Читать книгу Вспомнить всё (сборник) - Филип Дик - Страница 8

Земля клонилась к шести часам пополудни, и рабочий день близился к завершению. Плотными роями клубились в небе рейсовые диски – перемещались от промышленных зон к окрестным кольцам жилых кварталов. Бесшумные и невесомые, они неслись в небе, унося пассажиров домой, к семьям, горячему ужину и уютным спальням.

Дон Волш сел на диск третьим – тот мог отправляться. И давно хотел улететь: Волш опустил монетку в прорезь, и ковер нетерпеливо приподнялся над землей. Дон с благодарным вздохом расположился у невидимого ограждения и развернул вечернюю газету. Напротив двое других пассажиров сделали то же самое.

ПОПРАВКА ХОРНИ ВЫЗВАЛА СЕРЬЕЗНУЮ ДИСКУССИЮ

Волш задумался над тем, что бы это значило. Опустил газету, которую отчаянно трепал встречный ветер, и заглянул в соседнюю колонку.

В ПОНЕДЕЛЬНИК ОЖИДАЕТСЯ РЕКОРДНАЯ ЯВКА НА ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ ВСЯ ПЛАНЕТА ЯВИТСЯ НА ВЫБОРЫ

А на обороте вкладыша поместили заметку о скандале дня.

ЖЕНА УБИЛА МУЖА ИЗ-ЗА РАЗНОГЛАСИЙ В ПОЛИТИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ

А далее шла заметка, от которой у него пошел мороз по коже. Подобные темы всплывали часто, и каждый раз Волш чувствовал себя неуютно.

ТОЛПА ПУРИСТОВ ЛИНЧЕВАЛА НАТУРИСТА В БОСТОНЕ РАЗБИТЫЕ ОКНА И БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ

И в следующей колонке:

ТОЛПА НАТУРИСТОВ ЛИНЧЕВАЛА ПУРИСТА В ЧИКАГО ПОЖАРЫ И БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ

Сидевший напротив Волша человек начал громко бормотать. Крупный, плотного телосложения, среднего возраста мужчина. Рыжеволосый, с пивным брюшком. Он вдруг потряс газетой – и вышвырнул ее прочь.

– Они не посмеют! И не смогут протолкнуть это! – заорал он. – Мы им не позволим!

Волш сунул нос в газету – он изо всех сил делал вид, что не замечает пассажира напротив. Опять, опять это происходит – а ведь он мало чего так боялся в своей жизни. Вот он, надвигающийся политический спор. Другой пассажир опустил газету, смерил соседа коротким взглядом и продолжил чтение.

Рыжий мужчина обратился к Волшу:

– Вы подписали петицию Бьютта?

И он выхватил из кармана металлизированный планшет и сунул его в лицо Волшу.

– Не бойтесь поставить подпись, в борьбе за свободу страху не место!

Волш вцепился в газету и в отчаянии посмотрел вниз с диска. Внизу проплывали жилые кварталы Детройта. Скоро выходить.

– Извините, – пробормотал он. – Спасибо, нет.

– Оставьте его в покое, – сказал рыжеволосому другой пассажир. – Вы что, не видите, джентльмен не хочет подписывать?

– А ты не лезь не в свое дело!

И рыжий придвинулся к Волшу с планшетом в требовательно вытянутой руке.

– Послушай, дружище. Ты же понимаешь, правда, что станется с тобой и с твоими домашними, если они протолкнут эту штуку? Думаешь, тебя это не затронет? Проснись, дружище! Если примут поправку Хорни, прощай свобода и права человека!

Другой пассажир спокойно отложил в сторону газету. Судя по виду – худой, хорошо одетый, с проседью, – состоятельный космополит. Он снял очки и сказал:

– От тебя несет, как от Натуриста.

Рыжий внимательно оглядел противника. И заметил на тонком пальце широкое плутониевое кольцо. Такой штукой из тяжелого металла легко проломить челюсть.

– Ты кто такой? – процедил рыжий. – Небось Пурист? Недомужик, да?

И он презрительно сплюнул в его сторону и развернулся к Волшу:

– Дружище, ты ж понимаешь, чего эти Пуристы добиваются. Они из нас дегенератов хотят сделать! В баб нас хотят превратить! Смотри, Бог создал вселенную и человека в ней, и если это хорошо для него, то хорошо и для меня! А они идут против природы, а значит, и против Бога! А эту планету создали и украсили руки мужчин, в которых текла настоящая, а не жидкая кровь! И они гордились своими телами! Тем, как они выглядели и как пахли.

И он постучал по своей широкой груди:

– Богом клянусь, я горжусь тем, как пахну!

Волш в отчаянии забормотал:

– Я… – мямлил он. – Я… я не могу это подписать.

– Уже подписал, да?

– Нет.

Мясистое лицо рыжего приобрело крайне подозрительное выражение:

– Ты что же, за поправку Хорни?

