Читать книгу Разрушенный мост - Филип Пулман - Страница 6

Все вокруг считали, что Джинни хорошо рисует. Учителя быстро замечали это, и ее работы всегда висели на выставочном стенде. В одной из школ она даже специально попыталась рисовать хуже, но ее все равно хвалили, а рисунки все равно брали на выставку. Именно тогда Джинни поняла, насколько там все глупые, возненавидела их за это и расстроилась так, что едва могла дышать.

Это было в том городе, где они жили в подвале. Папа спал в гостиной, а ей досталась единственная спальня. Плита, холодильник и кухонная раковина тоже стояли в гостиной. А наверху жил маленький мальчик. Они пытались играть во дворе вместе, но он постоянно плакал. Как-то раз его унесли наверх только из-за кошачьей царапины. Когда родители забрали его, Джинни осталась во дворе одна; за большой угольной ямой среди цветочных горшков она принялась строить город для своего игрушечного кролика, гадая, не умрет ли от царапины ее товарищ по играм.

В другой школе все должны были носить темно-зеленую форму и соломенные шляпы, которые удерживала на голове только тугая резинка под подбородком. Чтобы попасть на площадку для игр, нужно было пройти две улицы, поэтому учителя выстраивали их парами и требовали держаться за руки. Джинни в пару всегда доставалась девочка по имени Джеки, которая вечно отпускала ее руку, пока учительница не заметила этого и не отругала ее.

На столике возле кровати Джинни стояла фотография матери в обитой кожей рамке. Все отмечали, насколько они похожи. Они с папой называли маму «Маман», на французский манер. Каждый вечер Джинни разговаривала с ней: просила передать Деве Марии, чтобы та прислала ангелов, которые уберегут Джинни от дурных снов. Как-то другие девочки решили рассказать ей секрет, но заставили поклясться смертным ложем матери, что она никогда его не раскроет. Джинни тогда очень испугалась. Она думала об этом весь вечер и никак не могла выбросить из головы. Смертное ложе казалось ей чем-то вроде особой кровати, которую привозят домой, когда тебе приходит время умереть; и вот уже и ты знаешь, к чему все идет, и все знают, пора ложиться спать, но ты не хочешь идти в кровать, но должен, потому что пришло твое время. О том, что именно происходит на смертном ложе, было и вовсе страшно подумать. В тот вечер она никак не могла успокоиться, и папа, который пришел поцеловать ее на ночь, обнаружил мокрую от слез подушку. Объяснить, в чем было дело, Джинни не смогла.

На следующее утро Джинни как раз собиралась идти на работу в «Дракон», когда зазвонил телефон. Она сразу узнала голос собеседницы и почувствовала, как сильно забилось сердце. Это была Венди Стивенс.

– Привет, Джинни! Твой папа дома?

– Нет, он на работе. Хотите, я дам вам его номер? Он, скорее всего, в офисе…

– Спасибо, милая, его номер у меня есть. Я просто почему-то решила, что он будет дома.

– Ну…

– Подожди. Ты занята?

– Мне на работу нужно, смена начинается через полчаса, но…

– На работу? А где ты работаешь?

– В кафе. Ничего особенного.

– Здорово. Послушай… Папа говорил тебе что-нибудь после того, как я ушла?

– О вас?

– Да. И о том, почему я приходила.

Теперь у Джинни тряслись поджилки. Сев на пол, она уперлась локтем в стену.

– Нет.

– И не говорил о том, что происходит в Ливерпуле?

– В Ливерпуле?.. Не понимаю, о чем вы. Что там происходит?

– Что ж… Знаешь, давай-ка я позвоню ему. Он сам тебе все расскажет, так будет лучше.

– Нет, подождите! В чем дело? Расскажите мне, пожалуйста. Я недавно спрашивала его о вас, но он ничего не говорит. И я знаю, что что-то не так. Но если вы думаете то, что мне кажется, то это все неправда, клянусь вам, это все ложь.

Пару секунд на том конце провода царило молчание.

– О чем ты, милая? – спросила Венди Стивенс совершенно другим тоном. – Что я, по-твоему, думаю?

– Что он… Вы ведь ведете какое-то расследование, да?

– Расследование? С чего бы?

Теперь уже Джинни не знала, что сказать.

– Я просто подумала… Вдруг. Ну знаете, кто-то мог вам сказать о чем-то, но это неправда. О нас с ним. Как в газетах пишут, знаете, о детях, которых берут в приемные семьи. Я думала, вы поэтому пришли. И боялась…

– Так, давай разберемся. Ты думала, я проверяю, не бьет ли тебя отец? Об этом речь?

– Да, – ответила Джинни, едва дыша. – Да, я так и думала. И если дело не в этом… Понимаете, просто мы же к разным расам относимся, так? И я знаю, социальные работники не любят, когда у белых родителей черные дети. Потому и подумала, вдруг… Не знаю.

