Читать книгу Человек с одинаковыми зубами - Филип К. Дик - Страница 5

Ранним утром Шерри Домброзио шла по дороге, сунув руки в карманы голубого замшевого жакета. Поскольку она была в сандалиях, камни она не пинала. Прохладный ветер трепал ее юбку, длинную, темную, с напечатанным вручную узором авторства друга-художника из Саусалито. Сандалии тоже были ручной работы; она сделала их сама несколько лет назад.

У нее все еще оставались инструменты для кожи, и на Рождество она делала в подарок близким друзьям ремни, сумочки и бумажники.

Справа пастбище обрывалось в заросший деревьями овраг. На обочине пасся теленок, серовато-коричневый, коренастый, с блестящим от мокрой травы розовым носом. Высоко над головой кружил ястреб или канюк – она не могла разглядеть, кто именно, пока солнечный свет не осветил раскинутые крылья и она не уловила характерный для ястреба рыжий оттенок. Раньше она иногда встречала по утрам голубую цаплю, но сегодня ее не было. На ветках дуба, где она жила, осталось только растрепанное гнездо.

Цапля улетела на день в лагуну Болинас.

На повороте Шерри сошла с гравийного покрытия на обочину, чтобы пропустить ехавший в город пикап. А он мог бы ее подбросить, если бы она подала какой-нибудь знак. За рулем сидел мистер Гримальди, отставной горный инженер, живший в конце их улицы. Он всегда был очень предусмотрителен: в дождь, если она тащилась по дороге в своем желтом дождевике, шапке и ботинках, он всегда останавливался, независимо от того, махала она ему рукой или нет, но, если светило солнце, он никогда не забывал, что она любит пройтись. Но если речь шла об обратной дороге, с продуктами, она предпочитала, чтобы ее подвозили, независимо от погоды.

Гравий захрустел под сандалиями, когда она вернулась на дорогу. Справа виднелся дом миссис Пестолези, перед которым росла пампасная трава. Затем круто вверх шел склон, а внизу стояла станция Шеврон, где маленькая сельская дорога сливалась с государственным шоссе.

Пронесся порыв ветра, взъерошив траву на обочине. Нагнувшись, она сорвала травинку, которая продолжала дрожать. Как проволочка, подумала она. Игрушечное растение из Гонконга, только цвет не очень удачный. Ей пришло в голову, что можно было бы высушить траву, окунуть в майонезную баночку с акварелью и использовать как садовое украшение. Она уже экспериментировала с окраской разных сорняков. Порой выходило интересно, а иногда и вовсе потрясающе. Сложный изящный узор листьев невозможно воспроизвести искусственно, а цвет выявлял их малозаметную красоту.

«Если бы у меня была хоть капля здравого смысла, – подумала она, – я бы расположилась с мольбертом у этой дороги. Я бы написала станцию Шеврон, холм за ней, край лагуны. Но даже если бы я это сделала, это был бы всего лишь обычный пейзаж художника-любителя. Как у Уинстона Черчилля, да еще и не оригинальный».

Если тебе нравится природа, думала она, то ты не художник; ты просто сентиментален. Поэтому она зашагала дальше вниз по склону.

Каркинез лежал внизу. Одиннадцать магазинов подряд, пять по левой стороне шоссе, шесть по правой, магазин кормов заметнее всех. Туда-то она и собиралась: она держала кур-бентамок.

Звук машины за спиной заставил ее снова сойти с дороги. Мимо проехал серый седан, в котором она узнала машину Рансиблов. Джанет Рансибл сидела за рулем, напряженно, как маленькая старушка, глядя прямо вперед. Серая машина, серый человек, подумала Шерри. И никому из них никогда не придет в голову кого-то подвезти; Лео Рансибл обычно проплывал мимо любого, кто шел пешком, едва кивая, далекий, как статуя.

Но вдруг серый седан сбросил скорость, а потом и вовсе остановился.

«Из-за меня?» – подумала Шерри и продолжила идти с прежней скоростью, не обращая внимания на машину, пока наконец не подошла к окну. Джанет Рансибл опустила стекло и высунула голову. Но дверь не открыла.

– Я заметила, что ты идешь по дороге.

Тусклое лицо Джанет казалось необычно вытянутым, и Шерри решила, что это последствия вчерашнего.

– Знаешь, Лео, как единственный в городе агент по недвижимости, должен на все смотреть с двух сторон. Со своей личной точки зрения и с точки зрения пользы для города.

– А когда он нам звонил вчера вечером, он был кем? – поинтересовалась Шерри.

