Читать книгу Милые мальчики - Филипп Обретённый - Страница 8
Милые мальчики
ОглавлениеНовелла
Shortparis – Нелюбовь
БЛАНШ. Это называется грубой похотью… да, да, именно: "Желание"! – название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…
СТЕЛЛА. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!
БЛАНШ. Он-то и завез меня сюда…
– Т. Уильямс «Трамвай "Желание"»
Они спускались все ниже и ниже. Дорога продолжала идти под откос, а дна этого шоссейного колодца так и не было видно. Лобовое стекло было усеяно каплями моросящего дождя, и дворники с усердием носились туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
Мокрый ветер проскальзывал внутрь кабины через приоткрытое боковое окно. Маша грызла семечки и выбрасывала в него шелуху, которая, на миг мелькнув градом, пропадала из виду.
– Малыш, подай лимонад, – играючи бросил Лёня.
Он скользнул взглядом по ней и слегка прикусил кончик языка.
Маша отложила пакетик с семечками в сторону и, немного повозившись, достала с заднего сидения ярко-оранжевую бутылку.
– Спасибо, малыш, – проговорил Леня.
– Сколько мы уже в дороге? – спросила она в ответ. – Мы едем целую вечность!
– Не знаю. Разве это важно? Тебе не нравится быть со мной?
– Какой ты глупый, – усмехнулась Маша, взгромождая пакетик с семечками вновь на свои колени.
Леня слегка сжал руль под своими ладонями, и тот приятно отозвался томным скрипом. Он любил свою машину. Ее подчиненность ему, готовность отозваться на любую его мысль, прогнуться. Сила, полностью под его контролем. Что-то возбуждающее было в этом контроле. Странная, внезапная идея…
Леня оглянулся на Машу и усмехнулся. Кровь сегодня разыгрывалась в нем, и он как никогда чувствовал, что его тело – та же машина, гудящая и стонущая, рвущаяся сквозь сырость и грязь, скрывающая дикую силу. Да, она знает какую… Футболка и джинсы сдавливали его тело, и от этого ему становилось еще жарче и томительнее.
– Можно я переключу? – спросила она, готовая нагнуться к магнитоле.
– Нет, – простонал он, улыбаясь.
– Почему?
– Кто ведет, тот и выбирает музыку, – широко улыбался Леня.
– Я тебе то же самое скажу в другой раз, в другой ситуации, – проговорила она с интонацией ультиматума.
– Ах вот ты как!
– А ты что думал?.. Нет, без рук. У тебя уже машина есть. Так что сосредоточься на ней, коль уж променял меня на нее.
– А ты думаешь, я с двумя не справлюсь?
Он бросил мимолетный взгляд на проглядывающий сквозь ее кофточку сосок. Кровь подступила к вискам, и ему показалось, что на мгновение стало меньше воздуха. В этом свете ее кожа была нежнее и теплее топленого молока. И ему хотелось окунуться в нее, разлить этот привлекательно переполненный стакан.
– Я в тебе не сомневаюсь, Леонид, – произнесла она играючи. – Но я думаю, ты не успеешь показать свои таланты до того, как я лишу тебя твоего стручка.
– Уж прямо стручка? – улыбнулся он, обгоняя грузовик.
– Черт! – воскликнула Маша. – Сколько раз я тебя просила не делать так при мне!? Ты же знаешь, что я боюсь. Я понимаю, легковушку какую-то обгонять, а тут фура. Идиот!!!
Она завязала семечки, бросила их в бардачок и схватилась за бутылку лимонада. Прыснув пузырьками, Маша сделала несколько глотков и, кинув лимонад на заднее сидение, прильнула к окну.
– Ну, извини меня, – проговорил он спустя пять минут ее молчания, помявшись.
Тишина. Только три аккорда и барабан.
– Можешь переключить музыку.
– Нет, спасибо. Ты же ведешь.
Он улыбнулся и погладить ее по ноге, после чего нога резко отдернулась.
– Знаешь, вот ты сейчас пытаешься меня раздраконить, вывести на агрессию, – просто проговорил Леня, убавляя громкость музыки, – а добиваешься другого. Ты такая белая и чистая в этом дождливом свете, что я бы изнасиловал тебя прямо здесь и сейчас. А ты еще больше меня кипятишь.
Маша резко обернулась. На лице ее медленно выросла улыбка. Все расширяясь и расширяясь, в какой-то момент она взорвалась громким смехом.
– Дурак! – только и смогла выпалить Маша сквозь смех.
– Охрененная песня! – вскрикнул Леня и рванулся прибавлять громкость.
Маша стукнула его по рукам:
– Не надо так громко.
– Почему? Тебе не нравится песня?
– Нравится.
– Тогда убери руки к херам, малыш! – наигранно закричал он и начал яростно подпевать припеву.
***
Мрак спускался на древнюю землю. Тишина разливалась холодным потоком по тёмным закоулкам склонившегося леса, и вершины оголившихся крон разрезали иссиня-чёрное полотно ночного неба, застеленного мрачными пятнами выгоревших туч. Серые облака тумана сожжённым дымом клубились в темноте. Трава, высушенная умиранием, была прибита к сырой, чёрной, словно угли, земле, была затоптана, и только в чаще сухие стебли колыхались от движения ночного дыхания.
Небо было тяжело. Оно мешком нависало над землёй, желая обрушить на неё свой дремучий, страшный гнев. Костлявая рука мрака скользила в воздухе, капля за каплей пожирая всё живое.
С поляны, среди гущи леса, доносился яркий жгучий свет. Горело пламя. Его жёлтые, рыжие стрелы рвались в небо, полные злости и негодования. И среди стволов деревьев, на пятнах света, разливавшихся по земле, двигались острые чёрные тени. Они прыгали, плясали, падали, рвались к огню, то появляясь, то исчезая из виду. Тёмные силуэты мчались в адском хороводе, словно горели в своём страшном костре.
