Читать книгу Человек в Высоком замке - Филип К. Дик - Страница 6

Уиндем-Мэтсон вразвалку шел по коридору в направлении главного цеха «У.-М. корпорейшн». Провожая его взглядом, Фрэнк подумал, что бывший работодатель вовсе не похож на фабриканта. Легче принять его за жителя трущоб, за пьянчугу, которого вымыли, побрили, причесали, одели во все новое, накачали витаминами и выпроводили с пятью долларами и советом начать жизнь с чистого листа. Старик всегда ловчил, суетился, заикался перед каждым встречным и даже заискивал, будто видел в нем сильного врага, которого необходимо умилостивить. Манерой держаться он как бы говорил: «Всем от меня, бедного, чего-нибудь нужно».

На самом деле старина У.-М. был куда круче, чем казался с виду. Он контролировал несколько предприятий, играл на бирже, приторговывал недвижимостью.

Фрэнк двинулся за ним следом, отворил большую металлическую дверь и шагнул навстречу грохоту машин, ставшему привычным за многие годы; его окружали люди и механизмы, сверкала электросварка, в воздухе висела техническая пыль. Фрэнк ускорил шаг.

– Эй, мистер У-Эм! – позвал он.

Уиндем-Мэтсон остановился возле человека с волосатыми руками; его звали Эд Маккарти, он был начальником цеха. Оба повернулись к Фрэнку.

– Извини, Фрэнк, – произнес Уиндем-Мэтсон, нервно облизывая губы, – но принять тебя обратно не смогу. Уже взял человека на твое место. Ты столько всего наговорил – мне и в голову не приходило, что ты захочешь вернуться.

Его черные глазки так и бегали.

«Это наследственное, – подумал Фрэнк. – Изворотливость у старика в крови».

– Заберу свои инструменты, больше мне ничего не нужно, – произнес Фрэнк, с удовольствием слушая свой уверенный голос.

– Ну, посмотрим, – промямлил Уиндем-Мэтсон, явно сомневаясь в том, что инструменты – имущество Фрэнка. И обратился к Маккарти: – Эд, вроде это по твоей части? Разберись с Фрэнком, пожалуйста. У меня дел по горло. – Он глянул на карманные часы. – Вот что, Эд, позже обсудим твое предложение. Мне надо бежать.

Он похлопал Маккарти по плечу и, не оглядываясь, затрусил прочь.

Эд Маккарти и Фрэнк остались вдвоем.

– Хотел вернуться? – помолчав, спросил Маккарти.

– Да, – ответил Фрэнк.

– Ты молодец. Здорово вчера выдал.

– Молодец-то молодец, – пробормотал Фрэнк, – но где еще найдешь такую работу? – Он чувствовал себя разбитым и беспомощным. – Ты-то меня понимаешь.

Они часто делились друг с другом заботами.

– Чепуха, ты отличный мастер. За шлифовальной машиной тебе нет равных. Я видел, как ты за пять минут подогнал деталь, включая грубую шлифовку. И это крупным наждаком! Вот только со сваркой…

– Я и не говорил, что умею сваривать, – перебил Фрэнк.

– А тебе не приходило на ум начать собственное дело?

– Что начать? – изумленно пробормотал Фрэнк.

– Заняться ювелирным делом.

– А, ради бога!

– Делать на заказ оригинальные вещи, не серийные.

Маккарти направился в угол цеха, подальше от шума.

– Примерно за две тысячи баксов ты сможешь устроить мастерскую где-нибудь в подвальчике или в гараже. Одно время я подумывал о сережках и кулонах. Ну, ты помнишь – в современном стиле.

Эд взял листок бумаги для заметок и стал рисовать – медленно, сосредоточенно.

Заглянув ему через плечо, Фрэнк увидел абстрактный, с плавными линиями эскиз браслета.

– А где продавать? – спросил он.

Он давно не видел ничего подобного. Только довоенные вещи. Но все они – даже старинные – были стандартными.

– Кому нужно современное американское искусство?

– Создадим рынок, – состроил зверскую гримасу Маккарти.

– Сами, что ли, будем продавать?

– Нет, через магазины розничной торговли. Вроде той роскошной лавки на Монтгомери-стрит. Как бишь ее…

– «Американские художественные ремесла», – припомнил Фрэнк.

