговору иной оборот. – Генерал Фези занял Хунзах. Теперь нам за Аварию опасаться нечего, и мы можем начать и теснить Шамиля с двух сторон.

– Значит, ожидаются большие дела? – спросил с какой-то особенной торопливостью Колосов.

– Да, должно быть. Шамиль теперь в Ашилте, и барон Розен, наверно, захочет или захватить его, или отбросить в глубину гор, подальше от Аварии.

– А как будет со штуцерной командой, когда предполагать ее отправить?

– Не знаю хорошенько. Я послал спросить; должно быть, скоро, а что?

– Я хочу попросить вас, полковник, – перешел вдруг на официальный тон Иван Макарович, – позволить мне самому вести ее.

– Тебе? – удивился Павел Маркович. – С чего это ты вздумал?

Княгиня торопливо взглянула на Аню; та сидела бледная, низко опустив голову над работой, которую держала в руках. Пальцы ее дрожали, и все лицо выражало болезненное недоумение. Колосов тоже был бледен и, видимо, делал усилия над собой, чтобы казаться спокойным.

– Видите ли, господин полковник, – начал он, – мое положение неловкое. Команду готовлю я, а в бой поведет ее другой. Согласитесь, это будет что-то да не то. Выходит, будто я не то трушу, не то на себя не надеюсь… Надо мною, если сказать правду, и так подтрунивают…

– Богученко?

– И Богученко, и другие. Дамским флигель-адъютантом зовут, – криво усмехнулся Колосов, – а Костров, он думает, команду дадут ему, при всех подсмеивается: «Старайся, Ваня, – говорит, – подучи людей хорошенько, чтобы мне не краснеть за них, когда на завалы идти придется. Я на завалы пойду, а ты тут на досуге невесту выбери себе, какая получше».

– Негодяй, – не выдержала Аня, – это он мстит за то, что я ему отказала!

– А разве он тебе делал предложение? – удивился Павел Маркович.

Колосов ничего не спросил, но по лицу его пробежала неуловимая тень затаенного любопытства и удивления перед неожиданным открытием. Он воззрился на Аню и с настороженным вниманием ждал ответа. Чувствуя на себе его взгляд, молодая девушка покраснела до корня волос. Она уже жестоко раскаивалась о вырвавшихся у нее невольно словах, но сказанного воротить уже было нельзя, и она неохотно ответила:

– Да, делал, на балу, в ту ночь, как ранили Ваню… Ивана Макаровича, – почему-то поправилась она, – тогда он вскоре ушел в поход, но затем вернулся…

– А вернувшись, он с тобой ничего особенного, разговоров никаких не вел? – сдвинув брови, допытывался Павел Маркович.

– Мы с ним не встречаемся, только раз у Савельевых в доме, когда я была и он там был.

– И что ж? Что он тебе сказал?

– Да почти ничего; насчет Ивана Макаровича, правда, прошелся как-то, но и то не обидно.

– Что же он сказал про меня? – скривил губы в деланную улыбку Колосов.

– Повторяю, ничего особенного, назвал только «героем на мирном положении».

– Почему же вы, Анна Павловна, – вспыхнул вдруг Колосов, – не сказали мне тогда же?

– А для чего было говорить? – подняла глаза Аня, окидывая его светлым и спокойным взглядом. – Стоит обращать внимание на всякую подлость.

– Это ваше мнение, – приходя вдруг в сильное раздражение, почти выкрикнул Колосов, – а я-с держусь другого образа мыслей и завтра же покажу ему, какой я герой на мирном положении. Нет-с, довольно мне терпеть насмешки, пора и честь знать. Завтра же я с ним объяснюсь по-своему.

– Об этом и думать не моги – слышишь? – в свою очередь возвысил голос Панкратьев. – Глупостей не затевать! Я знаю, на что ты намекаешь: ты хочешь Кострова на дуэль вызвать, а я тебе на это говорю: не смей. Что ты этим докажешь? Ровно ничего. Ну, подумай сам, вызовешь ты Кострова на дуэль… отлично… что ж дальше?.. Убьет тебя Костров, какая тебе от того корысть? Скажут: «Мальчишка, полез на рожон, его и прихлопнули. Туда и дорога». Никто и не пожалеет. Только нам горе причинишь непоправимое. Убьешь ты Кострова – тебя в солдаты без выслуги повернут, тем дело кончится, и опять нам горе одно, а ты должен будешь навсегда и от карьеры, и от семейного счастия отказаться. Наконец, третий исход: промахнетесь оба – тогда уж, действительно, от насмешек не будет тебе прохода. Засмеют. Теперь тебя один дурак мирным героем прозвал, а тогда все, каюсь, я первый, мирным дуэлянтом звать будут.

