Читать книгу Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине - Филип Аллен Грин - Страница 3

Иногда мне бывает скучно. Пациенты приходят только с ангиной и зубной болью. И в такие дни я чувствую себя скорее социальным работником и утешителем, чем врачом из приемного покоя. И тогда я играю в игру.

Я вхожу в палату, не заглядывая в карту пациента. Я иду просто так. Я вхожу, не представляя, кто там находится и почему. В первую секунду, пока человек не успел еще ничего сказать, я пытаюсь понять, кто он, какова его история и почему он оказался в приемном покое.

В этой игре больше смысла, чем может показаться. И я вам сейчас это продемонстрирую.

Я отдергиваю шторку и вхожу в смотровую № 2. Быстро оглядевшись, стараюсь сразу же собрать максимум информации.

В палате трое.

Я совершенно сознательно не смотрю на пациента на кровати. С ним двое, мужчина и женщина. Мужчина сидит на жестком пластиковом стуле у стены, уставившись перед собой. Что ж, начнем с него. Я знаю, что, если внимательно наблюдать, то станет понятна вся история.

Я изучаю мужчину. Ему уже под пятьдесят. На нем угольно-черный деловой костюм. Хорошая, дорогая ткань. Белоснежная рубашка идеально отглажена и накрахмалена. Мужчина слегка наклонился вперед, и красный шелковый галстук блеснул, привлекая мое внимание. Красная ткань испещрена мелкими золотистыми квадратиками. Узел завязан с идеальной точностью и симметрией. Это явно что-то означает, и я присматриваюсь еще пристальнее.

На левой руке мужчины часы «Ролекс». Ремешок отливает серебром. Циферблат перламутрово-белый, с тремя стрелками, показывающими время. Самая маленькая бежит, отсчитывая секунду за секундой. Корпус часов золотой – он сразу же дает понять, что время этого человека стоит дорого.

Я наблюдаю за мужчиной. Он чуть-чуть сдвигает руку, и часы вмиг заливают комнату мириадами искр. Чтобы засверкать, им достаточно даже слабого света люминесцентных ламп. Я сразу же понимаю, что одни его часы стоят дороже машины, на которой я приехал сегодня утром на работу. Не могу не подумать: «Этот человек совсем не такой, как я».

Я отлично знаю, что с такими людьми нельзя расслабляться. Достаточно малейшего промаха в общении – и на больницу обрушится шквал писем и жалоб. Но это нормально. Я работаю уже давно, и меня это не пугает, не злит и даже не беспокоит. В этой комнате мне предстоит совершать ежедневный ритуал. Я мысленно советую себе быть осторожным и продолжаю изучение.

Волосы у мужчины черные, чуть тронутые сединой – волосы руководителя, мне кажется, они должны называться именно так. Густые, буквально дышащие мужской силой и энергией. Каждая прядка тщательно уложена. Волосы этого человека сверкают почти так же, как его часы.

Он поднимает голову, чтобы взглянуть на меня. Я замечаю, что маленькая прядка выбилась из идеальной прически. Чуть выше уха. Эта прядка нарушает идеальную линию стрижки, вносит ощущение неправильности. Совсем чуть-чуть, но все же. У такого мужчины это, может, и ничего не значит. И одновременно сразу все.

Что-то не так.

Мужчина чисто выбрит, кожа у него гладкая и здоровая. Тонкие, черные, почти итальянские брови. Светло-голубые интеллигентные глаза. Он смотрит на меня так же изучающе, как и я на него. Сильный подбородок довершает цельный образ. Ему не нужно улыбаться, чтобы я понял: зубы его идеальны, симметричны и абсолютно белы.

Под глазами я замечаю темные круги. Похоже, он плохо спал. Конечно, это лишь предположение, но круги говорят не просто об усталости. Возможно, какие-то события, помимо работы, начали оттягивать его силы, ранее направленные только на достижения. Впрочем, может быть, это всего лишь следы, оставшиеся от очередного успешного слияния и поглощения. Я этого не знаю – пока не знаю.