Он никогда не посещал такие шикарные магазины, да и мало кто из американцев заходил в них: выставленные там вещи были по карману только японцам.

– Известно ли тебе, чем торгуют в таких заведениях? – осведомился Маккарти. – И на чем делают состояния? На дурацких серебряных нашлепках от индейских поясов из Нью-Мексико. На всякой дряни для туристов, якобы туземном искусстве.

Фрэнк долго не сводил глаз с Маккарти. Наконец произнес:

– Мне известно, что еще они продают. И тебе тоже.

– Да, – подтвердил Маккарти.

К тому, чем торговали в магазинах редкостей, они имели самое непосредственное отношение. И не первый год. Официально «У.-М. корпорейшн» специализировалась на изготовлении кованых перил для лестниц и балконов, решеток для каминов и оград для новых фешенебельных домов. Изделия производились крупными партиями по типовым чертежам, например сорок каминных решеток для сорокаквартирного дома. Но «У.-М. корпорейшн» выпускала не только кованые изделия – основные прибыли приносила деятельность иного рода. Используя большой арсенал инструментов, станков и материалов, корпорация подделывала предметы довоенной Америки в широком ассортименте. Эти подделки, разбавленные подлинными вещами, очень осторожно и расчетливо поставлялись на оптовый рынок предметов искусства и сбывались коллекционерам по всему континенту. Как и в филателии, как и в нумизматике, невозможно было подсчитать, сколько фальшивок ходит по свету. Да никто и не пытался. Прежде всего, это не нужно было продавцам и коллекционерам.

Вчера, уходя с работы, Фрэнк оставил на верстаке недоделанный револьвер, «кольт» эпохи покорения Дикого Запада. Он сам изготовил форму и отливки, оставалось довести до ума детали. Для стрелкового оружия времен Гражданской войны и фронтира рынок был неограничен; все, что мастерил Фрэнк, «У.-М. корпорейшн» сбывала без всяких хлопот.

Фрэнк неторопливо приблизился к верстаку и снял заусенцы с шомпола. Еще три дня, и револьвер был бы готов.

«Да, – подумал он, – я потерял хорошую работу. Только эксперт сможет отличить… Но японские коллекционеры – не знатоки… Вернее, у них нет образцов и стандартов, не с чем сравнивать».

Насколько ему было известно, они даже не задумывались над необходимостью устанавливать подлинность так называемых исторических произведений искусства, которыми торговали на Западном побережье. Когда-нибудь, возможно, задумаются… и тогда рынок лопнет как мыльный пузырь, даже подлинники никто не рискнет покупать. Закон Грешама гласит: подделки снижают ценность подлинников. Может быть, поэтому никто и не проверяет. Боятся правды. А так вроде все довольны.

Разбросанные по городам фабрики выпускают продукцию, оптовики ее распределяют по магазинам, а розничные торговцы рекламируют и выкладывают на прилавки. Коллекционеры платят денежки и, довольные, увозят покупки домой – восхищать коллег, друзей, любовниц.

Вот так и с послевоенными деньгами все было в порядке, пока не возник вопрос: а чего на самом деле они стоят?

До поры до времени подделки будут в цене. Потом придет час расплаты. Пока же все помалкивают, особенно те, кто кормится на этой ниве. Они просто стараются не думать о грядущих неприятностях, сосредоточившись на сиюминутных технических проблемах.

– Давно ли ты пробовал сделать что-нибудь оригинальное? – спросил Маккарти.

– Уже сколько лет… – пожал плечами Фрэнк. – Зато копировать научился здорово.

– Знаешь, о чем я думаю? Ты поверил нацистам, будто евреи не способны созидать, а могут только имитировать и торговать. Не творцы, а лишь посредники. – Безжалостный взгляд Эда буравил друга.

– Может, так оно и есть, – проворчал Фрэнк.

– А ты попробуй. Придумай что-нибудь новенькое. Или сразу поработай по металлу. Поиграй. Как дети играют.

– Не хочу, – сказал Фрэнк.

– В тебе нет азарта, – заключил Маккарти. – Полностью утрачена вера в себя. Угадал? Вот и плохо. Ведь я знаю, на что ты способен.

«Плохо – не то слово, – подумал Фрэнк. – Да, ты угадал. Ни веры, ни азарта.