– Это всего лишь один из принципов, который относится, к тому же, только к детям, которых усыновили или взяли под опеку. Но ты его родная дочь, так что не беспокойся. И кстати – он бьет тебя?

– Нет! Боже, конечно же нет!

– Я и не сомневалась. Нет, дело совсем не в этом. Но ты, получается, все это время меня подозревала? И не спросила его об этом? Хотя, понимаю, это было бы непросто, да?

Сейчас Венди Стивенс говорила прямо и гораздо более разумно, чем во время своего визита. Может быть, так казалось потому, что Джинни не видела ее приклеенную улыбку – а может, она и не улыбалась вовсе.

– Но в чем тогда дело? – спросила она. Предмет ее беспокойства изменился, но она по-прежнему беспокоилась.

– Мне нужно сначала поговорить с ним. Не думаю, что об этом тебе должна рассказывать я, да еще и вот так, по телефону.

– Но вы же не можете сейчас просто повесить трубку! Я его до девяти вечера не увижу, скорее всего, он задерживается допоздна… Вы же не заберете меня? Не увезете от него?

Джинни знала, что это звучит, как отчаянная просьба о помощи, но ничего не могла с собой поделать; кто знает, какие возможности есть у социальных служб.

– Нет, – ответила Венди Стивенс. – Никто не сможет вас разделить. И никто этого и не хочет, даже если бы и мог.

– Тогда в чем дело? Это из-за мамы? Она жива или еще что-то выяснилось?

Это была безумная догадка, самое странное, что Джинни смогла придумать. Но Венди Стивенс снова умолкла.

– Что ты знаешь о своей матери?

– Только то, что папа рассказал. Она умерла вскоре после моего рождения.

– Ага. Понятно. Слушай меня, Джинни. Все, что сейчас происходит, касается твоего отца, но не сулит ему неприятностей. И не разрушит вашу семью – вообще ничего такого. Но только он должен рассказывать тебе об этом, я не могу. Это было бы неправильно. Поэтому сейчас я позвоню ему на работу и поговорю с ним. Он будет знать все детали – а еще я расскажу, о чем мы с тобой сейчас беседовали…

– Но не говорите, о чем я думала!

– Что мы будто бы решили, что он тебя бьет?

– Да. Не говорите ему об этом, пожалуйста. Не хочу, чтобы он думал… Просто скажите, что я беспокоюсь, ладно?

– Понимаю. И Джинни… Слушай, я снова заеду к вам через несколько дней. Тогда мы сможем еще раз побеседовать, если хочешь.

– Ладно. А почему вы приедете?

– Это тебе папа объяснит. А сейчас беги на работу, а то опоздаешь.

– Точно… Спасибо.

– Пока, Джинни.

В трубке щелкнуло. Джинни медленно поднялась на ноги и поставила ее на место.

* * *

Ей так много хотелось рассказать Рианнон, но никак не получалось: в тот день в «Драконе» посетителей оказалось больше, чем за все время его существования. Нужно было разносить кофе, убирать грязные чашки, продавать пончики, сконы и кусочки домашнего пирога миссис Калверт – а еще следить, чтобы столы оставались чистыми и были накрыты к обеду: солонки и перечницы на местах, рядом пакетики сахара и бутылочки с кетчупом. За этими хлопотами девочки и парой слов не успели обменяться.

Днем Рианнон и ее мама собирались пройтись по магазинам, так что после смены времени для разговоров тоже не осталось. Поэтому домой Джинни вернулась расстроенной и весь день рисовала соседскую кошку, которой нравилось спать на стене их сада. Вечером нужно было идти в яхт-клуб и выполнять работу там, и по мере приближения ночи Джинни все больше и больше беспокоилась, ожидая встречи с отцом.

Когда она вернулась, он лежал в саду в гамаке: в руках банка пива, в плеере – старая кассета Пола Саймона. Несмотря на наушники, Джинни слышала музыку: она играла слишком уж громко.

Папа увидел ее и поднялся с гамака. Она села на стул на веранде к нему лицом.

– Пап, Венди Стивенс ведь тебе дозвонилась?

– Да. И сказала, что уже с тобой поговорила.

Видимо, банка пива у него в руке была не первой, потому что говорил он очень аккуратно и медленнее, чем обычно.

– Она обещала, что ты все мне расскажешь.

– Да. Она права. Сначала она мне не понравилась, но, может, я и не прав. Все сложно.

Джинни не знала, что папа имел ввиду, потому что интонация его совсем не изменилась. Было ли все сложно для него или для нее? Оставалось только ждать.

– Джинни, милая, Венди сказала, ты боялась, что тебя могут забрать у меня или что-то в таком духе. Это правда?

– Да. Никто из вас не объяснил мне, что к чему. Я думала, они могут разлучить нас, если захотят. Они ведь иногда делают так, да? Забирают черных детей из белых семей?

– Нет, они не могут. Ни за что. Даже не думай. Дело совершенно в другом. Джинни… у тебя есть брат.