Их голоса разгоняли тишину. Рождали странные слова, превращая их в общий гомон, шёпот, проникающий в ткань самого мироздания. Их руки перестали быть человеческими. Они рвались в разные стороны, словно руки дьявола, подчиняясь зловещему танцу. В свете костра золотом загорались пятна сухой, оголённой кожи. Красным огнём пылали безумные глаза. И губы каждой тени шептали тёмные слова. Демоны хлопали, отпугивая голос устрашённого воздуха, припадали к огню, топали ногами, создавая страшный ритм. И били барабаны рокотом самой земли, зловещим, древним и таинственным. Содрогалась темнота.
Они бегали вокруг костра, и из пламени вырывались искры чистой стихии, обжигавшие затоптанную, мёртвую землю. На лицах теней мелькали страшные улыбки. И из темноты, полные зловещей ухмылки, смотрели огненные глаза дьявола. Демоны мчались в страшном танце, кричали. Их голос рос, возрастал, разрушал тишину, стрелами пронизывая, словно пламя, безмолвное небо и сон измученной природы.
Уже было жарко. Сухое дерево кидалось в пасть прожорливого горящего бога, а демоны прыгали, падали на землю, сталкивались друг с другом, касались кожи друг друга, обдавая друг друга жаром адского огня. Барабаны всё гремели. Земля дрожала. И дьявол все улыбался из темноты.
Их лица горели страшным красным огнём. Отуманенные взоры были полны зловещей эйфории, а сердца в болезненном жаре ожидали страстного появления божества, великой темноты.
Все они были равны. Демоны, охваченные страстью. Их тела, грубые, высушенные солнцем и бесконечным огнём, чёрными корнями развивались в воздухе, сливаясь со своими страшными тенями. Они не видели ничего. Демоны танцевали во мраке, горя в своём адском пожаре. Они любили друг друга, они кланялись телам друг друга, и вольная страсть греха обжигала чистый воздух ночи…
***
– Они что, сняли домик лесника? – протестовал Леня.
Машина прыгала на ухабах размытой дождем дороги. Деревня уже давно закончилась. Они все глубже заезжали в лес. То и дело ветки врезались в лобовое стекло и обтирали бока машины, от чего у Лени сжимались челюсти.
– Позвони им и узнай, куда они спрятались, – раздраженно бросил он Маше.
– Нет связи.
Из-за деревьев казалось, что уже приближалась ночь. Свет практически не проникал в кабину. Но даже в этом полумраке можно было заметить, как яростно сверкают глазные яблоки Лени.
– Поезжай прямо, – робко произнесла Маша. – Кирилл сказал, что нужно ехать до развилки и свернуть направо. Успокойся.
– Знал бы – пешком бы пошел, – сквозь зубы прошипел он в ответ.
– Я не заставляла тебя ехать со мной, – через пару минут сказала Маша.
– Ага, конечно.
– Что?
– Там будет пять мужиков. Да-да. Так я тебя и отпустил.
– Они все геи! – протянула Маша возмущенно и добавила: – Смотри, чтобы мне не пришлось за тобой наблюдать.
Он невольно усмехнулся и почувствовал, что нараставшее все это время раздражение лопнуло и исчезло.
– Чокнулась совсем? – проговорил он.
– А что?
– Ничего.
– Может, ты специально ради моих милых мальчиков поехал.
– Да-да, мчусь что есть мочи… А вот и развилка. Ура, черт ее драл!
– А ты боялся.
– Да-да, а ты боялась – даже юбка не помялась! – весело воскликнул он.
– Фу!
Они повернули направо. Здесь деревьев, казалось, стало меньше, и вместо чащобы перед их глазами оказался самый настоящий сосновый бор. Деревья устремлялись ввысь, словно своды какого-то темного европейского храма, и слегка раскачивались черными стрелами на фоне серой дымки облаков.
– Ох, как тут хорошо, – протянула Маша. – У Кирилла прекрасный вкус.
– Да, ты только про него и говоришь.
– Так, давай обсудим это сразу, пока еще не доехали, – начала она.
– Ну?
– Давай ты будешь вести себя адекватно. Хорошо?
– В смысле?
– Не нужно показывать свой негатив по отношению к ним. Не язви, не подкалывай. Они мои друзья. И тот факт, что я взяла тебя с собой – факт их доверия ко мне. В другом случае тебя бы здесь не было. Понимаешь меня?
Леня усмехнулся.
– Боятся за свои девственные жопки?
– Леня!
Она вздохнула.
– Давай это будет последняя такая фраза на эти два дня? – примирительно бросила она.
– Ок, – улыбнулся он. – Не бойся, малыш. И на твоих пидорков найду чуток обаяния.
– О, спасите нас, небеса, – вздохнула Маша снова. – Нужно протерпеть только двое суток. Двое суток ты способен выдержать?
– За хорошую оплату, – улыбнулся Леня.
Маша промолчала.
За рыжими стволами показались очертания двухэтажного деревянного дома, окруженного красным железным забором. Ворота были открыты.
– Вот это замок, конечно, – протянул Леня и присвистнул, заезжая. – И посреди леса еще. Нужно иметь яйца и кучу бабок, чтобы решиться на такой дворец в лесу… Сколько Кириллу стоило снять его, интересно.
– Тебе не все равно?.. У тебя есть сигарета? Я не могу найти свои.
– О, там кто-то на крыльце стоит.
– Да, кажется, это Артем… Ты меня слышал? Есть сигарета?
– Сейчас выйдем – дам…
Леня осматривал машину. Внутри разгоралась злоба. Чертовы пидоры! Ни одного чистого места. Везде мерзкая коричневая жижа…
Он выругался.
– Дай сигарету, – оборвала его Маша. – Ничего страшного с твоей машиной не случится. Вернемся – вымоешь.
Они закурили, аккуратно опершись на бампер.
– Как тут тихо, – произнесла она.
Лишь треск соснового бора и мягкий ветер нарушали мертвую промозглую тишину. Дождь перестал, хотя трава под ногами все продолжала мерзко лосниться. Свежесть текла отовсюду. Было много воздуха, он водопадом вливался в легкие, так, что в нем… можно было задохнуться.
– Да, хорошо, – признал Леня, чувствуя то же спокойствие вокруг, что и Маша.
Сделав глубокий вдох, он повернулся к ней лицом и прижал к капоту.