Маккарти – отличный начальник. Ему не откажешь в умении завести работягу, заставить его выложиться. Прирожденный руководитель – чуть не вдохновил меня. И все испортил, отойдя раньше времени.

Жаль, нет при мне оракула. Как бы помог сейчас источник пятитысячелетней мудрости».

Фрэнк вспомнил, что видел «И-цзин» в вестибюле административного корпуса, и направился туда чуть ли не бегом. Устроившись в кресле из хромированной стали и пластика, написал на оборотной стороне конверта: «Только что мне предложили творческий бизнес – стоит ли попробовать?» – и стал подбрасывать три монеты.

Первой выпала сплошная черта, потом еще две. Нижняя триграмма. Цянь, неплохо. Цянь означает творчество. Четвертая черта – «шестерка», инь. Пятая – тоже прерванная.

«О господи! – разволновался он. – Еще одна иньская черта, и я получу одиннадцатую гексаграмму Тай – “Расцвет”! Очень добрый знак. Или… – руки дрожали, когда он тряс монеты, – если выпадет ян, получится гексаграмма двадцать шесть, Дачу – “Воспитание великим”. Обе гексаграммы благоприятны».

Он кинул монетки.

Инь. «Расцвет».

Открыв книгу, он прочел:

«Расцвет. Малое уходит, великое приходит. Счастье. Развитие».

Значит, надо поступить, как советует Эд Маккарти. Открыть свое маленькое предприятие.

Его беспокоила только верхняя «шестерка». Фрэнк перевернул страницу. Что там за текст? Он не мог вспомнить. Должно быть, благоприятный, поскольку вся гексаграмма добрая. Единение неба и земли… Но смысл первой и последней черт всегда лежит вне гексаграммы, так что, возможно, верхняя «шестерка»…

Пойманные глазами строки вспыхнули в мозгу:

«Городской вал падает обратно в ров. Не применяй войско. Из мелких городов будет изъявлена собственная их воля. Стойкость – к сожалению»[46].

– Ох, влип! – воскликнул он и прочел комментарий:

«В середине гексаграммы упоминались силы тьмы; теперь они начинают проявлять себя. Городская стена погружается обратно в ров, из которого она была поднята. Близится роковой час…»[47]

Несомненно, это едва ли не самое мрачное толкование из трех с лишним тысяч, содержащихся в книге. И все же гексаграмма в целом была благоприятной.

Как быть? Прежде не бывало, чтобы оракул пророчил ему беду и счастье одновременно. А нынче будто выгреб со дна своего кладезя всякую дрянь: тряпье, кости и черный ил – и вывалил на стол, точно сдуревший повар.

«Видать, от меня требуются две вещи, – подумал Фрэнк – И за работу взяться, и посмотреть на происходящее глазами шлимазла[48]. К счастью, второе дело – секундное.

Вот же черт! – мысленно выругался он. – Либо одно, либо другое. Не могут беда и удача ходить рука об руку. Или… могут? Ювелирное дело обеспечит мне будущность – никак иначе пророчество не истолковать. Но эта проклятая шестая строка… У нее глубокий смысл, она предупреждает о катастрофе, возможно, даже не связанной с ювелирным делом. В любом случае для меня припасена какая-то гадость».

«Война! – предположил Фрэнк – Третья мировая! Два миллиарда трупов, цивилизация стерта с лица Земли. Водородные бомбы сыплются градом».

«Ой, гевальт![49] – подумал он. – Что происходит? Из-за меня война начнется, что ли? Или кто-нибудь другой, о ком я даже не знаю ничего, заварит кашу? Или – все мы? Во всем виноваты физики с их теорией синхронности: каждая частица связана со всеми остальными – нельзя даже пукнуть, не изменив равновесия Вселенной. Они превратили жизнь в хохму, но только над этой хохмой некому будет посмеяться. Я открываю книгу и получаю прогноз событий, о которых даже Господь Бог хотел бы забыть. А кто я такой? Посторонний. Случайный человек. Который тут вовсе ни при чем.

Надо забрать инструменты, оборудовать мастерскую и возиться в ней день-деньской, как будто и не выпадала мне роковая черта. Надо работать. Творить, ничего не боясь. До самого конца. Жить на всю катушку, пока стена не рухнет в ров вместе с нами, со всем человечеством. Вот о чем говорит оракул. Рано или поздно рок доберется до каждого из нас. Но пусть до тех пор мои руки и голова не ведают праздности.

