Читать книгу Тайна черного кэба - Фергюс Хьюм - Страница 10

Несмотря на долгую прогулку и еще более долгую поездку, Брайан плохо спал той ночью. Он постоянно ворочался, а временами лежал на спине с широко открытыми глазами, глядя в темноту и думая об Оливере Уайте. Ближе к рассвету, когда первые тусклые лучи солнца начали пробиваться через жалюзи, он задремал беспокойным сном, преследуемый дурными сновидениями. Ему казалось, что он едет в кэбе, – и внезапно он увидел рядом с собой Уайта, завернутого в белый саван. Оливер ухмылялся и что-то быстро и радостно бормотал ему. Потом кэб стал падать с обрыва с большой высоты, вниз, вниз, вниз, и в ушах у Фицджеральда не переставал звучать издевательский смех. Он с криком проснулся и обнаружил, что уже день и что над его бровями выступили капельки пота. Бесполезно было пытаться еще поспать, поэтому, тяжело вздохнув, молодой человек встал и пошел в ванную комнату, чувствуя себя вымотанным, измученным и ужасно сонным. Холодная вода приободрила его, помогла прийти в чувство и собраться с мыслями. Но он не смог сдержать возглас удивления, когда увидел свое отражение в зеркале, старое и осунувшееся, с темными кругами под глазами.

– Хорошенькая же жизнь ждет меня впереди, если все так и будет продолжаться! – горько сказал Фицджеральд. – Лучше бы я никогда и не встречал этого Уайта.

Он оделся. Брайан был не из тех людей, кто пренебрегает своим внешним видом, даже если речь идет о состоянии крайнего волнения и растерянности. Однако, несмотря на все старания привести себя в порядок, ему не удалось избежать внимания домовладелицы. Это была маленькая тощая женщина с морщинистым желтоватым лицом. Она казалась хрупкой и высохшей, как увядающее дерево. При каждом движении у нее все хрустело, и наблюдатель не мог избавиться от страха, что сейчас ее высохшие конечности отломятся, как ветки старого дерева. Когда она говорила, то произносила слова твердым пронзительным голосом, напоминающим звуки, издаваемые сверчками, а когда облачала свое истонченное тело в выцветшее коричневое шелковое платье – что случалось довольно часто, – ее схожесть с этими насекомыми становилась просто поразительной. И когда этим утром она прошла в гостиную Брайана с «Аргусом» и чашкой кофе, на ее маленьком каменном лице отразилось непонимание и удивление его изменившейся внешностью.

– Боже мой, сэр, – прощебетала женщина своим пронзительным голосом, поставив чашку на стол, – вам плохо?!

Брайан помотал головой.

– Просто плохо спал, вот и все, миссис Сэмпсон, – ответил он, раскрывая газету.

– А! Это потому, что у вас мало крови поступает в голову, – мудро заметила хозяйка, у которой всегда были свои идеи по поводу здоровья. – Нет крови, нет сна.

Фицджеральд внимательно посмотрел на нее после этих слов, ведь в ее венах было так мало крови, что он задумался, спала ли она когда-нибудь вообще.

– У брата моего отца, который, естественно, был моим дядей, – продолжила домовладелица, доливая Брайану кофе, – было невероятное количество крови, и это позволяло ему спать так, что кровь из него высасывали пинтами, чтобы он проснулся.

Молодой человек держал «Аргус» перед глазами и под этим надежным прикрытием тихонько посмеивался над старушкой.

– Его вены были полны кровью, как реки, – продолжила хозяйка, не уставая черпать подробности из своего богатого воображения, – доктор немел при виде Ниагары, которая хлестала из него; но у меня самой совсем не так много крови.

Брайан снова подавил смешок. Он просто молчал, решив для себя, что, когда Сэмпсон уйдет из комнаты, он сможет наконец позавтракать.