И свирепо рявкнул:

– Ты что же, значит, против естественного порядка…

– Я здесь выхожу! – перебил рыжего Волш.

И торопливо дернул за стоп-шнур диска. Тот покорно слетел к магнитному захвату в конце жилищного комплекса – ряда белых прямоугольников на зелено-коричневом склоне холма.

– Погоди, дружище, – рыжий потянулся и с явно недобрыми намерениями ухватил Волша за рукав.

Диск сбросил высоту и остановился на плоской поверхности посадочного захвата.

Наземные машины выстроились неподалеку – жены ждали мужей, чтобы оттранспортировать их домой.

– Мне что-то не нравится, как ты к вопросу относишься. Ты что же, боишься встать на защиту правды? Боишься поднять голос? Ты что же, собственного народа стесняешься? Боже правый, да ты мужик или нет?

Тут стройный седоволосый человек со всей силы ударил рыжего плутониевым кольцом, и хватка на рукаве Волша ослабла. Планшет с петицией со звяканьем упал на землю, а двое пассижиров сцепились в молчаливой и яростной схватке.

Волш отодвинул ограждение и спрыгнул с диска, спустился по трем ступеням с посадочной площадки на пепел и золу, покрывающую парковку. В сгущающихся сумерках раннего вечера он уже различал машину жены. Бетти сидела, уткнувшись в телевизор на приборной панели, и не обращала никакого внимания ни на него, ни на драку между рыжим Натуристом и седоволосым Пуристом.

– Ах ты скотина, – прохрипел седоволосый, выпрямляясь. – Вонючее животное!

Рыжий лежал, опираясь на ограждение – похоже, он был готов потерять сознание.

– Б-боже… ах ты… баба! – проревел он.

Седоволосый нажал на рычаг, и диск поднялся над Волшем. Тот благодарно помахал рукой:

– Спасибо! – крикнул он вверх. – Я признателен вам за вмешательство!

– Не за что! – ответил седоволосый, пробуя пальцем сломанный зуб. Диск набирал высоту, голос становился все тише: – Всегда рад помочь другу… – и тут до Волша донеслись последние слова: – другу Пуристу!

– Я не Пурист! – отчаянно заорал Волш. – Не Пурист я! И не Натурист! Вы меня слышите или нет?!

Конечно, его никто не слышал.

– Я не принадлежу ни к одной из партий! – занудно повторил Волш, усаживаясь за стол.

И положил себе кукурузы в сливках, картошки и кусок рибая.

– Я не Пурист. И не Натурист! Почему нужно обязательно примыкать к какой-то группировке? А что, человеку больше своего собственного мнения нельзя иметь?

– Дорогой, ты кушай, кушай, – примирительно пробормотала Бетти.

Сквозь тонкие стены светлой крохотной столовой доносился звон посуды – другие семьи тоже ужинали. Отзвуки голосов – там тоже разговаривали. Жесткие металлические интонации диктора в телевизоре. Шум духовок, и холодильников, и кондиционеров, и батарей отопления. Напротив Волша сидел Карл – шурин – и с чавканьем поедал вторую порцию горячего. Рядом сидел Джимми – сын, – пятнадцатилетка с увлечением штудировал «Поминки по Финнегану» в мягкой обложке. Он купил книгу в магазинчике на нижнем этаже жилого комплекса.

– Не читай за едой! – сердито прикрикнул Волш на сына.

Джимми поднял глаза от книги:

– Отстань. Я знаю правила комплекса, а этого там, черт побери, нет и не было. И вообще, я по-любому должен прочитать это до того, как уйду.

– А куда идешь сегодня вечером, солнышко? – спросила Бетти.

– Дела партийные, – уклончиво ответил Джимми. – Я больше ничего сообщать не уполномочен.

Волш сосредоточился на еде и постарался приостановить поток несущихся в голове мыслей.

– По дороге домой, – проговорил он, – я видел драку. Прямо на диске.

Джмми заинтересовался:

– И кто одержал верх?

– Пурист.

Лицо мальчика вспыхнуло радостью – он гордился тем, что произошло. Джимми был сержантом в Лиге юных Пуристов.

– Пап, пора бы тебе определиться. Вступай в партию – и в следующий понедельник сможешь исполнить свой гражданский долг. Проголосовать!

– Я и так собираюсь пойти голосовать.

– Ты не можешь. Голосовать могут лишь члены какой-либо из двух партий.

А ведь и правда. Волш смотрел мимо сына, и взгляд его был несчастным. Впереди его ждали два тяжелых дня, в течение которых он будет то и дело попадать в дурацкие ситуации вроде сегодняшней. На него будут набрасываться Натуристы или, как на прошлой неделе, разъяренные Пуристы.

– Вот что я тебе скажу, – сообщил шурин. – Ты, между прочим, сидишь себе на пятой точке и ничего не делаешь – и этим помогаешь Пуристам!

Он довольно рыгнул и отодвинул тарелку.

– Таких, как ты, мы называем бессознательными про-Пуристами!