Комментарий предназначен только для меня и относится к моей работе. А последняя черта касается нас всех».

«Я слишком мал, – продолжил он мысль. – Могу лишь прочесть написанное и глянуть вверх, а потом опустить голову и поплестись дальше своей дорогой, как будто я невидим. Не бегать же по улицам, крича во всю глотку, чтобы привлечь внимание прохожих.

А существует ли вообще человек, способный изменить ход событий? Некто великий?.. Или, может, мы все вместе… Или в решающий момент начнет действовать тот, кого внедрили заранее, согласно тайному стратегическому плану… В общем, остается уповать на случай. На счастливое стечение обстоятельств. Лишь от него зависит жизнь – моя и всего человечества».

Фрэнк закрыл книгу и вернулся в цех. Заметив Маккарти, указал ему на тихий уголок.

– Чем больше думаю над твоей идеей, тем больше она мне нравится, – сказал он.

– Вот и отлично, – кивнул Маккарти. – А теперь слушай. Надо заставить Уиндема-Мэтсона рассчитаться сполна. – Он медленно, напряженно опустил веко – подмигнул. Это выглядело довольно жутко. – Я тут прикинул… В общем, решил уволиться и составить тебе компанию. Вот, погляди на эскизы. Чем плохи?

– Хороши, – подтвердил несколько сбитый с толку Фрэнк.

– Заходи вечерком ко мне, часам к семи, – предложил Маккарти. – Джин приготовит поесть… Если только сможешь вытерпеть мою детвору.

– Договорились, – сказал Фрэнк.

Маккарти хлопнул его по плечу и отошел.

«За какие-то десять минут я проделал большой путь. Как быстро это случилось, – размышлял Фрэнк, не испытывая тревоги и страха, только возбуждение. – Впрочем, такие события и должны происходить быстро. – Он направился к верстаку, чтобы собрать свои инструменты. – Подворачивается возможность, и… А ведь я ждал этой минуты всю жизнь. Оракул сказал: “Счастье, развитие”, и надо ему верить. Значит, оно пришло, великое? Время больших свершений? Пришел нужный Момент? “Шестерка” наверху одиннадцатой гексаграммы все меняет, гексаграмма приобретает смысл двадцать шестой, “Воспитание великим”. Инь превратился в ян; сменилась черта, и возник новый Момент. А я до того рассеян, что даже не заметил этого!»

«Теперь ясно, почему мне досталась эта грозная черта, – сделал вывод Фрэнк. – Одиннадцатая гексаграмма может превратиться в двадцать шестую единственным способом: получив наверх подвижную линию. Стало быть, вполне достаточно, чтобы я просто не подставлялся, не искал на свою задницу лишних проблем».

Но, несмотря на волнение и оптимизм, Фрэнк не мог выбросить из головы плохую черту.

«Хотя пытаюсь изо всех сил, – с горькой иронией отметил он. – Глядишь, к семи вечера начисто о ней позабуду. Ну что ж, будем надеяться. Потому что работать с Эдом на паях – это здорово. А идея заняться ювелирным делом – просто золотая. И я не вправе упустить такой шанс. Сейчас я – ничто, но, если встану на ноги, может быть, сумею вернуть Джулиану. Ведь я знаю, что ей нужно – быть женой не какого-нибудь мешугенера[50], а человека, чье имя что-то значит, влиятельной персоны. Мужчина должен быть мужчиной. Во всяком случае, когда-то было так. До войны. Сейчас она, должно быть, мечется с места на место, от мужика к мужику. Сама не знает, чего ищет. Но я-то знаю, и, когда мы с Эдом добьемся успеха, она получит то, что ей нужно».

Собираясь перекусить, Роберт Чилден запер дверь «Американских художественных ремесел» и, как всегда, зашел в кафе напротив. Обычно на завтрак уходило около получаса; на этот раз Чилден уложился в двадцать минут. Стоило вспомнить о встрече с Тагоми и его подчиненными, как желудок устраивал бунт.

По возвращении из Торговой миссии Чилден сказал себе: пора менять политику. Никаких доставок на дом. Все сделки – исключительно в магазине.