– Черт, я буду вся грязная, Лень!
Он смотрел в серые глаза и наслаждался теплом ее обтянутой пальто талии. Эта близость рождала в нем вещи, противоположные тому спокойствию, что было вокруг.
– Ничего страшного, – прошептал он, улыбаясь и целуя ее. – Кто знает, когда я снова смогу быть так близко с тобой.
– А почему не сможешь?
– Вдруг это оскорбит твоих голубеньких друзей.
– Дурак, – оборвала она, отдаваясь его поцелую.
Они стояли в этом потаенном уголке всего несколько мгновений, но так хотелось насладиться жаром друг друга…
– Вон идет один, – прошептал, наконец, Леня, отодвигаясь от Маши.
– Будь дружелюбным. Прошу тебя.
Ветер усилился и сразу ударился о кроны. Стволы недовольно заскрипели и зашевелились. Их ропот был так громок, что заглушал все остальные звуки, даже голос Маши. Леня поднял голову и постарался угадать высоту здешних деревьев.
– Артем, как давно я тебя не видела! – слышал он.
Двое обнялись, обменявшись чересчур радостными улыбками. Леня постарался закатить глаза как можно незаметнее.
– А это кто? – спросил Артем.
– Это Леня, – улыбнулась Маша. – Я много раз про него рассказывала.
– Надеюсь, не со всей подноготной? – решил пошутить Леня.
– А, – выдавил Артем, по-женски приоткрыв розовый ротик. – Нет, очень многое, к сожалению, Маша не хочет со мной делить.
Он подошел к Лене и представился.
– Очень приятно, – ответил Леня, улыбаясь.
Он не успел опомниться, как оказался в объятиях. Две маленькие ладони скользнули по его лопаткам и проползли вниз, добравшись почти до самых ягодиц.
– Прости, – усмехнулся Артем, делая шаг назад. – Да ты прямо Марлон Брандо в юности.
Шокированный, Леня лишь смог натянуто улыбнуться.
– На твоем месте я бы так больше не делал, – проговорил он полушутя.
– Успокойся, больше не буду, – добродушно ответил Артем. – Хватит тут мерзнуть, все вас заждались.
Он повернулся и двинулся в сторону дома. Рассмотрев Артема, Леня отметил для себя его чрезмерную юность, действительную, либо кажущуюся. Голос отдавал нотками фальшивости. Волосы лежали неопрятно, так, как они обычно лежат у школьников, которых все не могут отправить в парикмахерскую. Тело было слишком тонко, неказисто, как у подростков. Даже в самой походке наблюдалось что-то ломанное, несформировавшееся… Недоросток.
– Все будет хорошо, – обняв его и подтолкнув вперед, прошептала Маша, – мой Марлон Брандо.
Слова Артема оказались ложью. Если кого-то и ждали, то только Машу. И то не факт. В доме была какая-то неразбериха. Кто-то возился, должно быть, на кухне, шурша всевозможными пакетами, гремя попеременно всевозможными ящиками и дверцами.
В коридоре находился всего один человек – парень с коротко стриженными то ли черными, то ли каштановыми волосами. Согнувшись над телефоном, он во что-то играл.
– Коля, Маша приехала, – окликнул парня Артем.
Тот поднял глаза на входящих, и Леня удивился их голубизне.
– О, – выдавил Коля и, убрав телефон в карман, поднялся навстречу гостям.
Обнявшись с Машей, Коля очень быстро обменялся приветствиями и рукопожатием с Леней и обратился к Артему:
– Тебя искал Кирилл.
– Зачем?
– Тебе не звонил Левушка?
– Нет. Здесь же нет связи.
– Ну, вдруг.
– А Левы нет еще? – спросила Маша.
– Нет, – безучастно ответил Коля.
Маша шагнула вперед и потянула за руку Леню.
– Пойдем познакомлю тебя с Кириллом и Димой.
Дима сидел на окне, прижавшись к раме затылком. Его темные глаза мгновенно обдали входящих недружелюбным взглядом.
– Привет, – медленно проговорил Дима, обдав Леню холодом.
– Привет, – вымолвил почти спокойно тот, растерявшись и пропустив мимо ушей приветственные фразы Маши…
Кирилл, копошившийся в куче овощей, обернулся в сторону вошедших и заговорил, будто те были здесь уже давно:
– Маш, отлично. Давай хватай морковку. Нужно ее нарезать. И побыстрее. А то от этих ублюдков нет никакой практической пользы.
Маша засмеялась и повиновалась.
– А ты что умеешь? – обратился Кирилл с суровой миной к Лене.
– Ну, я не особо с готовкой, – ответил медленно Леня, желая вложить в свой голос нотки негодования, чтобы поставить этого Кирилла на место. – Я, кстати, Леонид. Ну, так, на всякий случай…
– Супер, – бросил совершенно спокойно Кирилл. – Будешь открывать чипсы и пересыпать их в контейнеры.
***
Пахнет ветром. Дурацкий запах. В голове такая хаотичная система линий и… флексий. Почему флексий? Как мозг выбирает слова? Это же просто гениально. В разные периоды времени у каждого из нас есть постоянно вставляющееся в речь слово, выражение. Поражает!
А все-таки пахнет травой. И свежестью. И что-то гниет. Что-то только-только начинает гнить. Это запах сырости. Такой грязно-желтый, как листья в лужах… Вот чувствуется же запах кислых щей. Ну, чувствуется. Не знаю, откуда он. Что-то из головы. Оно похоже на барокко. Прогнившее барокко. Разложившаяся губка из роз. Флексия. Какое красивое слово!
Ненавижу это состояние. Так ярко ощущаются запахи. Ужасный день. Все это комично. Запахи земли, травы, сосен и щей. И деревья смотрят… Фигня. Флексия. Если связать мысли, можно получить, наверное, какой-то узор. Чем не искусство? Люблю тебя, мозг.
Вся жизнь – комедия. Гениальнейшая мысль. Водевиль. «Лисистрата». Вот оставьте мне только «Лисистрату» – это все, что нужно знать о жизни. Другое – лишь пыль, которую унесет ближайший ураган.