– Он расстроился и очень удивился. И это справедливо, если учитывать чувства местных жителей – верные или нет – при известии о том, что вы пригласили цветного в гости, не посоветовавшись ни с кем и не учитывая ничьих чувств. Мы все знаем друг друга, живем на одной улице, наши дети учатся в одной школе… Он не понял… – она махнула рукой, – это сорвало очень важную сделку, о чем он и сказал твоему мужу. Нельзя его винить за то, что он разозлился. В конце концов, это ничего вам не стоило. Вам не нужно зарабатывать на жизнь в этом городе, твой муж работает не здесь. Конечно, ты относишься к этому легкомысленно. Я вижу, что тебе плевать, и сэкономлю время. – И она уехала, оставив Шерри стоять.

Они все сошли с ума, подумала Шерри и пошла дальше.

И очень быстро столкнулась с одной из трудностей жизни в небольшом городке. В магазине кормов Карлтона она снова встретила Джанет Рансибл. Миссис Рансибл стояла у прилавка, пока ей взвешивали сухой корм для собак. Увидев Шерри, она сразу же отвернулась.

Так будет и впредь, подумала Шерри.

И поэтому она подошла к прилавку.

– Я не хочу, чтобы меня ненавидела ты или кто-то еще в городе, – сказала она Джанет, когда продавец ушел за сдачей, – давай раз и навсегда разберемся с этим.

Продавец вернулся, отдал Джанет Рансибл сдачу, а затем ушел разгружать мешки с кормом. Очевидно, он предположил, что они приехали вместе.

– А что тут разбираться? – сказала Джанет. – Вы случайно лишили нас огромной суммы денег, и вас, разумеется, это нисколько не беспокоит. Да и не должно. Вы не входите в местное общество, для вас это просто жилой пригород. Но я полагаю, что вас должна волновать стоимость вашей недвижимости, так что…

– Какая глупость. То, что Уолтер сказал вчера вечером твоему мужу, я готова повторить тебе. Нам не за что извиняться. Если бы нам пришлось сделать это снова, мы бы сделали это снова. Я согласна с Уолтом на сто процентов; никто не имеет права указывать нам, кого мы можем принимать, а кого нет.

– Лео говорит… – начала Джанет.

– Мне все равно, что говорит Лео, – ответила Шерри, – в этом городке полно людей, которые знают, что твой муж служит всемогущему доллару, и ты знаешь, что я имею в виду.

– Ты намекаешь на его национальность. Так вот, я ею горжусь, и Лео гордится наследием предков.

– Да, но твой-то муж не Барух Спиноза, – сказала Шерри, – и довольно нелепо приписывать себе заслуги Мендельсона и Эйнштейна на основании принадлежности к одному народу. Я могла бы также приписать заслуги Франклина Рузвельта или Альберта Швейцера. – Понизив голос, она добавила: – Мы с мужем пользуемся гораздо большим уважением жителей города, чем человек со стороны, который пытается спекулировать недвижимостью, чтобы заработать побыстрее, при том, что никто точно не знает, чем именно он зарабатывает.

Джанет Рансибл не нашлась с ответом. Она прочистила горло и взяла запечатанную упаковку сухого корма для собак. Ее лицо стало совсем бесцветным, тяжелым и некрасивым, она больше не улыбалась. Наконец она вздрогнула, опустила голову и протиснулась к выходу мимо Шерри.

Шерри ровным голосом сказала продавцу:

– Будьте добры, примерно пять фунтов корма для кур.

Ей было приятно, что она вела себя спокойно. Конечно, Джанет не смогла ей возразить. Держу пари, что она вернется домой, подумала Шерри. Сегодня больше никаких дел в городе, чтобы ни за что не столкнуться со мной.

Какая она жалкая и похожая на старую деву, думала Шерри, расплачиваясь за корм для кур. Этот дергающийся глаз, напряженная шея, опухшие от ежевечерней выпивки веки. Как просто было ее заткнуть. Всего пара фраз.

Они неправы, думала она. Они должны это понять. Все эти вечерние ругательства по телефону, этот разговор, все эти фокусы. Они нападают не на нас, они пытаются заглушить голос своей совести.

Но потом она подумала: «А сама-то? Что я им сказала?» Теперь ей стало стыдно за то, что она намекнула на национальность Рансибла.

Это было плохо, решила она.

И все же они заслужили это. Это было справедливо. Их собственное священное писание, Ветхий Завет, требовал отдать око за око. Они отвергли христианское «подставь другую щеку», так почему она должна сдерживаться? Она поступила так, как велел их собственный закон.

Она вышла из магазина и спустилась на гравийную парковку. Там стоял седан Рансиблов, а рядом ждала Джанет с мешком собачьего корма в руках.

– Что еще? – При виде нее Шерри слегка вздрогнула.

– Я хочу кое-что прояснить. Мы вовсе не фанатики. Не надо делать поспешных выводов. Вчера вечером мой муж выгнал из дома человека, с которым мы дружили десять лет, потому что этот человек, Пол Уилби, спросил о вашем друге-негре. Он увидел его у вас на крыльце и спросил, живут ли негры в этом городе.