Подумать только, битых два часа он провел в кабинете заказчика. А на все про все ушло целых четыре часа! Когда он вернулся, открывать магазин было уже поздно. За весь день удалось продать только часы «Микки-Маус». Конечно, он не остался внакладе, но…

Чилден отворил дверь и прошел в подсобку – повесить пальто. Возвратясь в зал, обнаружил, что его ждет посетитель. Белый.

«Ого, – подумал Чилден, – сюрприз!»

– Добрый день, сэр, – с легким поклоном поздоровался он.

«Буратина, что ли?» – мелькнула мысль.

Чилден окинул посетителя внимательным взглядом: худощавый, смуглый, довольно элегантно одет. Но держится натянуто, даже слегка вспотел от волнения.

– Добрый день, – пробормотал посетитель, топчась у витрин.

Вдруг он резко устремился к прилавку и достал маленькую визитницу из лакированной кожи, а из нее красивую пеструю карточку с гербом Империи и эмблемой. ВМФ. «Адмирал Харуся».

Роберт Чилден уважительно вернул карточку.

– Корабль адмирала стоит в гавани Сан-Франциско, – пояснил посетитель. – Авианосец «Сёкаку»[51].

– Ясно, – кивнул Чилден.

– Адмирал Харуся впервые на Западном побережье, – продолжал незнакомец. – Одна из его целей – посетить ваш знаменитый магазин. На Родных островах наслышаны об «Американских художественных ремеслах».

Чилден вновь поклонился.

– К сожалению, – продолжал гость, – обстоятельства сложились так, что адмирал не нашел времени для личного визита и направил в ваш магазин меня, своего поверенного.

– Адмирал – коллекционер? – Мозг Чилдена заработал на полных оборотах.

– Не коллекционер, но увлечен искусством и неплохо разбирается в нем. Вещи, которые он хотел бы у вас приобрести, будут подарены офицерам флагмана. Адмирал решил вручить каждому офицеру ценный раритет времен Гражданской войны – оружие для ношения на поясе. – Сделав паузу, посетитель добавил: – Двенадцати офицерам.

«Двенадцать револьверов времен Гражданской войны, – затрепетал от волнения Чилден. – Дорогое удовольствие. Почти десять тысяч долларов!»

– Всем известно, что вы торгуете бесценными предметами старины, в буквальном смысле сошедшими со страниц американской истории, – продолжал смуглый человек. – Истории, увы, быстро исчезающей в чертогах времени.

Тщательно подбирая слова (ни в коем случае не допустить оплошности, не отпугнуть покупателя!), Чилден произнес:

– Да, вы правы, такого выбора оружия времен Гражданской войны, как здесь, не найти ни в одном магазине ТША. Счастлив услужить адмиралу Харусе. Если угодно, я доставлю отменную коллекцию прямо на борт «Сёкаку». Может, сегодня во второй половине дня?

– Я бы хотел посмотреть здесь, – сказал посетитель.

Чилден быстро прикинул в уме. У него не было двенадцати револьверов в наличии, только три. Но если повезет, он соберет дюжину за неделю. В крайнем случае закажет на Востоке, оплатив пересылку авиапочтой. Обзвонит местных оптовиков.

– Вы разбираетесь в подобном оружии, сэр? – спросил Чилден.

– Более-менее, – ответил посетитель. – Я собрал небольшую коллекцию пистолетов и револьверов. Есть даже крошечный потайной пистолет в форме костяшки домино, выпущенный году этак в сороковом прошлого века.

– Прелестная вещица, – кивнул Чилден и направился к сейфу.

Вернувшись с револьвером, он увидел, что посетитель заполняет чек.

– Адмирал предпочел бы заплатить авансом, – сказал буратина. – Депозит на пятнадцать тысяч тихоокеанских долларов.

Комната закружилась перед глазами Чилдена, но он сумел ответить ровно, даже с оттенком скуки:

– Как угодно. В этом нет особой необходимости, так, формальность. – Положив на прилавок футляр из фетра и кожи, он добавил: – Вот, рекомендую. Превосходный «кольт» сорок четвертого калибра. Тысяча восемьсот шестидесятый год. – Он открыл футляр. – Черный порох и пули. Этот шестизарядник был на вооружении у армии северян. Из него какой-нибудь парень в синем палил во второй битве при Булл-Ране[52].