О каких идеалах может идти речь, когда их и в корне нет? Дунет ветер, и… флексия. Мы с разных планет. Кто поймет меня? Кто поймет его?
Для кого-то все просто, для кого-то пахнет лишь свежестью. А для других мир – это каша из дерьма и палок. Кислых щей и гнили. Хорошая мысль. Нужно ее будет записать… Как найти слово? Как понять друг друга? Понять тогда, когда нет ничего общего.
Приятно наблюдать за что-то скрывающими людьми. Они, как блохи, прыгают. Такие глупые, черненькие.
А кто виноват? Кто обманул, а кто обманут? Никто, если по-настоящему. Это из разряда «они не поняли друг друга». Кого вообще мы любим? Не себя ли? Не себя. А если не себя, то можем ли любить иных? Тяжелый крест…
Он другой. Он не чувствует, как я, не рвется, не мечется, он спокойно вмещается в границы, которые для меня давно стали малы. Кого здесь винить? Его, такого спокойного, Петра, камня? Или меня, чувствующего, словно Иоанн? Кто виноват? Кто кого душит? И кого здесь можно удержать? Все смоется и пройдет. Жизнь, так сказать, внесет свои коррективы. О да, командир! Давайте поиграем в ваш водевиль. Плясать и петь я умею. Черта с два я не станцую!..
Я ошибся. Да. Я изменил себе. На что я надеялся? Чего ждал? Я ошибся, ослеп, закрыл глаза на то, что было очевидно. И виноват я. В нем нет океана, который бы вместил меня. Хочу видеть глаза его. Кирилл, расскажи мне все снова. Расскажи мне про тупик из сгнивших листьев. Хорош ли он? Где стоять? Где прятаться от жизни? Где укрыться от мечты?
Этот запах. Кислятина. Все скисло. Флексит. Хе-хе-хе…
А все-таки, если разукрасить ветер, будет ли он пахнуть по-другому?
***
Леню все тихо бесило. Чувствуя временами на себе этот взгляд, он наблюдал за приехавшим полчаса назад «Левушкой». Это был настоящий лепрекон. Огненно-рыжие, торчащие во все стороны волосы, разноцветные глаза, женоподобное лицо, усеянное веснушками, белая-белая кожа. Весь тоненький, до неприличия чистенький, он разительно отличался от всех.
Леня с ужасом думал о том, как можно было согласиться поехать в этот лес.
Они сидели в воображаемом кругу дружелюбия. И ради Маши ему приходилось этот круг поддерживать. Для него они, как бы он не старался, были пидорами, членососами. Он видел их пидорские замашки, ужимки, слышал шуточки, подлизывания, следил за этими пошлыми движениями и жестами. Его бесил озабоченный Артем с его полным отсутствием границ в общении, прямота Кирилла, самоуверенного индюка, Дима с его взглядом, и – главное – его бесил опоздавший на полдня рыжий, которого все ждали и который прикатил уже после заката и еще полчаса трепался в машине со своим отцом, пока тот не свалил восвояси. Наверняка папочка денег ему не дал на очередные трусы, чтобы фоткаться для Инстаграма. Видел он эти фотографии! Все ради Маши.
Только Коля казался адекватным. Он мало говорил и вообще мало походил на пидораса.
– Давайте сыграем в карты, – в какой-то момент предложил Коля, приложившись к пиву.
– Да, мне тоже кажется, что скучно стало, – добавил Артем.
– Можем фильм посмотреть, – бросила Маша.
– Нет уж, – усмехнулся Кирилл. – Фильм мы за век не подберем, чтобы всем угодить. Тем более интернета нет. Го в дурака!
Леня открыл себе вторую банку пива и решил промолчать.
– Будешь? – спросила его в какой-то момент Маша, когда Дима уже начал тасовать колоду.
В это время «Левушка» засел за компьютер и, немного повозившись с колонками, включил музыку.
– А чего-нибудь повеселее нет? – крикнул Леня, не выдержав.
– Леня! – оборвала его Маша и через секунду добавила: – Ты будешь играть или нет?
Он устало посмотрел на нее и поймал укоряющий взгляд.
– Буду.
– Я постараюсь найти что-нибудь, – услышал Леня голос «Левушки».
Все стягивались в более узкий круг, сбрасывая бутылки и банки с пивом со стола.
– Лева, ты будешь? – спросил Кирилл.
– Нет.
– А чего? – протянул Артем. – Давай!
– Не моя игра.
– Да плевать, – улыбнулась Маша. – Не хочет человек играть – нечего и заставлять!
Леня затянулся бутылкой. Ему хотелось уйти отсюда, сбежать, исчезнуть. Он ждал, когда алкоголь наконец смягчит восприятие, сделает все ватным, туманно-красивым и теплым. Вот тогда можно будет расслабиться! Вот тогда они все не смогут так сильно воздействовать на него и ему не захочется провалиться сквозь землю…
Он допил пиво и бросил банку на пол, к другому, еще не начатому алкоголю.
Его взгляд опустился на пламя камина. Извиваясь, словно змея, тот будто что-то едва слышно шептал. Почему-то это показалось Лене очень важным: огонь был обворожительным, волшебным, загадочным, даже страшным. Таким он казался в детстве… Градус в голове подскочил, определенно. Леня отметил это и обрадовался. Он вглядывался в языки пламени, не зная сам, с какой целью, наверное, желая что-то прочесть в их сиянии. Музыка заглушала треск камина, шепот огня, но теперь смешивалась с этой стихией. И на мгновение Лене показалось, что он выпал из действительности, растворившись в пламени…
– Твой ход, – донеслось внезапно до Лени.
Он обернулся и положил давно подготовленную карту. В следующий момент он поймал на себе взгляд. Нет, не тот. На него смотрел «Левушка». Разноцветные глаза его пронзали полумрак комнаты и отражали в себе тот же шепот пламени, который обворожил Леню минуту (или вечность) назад.
Леня сделал глубокий вдох. Сильно, однако, ударило пиво… Все смешалось.
– Подкидывай, – не выдерживал Коля, подглядывая в карты Маши.