Странно видеть такого человека здесь – даже если он просто сопровождает пациента. Я работаю в маленьком приемном покое крошечной больницы провинциального городка, затерянного в глуши. Я удивляюсь, как такой человек оказался в приемном покое именно здесь, вдали от мегаполисов. Он не похож на тех, кто приезжает на рыбалку или охоту. И уж точно он не похож на фермера. Но что-то привело его сюда, вырвало из его мира. Нечто такое, что не терпит отлагательств. Я присматриваюсь.

Морщины, складки и круги на его лице создают выражение, которое мне трудно понять. По крайней мере, с ходу. Я чувствую, что он мастерски контролирует эмоции. Но моя задача – читать по лицам и телам так же хорошо, как он читает биржевые бюллетени. В изгибе губ я улавливаю раздражение. Брови выдают гнев. В наклоне головы чувствуется легкий страх.

Но есть что-то еще, нечто такое, чего он не хочет показывать никому. Он скрывает это так хорошо, что даже при всем своем опыте я чуть было не упускаю это. Я наверняка упустил бы, если бы увидел мужчину в начале своей карьеры, 41 422 пациента тому назад. Но не сейчас.

В непроницаемой стальной броне, покрывающей этого человека, я замечаю тонкую, нежную нить, нить нежности и печали. Я не могу понять, что творится в душе этого человека, но понимаю, почему он хочет – нет, почему он должен – скрыть это от всего мира. Он старается скрыть это в прищуре глаз, за сверканием череды брутальных успехов. Но эта нить все равно остается с ним. Теперь я это вижу, вижу отчетливо. Печаль и нежность захлестнули его, как весеннее половодье, сбили с ног и потащили в ущелье, откуда ему не выбраться. Он тонет в этом водовороте печали, и ни деньги, ни власть, ни ярость не помогут ему выбраться.

Рядом с ним пустой стул.

Дальше сидит женщина.

Она чуть моложе мужчины.

Я не вижу ее лица, она отвернулась от меня.

Женщина уперлась локтями в колени и смотрит на экран смартфона. Она держит его нежно и любовно, словно младенца. Ярко-красные ногти выделяются на бело-золотом iPhone. Пальцы женщины длинные и элегантные, как у знаменитой пианистки или нейрохирурга. Она постукивает по иконкам, листает экраны, словно отправляя слуг исполнять свои поручения.

Руки у нее тонкие и гладкие, но довольно накачанные. Я замечаю небольшие крепкие бицепсы, четко обрисовавшиеся под кожей. Такие бицепсы буквально кричат про йогу, пилатес, личных тренеров, зеленые смузи и выведение токсинов из организма после обильных праздничных трапез.

Длинные русые волосы собраны на затылке в хвост и элегантно ниспадают до середины спины. Хвост скрепляет небольшая серебристая заколка, усыпанная сверкающими кристаллами, наверное, бриллиантами. Они сверкают даже ярче, чем «Ролекс» мужчины.

На женщине легкая шелковая рубашка золотистого цвета с глубоким вырезом на спине. Я хорошо вижу позвонки под кожей. Каждый позвонок – небольшой аккуратный бугорок, расположенный на равном расстоянии от верхнего и нижнего. Ничто не выбивается из общей картины, нет ничего ни слишком большого, ни слишком маленького. До этого момента я и не сознавал, что позвоночник может быть столь безупречным.

Кожа покрыта красивым темным загаром. Она буквально сияет от веганской диеты и принимаемых витаминов. Женщина барабанит пальцами по экрану смартфона, и небольшие волны прокатываются по мышцам спины. Я замираю в почтительном восхищении перед этой царственной красотой, заглянувшей в наш скромный городок. Совершенно ясно, что жизнь этой холеной дамы ничем не похожа на мою.