И он злобно зыркнул на Джимми:

– Ты, мелкий наглец! Был бы совершеннолетним, я б тебя вытащил да и отлупил бы – от души…

– Прошу вас, – вздохнула Бетти. – Давайте не будем ссориться из-за политики за столом. Давайте, для разнообразия, поужинаем в мире и согласии. Я уже жду не дождусь, когда пройдут эти выборы…

Карл и Джимми смерили друг друга ненавидящими взглядами и продолжили осторожно есть.

Джимми не выдержал первым:

– Твое место на кухне, – зашипел он. – Тебя под плитой нужно кормить, а в столовую не пускать! Ты только посмотри на себя! Ты потный!

Он гадко хихикнул:

– А когда поправку примут, тебе придется избавиться от потливости, так и знай! А то в тюрьму посадят!

Карл покраснел от гнева:

– Вы, паскудники, шиш получите, а не поправку!

Он грубил, но уверенности в голосе не чувствовалось. Натуристы боялись выборов – Пуристы контролировали Совет Федерации. В случае победы на выборах они могли и впрямь принять законы, требующие принудительного исполнения пуристского кода из пяти пунктов.

– Я не позволю вырезать мои потовые железы! – процедил Карл. – И вы не заставите меня проходить контроль свежести дыхания. И зубы отбеливать я не буду. И волосы в лысину вставлять я тоже отказываюсь! Это моя жизнь, а жизнь предполагает, что ты становишься грязным, лысым, толстым и старым!

– Это правда? – спросила Бетти у мужа. – Ты действительно бессознательный про-Пурист?

Дон Волш яростно пронзил вилкой остатки стейка.

– Я не присоединяюсь ни к одной из партий, и за это меня обзывают бессознательным про-Пуристом и бессознательным про-Натуристом! А я считаю, что оба движения уравновешивают друг друга. Если я всем враг – значит, я никому не враг. – Он подумал и добавил: – И не друг.

– Вам, Натуристам, нечего предложить молодежи! – сказал Джимми Карлу. – Какое будущее вы нам пророчите? Вот мне, например? Жить в пещерах, жрать сырое мясо и вести животное существование! Вы тормозите развитие цивилизации!

– Вам бы все лозунгами кидаться, – презрительно бросил Карл.

– Вы хотите вернуть нас к дикости! Вы за социальный регресс, а мы – за интеграцию! – Джимми возбужденно тряс худым пальцем перед лицом дяди. – Вы… вы подвержены таламическим эмоциям!

– Я тебе сейчас голову оторву, – взревел Карл, поднимаясь со стула. – Вы, пуристские наглецы, старших ни во что не ставите!

Джимми захихикал:

– А ты попробуй, а я посмотрю. За нанесенные несовершеннолетнему побои дают пять лет тюрьмы! Давай, ударь меня!

Дон Волш грузно поднялся на ноги и вышел из комнаты.

– Куда ты? – капризно пискнула Бетти. – Ты же не доел!

– Будущее принадлежит молодым! – Джимми информировал Карла. – А молодежь планеты – за Пуристов. Никуда вы от нас не денетесь, грядет пуристская революция!

Дон Волш вышел из квартиры и прошел по коридору к лестнице на нижний этаж. По обеим сторонам тянулись закрытые двери. Вокруг колыхалась аура шума и света и лихорадочной деятельности – рядом общались, ели, взаимодействавали семьи, множество семей. Он прошел мимо занимающихся в темноте любовью юноши и девушки и вышел на лестницу. Остановился на мгновение, а потом спустился на самый нижний уровень комплекса.

На этом уровне никого не было. Здесь стояла тишина. Темная, влажная. Над головой голоса людей превратились в далекое эхо, еле слышное через цементные перекрытия. Какой контраст – там полно народу, а здесь пусто, и в магазинах не горит свет. Вот бакалейные лавки, вот салон красоты и винный магазин, прачечная, аптека, зубоврачебный кабинет, приемная терапевта, а вот и приемная местного психоаналитика.

Внутри кабинета сидел аналитик – Дон его хорошо видел. Сидел неподвижно и молча, а вокруг текли вечерние тени. В отсутствие клиентов аналитик сидел выключенный. Волш неуверенно потоптался, а потом прошел через идентификационную рамку в приемной и постучался в прозрачную дверь кабинета. В его присутствии реле и переключатели среагировали, в кабинете мгновенно зажегся свет, а психоаналитик выпрямился, улыбнулся и приподнялся, приветствуя Волша.

– Дон, – радостно сказал он. – Проходи, садись.

Волш вошел и устало опустился в кресло.

– Я тут подумал, что, наверное, хочу с тобой поговорить, Чарли.

– Ну конечно, Дон.

И робот наклонился и посмотрел на часы, установленные на широком столе орехового дерева.

– Но… разве сейчас не время ужина?

– Да, – согласился Волш. – Но что-то я не голоден. Чарли, ты же помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз… ну, ты помнишь, что я сказал. Помнишь, что меня беспокоило.