– Но в таком случае что же мне делать? – горячо воскликнул Колосов. – Не могу же я молча сносить обиды, причиняемые мне на каждом шагу?

– Зачем молчать? Молчит только скотина, а человеку на то и язык дан, чтобы отгрызнуться, когда нужно. Однако довольно об этом, после я с тобою потолкую с глаз на глаз, авось и придумаем что-нибудь. Может быть, тебе и в самом деле не мешает в поход сходить, пороху понюхать. Женитьба не уйдет, а молодому человеку, как ты, оно и взаправду не совсем ловко, не будучи ни разу в делах, о семье думать. Все равно похода не миновать, теперь ли, после ли, а идти придется, так, пожалуй, оно и лучше идти теперь, пока ты свободен, чем женатым человеком.

– Вот видите, папаша, и вы, стало быть, того же мнения, как и они, – совсем другим, ласковым и радостным тоном заговорил Колосов. – Спасибо вам, недаром я о вас, да и не я один, а все, решительно все самого лучшего мнения. У вас вопрос чести всегда впереди всего, всяких личных соображений, как у настоящего героя. Позвольте обнять вас.

– Обнимай, если хочешь, – добродушно рассмеялся Павел Маркович, – а что я личные интересы в хвосте служебных обязанностей держал, держу и буду держать, это ты правду говоришь. Иначе и нельзя. Мы, военные, прежде всего должны помнить, что мы слуги царские, а потому сначала думай о царском деле, а уж потом о своем.

Увлекшись своим разговором, Колосов и Панкратьев не обращали внимания на Аню, но княгиня глаз с нее не спускала и ясно видела, каких усилий стоило ей, чтобы не разрыдаться. Она сидела бледная, с широко открытым взглядом и крепко стиснутыми зубами. Лицо ее выражало отчаяние и еще что-то, смысл чего княгиня не могла уловить. Воспользовавшись приходом денщика, спрашивавшего, где накрывать ужин, в столовой или на террасе, она под предлогом хозяйственных распоряжений торопливо встала и быстрыми шагами вышла из комнаты. До самого ужина она не появлялась, а когда наконец пришла и заняла свое место подле отца, Элен увидела, что глаза ее красны и опухли от горьких слез. Весь ужин она просидела, не проронив слова, потупя голову и ни на кого не глядя. Но и другие были на этот раз не очень-то разговорчивы. Напрасно Павел Маркович пробовал шутить – шутки его не встречали ответа, и он под конец принужден был замолчать. Ужин окончился при общем молчании, и тотчас же все поспешили разойтись.

– Хотите, я вас подвезу? – спросила княгиня Колосова, выходя с ним одновременно на улицу.

– Нет-с, покорно благодарю-с, – поспешил отказаться тот, – мне хочется пройтись пешком. Ночь такая дивная, – добавил он как бы в пояснение.

В его тоне княгине послышалось худо скрываемое раздражение.

«Что с ним такое творится?» – подумала она и вернулась домой в самом неприятном расположении духа. Ложась спать, она долго еще размышляла обо всем, чему была свидетельницей сегодня у Панкратьевых. Для нее было ясно, что между молодыми людьми разыгрывается какая-то непонятная ей, но тем не менее тяжелая драма. Только добродушный Павел Маркович объяснил состояние духа Колосова раздражением на товарищеские насмешки и преданностью долгу службы.

«У них что-то да есть, – думала княгиня, – но что, вот вопрос?»

Вдруг в ее мозгу промелькнуло смутное, неясное подозрение, но такого рода, что Элен невольно вздрогнула и широко открыла глаза, как бы всматриваясь в полумрак спальни.

«Нет, нет, этого не может быть, – поспешила княгиня прогнать от себя встревожившую ее мысль, – что за вздор! Какие основания? Нет, нет, тут что-нибудь другое».

Она тряхнула головой и отвернулась к стене, стараясь ни о чем не думать, но против воли в ее уме с поразительной ясностью всплывало грустное, побледневшее личико Ани, и в ее печальном, устремленном на Двоекурову взгляде той почему-то чудилось выражение затаенной укоризны, от которого сердце княгини болезненно ныло даже сквозь овладевший ею сон.