– И если вы что-нибудь еще захотите, мистер Фицджеральд, – продолжила та, подойдя к двери, – вы знаете, где находится колокольчик, так же четко, как я знаю, где кухня. – С этими словами она, улыбнувшись напоследок, выползла из комнаты. Как только дверь закрылась, Брайан отложил газету и захохотал, несмотря на все свои невзгоды. Он обладал тем ярким ирландским темпераментом, благодаря которому человек может оставить все свои проблемы позади и просто наслаждаться моментом. Его хозяйка, в свою очередь, являлась неиссякаемым источником развлечения для него, и ему явно пришлось по душе то чувство юмора, которое проснулось в ней этим утром. Тем не менее спустя некоторое время смех его угас, и все беды вновь обрушились на его голову. Он допил кофе, отодвинув от себя еду, лежащую перед ним, и просмотрел «Аргус», выискивая новую информацию об убийстве. То, что он прочитал, заставило побелеть его и без того бледное лицо. Сердце бешено колотилось в груди.

– Неужели они нашли какую-то улику? – прошептал он, поднявшись, и начал беспокойно ходить по комнате взад-вперед. – Интересно, что бы это могло быть? Вчера ночью я сбил со следа того человека, но если он подозревает меня, то ему не составит труда выяснить, где я живу. Боже! Что я говорю! Я стал жертвой собственного воспаленного воображения. Меня ничто не связывает с преступлением, следовательно, мне нечего опасаться. Пожалуй, лучше мне уехать из города на время, хотя, если я подозреваемый, это возбудит подозрения. Ох, Мадж, дорогая моя, – воскликнул он, – если бы ты только знала, как я страдаю, ты бы пожалела меня, но ты никогда не должна узнать правду! Никогда! Никогда! – И, опустившись на стул у окна, молодой человек закрыл лицо руками. Посидев в таком положении несколько минут, погруженный в мрачные мысли, он встал и позвонил в колокольчик. Отдаленный скрип дал ему понять, что Сэмпсон услышала просьбу, и вскоре она объявилась, похожая на сверчка, как никогда раньше. Брайан ушел в спальню и разговаривал с ней уже там.

– Я собираюсь поехать в Сент-Килда, миссис Сэмпсон, – сказал он, – и, возможно, не вернусь до вечера.

– Что, я надеюсь, пойдет вам на пользу, – ответила женщина, – вы ведь совсем ничего не съели, а морской воздух – это то, что нужно, чтобы вы пришли в себя. Брат моей матери был моряком, и у него был прекрасный аппетит, и стол после него выглядел так, будто по нему прошлась сорванча.

– Кто? – спросил Фицджеральд, застегивая перчатки.

– Сорванча, из Библии, – ответила хозяйка, удивленная его незнанием. – Как я читала в Священном Писании, Иоанн Креститель очень любил ее. Не то чтобы она очень сытная, ведь он был сладкоежкой, так что употреблял ее с медом.

– А! Вы имеете в виду саранчу, – сказал Брайан, поняв, о чем идет речь.

– Ну да! Что же еще? – вознегодовала миссис Сэмпсон. – Пусть я и не ученый, но по-английски говорить умею, я надеюсь, а второй кузен моей мамы выиграл первый приз на конкурсе по орфографии, хотя он рано умер от воспаления мозга, потому как забил свою голову словарями.

– Какой ужас! – автоматически ответил ее жилец, не слушая ее рассказов. – Какое несчастье!

Тут он вдруг вспомнил о назначенной встрече с Мадж, все время ускользавшей из памяти.

– Миссис Сэмпсон, – сказал ирландец, повернувшись к двери, – я собираюсь пригласить мистера Фретлби и его дочь на чашечку чая сегодня днем. Приготовьте, пожалуйста, все для гостей.

– Будет сделано, – ответила хозяйка, которая всегда была гостеприимна. – Я приготовлю чай, сэр, и мой особый пирог, по особому рецепту, который моя мать раскрыла мне. Хотя как его готовить, я научилась у служанки, ведь моя мать подхватила скарлатину и вскоре умерла, она была очень хрупкой и имела привычку подхватывать все болезни подряд.

Брайан поспешил удалиться, чтобы миссис Сэмпсон не нагнала еще больше ужасов из склепа, к коим питала пристрастие чуть ли не как сам Эдгар По. Было время, когда эта маленькая женщина работала медсестрой и, говорят, однажды напугала одну из своих пациенток до конвульсий, повествуя ей ночью истории обо всех трупах, которые видела. Такая пугающая наклонность в конце концов оказалась губительной для ее профессии.