На полу возле ее ног стоит сумочка с полукруглыми бамбуковыми ручками. Золотые и серебряные пряжки соединяют ручки с самой сумочкой. Бамбук отполирован до идеальной гладкости. Ручки переливаются всеми оттенками коричневого. Кремово-белая полоса лишний раз подчеркивает благородство темных тонов и фактуру дерева.

На мой непросвещенный взгляд, цвет сумочки похож на цвет мокрой скаковой лошади, вышедшей из реки. Оттенок кожи отличается от бамбука. Я никогда прежде не видел такого коричневого цвета. Присмотревшись, я понимаю, что это яркий, глубокий, сияющий коричневый, сравнить который можно только со вспаханной по весне почвой. С землей, которую только что перевернули и разрыхлили. С землей, которая ждет семян, готовая поделиться с ними своей жизненной силой. Серебристые пряжки и бамбуковые кнопки гармонично дополняют эту сумочку.

Но тут я замечаю нечто странное – нечто ужасное, чего никогда не должно быть. Сумочка брошена. Идеальная коричневая кожа соприкасается с нашим истоптанным линолеумом. А содержимое рассыпалось под стулом, и женщина не поднимает свои вещи.

Моя секунда почти истекла.

Я поворачиваюсь к пациенту.

На постели лежит старик. Носы его потрепанных ковбойских сапог торчат вверх, как два острых камня в поле. На сапогах я замечаю прилипшие солому и грязь. Мусор осыпался прямо на простыни. На старике вылинявшие голубые джинсы. И на них я тоже вижу следы фермерского труда в поле.

Старика должны были переодеть в больничную одежду. Так поступают со всеми пациентами. Но местные мужчины всегда отказываются снимать ботинки и джинсы. Иногда, входя в палату, я вижу их в ковбойских шляпах. Так живут в этом захолустье.

На бедрах джинсы вылиняли сильнее – наверное, он часто вытирал о них руки, когда работал в поле. Наверное, он правша, потому что правое бедро вылиняло сильнее левого. Широкий кожаный ремень с пряжкой шириной в два кулака удерживает джинсы на талии – старик очень худ.

Пряжка ремня плоская и серебристая. Я замечаю на ней какое-то изображение. Мустанг взвился на дыбы, ковбой одной рукой держит поводья, а другую вытянул, чтобы сохранить равновесие. Шляпа взмывает над его головой. Вверху надпись «Чемпион Пендлтона 1942», внизу «Только вперед». Странно, но я понимаю, что и этот человек не похож на меня.

Старик лежит на кровати без рубашки. Грудь его поросла седыми волосами. На груди татуировка: два морских пехотинца поднимают флаг над Иводзимой. Пациент прерывисто дышит, и татуировка то поднимается, то опускается.

Я всматриваюсь в его лицо.

Старик явно устал и уже готов прекратить борьбу. Волосы его исчезли от химиотерапии, остались только брови. Кожа обвисла, свет в глазах угас. Он безразлично смотрит перед собой. На лбу выступили капли пота. Конец близок.

Мужчина и женщина поднимаются навстречу мне. Женщина стоит с одной стороны кровати, мужчина с другой. Женщина положила свою украшенную бриллиантами руку на плечо старика. Пальцы мужчины с нежностью поглаживают его жилистую, дочерна загорелую шею.

Я перевожу взгляд с одного на другого. И у всех я с удивлением вижу слезы. Слезы катятся по похожим носам, щекам, подбородкам. Слезы текут из одинаковых голубых глаз. Картинка сложилась!

Дочь и сын вернулись домой, чтобы проститься с отцом.

Я смотрю, как брат и сестра садятся у постели. Старик все еще судорожно хватает ртом воздух. Неожиданно он замечает детей. Он с трудом поднимает руки. Брат и сестра наклоняются к отцу. Он обнимает их за плечи, словно они еще маленькие. Они прижимаются к изможденному болезнью телу. Старик тяжело вздыхает и ждет конца.

Я стою перед ними – и у меня неожиданно наступает прозрение.

Я совершил ужасную ошибку.

Эти люди такие же, как я…