– Ну конечно, Дон.

И робот удобно устроился в своем крутящемся кресле и положил локти на стол – совсем как человек. И ласково посмотрел на пациента.

– Как дела? Как ты себя чувствуешь последние несколько дней?

– Да не так чтобы очень хорошо, Чарли. Понимаешь, мне нужно что-то делать с этим. И ты можешь мне помочь – потому что ты ни на чьей стороне и у тебя нет предубеждений.

Волш посмотрел в почти человеческое лицо из металла и пластика.

– Ты же все видишь как есть, Чарли. Ну и как я могу присоединиться к одной из партий? Ведь эта их пропаганда, эти их лозунги, они же… черт… да они же дурацкие! Все как один! Да какое мне дело до чистоты зубов и запаха из подмышек? Люди готовы убивать друг друга по таким пустячным поводам… просто в голове не укладывается… Да если эту поправку примут, мы получим полномасштабную гражданскую войну! Самоубийственную, страшную! И что же, мне придется выбирать в этой схватке сторону?

Чарли покивал:

– Дон, я понимаю, что ты хочешь сказать.

– Что же получается? Я должен выйти из дома и треснуть по голове совершенно не знакомого мне человека только потому, что от него пахнет потом? Или наоборот, не пахнет? А ничего, что я этого человека в первый раз вижу? Я не хочу так поступать! Я отказываюсь! Почему они никак не оставят меня в покое? Почему у меня не может быть собственного мнения? Почему я должен обязательно согласиться с этими… совершенно безумными точками зрения?

Психоаналитик терпеливо, по-отечески, улыбнулся.

– Это непросто, Дон, я понимаю. Ты не синхронизирован с обществом, вот в чем дело. Вот почему культурные установки и нравы кажутся тебе не слишком приемлемыми. Но ведь это общество, в котором вам придется жить. Другого нет.

Волш вздохнул и усилием воли заставил кулаки разжаться.

– Вот что я думаю. Если кто-то хочет пахнуть – пусть пахнет. А те, кто пахнуть не хочет, пусть удаляют себе потовые железы. Так в чем проблема?

– Дон, ты уходишь от вопроса. – Спокойный, бесстрастный голос. – Ты хочешь на самом деле сказать, что обе стороны не правы. А это глупо, не правда ли? Одна из сторон должна быть правой…

– Почему же?

– Потому что наличие двух сторон в споре исчерпывает практические возможности для установления истины. Твоя позиция на самом деле позицией не является. Это скорее описание ситуации. Понимаешь, Дон, ты психологически не способен справиться со сложным вопросом. Ты не хочешь определяться с позицией, потому что слишком боишься ущемить свою свободу и индивидуальность. Ты стоишь в позе интеллектуальной девственницы и ревностно оберегаешь свое целомудрие.

Волш подумал и сказал:

– Я хочу быть честным с самим собой.

– Но ты живешь не в одиночестве. Ты – часть социума. Идеи ведь не существуют в вакууме.

– У меня есть право на собственную точку зрения. У меня есть собственные идеи.

– Нет, Дон, – ласково ответил робот. – Это не твои собственные идеи. Ты их не создал. И ты не можешь включать и выключать их по собственному желанию. Скорее это они тебя включают – точнее, действуют через тебя. Твое окружение тебя формирует. Твои убеждения – результат действия определенных социальных сил и определенного общественного давления. В твоем случае две взаимоисключающие точки зрения столкнулись, и возникла патовая ситуация. Ты сейчас находишься в конфликте с самим собой. И не можешь решиться, к какой стороне примкнуть, потому что признаешь частичную правоту за обеими.

Робот покивал с умудренным видом.

– Но нужно решаться. Ты должен разрешить этот конфликт и начать действовать. Ты не можешь оставаться зрителем… придется стать участником. Никто не может жить и исполнять лишь роль зрителя. Таков закон жизни, Дон.

– Ты хочешь сказать, что за пределами этого спора насчет потливости, зубов и волос нет ничего? И никакая другая реальность не имеет права на существование?

– Естественным образом можно предположить, что существуют другие виды социума. Но ты же родился именно в этом обществе. И оно твое. И навсегда останется твоим, другого не будет. Ты либо живешь в социуме – либо не живешь.

Волш поднялся на ноги.

– Другими словами, это я должен приспособиться. Кому-то необходимо пойти на уступки, и этот кто-то – я?

– Боюсь, что так и есть, Дон. Странно было бы желать, чтобы к тебе приспособились все остальные, правда? Три с половиной миллиарда человек должны измениться лишь для того, чтобы Дону Волшу стало удобнее жить с ними бок о бок. Похоже, Дон, ты еще не перерос инфантильно-эгоистическую стадию развития личности. Ты пока не способен выстроить отношения с реальностью, подобающие взрослому человеку.

Робот улыбнулся.

– Но ты это сделаешь.

Волш развернулся и мрачно пошел к двери:

– Я подумаю над этим.