– Ну и что? – спросила Шерри.

– Мой муж добровольно отказался от крупной сделки, на которой мог бы заработать много денег, потому что он не терпит расизма в своем доме. Лео – идеалист.

Ее покрасневшие глаза вспыхнули, а губы яростно сжались. Шерри решила не уходить и не перебивать ее.

– Он чуть не отдал жизнь за свободу и равенство всех людей. Он сражался против фашизма не потому, что его заставили, а потому, что верил в это. Он благородный, умный, тонко чувствующий человек. Если кто-то в этом городе сделал больше добрых дел, чем Лео, назови мне его имя. Ну, скажи. Кто?

Шерри ничего не сказала. Это еще не все, поняла она. Она застонала про себя и прижала к себе пакет с кормом для кур.

– Если бы ты была у нас дома вчера вечером, – сказала Джанет, – ты бы сама увидела…

– Если твой муж так считает, то зачем он нам позвонил? – перебила Шерри. – Почему он сказал то, что сказал? Если он такой идеалист, почему он кричал по телефону, что мы эгоисты и разлагаем общество? Объясни это.

Открыв дверцу машины, Джанет помедлила и сказала:

– Лео хотел, чтобы вы осознали последствия своего поступка. Он хотел, чтобы вы понесли за него ответственность. Запомни. – Она села за руль и захлопнула дверцу. Заводя двигатель, она сказала спокойно и твердо: – Ваша… межрасовая вечеринка ничего вам не стоила. Заплатили за нее мы.

Серый седан с серой женщиной внутри уехал.

Шерри подумала: «Может, в этом что-то есть. Интересно. Эти евреи так нервно относятся к расовым вопросам. Может, Рансибл воспринял замечание, направленное в сторону негров, как личное оскорбление. Это очень похоже на него. Насколько хорошо мы вообще знаем Рансибла? Мы видим, как он проезжает мимо; слышим о сделках, которые он провернул; видим его вывески и его контору. Когда мы покупаем недвижимость, нам приходится действовать через него, и когда продаем – тоже. Он холеный и даже симпатичный. И он, конечно, затаил обиду. Он враждует с половиной людей в городе – или враждовал раньше. Просто он вспыхивает почти по любому поводу, выходит из себя. И он участвует во всех общественных делах, школьных собраниях, обсуждениях дорог и права проезда».

Он, наверное, действительно такой донкихот, подумала она. Если он это сделал, если он послал клиента к черту всего лишь потому, что тому не понравился негр в городке. Кто бы мог подумать такое о Лео Рансибле?

Вчера вечером все казалось совсем простым и даже банальным. Ее муж приехал домой вместе с негром-механиком, которого он знал много лет, любил и уважал. А в городе жили исключительно белые. «Лилейно-белое» сообщество. Она сама первым делом подумала о том, что скажут соседи. А сам Чарли шутил за ужином о падении цен на недвижимость.

И конечно же, местный агент по недвижимости позвонил им в тот же вечер, он был очень расстроен и сердит, накричал на них. Уолт, стоя в холле с телефоном в руке, сказал совершенно правильную вещь; он велел агенту по недвижимости пойти заниматься своей мелкой торговлей, сказал, что человек имеет право пригласить к ужину кого угодно, будь то негр, еврей или марсианин. Упоминал ли Уолтер евреев? Она уже точно не помнила. В общем, произошел конфликт гуманистических ценностей и капиталистического цинизма, причем Лео Рансибл, имевший репутацию человека, замешанного в темных делишках, представлял вторую сторону.

Но теперь… она представила, как Рансибл выгоняет друга из дома, произносит гневную речь, а затем, как только гость уходит, идет к телефону, звонит ей и Уолту и занимает прямо противоположную позицию. Они сумасшедшие, сказала она себе.

Они оба, Лео и Джанет, просто идиоты. Настоящие безумцы. И они действительно злы на нас. «Если это дорого им обошлось – или они так думают, – они не сразу это переживут. Я знаю, если бы я была на их месте, я бы долго лелеяла обиду из-за большой суммы денег».

Если бы он вел себя рационально, подумала она, он бы не винил нас; он понимал бы, что сам несет ответственность. Это мы с Уолтом заставили его высказать свое мнение клиенту? Разве мы? Но, думала она, люди не рациональны – они эмоциональны. В любом случае, решила она, они ничего не могут нам сделать, кроме как не подать руку для рукопожатия или не предложить подвезти в сырую погоду. Рансибл не имеет большого веса в этом обществе. В социальном плане он изгой. Честно говоря, пренебрегая нами, они потеряют больше, чем мы.

Какой смех, решила она. Рансиблы пренебрегают нами!