Как только Фицджеральд ушел, хозяйка подошла к окну и проводила его взглядом, пока он медленно брел по улице – высокий красивый мужчина, которым гордились бы многие женщины.

– Как же ужасно думать, что однажды он станет трупом! – прочирикала она себе под нос. – Хотя, конечно, он важная персона, и у него будет хороший, просторный склеп, намного более удобный, чем тесная, душная могила, пусть даже и с надгробным камнем над ней. Так! Вы кто такой? Совсем не вовремя! – прервала она свой монолог, когда полный мужчина в светлом костюме перешел дорогу и позвонил в дверь. – Дергает за звонок, будто это насос!

Поскольку джентльмен у двери, являвшийся не кем иным, как мистером Горби, не слышал ее, он, естественно, не ответил, и поэтому женщина побежала вниз, готовая сделать выговор незнакомцу за его обращение с ее звонком. Сыщик видел, как Брайан ушел, и счел это хорошей возможностью, чтобы, не теряя времени, навести справки.

– Вы почти сорвали мой звонок, – начала миссис Сэмпсон, представ перед детективом, худая и с морщинистым лицом.

– Мне очень жаль, – мягко извинился Горби. – В следующий раз я постучу.

– Нет, ни в коем случае, – возразила хозяйка, мотая головой, – я не потерплю, чтобы кто-то стучался в дверь и стирал с нее краску, а ведь ее не красили уже больше полугода, а красил ее кузен моей сводной сестры, который, между прочим, художник, и у него свой магазин в Фицрой, и у него настоящий талант.

– А мистер Фицджеральд здесь живет? – тихо спросил Сэмюэль.

– Да, – ответила миссис Сэмпсон, – но он ушел и не вернется до обеда, но любое ваше сообщение я передам ему сразу же по его возвращении.

– Я рад, что его нет дома, – объяснил Горби. – Вы позволите мне побеседовать с вами пару минут?

– А что случилось? – заинтересовалась хозяйка-сверчок, не сдержав любопытства.

– Я все расскажу вам, когда мы зайдем внутрь, – ответил следователь.

Женщина посмотрела на него маленькими проницательными глазами и, не заметив в нем ничего дурного, провела его наверх, громко скрипя суставами. Это так удивило детектива, что он всю дорогу пытался найти объяснение.

«Ее старым суставам необходима смазка, – пришел он к выводу, – но я никогда в жизни не слышал ничего подобного. Она выглядит так, точно сейчас расколется на части, такая хрупкая!»

Миссис Сэмпсон провела Горби в гостиную Брайана и, закрыв дверь, села и приготовилась слушать.

– Я надеюсь, счета тут ни при чем, – сказала она. – У мистера Фицджеральда деньги хранятся в банке, и он уважаемый человек, могу вас заверить, хотя, честно говоря, ваши счета могут оказаться для него неожиданными, ведь он не может все удержать в голове, ни у всех людей такая хорошая память, как у тетки моей матери, а она была знаменита тем, что помнила все важные даты без исключений, таблицу умножения и даже номера домов всех знакомых.

– Счета тут ни при чем, – ответил Сэмюэль, который, тщетно попытавшись остановить обрушившийся на него поток слов, сдался и стал ждать шанса заговорить. – Мне лишь необходимо узнать о некоторых привычках мистера Фицджеральда.

– Для чего же? – с негодованием спросила миссис Сэмпсон. – Для одной из тех газет, рассказывающих о жизни людей против их воли? Я знаю все о вас, мой покойный муж писал для газеты, которая разорилась, поскольку не смогла больше выплачивать зарплаты, а ведь они должны были моему мужу один фунт тринадцать пенсов и полпенни, и эти деньги должны были перейти ко мне, ведь я его вдова, но, конечно, я и не надеюсь получить этот долг, нет, нет! – И она издала таинственный пронзительный смешок.

Мистер Горби с отчаянием осознал, что если он не возьмет быка за рога, то никогда не сможет выведать необходимую информацию. Поэтому он решил сразу приступить к делу.

– Я страховой агент, – быстро начал он, пока его не перебили, – и мистер Фицджеральд хочет застраховать свою жизнь в нашей компании. Поэтому мне бы хотелось узнать, какую жизнь он ведет, сдержанный ли он человек, какой у него режим дня? Все, что вы можете рассказать.