– Это ведь для твоего собственного блага, Дон.

Уже на пороге Волш развернулся – он вспомнил одну вещь и хотел ее озвучить. Но работ уже выключился. Кабинет погружался в темноту и молчание. Правда, локти со столешницы робот так и не снял. В затухающем свете ламп Волш увидел то, что прежде почему-то не замечал. На электрическом проводе, который служил роботу пуповиной, висел ярлычок из белого пластика. В полумраке Дон сумел разобрать надпись:

Собственность Совета Федерации

Не предназначено для частного использования

Робота, как и все остальное в жилищном комплексе, предоставили общественные институты, в той или мной мере контролирующие жизнь Волша. Психоаналитик был частью государственного механизма. Он ничем не отличался от сидящего в офисе чиновника на зарплате. И государство ставило перед ним задачу уравнять Дона Волша с остальными. Вписать в мир.

Но если советы психоаналитика его не устраивали, к кому же тогда прислушиваться? К кому еще пойти?

Через три дня состоялись выборы. Набранные крупным злым шрифтом заголовки ничего нового ему не сказали – офис и так бурлил в течение целого дня. Все обсуждали новости. Он засунул газету в карман пальто и принялся читать ее, только добравшись до дома.

Пуристы побеждают с колоссальным преимуществом

Поправка Хорни скоро будет принята

Волш устало откинулся в кресле. На кухне Бетти быстро готовила ужин. Приятно звякала посуда, через светлую милую квартирку плыли вкуснейшие ароматы.

– Пуристы победили, – сказал Волш. Бетти как раз появилась на пороге со столовыми приборами и чашками. – Все кончено.

– Джимми очень обрадуется, – уклончиво ответила Бетти. – Кстати, не знаю, придет ли Карл к ужину.

И принялась что-то подсчитывать про себя.

– Пожалуй, мне придется спуститься вниз за кофе. Мало осталось.

– Ты что, не понимаешь? – воскликнул Волш. – Это случилось! Пуристы дорвались до абсолютной власти!

– Я понимаю, – капризным голоском отозвалась Бетти. – И не надо на меня кричать! Ты подписывал эту ужасную петицию? Петицию Бьютта или как ее там? Ее еще Натуристы распространяли?

– Нет.

– Слава богу! Я так и подумала. Сколько всего приносили и просили подписать, а ты ни разу не решился.

Она помедлила на пороге кухни.

– Надеюсь, Карлу хватит ума вести себя правильно. Мне, кстати, всегда было неприятно, когда он тут сидел и пиво дул. И когда летом от него воняло, как от свиньи.

Дверь открылась, и в квартиру вбежал Карл, красный и хмурый.

– Бетти, к ужину меня не жди. У нас тут срочное собрание.

И он коротко взглянул на Волша:

– Ну что, доволен? А если б ты хоть пальцем о палец ударил – возможно, такого бы не случилось!

– Как быстро они сумеют провести эту поправку? – спросил Волш.

Карл нервно рассмеялся:

– Да они уже ее приняли.

И он схватил стопку документов со стола и запихал их в мусоропровод.

– У нас есть информаторы в штаб-квартире Пуристов. Так вот, как только они приведут к присяге новых членов совета, они протолкнут поправку. Они хотят застать нас врасплох! – И он сверкнул зубами в яростной улыбке. – Но у них ничего не выйдет!

Дверь захлопнулась, и шаги Карла ссыпались вниз по лестнице.

– Я никогда не видела, чтобы он так быстро ходил… – изумленно пробормотала Бетти.

А Дон Волш с нарастающим ужасом слышал, как с грохотом сбегает вниз по лестнице его шурин. Выбежав из здания, Карл прыгнул в свою наземную машину. Зарычал мотор, и Карл умчался.

– Он испуган, – проговорил Волш. – Ему грозит опасность.

– Он в состоянии сам о себе позаботиться. Карл уже большой мальчик.

Волш трясущимися руками прикурил сигарету.

– Недостаточно большой. Неужели они и впрямь хотят этого? Нет, невозможно…. Как это так – протолкнуть поправку, навязать всем свою точку зрения, свои представления о том, что правильно? Но, с другой стороны, все прошлые годы к этому шло, так что это просто последний шаг на длинном пути к цели…

– Ой, я очень надеюсь, что все это безобразие когда-нибудь кончится, раз и навсегда, – пожаловалась Бетти. – Неужели так всегда было? Вот я, например, не помню в своем детстве разговоров о политике!

– Тогда это еще не называли политикой. Просто промышленные круги насаждали среди людей культ потребления. А в центре была идея чистоты – зубов, волос, тела. Городские жители подхватили ее и развили в идеологию.

Бетти накрыла на стол и принесла блюда с едой.

– Ты хочешь сказать, что Пуристсткое движение намеренно создали?