Внезапно Леня отметил, что тот в процессе игры соскакивал время от времени со своего места и вмешивался в игру других.
– Это будет подло, Коль, – усмехнулась Маша.
Она ходила под Артема. Перед ним уже лежали три дамы, покрытые королями. Осталась лишь козырная королевская чета.
– Да наплевать. Это игра. Здесь каждый сам за себя.
– Все равно подло, – ломалась Маша.
Артем молча наблюдал за происходящим. Он о чем-то думал, и его еще совсем подростковое лицо показалось Лене печальным. Это заставило его усмехнуться.
– Это игра! – протянул Коля с видом полного непонимания проблемы.
– Давайте уже! – не выдержал Кирилл, состроив гримасу беспредельной скуки.
– Поменяй музыку, Лева, – сказал Дима. – Давит.
Музыка действительно била по ушам.
– А чем жизнь не игра? – бросил Артем, глядя на Колю.
– Хорошая мысль, – бросил Дима.
– Ладно, – усмехнулась Маша, бросая козырную даму.
Мельком Леня заметил, что у нее же сидит и достопочтенный муж выброшенной карты. Это снова заставило Леню усмехнуться. Артем взял.
– Коль, сядь на место, нечестно вмешиваться! – строго произнес Кирилл. – Пусть каждый сам играет.
– Щас Маша всех нас дураками сделает, – улыбнулся Артем.
– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся Леня.
Снова блеснул разноцветный взгляд.
– Что будет делать тот, кто проиграет? – спросил Кирилл. – А то так скучно совсем играть. Нужно, чтобы боялись проиграть.
– Давай поцеловать тебя? – усмехнулся Дима.
Леня поднял глаза на него.
– Это должно быть для меня страшным? – не выдержал и съязвил он.
– Для всех, – улыбнулся Дима.
– Правда?
– Да.
Все устремили взгляды на Диму и Леню.
– Хорошо, – желая придать голосу должный уровень спокойствия, произнес Леня. – Значит, поцеловать Кирилла для кучки пидоров и девушки, с подросткового возраста влюбленной в него, так же страшно, как и мне?
«Левушка» присвистнул.
– Леня! – воскликнула Маша
Кирилл засмеялся.
– Да, плохая идея, Дима, – проговорил он.
– Принесу чипсы, – сказал Артем и удалился.
– Захвати мне крабовые, – бросил вслед Коля.
– Расслабь булки, старичок, – не переставал смеяться Кирилл. – Никто тебя насиловать здесь не собирается… Я хожу. Надоели болтать.
Леня не успел ничего сказать, как игра разгорелась почти с тем же энтузиазмом.
Три взгляда. Этот взгляд, исчезающий, возникающий. Ее взгляд, мимолетный, обиженный. И взгляд разноцветный, полный непонятного интереса, все так же сверкающий в огне камина.
– Вообще я не понимаю этого страха, – проговорил Кирилл, когда Артем вернулся с контейнерами, полными чипсов. – Спасибо.
Все поблагодарили пришедшего в свою очередь.
Леня открыл еще одну банку пива.
– Ты о чем? – спросил Коля.
– О гомофобии.
Леня глубоко вздохнул и глотнул пива. Началось.
– Чего ты боишься, Леонид? – обратился к нему Кирилл.
Леня молча посмотрел на него.
– Кирилл! – выпалила Маша. – Неужели обязательно?
Все затихли. На фоне играла музыка. Каждый ждал, что будет дальше. Дима медленно перемешивал «бито».
– Ты весь день нас чураешься, смотришь в нашу сторону с отвращением, – спокойно продолжал Кирилл. – А сейчас так ужаснулся возможности поцелуя со мной, что я даже подумал, что чем-то могу заразить тебя. Ты боишься заразиться от меня?
– Чего? – протянул Леня, возмущаясь. – Нет.
– А в чем проблема? А?
Молчание.
Снова блеснул разноцветный взгляд.
– Может, все дело в том, что я гей? – продолжал размеренно Кирилл. – И ты брезгуешь мной, потому что считаешь меня извращенцем, отклонением от нормы. В твоей голове с детства заложены идеалы семьи, сожительства мужчины и женщины. А тут куча парней, которые шпилятся в зад… Офигеть! Они и меня могут такой гадостью заразить! Пусть горят в аду. Но без меня.
– Заметь, это не я сказал, – начал закипать Леня.
– Потому что ты не можешь. Потому что постесняешься. Да, ты имеешь на то право, но зачем тогда ты вообще здесь? Ты же нас не переносишь! Зачем ты приехал?
Леня молчал.
– Знаешь, почему я не люблю гомофобию? – говорил Кирилл, смотря в упор на Леню. – Даже не за то, что это устарело! А за то, что все это ложь по большей части. Человеку, далекому от всего этого, должно быть наплевать. Ему будет наплевать на члены и на те члены, которые их сосут. В природе гомофобии, по моему мнению, лежит страх того, что ты сам гей, что ты сам членосос, страх того, что, если попробуешь, если соприкоснешься, то не сможешь остановиться, что тебе понравится. Это страх увидеть себя таким, каким есть, не вяжущимся с общественными устоями… Мне кажется, это очевидно. Любой сознательный человек это понимает. Но тут явно не про сознательность…
Леня молчал. Ему хотелось сорваться с места, наброситься на него. Но Маша сидела рядом, и ее опущенный взгляд успокаивал его.
– Знаешь, кого действительно нужно бояться, ненавидеть? – произнес будто примирительно Кирилл. – Тех, кто, не признав свою сущность, ведет двойную жизнь. Кто для общества держит идеалы семьи и щупает сиськи, а в темноте, пока никто не видит, посасывает чужой член.
Блеснул тот взгляд.
Все замолчали. Игра замерла. Тихо играла какая-то тонкая мелодия. И сквозь нее проскальзывал треск камина и хриплое дыхание ветра за окном.
– Знаете, – начал «Левушка», – вообще здесь стоит поговорить о любви.
Все сразу усмехнулись. Образовавшийся холод дал трещину.
– Нет, здесь не смешно, – продолжал Левушка.
Голос у него был мягкий, слегка шершавый. Напоминал что-то осеннее, наверно, рассыпающиеся листья.