Посетитель долго рассматривал «кольт». Затем, подняв глаза, тихо произнес:

– Сэр, это подделка.

– Что? – не понял Чилден.

– Сэр, вы предлагаете фальшивый экземпляр. Этой вещи нет и шести месяцев. Весьма досадно. Вот, поглядите на дерево, оно подвергалось искусственному старению, обрабатывалось едким химическим веществом. – Посетитель положил револьвер на прилавок.

Чилден схватил «кольт» и принялся вертеть в руках. Наконец хрипло произнес:

– Этого не может быть!

– Имитация редкого старинного револьвера. Я совершенно уверен. Боюсь, вас обманули, сэр. Какой-нибудь мошенник. Следует заявить в полицию. – Посетитель поклонился. – Сожалею, сэр. Возможно, среди ваших товаров есть и другие копии. Неужели вы, владелец магазина, в своем роде специалист, не способны отличить подделку от подлинника?

Наступила тишина.

Гость взял с прилавка наполовину заполненный чек, убрал в карман вместе с авторучкой и поклонился.

– Мне жаль, сэр, но я не могу иметь дела с «Американскими художественными ремеслами». Адмирал Харуся будет разочарован. Но войдите в мое положение.

Чилден тупо смотрел на револьвер.

– Всего хорошего, сэр, – сказал посетитель. – Последуйте моему совету, привлеките эксперта. Ваша репутация… Уверен, вы понимаете.

– Сэр, пожалуйста… – забормотал Чилден. – Я вас очень прошу…

– Не волнуйтесь, сэр. Никто не узнает. Адмиралу я скажу, что ваш магазин оказался закрыт. В конце концов… – Он помолчал, остановившись в дверях. – В конце концов, мы с вами белые. – Еще раз поклонившись, он ушел.

Чилден остался у прилавка с револьвером в руке.

«Этого не может быть, – подумал он. – Но это случилось. Господи боже! Я погиб. Упустил пятнадцать тысяч долларов. И потерял репутацию, а это – куда хуже. Если этот человек, порученец адмирала Харуси, не сдержит обещания… Я разорен! – решил он. – Покончу с собой. Но может быть, посетитель ошибся? Или солгал? Возможно, он подослан хозяином “Исторических ценностей Соединенных Штатов”, чтобы погубить меня. Или “Художественными редкостями Западного побережья”. Кем-нибудь из конкурентов. Револьвер настоящий, наверняка. А как убедиться? – Чилден лихорадочно соображал. – Ага! Отправлю его на проверку в лабораторию пенологического[53] факультета Калифорнийского университета. У меня там знакомые, по крайней мере были. Один раз пришлось к ним обращаться, чтобы проверить подлинность армейской казнозарядки раннего образца».

Он торопливо набрал номер одной из городских курьерских служб и велел немедленно прислать человека. Затем упаковал револьвер и написал записку, в которой просил сотрудников университетской лаборатории срочно установить возраст оружия и сообщить результат по телефону. Потом отдал пакет и записку подошедшему курьеру. Тот отбыл, а Чилден принялся расхаживать по магазину в нервозном ожидании.

В три часа позвонили из лаборатории.

– Мистер Чилден, вы желаете знать, является ли подлинным «кольт-арми сорок четыре» тысяча восемьсот шестидесятого года? – Пауза, во время которой Чилден едва не раздавил трубку. – Сообщаю лабораторное заключение. Все детали, кроме ореховых накладок, изготовлены с помощью пластмассовых форм. Серийные номера не соответствуют подлинным. Цементация поверхности проходила без участия цианида. Коричневый и синий оттенки поверхностей получены в результате скоростной обработки по современной технологии, револьвер целиком подвергался искусственному старению.

– Человек, который мне его предложил… – хрипло произнес Чилден.

– Его обвели вокруг пальца, так ему и скажите, – посоветовал эксперт. – Причем ловко обвели. Отличная работа. Профессиональная. Вам известно, что у настоящих «кольтов» синеватый оттенок? А доводилось ли слышать о том, как он получался? Стальные детали укладывали в ящик, сделанный из кожаных ремней, герметизировали его вместе с цианидом и нагревали. Довольно хлопотная процедура, по нынешним-то временам. А эту штуку сработали в превосходно оснащенной мастерской. Мы изучили частицы веществ, применявшихся для шлифовки и полировки, – есть кое-что весьма необычное. Не возьмусь доказывать в суде, но теперь нам известно, что выпуск подделок поставлен на промышленную основу.