– Они просто не понимали, какое значение приобретает эта тема. Не осознали вовремя, что их дети растут и думают, что непотеющие подмышки, ухоженные волосы и отбеленные зубы – это самое важное в жизни. Что за это имеет смысл сражаться и умирать. Настолько важное, что за него можно убивать несогласных.

– А Натуристы были сельскими жителями?

– Эти люди жили не в городах, и их сознание не подвергалось столь массированной обработке. – И Волш сердито потряс головой. – Невероятно, просто немыслимо! Как люди могут убивать друг друга из-за таких дурацких расхождений во взглядах! В течение всей своей истории люди уничтожают друг друга из-за несхождений в дурацких формулировках, из-за несогласия по поводу бессмысленных лозунгов, которые кто-то третий вбивает им в головы, а потом сидит и получает от этого выгоду…

– Но если они верят, значит, лозунги не так уж и бессмысленны.

– Бессмысленно убивать другого человека за то, что у него дурной запах изо рта! Бессмысленно бить кого-то за то, что он отказывается удалять потовые железы и устанавливать искусственную систему выведения шлаков из организма! Это будет совершенно нездравая война, ведь Натуристы запаслись оружием, они хранят его в штаб-квартире партии. Войну будут вести ради призрачных целей, а люди погибнут – они умрут, Бетти, из-за глупости, а не из-за настоящих идеалов!

– Время ужинать, дорогой, – сказала жена, указывая на стол.

– Я не голоден.

– Ну хватит дуться, давай покушай. Или у тебя снова начнется несварение, а ты знаешь, к чему это может привести.

О, он знал, к чему это может привести. Это значило, что его жизнь будет в опасности. Рыгнул в присутствии Пуриста – все, готовься к драке не на жизнь, а на смерть. В мире не было места для тех и других – должны были остаться либо люди, которые рыгают, либо люди, которые не выносят тех людей, которые рыгают. Кто-то должен был уступить – или уже уступил. Поправку приняли. Значит, дни Натуристов сочтены.

– Джимми сегодня задержится, – сказала Бетти, накладывая себе в тарелку бараньи отбивные, зеленый горошек и кукурузу со сливками. – Пуристы сегодня празднуют – у них что-то вроде вечеринки. Речи, парады, факельные шествия.

И она тоскливо пробормотала:

– Я так понимаю, мы не пойдем, да? А жалко, очень красиво будет – люди маршируют, огни горят…

– Ну так иди, – погруженный в свои мысли Волш положил еду себе на тарелку. Он ел и не чувствовал вкуса пищи. – Пойди, развлекись, если тебе хочется.

Они еще не закончили ужинать, как дверь отворилась и в нее быстрым шагом вошел Карл.

– Мне что-нибудь оставили? – резко спросил он.

Бетти приподнялась в невероятном изумлении:

– Карл! От тебя… от тебя больше не пахнет!

Карл уселся и решительно придвинул к себе блюдо с бараниной. А потом вдруг замер и… принялся придирчиво выбирать себе кусочек. Водрузил его на тарелку, положил крохотную порцию горошка.

– Я голоден, – покивал он. – Но не слишком голоден.

И он стал спокойно, аккуратно есть.

Волш просто глазам своим не верил.

– Какого черта? Что случилось? – резко спросил он. – Твои волосы… зубы… дыхание… Что ты с собой сделал?

Не поднимая глаз, Карл ответил:

– Партия приняла решение о стратегическом отступлении. Временная мера. Раз принятие поправки неизбежно, не имеет смысла лезть в бутылку. Мы ж не сумасшедшие – умирать не собираемся.

И он отпил едва теплого кофе.

– То есть я хочу сказать, что мы ушли в подполье.

Волш медленно опустил вилку на тарелку:

– То есть ты хочешь сказать, что вы не станете оказывать никакого сопротивления?

– Черт, ты о чем? Какое сопротивление? Это чистое самоубийство! – И Карл настороженно посмотрел по сторонам. – А теперь слушайте. Я теперь полностью соответствую всем пунктам поправки Хорни, ко мне не придерешься. Если сюда сунет нос полиция, вы держите язык за зубами. Поправка дает право на публичное отречение от заблуждений – именно это мы и сделали. Теперь мы чисты, и нас не посмеют тронуть. Но лучше вообще ничего не говорить.

И он вытащил маленькую голубую карточку.

– Вот, пуристский партбилет. Согласно документу, я уже давно вступил в партию. Мы готовились и к такому варианту.

– О, Карл! – восторженно вскрикнула Бетти. – Я так рада! Ты сейчас выглядишь… просто замечательно!

Волш молчал.

– А что такое? – начала сердиться Бетти. – Разве ты не этого хотел? Ты же не хотел, чтобы они дрались и поубивали друг друга! – Она перешла на пронзительный крик. – Ты вечно всем недоволен! Ты этого хотел? Хотел! И что? Ты опять недоволен! Что тебе еще нужно, а, Дон?!

И тут на нижнем этаже комплекса послышался шум. Карл сел очень прямо, и с лица его сошел всякий цвет. Если бы не операция, он бы вспотел.