– Все ведь знают греческую богиню Венеру?
– О, я обожаю ее! – прокричал Артем.
– Так вот, – бросив на него взгляд, мягко продолжил Левушка. – Если вспомнить, как она родилась, то многое можно понять.
– Она родилась из упавшего в море семени Урана, оскопленного его сыном Кроносом, – перебил его Артем.
– Да. И, если вдуматься, по старшинству она выше Зевса, который свергнул Кроноса, своего отца. Афродита была раньше. И ее история гораздо длиннее.
– И к чему это? – спросил Кирилл с недовольством.
– Дослушай, – просто ответил Левушка. – Венера была богиней любви. Но греки понимали любовь гораздо шире, чем мы. Любовь, по их мнению, являлась стихией, управлявшей жизнью людей. Она приносила счастье, плодородие, спокойствие, утешение, дарила радость, умиротворение, защиту. При этом же любовь разрушала, убивала, ссорила, разлучала, становилась причиной войн, смертей, болезней, горя. Венеру обожали и боялись. Любовью была не просто плотская страсть, потребность. Это было важнейшее понятие жизни, включавшее все аспекты существования. Это было чувство, приравниваемое и к счастью, и к страданиям. Любовь была самой жизнью, ее ядром, смыслом. Именно такой силой управляла Венера. Она была в самом центре.
– И? – заинтересовалась Маша.
– А затем были статуи Праксителя, другие скульптуры, римские копии, картины Возрождения, которые материализовали, очеловечили Афродиту, облекли ее в плоть и кровь. И уже с того времени богиня стала превращаться в шлюху, которая обернулась мелким божком, управляющим сексом и его проявлениями.
– И к чему это? – шутливо протянул Кирилл.
– К тому, что все эти проблемы с принятиями – последствие превращения силы, управляющей жизнью, в потребность, функцию организма, – произнес Левушка.
– Знаешь, я никогда не сомневался, что эта функция управляет человеком, – заявил Кирилл. – Я бы так не переживал на твоем месте. Человеки решили проблему Афродиты. Вместо божка появился новый, огромный бог – Фрейд. Он вернул уважение к силе потребности. Нам больше не нужна Венера…
Левушка улыбался. И его разноцветный взгляд снова угадил в глаза Лени.
– Кирилл, ты дурак, – смеялась Маша.
Снова этот взгляд.
– Вот верьте или не верьте, – Леня не заметил, как заговорил вслух, – а была бы моя воля, я бы всем вам сейчас как следует набил мордашники.
Возникла пауза. Но что-то особенное, похоже, было в его голосе и лице, так что в следующее мгновение все вдруг взорвались веселым смехом.
***
Отвечай за слова! Если слова есть форма мысли, конкретная форма, устоявшаяся, то, отойдя от произносящего, они становятся единственным маркером той мысли, что была изначально. Ты говоришь, что ты не обижен – значит для меня ты не обижен. Я привык мыслить так. Что там в твоей голове, я прочитать не могу. Почему я должен достраивать? Играть в чужую игру? Это бессмысленно.
Сидеть можно так бесконечно. Нужно говорить! Решать проблемы. Если у меня чешутся яйца, я их чешу. Что еще? Я не понимаю.
Какая гладкая раковина. И будто волны, интересно, как она так устроена…
Пусть сидит там на кровати. Молчит он. Молчание – не решение проблемы. Никогда!
О, деревья смотрят. Интересно так, что из любой точки дома их видно. Красиво. И жутко, наверно. Как толпа у сцены. Растерзают и раздавят.
Люди… Вот все они растерзают друг друга в конце концов. Словно паразиты, каждый из которых видит себя хищниками, а остальных – мясом. Играются-играются, а потом затаскивают в логово. Чем люди не чудовища? Тем более эти.
Они врут. Все до единого. Каждый что-то да скрывает. И тайны их как навоз. Все они друг друга презирают. Дима ненавидит Кирилла, а ближе всего с ним. И спят друг с другом. Кирилл смеется над Левой, а виду не показывает. Вспоминая прошлое, наверно, хочет затащить его третьим. Маша! Спала с Димой, а своему парню не сказала. Дева Мария пресловутая. Наверняка надеется все-таки разгомосексуалить Кирилла, а пока экспериментирует с этим… Даже Артем. Считает себя выше всех здесь, а сам строит из себя милое розовое создание, любящее и ласкающее всех. Я знаю, как он их раньше ласкал. Как других ласкал. Эти номера в отеле. Деньги. И кто здесь говорит правду? Кто? А я сам? Сам я честен?.. Да уж…
Я честен перед тобой. Я заслуживаю правды. Я открыт. Так и тебе пора открыться. Я стараюсь принять, но да, это не всегда получается. Я слаб на сложные абстрактные теории. Возможно, я не толерантен. Но я отталкиваюсь от фактов. Я консервативен. Они для меня материальны. То, что в голове у человека, меня не касается. Меня интересуют только его поступки.
Я бы хотел сказать тебе все это, но вряд ли ты готов меня понять. В твоем мире нет места для меня. Ты сам туда еле влезаешь… Да и не смогу я этого сказать.
***
Вечер продолжался недолго. Бросив карты, решили все-таки посмотреть фильм. Из тех, что были на ноутбуке Кирилла, всем относительно понравилась только «Любовь» какого-то французского режиссера. И то его выбрали лишь потому, что Артем сказал, что там много сцен секса.
– С таким же успехом можно было порно посмотреть, – пошутил Леня в конце. – Чего запаривались?
– Интернет не ловит, – ответил Кирилл, пожав плечами.
Он стоял перед зеркалом. Голое, уставшее, размякшее от алкоголя, воспаленное от горячей воды, тело блестело в свете лампы. Набухшие мышцы покрывали его притягательными узорами, впадинами, которые кое-где обрамлялись полосами тонких черных волос, всей своей расположенностью выдающими направление стекающего по торсу взгляда.