– Я буду рада ответить на любые ваши вопросы, сэр, – обрадовалась миссис Сэмпсон, – я на своем опыте знаю, как необходимо семье страхование жизни, в случае, если глава семьи вдруг скончается, оставив после себя вдову, а я знаю, что мистер Фицджеральд собирается жениться, и, надеюсь, будет счастлив, хотя я и потеряю хорошего жильца, а он всегда платит вовремя, как настоящий джентльмен.

– Значит, он сдержанный человек? – спросил сыщик осторожно.

– Не образец сдержанности, конечно, но все же, – пояснила его собеседница, – я никогда не видела, чтобы он напивался до беспамятства, он всегда способен сам открыть свою дверь и снять ботинки перед сном, а этого уже достаточно для хозяйки.

– И он придерживается правильного режима дня?

– Всегда приходит прежде, чем часы пробьют полночь, – ответила женщина. – Хотя, честно говоря, это скорее образное выражение, ведь ни одни часы в доме не бьют каждый час, кроме тех, которые сейчас в ремонте, поскольку сломались.

– Так он всегда приходит домой до полуночи? – спросил Горби, крайне разочарованный полученным ответом.

Миссис Сэмпсон взглянула на него, и озорная улыбка пробежала по ее маленькому морщинистому лицу.

– Молодые люди, они такие, – осторожно начала она, – и все мы не святые, и запасные ключи делаются не для украшения, а для того, чтобы ими пользовались, а мистер Фицджеральд – один из самых красивых мужчин в Мельбурне, не следует ожидать от него, что его ключи будут пылиться на полочке, пока он спит дома, хотя надо заметить, что, будучи человеком высокой морали, он держит себя в рамках приличия.

– Но, я полагаю, вы обычно спите, когда он поздно возвращается домой, – заметил детектив.

– Чаще всего, – согласилась Сэмпсон, – я крепко сплю и рано ложусь, но несколько раз я слышала, как он приходил поздно, последний раз это было в прошлый четверг.

– Ага! – Горби глубоко вздохнул. Именно в прошлый четверг и было совершено убийство.

– У меня болела голова, – начала объяснять хозяйка, – и хотя я и провела весь день на солнце, занимаясь стиркой, мне было совсем не уснуть в ту ночь, поэтому я спустилась вниз на кухню, чтобы сделать припарку из льняных семян и приложить ее к голове, ведь мне сказали, что это снимает боль, еще когда я работала медсестрой, один доктор в госпитале, теперь у него свой бизнес в Гилонге и большая семья, он так рано женился… И как раз, когда я выходила из кухни, я услышала, как мистер Фицджеральд пришел, и я обернулась посмотреть на часы, это моя привычка, смотреть на часы: когда мой покойный муж возвращался домой под утро, я готовила ему завтрак.

– И который был час? – спросил Сэмюэль, еле сдерживая волнение.

– Без пяти два, – ответила миссис Сэмпсон. Горби задумался: «Кэб поймали в час ночи, через десять минут они поехали в сторону Сент-Килда, доехали до гимназии, примерно минут через двадцать пять, затем Фицджеральд разговаривает с кэбменом минут пять, уже половина, затем он подождал другой кэб, скажем, минут десять, уже без двадцати два, и необходимо еще двадцать минут, чтобы добраться до Восточного Мельбурна, плюс еще минут пять, чтобы дойти до дома, итого получается пять минут третьего, а не без пяти два. Черт!»

– А ваши часы на кухне правильно показывают время? – спросил он уже вслух.

– Думаю, да, – ответила миссис Сэмпсон. – Иногда они немного отстают, ведь их никто не чистит долгое время, хотя мой племянник – часовщик, и обычно я отдаю часы ему на ремонт.

– Ну конечно, часы отставали в ту ночь, – радостно решил Сэмюэль. – Должно быть, он пришел в пять минут третьего, тогда все сходится.

– Что сходится? – резко спросила хозяйка. – И откуда вы знаете, что мои часы отстают на десять минут?

– Так, значит, я прав? – не скрывая волнения, спросил следователь.