– Это полиция по делам соответствия, – выдавил он. – Просто сидите спокойно. Они пройдут с обходом и уйдут.

– О боже, – прошептала Бетти. – Я очень надеюсь, что они ничего не поломают. Может, мне в душ сходить?

– Просто сиди тихо, – прохрипел Карл. – Не надо давать им поводов для подозрений…

Дверь открылась. На пороге стоял Джимми – он казался коротышкой рядом с гигантами в зеленой форме полиции по делам соответствия.

– Вон он! – заверещал Джимми, тыча пальцем в Карла. – Он натуристский активист! Понюхайте его!

Полицейские быстро прошли в комнату и заняли ключевые позиции. Они окружили неподвижного Карла, быстро осмотрели его, потом отошли.

– Но от него совсем не пахнет, – возразил полицейский сержант. – Запаха изо рта нет. Волосы густые и ухоженные.

Он подал знак, и Карл покорно раскрыл рот:

– Зубы белые, хорошо вычищенные. Ничего предосудительного. Нет, с этим человеком все в порядке, он полностью соответствует нормам.

Джимми злобно зыркнул в сторону Карла:

– Гляди-ка, подсуетился…

Карл, демонстрируя чудеса выдержки, ковырялся в тарелке и не обращал внимания на мальчишку и на полицейских.

– Похоже, нам удалось подавить сопротивление Натуристов, – передал сержант по рации. – по крайней мере, в этом районе организованной оппозиции не наблюдается.

– Отлично, – ответила рация. – В вашем районе их было особенно много. Нужно предпринять дальнейшие меры. Запустить машины принудительного очищения, к примеру. Необходимо как можно скорее внедрить эти методы.

Один из полицейских повернулся к Дону Волшу. Его ноздри зашевелились, и он сурово покосился на Дона:

– Имя? – гаркнул он.

Волш назвался.

Полицейские осторожно окружили его.

– От него пахнет, – заметил один. – Но лысины нет, волосы ухоженные. Откройте рот.

Волш открыл рот.

– Зубы белые, чистые. Но… – полицейский принюхался. – Слабый запах изо рта. Желудочного происхождения. Что-то я в толк не возьму, он Натурист или нет?

– Он точно не Пурист, – ответил сержант. – От Пуриста бы не пахло потом. Значит, Натурист.

Джимми протолкался вперед:

– Этот человек, – объяснил он, – он из попутчиков. Он не член Партии.

– Вы знакомы?

– Мы… родственники, – признался Джимми.

Полицейский сделал несколько пометок в своем блокноте.

– Он заигрывал с Натуристами, но до конца их идеями не проникся?

– Ну, он, знаете, посередине. Квази-Натурист. Он еще не определился. Но он не безнадежен! Не стоит, право, заводить на него уголовное дело…

– Так. Тогда отправляем его на корректирующее лечение, – записал в блокнот сержант. – Так, Волш, – обратился он к Волшу, – быстро собирай вещички и пошли. Согласно поправке, таким, как ты, положено пройти принудительное очищение. Давай, собирайся, время пошло.

Волш встал и ударил сержанта в челюсть.

Сержант глупо рухнул навзничь – руки раскинуты, на лице выражение безграничного удивления. Полицейские выхватили пистолеты и истерично заверещали, тупо толкаясь и мешая друг другу в тесной комнате. Бетти завизжала, как резаная. Пронзительный голос Джимми потонул в общем шуме и гаме.

Волш ухватил настольную лампу и разбил ее о голову сержанта. Свет в квартире замигал и погас, и комната погрузилась в орущий темный хаос. Волш столкнулся с кем-то, ударил под колено, этот кто-то со стоном осел на пол. На несколько мгновений Дон потерялся в полной криков и воплей темноте, но потом пальцы нащупали дверь. Он открыл ее и выбрался в общий коридор.

Волш уже подбегал к лифту, как из-за двери вылез еще кто-то.

– Но почему? – жалостно причитал Джимми. – У меня все было предусмотрено, зачем? Я все для тебя устроил, в лучшем виде!

Двери лифта захлопнулись, отрезая от металлического пронзительного голоса. Дон уже ехал вниз, когда в коридор осторожно высунулись полицейские. Волш слышал их угрожающий топот – они шли по пятам.

Дон посмотрел на часы. Наверное, у него не более пятнадцати или двадцати минут. Потом его схватят – это неизбежно. Сделав глубокий вдох, он вышел из лифта и как можно спокойнее пошел по темному коридору между рядами магазинов, мимо черных витрин и вывесок.

* * *

На этот раз Чарли был уже в рабочем состоянии. Волш подошел к приемной и увидел, что один человек сидит в кабинете, двое других ждут. Увидев выражение лица Волша, робот тут же махнул, приглашая его немедленно пройти внутрь.

– Что случилось, Дон? – серьезно спросил он, указывая на кресло. – Присядь и расскажи, что у тебя на душе.

Волш рассказал.