Леня любил это тело. Он смотрел на него с определенным наслаждением, с какой-то нарциссической печалью. Было в этом что-то сексуальное, что-то оставшееся с подросткового возраста, когда просыпается желание, когда днями и ночами изнемогаешь от томления, ожидания огня. Именно после душа он чувствовал это, когда тело было невинно чистым, когда кожа пахла свежестью, когда все это казалось совсем новым, непознанным. И так сразу хотелось узнать. Терять невинность, снова и снова – нет ничего приятнее.
Леня вглядывался в свое отражение и чувствовал, как сизое, томительное облако поднимается снизу его живота, заполняя все внутренности вибрацией, которую создавало то, что скрывало белое, невинное полотенце. Это было что-то похожее на расплавленную карамель, растягивающееся, слегка вяжущее и волнующе приторное.
А она лежала там на кровати. Ее длинные ноги разливались глянцевым мрамором по красному одеялу. И край халата спускался слишком низко на груди, почти обнажая ее маленькие соски цвета зрелого персика. Волосы разметались по подушке… Он мог представить ее там, всю, без халата. Тонкую фигуру, движение сильных ног, привыкших к танцам, нежность взмахов рук, любящих объятие, и маленькую ручку с тонкими белыми пальцами. Вся она была жизнь, красота, молодость. Он чувствовал так. Это было ее место – посреди красного, посреди полумрака…
– Это было на грани, – сказала она, не поднимая головы.
Завеса разорвалась.
– Что?
– Я краснела за тебя.
Леня вздохнул и сел на кровать рядом с ней.
– Прости, – произнес он тихо. – Я не хочу ссориться. Только не из-за них.
– Кого?
– Них.
– Черт, ты даже сейчас пренебрежительно о них отзываешься, – бросила она и отвернулась.
– Что не так? Что я опять сказал не так?
– Ничего… Если все так и будет, мы поедем завтра домой.
Леня промолчал и, пододвинувшись ближе, наклонился к Маше и обнял. Было слишком много света. Рука тянула завесу.
– Прости меня, – прошептал он ей на ухо, укутываясь в томительной пелене.
От ее кожи сладко пахло духами и пудрой.
– Не подлизывайся.
– Я так устал, малыш. Ты же сказала, что все было на грани. Но не за гранью же. Я не привык бывать в таком обществе. Тем более этот Кирилл сам вел себя не особо красиво. Не было бы тебя, я надавал бы ему по морде. Признай, что я молодец…
А она молчала. И он уловил, как щека ее едва дернулась от проскользнувшей улыбки. Через секунду Маша обернулась.
Леня смотрел в ее сверкающие голубые глаза и улыбался. Завеса заслонила свет.
– А теперь будь умницей и поцелуй меня, – прошептал он.
Маша усмехнулась и подчинилась.
– Двигай зад, – бросил он и стал подталкивать ее, чтобы лечь рядом.
Они лежали, прильнув друг к другу. Он обнимал ее, мягко сжимая теплую талию. А она все сильнее и сильнее прижималась к нему. Его пальцы медленно двигались, он скользил ими вверх и вниз, вырисовывая изгиб ее тела. И, когда его кисть взбиралась на бедра, она едва уловимо вздыхала и невольно вздрагивала. И он вслушивался в этот тонкий вздох, нотку случайно вырвавшегося голоса, в сердцевине которого мелькали первые искры страсти. И он пользовался этим. Скользя губами по ее шее. Сам загораясь. Прижимая ее к себе все сильнее. Камень бился о камень. Одинокие искры объединялись в фейерверк и создавали пламя.
Красный покрывался трещинами, плавился в огне, взметался и падал, волнами стекая на пол. Он дышал. Прерывисто, судорожно, грустно и радостно. Он заполнял все, охватывая мебель, стены, окна, потолок. Красный срывался на крик. Красный бурлил и стучал, словно часы, которые сорвались от боли, от радости, от горя, от эйфории. Море вспенивалось и расступалось, взлетало и падало…
Они сгорали там, истекали в красном сумраке, словно свечи в самую долгую и темную ночь.
***
Стрелка ползет вниз. В детстве она сказала, что время тянется медленно до полуночи, а затем стрелка под своей тяжестью двигается быстрее, утягивая за собой время. Такая тишина. В такт. Этот скрип. И он движется над ней, будто вбивая сваи в фундамент земли. Строит дом. И молот бьется о головки гвоздей. И гвозди гнутся. Все неправильно. Она дышит, прерывисто, попеременно, перетекая в стон. И музыка играет. Как будто далеко. Включили радио. Дрожь. Откуда?..
Оно снова. Оно опять. Эта музыка. Как тогда. Нужно остановиться. Стоп. Прекрати… Прекрати говорить мне в ухо. Не дыши так прерывисто…
Ведь ты был лучшим из людей. Где ты? Брат мой солнце. И я лишь месяц. Отражаю свет. Ты так дышишь. Где ты теперь? Я не могу помочь тебе. Я не помог. Надо было крикнуть. Кричать. Да, все, что я делал… Отец, я люблю тебя. Да, сыновья должны любить отцов своих. Уважать. А отцы любят своих сыновей… Но он не перенес! Не смог. Погасло солнце. Увяла луна. О чем думаешь?
Черт, что за бред? Холодно. Как холодно. Жарко. Что такое жарко, что холодно? Как различить? Играет эта музыка, или это лишь в голове, черт возьми? Выключат они это или нет?.. Что ты говоришь мне? Отец, отпусти меня. Скажи, чтобы твои друзья ушли. Отпустите его…
Почему они смеются? Пусть трахает свою шлюху, но зачем смеяться? О чем они говорят? Сколько их там? Сколько еще? Все они? Отпусти! Не трогай!.. Почему часы так медленно стучат. Бьют по вискам. И музыка. Как сделать потише? Ненавижу эту песню…
А ты хочешь это остановить? Если бы был выбор? Ты бы остановился? Остановил их? А вдруг этого не было? Вдруг это оказался бы сон? Что бы ты сделал? Ты бы спас его?..
Да… Все потому, что тебе нравилось. Да, все так. Все нравилось. И эта музыка была создана для тебя. И стоны, и ритм. Вдавливай ее сильнее в подушку. Пусть кусает свои розовые губки. Только быстрее.