– Я не отрицаю это, – призналась миссис Сэмпсон, – на часы не всегда можно положиться, так же как и на человека. Но ведь это не повлияет на страховку, обычно же он дома до полуночи?

– Не беспокойтесь, это не вызовет никаких проблем, – успокоил ее детектив, тихо радуясь той информации, которую ему удалось получить. – Это комната мистера Фицджеральда?

– Да, – ответила хозяйка, – и обставлял он ее сам, знаете, он любитель всякой роскоши, вкус у него хороший, хотя не буду отрицать, что я помогала ему с выбором. И у меня есть еще одна такая же комната для жильца, так что, если у вас есть знакомые, ищущие себе жилье, я позабочусь о них, у меня прекрасные рекомендации, и я очень вкусно готовлю, и…

В этот момент в дверь позвонили, и миссис Сэмпсон пришлось оставить Горби и поспешить вниз. Предоставленный самому себе, Сэмюэль встал и осмотрел комнату. Она была превосходно обустроена, и картины на стенах тоже были хороши. В одном конце этого помещения, у окна, стоял письменный стол, заваленный бумагами.

– Полагаю, нет никакого смысла искать бумаги, которые он вытащил из кармана Уайта, – рассуждал детектив, переворачивая какие-то письма, – ведь я не знаю, что это были за бумаги, и даже если я наткнусь на них, я ничего не пойму. Но было бы неплохо найти вторую перчатку и бутылочку с хлороформом, если, конечно, он еще не избавился от них. Здесь не видно ничего похожего; видимо, стоит поискать в его спальне.

Нельзя было терять ни минуты, так как миссис Сэмпсон могла вернуться в любой момент, поэтому Горби быстро прошел из гостиной в спальню. Первым, что бросилось детективу в глаза, была большая фотография в роскошной рамке, фотография Мадж Фретлби. Снимок стоял на туалетном столике и был похож на тот, что обнаружился в альбоме Уайта. Детектив взял ее в руки, усмехнувшись.

– Вы милая девушка, – обратился он к снимку, – вот только вы дали свою фотографию двум молодым людям, которые оба влюблены в вас и оба вспыльчивы. В итоге один из них мертв, и второй проживет не сильно дольше. Таков результат ваших действий.

Он поставил фото на место и, оглянувшись вокруг, увидел краем глаза светлое пальто, висящее за дверью, и мягкую шляпу.

– Ага, – обрадовался следователь, подходя к двери, – вот то самое пальто, которое было на вас, когда вы убили того беднягу. Интересно, что у вас в карманах… – И он запустил руку в каждый карман. В одном был старый билет в театр и пара коричневых перчаток, а во втором Горби нашел очень интересную вещь – не что иное, как пропавшую перчатку жертвы. Там она и лежала все это время, испачканная белая перчатка на правую руку, с черной каймой на тыльной стороне. Детектив удовлетворенно улыбнулся и аккуратно положил находку обратно в карман.

– Утро прошло не зря, – похвалил он себя. – Я выяснил, что время его возвращения домой совпадает с моей теорией, и более того, вот перчатка, которая, несомненно, принадлежала Уайту. Если я найду еще и хлороформ, можно считать, что моя работа выполнена.

Но бутылочка с хлороформом не нашлась, как тщательно он ни искал. В конце концов, услышав, что миссис Сэмпсон поднимается по лестнице, сыщик бросил поиски и вернулся в гостиную.

– Видимо, он ее выбросил, – сказал он, садясь на свое место, – но это не так важно. Думаю, я смогу выстроить цепь улик из того, что уже имеется, и этого будет достаточно для обвинения. Кроме того, полагаю, когда его арестуют, он сам во всем признается. Мне показалось, его мучает совесть за содеянное.

Дверь открылась, и в комнату вошла крайне негодующая хозяйка.

– Один из этих китайских торговцев, – объяснила она, – он пытался всучить мне морковь, объясняя мне, как будто я не знаю, что это за овощ, и все твердил про шиллинги, как будто там, где его вырастили, люди вообще знают что-то о шиллингах. Но я никогда не смогу хорошо относиться к иностранцам, а все из-за того француза, который учил меня своему языку и удрал с серебряным чайным сервизом моей матери без ее ведома, а тот стоял прямо на буфете для красоты.