– Нет! – воскликнул Чилден. – Это всего лишь слухи. Могу утверждать со всей ответственностью, сэр. Кому и знать об этом, как не мне! – Его голос поднялся до истерической ноты и надломился. – Как вы думаете, почему я отправил к вам револьвер? Я много лет торгую подобными вещами и сразу же заподозрил неладное. Такие подделки очень редки. Похоже на розыгрыш. Кто-то решил пошутить. – Тяжело дыша, он попрощался: – Благодарю вас. Вы подтвердили мою догадку. Пришлите счет. До свидания!

Чилден бросил трубку и уселся просматривать бухгалтерские записи – надо было выяснить, откуда у него этот фальшивый «кольт».

Он установил, что револьвер продал крупнейший в Сан-Франциско оптовик, владелец фирмы «Рэй Калвин и партнеры», находящейся на Ван-Несс. Чилден немедленно набрал номер.

– Мне мистера Калвина. – Теперь его голос звучал тверже.

Ответом был грубый тон вечно занятого дельца:

– Слушаю.

– Это Боб Чилден – «АХР, инк», на Монтгомери. Рэй, у меня к вам деликатная просьба. Надо поговорить с глазу на глаз, лучше всего сегодня, у вас в конторе. Поверьте, это очень важно. – Чилден вдруг понял, что кричит в трубку.

– Ладно, – буркнул Рэй Калвин.

– И никому не говорите. Это должно остаться между нами.

– В четыре устроит?

– Хорошо, в четыре, – согласился Чилден. – У вас. Всего доброго.

Он с такой яростью кинул трубку на рычаг, что телефон слетел на пол. Опустившись на колени, хозяин магазина поставил аппарат на место.

Выходить нужно через полчаса, и есть перспектива провести это время в бесполезном ожидании. Что же делать? Идея! Он позвонил в филиал «Токио геральд» на Маркет-стрит.

– Будьте добры, – произнес он, – скажите, находится ли в порту авианосец «Сёкаку», а если находится, то как давно он прибыл? Буду очень благодарен вашей уважаемой газете за эту информацию.

Тоскливое ожидание. Девичий голос:

– Как утверждает наша справочная служба, авианосец «Сёкаку» находится на дне Филиппинского моря. – Девушка хихикнула. – Он потоплен американской подлодкой в сорок пятом. Чем еще мы могли бы вам помочь, сэр? – Похоже, в газете его приняли за оригинального шутника.

Он положил трубку. Стало быть, никакого «Сёкаку» не существует вот уже семнадцать лет, как и адмирала Харуси, надо полагать. А его «доверенное лицо» – просто жулик. И все же этот тип оказался прав. «Кольт-арми-44» – подделка.

Бессмыслица.

Может, спекулянт? Пытается отхватить кусочек рынка пистолетов Гражданской войны? Однако он эксперт. Профессионал из профессионалов. Как быстро сумел распознать подделку!

Значит, и обращаться за помощью нужно к профессионалу. Знающему бизнес изнутри. Не к простому коллекционеру.

У Чилдена слегка отлегло от сердца.

В этом узком кругу все друг друга знают. И вдобавок умеют хранить тайны.

Или плюнуть и забыть?

Подумав, Чилден решил:

«Нет. Нужно выяснить все до конца. Но прежде всего надо заставить Рэя Калвина возместить убытки. И еще раз обратиться в университетскую лабораторию. Пусть проверят весь товар.

Но… вдруг они установят, что я торгую только фальшивками?

М-да… Проблема».

«Остается одно, – мрачно подумал он. – Пойти к Рэю Калвину. Взять за грудки. Вытрясти всю правду. Может, он тут ни при чем. А может, наоборот. Неважно. Сказать ему: „Еще одна подделка, и я у вас больше ничего не возьму!“

Пусть он терпит убытки, – сказал себе Чилден. – Он, а не я. Если откажется, я обойду все магазины и испорчу ему репутацию. Почему я должен страдать в одиночку? Пускай те, кто заварил кашу, сами ее и расхлебывают. Но действовать нужно очень осторожно. И ни слова посторонним».