А когда он закончил, психоаналитик откинулся в кресле и тихо присвистнул:

– Дон, это серьезное преступление. За такое тебя заморозят! Такие меры предусмотрены новой поправкой…

– Я знаю, – согласно кивнул Волш.

Он ничего не чувствовал. Вообще. В первый раз за много лет бесконечный вихрь эмоций и мыслей полностью отсутствовал в его голове. Он чувствовал себя немного усталым – вот и все.

Робот покачал головой:

– Вот видишь, Дон, ты все-таки определился. Ну хоть что-то, с другой-то стороны. Ты все-таки сумел принять решение.

И он задумчиво выдвинул ящик стола и вытащил оттуда блокнот.

– Полицейский автозак уже приехал?

– Я слышал сирены, когда входил в предбанник. Думаю, если не приехал, то уже едет.

Робот побарабанил железными пальцами по ореховой столешнице.

– Внезапный переход от невозможности принять решение к самым решительным действиям является доказательством твоей психологической интеграции в социум. Ты ведь решил, с кем ты, правда?

– Решил, – ответил Волш.

– Ну и отлично. Я знал, что рано или поздно это случится. Жаль, что это произошло при таких драматических обстоятельствах…

– А мне не жаль, – сказал Волш. – Это единственно возможное решение. Теперь мне это ясно как божий день. Нерешительность – не обязательно дефект. Оказалось, что, если я считаю бессмысленными лозунги, партии и героическую гибель ради всего этого, – это тоже убеждение. За которое можно отдать жизнь. Раньше я думал, что у меня нет символа веры. Теперь я знаю, что он у меня есть.

Робот не слушал его. Он что-то начеркал в блокноте, потом подписал и аккуратно, одним точным движением оторвал листок.

– Вот.

И он быстро протянул бумагу Волшу.

– Что это? – спросил тот.

– Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в наши отношения «доктор – пациент». В терапевтический процесс. Ты все-таки нащупал почву под ногами – и я полагаю, что мы вполне способны на прогресс.

И робот быстро встал на ноги.

– Удачи, Дон. Покажи это полиции. Если что-то пойдет не так, пусть они со мной свяжутся.

Листок оказался направлением на лечение от Федерального Психиатрического комитета. Волш ошеломленно перевернул его:

– Ты полагаешь, что это меня… убережет?

– Ты действовал под влиянием аффекта. И не можешь нести ответственность за свое поведение. Конечно, тебя осмотрят, но волноваться незачем. – И робот добродушно похлопал его по спине. – Это был поступок невротика – так ты разрешил внутренний конфликт. Теперь ты от него свободен. Это все сдерживаемые эмоции и вытесненные конфликты. Символическая, так сказать, демонстрация либидо – безо всяких политических поползновений.

– Понятно, – отозвался Волш.

Робот твердо взял его под локоть и провел к выходу.

– А теперь иди к ним и отдай бумагу.

Из металлической груди робота выехала крошечная бутылочка:

– И прими одну таблетку перед сном. Ничего серьезного – это просто легкое снотворное, чтобы нервы в порядок привести. Все будет хорошо, я уверен, что мы скоро увидимся. И учти: наконец-то я вижу результаты наших встреч.

Волш вышел и понял, что на улице окончательно стемнело. Полицейский микроавтобус стоял у самого входа в жилищный комплекс – большой зловещий черный силуэт, вырисовывающийся на фоне мертвого бессветного неба. Толпа зевак собралась на безопасном расстоянии от страшной машины – всем было интересно, что же случилось.

Волш машинально положил пузырек с таблетками в карман пальто. Постоял, вдыхая холодный ночной воздух. Чистый запах вечерней прохлады. Высоко над головой зажглись яркие звезды.

– Эй! – заорал полицейский. И посветил фонариком прямо в лицо Волшу, подозрительно щурясь. – А ну иди сюда.

– Похоже, это он и есть, – сказал другой. – Иди, иди сюда, парень. Шагай, мы тебя заждались.

Волш вытащил направление, которое ему выписал Чарли.

– Иду, – ответил он.

И, пока шел к полицейским, аккуратно порвал листок в мелкие клочки и выбросил. Их тут же утащил и разбросал ночной ветер.

– Какого черта? Ты чего там делаешь? – сердито спросил полицейский.

– Ничего такого, – ответил Волш. – Просто выкинул ненужную бумажку. Она мне больше не понадобится.

– Странный он какой-то, – пробормотал полицейский, деловито тыкая в Волша фризером. Второй тоже направил луч холода в замерзающее тело. – У меня от него аж мурашки по спине.

– Ну так радуйся, что таких, как он, мало, – сказал напарник. – Всего пара упертых встретилась, а так все путем.

Обездвиженного Волша закинули в микроавтобус и накрепко задраили двери. Мусороперерабатывающий механизм тут же принялся разлагать его тело на основные минералы. Через несколько мгновений полицейская машина тронулась с места – поступил еще один вызов.