Брат?

Молчание. Джинни не имела ни малейшего понятия, что на это можно сказать. Папа с тревогой наблюдал за ней.

– Мамы у вас разные, – продолжил он после небольшой паузы. – Он твой сводный брат. Я встретил… его мать до того, как познакомился с Маман. И так уж случилось, что его мама серьезно заболела. Очень серьезно. Все это время она растила его одна. Как я тебя. Но у нее рак, любой день может оказаться для нее последним. Я не ожидал… Я не… В общем, она сейчас в больнице. И может умереть сегодня вечером – или на следующей неделе, или в следующем месяце, никто этого не знает. Роберт – так зовут мальчика – находится у опекунов, но рано или поздно ему понадобится дом. И единственный дом, который у него есть, – наш. Именно поэтому Венди Стивенс и приезжала… когда там она приезжала? На прошлой неделе. Я тогда ничего тебе не сказал, потому что мама Роберта ложилась на операцию. Это могло помочь, все вернулось бы на круги своя, и ничего… Никто бы… Не знаю. К сожалению, этого не случилось. Она очень больна. И… очевидно, бедный мальчик, Роберт, приедет к нам.

Он потряс банку. Пива в ней почти не осталось. Джинни опустила взгляд на руки, на свои темно-коричневые руки, сложенные на коленях.

– Он черный? – спросила она. – Или его мама?..

– Нет.

Наверное, это был не лучший вопрос. Но уже слишком поздно.

– Когда он приедет?

– Примерно через неделю. Сначала похороны. Боже… Может, конечно, случится чудо, мы ведь именно чудес всегда ждем от Бога. И она поправится. Но я сильно в этом сомневаюсь. Так что после… Когда она умрет. Это будет… довольно скоро.

«У меня есть брат, – подумала Джинни. – Белый брат». Никогда еще она не слышала более странных новостей. Даже появление сестры Рианнон было не настолько удивительным. И Рианнон поймет только часть этой истории, но не все. Все поймет только Энди. Потому что теперь Джинни окажется еще более чужой. Белый отец, белый брат, черная сестра. Как белая ворона, только наоборот.

– Сколько ему лет?

– Он немного старше тебя.

– Немного? Насколько?

– Не помню. На несколько месяцев.

– Это он был тем маленьким мальчиком, которого поцарапала кошка?

– Поцарапала кошка… Не знаю, милая, ты, скорее всего, спутала его с кем-то другим. В одном я уверен: вы никогда раньше не встречались.

– А ты… Когда ты… Ну то есть, когда ты встретил Маман, ты…

– Стоило мне встретить Маман, я сразу позабыл обо всех остальных. Она всегда была моей единственной. Было глупо держать это от тебя в тайне, Джинни, я знаю. Прости, что так все вышло. Не слишком-то хорошо у меня получается… Но я никого не любил сильнее тебя, цыпленок. Я… пытаюсь сказать, что все изменится. Я не могу оставить этого мальчика взрослеть с другими людьми в другом доме. Я отвечаю за него. А ты нет, но тебе все равно придется… разделить эту ношу. И легко не будет. Я просто хочу попросить прощения. Это не твоя ответственность, но ты вынуждена будешь ее разделить. Это нечестно.

Он умолк, закрыв глаза. Внутри Джинни вспыхивали и угасали разные чувства: удивление, злость, ревность, недоверие, воодушевление, опасение, даже радость. Они поднимались на поверхность и снова пропадали в глубине души, как одежда в машине для сушки. Вот только она не испытывала их все, а просто наблюдала. Может, дело было в том, что эти чувства ей полагалось испытывать, но сама она ощущала все иначе. Сложно было понять.

– Роберт, – сказала, наконец, Джинни.

– Верно. Имя выбрала его мама.

– А ее как звали?

– Дженет.

– А ты… А он… Ты с ним встречался раньше?

– Ни разу. Для меня все это так же неожиданно, как и для тебя. Но я собираюсь сначала съездить в Ливерпуль, увидеться с ним и с Дженет, возможно. Во всем разобраться.

– А где он будет спать?

В доме было всего две спальни. Он был маленьким, но никогда не казался тесным – до этого вечера.

Папа вздохнул.

– Нам придется многое поменять. Не знаю. Наверное, в кабинете. Я перенесу все оттуда к себе в комнату. Справимся.

Кабинет! Впервые за все это время Джинни осознала, что кабинет на самом деле был еще одной спальней. Так значит, в доме их на самом деле три.

– И он будет ходить в школу?

– Ага. Думаю, да. То есть да, конечно. Нужно будет встретиться с директором… Как его там… С Биллом Эвансом.

– И ему нужно выучить валлийский.

– В этом тебе придется ему помочь.

Джинни промолчала. Пауза затянулась. Папа наклонился в гамаке, дотянулся до ее руки и сжал ее. Джинни кивнула.

– Ого, – сказала она. – Понятно. Ладно.