Замолчи… Не говори больше. Замолчи, прошу…
Откуда ты знаешь, кто ты? Тебе всегда хотелось этого? Там, среди шаров. Потому что ты лишь луна, а не солнце. Он был чист, он не вынес. Он не хотел этого. Он родился с сиянием внутри. Он был звездой. А ты лишь кусок камня в пустоте. Ты сам пустота, дыра, которую нечем заполнить. Ошибка. Ты темнота, желающая казаться светом. Ты обманул всех, даже себя. Но куда ты теперь бежишь? Ты ведь знаешь истину? Кто ты? Скажи. Скажи мне громко!
Эта музыка нестерпима!!! Он стонет. Отпустите его. Мне нравилось. Ему нет. Да…
Ты прав, нужно жить дальше. Без тебя мне не выжить. Да, без него не выжить. Я не имею права отвергать. Я не последовал за тобой. Я вынес это. Я ненавижу тебя за это. Ты бросил меня! Почему ты так сделал?.. Почему лучшее так хрупко?
О, прошу, прости меня. Я не то имел в виду. Убери руку. Нет, красное на белом. Нет. Белая плитка. Когда ее успели положить. Зачем Кирилл это сделал? Зачем они трахаются в ванной? Она прикусила губы до крови. Господи, сколько крови! Все красное. Я забинтую. Я помогу. Не стони так сильно. Смеются. Черт возьми, отпустите его. У него кровь. Бутылка упала. Поднимите. Вино течет… Прошу. Прошу…
Да выключит кто-нибудь эту музыку? Она играла дважды. Трижды не может. Еще рано. Так рано. Оставь меня. Отойди. Нет, я не звал тебя. Не звал… Деревья смотрят. Смотрят!..
Да, я слышал тебя. Слышал. Все будет как раньше. Все будет как обычно. Как всегда. Ты обещаешь помочь мне отвезти его в больницу? Мы успеем. Успеем. Будет так темно. Очень темно. Ты хочешь темноту? Ответь мне!..
Тишина… Стрелка зашагала быстрее. Он кончил. Или она… Боже, все это лишь иллюзия. Всего лишь иллюзия. Нет музыки… Умыться. Умыться.
***
… Демоны звали своего бога. Они звали темноту, пламя, стихию страсти, основу каменного холода мироздания. Демоны обращались к первосиле, к бесконечному злу. И оно смотрело на них из темноты своими сверкающими древними глазами.
В воздухе витал запах человеческой плоти, страстного огня и бесконечного пожара.
И Он мчался среди демонов. Демон, как и остальные.
«Гори огнём, – кричало его сердце. – Гори огнём».
Он слышал шёпот дьявола у себя за спиной. Он чувствовал его страстные прикосновения по всему телу и касался других, чтобы передать им это зловещее чувство. Его тело гнулось, ломалось в адском свете, подчинённое всеобщей эйфории. Барабаны гремели всё громче, всё ужаснее. И каждый удар казался взрывной волной. Их души резвились в огне, полные свободы и безграничной силы.
Их голоса кричали, повторяя одни и те же слова, не видя уже друг друга, не чувствуя друг друга. Демоны обращались к огню. Он полыхал ещё ярче, ещё злее. И небо было укрощено. И земля была побеждена.
И демоны радовались своему могуществу. Их страсть обратилась в бесконечный гнев. Бесконечное зло, к которому они и обращались. И Он тоже был погружён в эту страшную игру. Он чувствовал жар бесконечного пожара. Он ощущал свою великую злость. Страсть безумия.
«Бам-бам-бам», – гремели барабаны.
И вдруг всё было разрушено, сожжено. Он, поглощённый безумной силой, был брошен на землю, и кинжал страшной руки случая был вонзён в его грудь. Он очнулся.
В одно мгновение Он увидел чёрные страшные тени, кружившиеся вокруг него, почувствовал чудовищный жар костра и ощутил горячую чёрную струю, стекающую по груди, принесённую так привычно и так внезапно в жертву древнему божеству. Он смотрел на тёмную, омрачённую человеческой кровью землю, и его сила обратилась настоящим бессилием. Волей неумолимого рока, горевшего рядом с ним таинственным, пугающим чудовищем.
Эйфория сменилась болью, боль превратилась в тишину, а тишина обрушила темноту. Он пал, прижавшись к холодной обожжённой земле. Омрачённый дьявольской силой в объятиях омрачённой дьявольской силой…
***
– Будь с ними повежливее, – произнесла Маша.
– Мы уже это обсуждали, – усмехнулся Леня. – Вчера же мы решили, что я уже молодец.
– Лень, я серьезно. Сегодня день рождения Кирилла. Давай не будем его портить.
– Я понимаю.
– Неуютно тут.
Они шли по тропинке. Поднявшись рано, Маша решила прогуляться по лесу, соблазнившись свежим воздухом и странным, непроницаемым туманом за окном. Деревья утопали в густой синеве. Влага плотно окутывала землю и ползла к небу по неподвижным красным сосновым стволам. Казалось, что в легкие поступает не кислород, а настоящая вода. Под ногами хлюпала грязью разбитая тропка.
– Может, пойдем обратно тогда? – предложил Леня.
– Нет уж. Я хочу узнать, куда ведет тропа.
– Ты издеваешься? А если она еще нескоро закончится?
– Пять минут еще, ок?
– Тебе нравится, я вижу, приключения на пизду искать.
– Ну, не одним же тобой ограничиваться.
– Ща как обижусь.
– О, мой лев, не обижайся на свою львицу, – просюсюкала она и накинулась на него с объятиями…
Тумана становилось все больше, и казалось, что стоит сделать пару шагов друг от друга – потеряешься, растворишься в тумане.
– Теперь я понимаю, как себя чувствовал ежик в тумане, – задумчиво проговорила Маша.
Леня улыбнулся.
– Да уж, тут и заблудиться можно, – сказал он.
– Тропинка одна же! – воскликнула Маша. – Ты боишься?
– Чего?
Она засмеялась и, выпустив его руку, вдруг побежала вперед.
– Вот найди меня! – услышал Леня.
Про себя обматерившись и прокляв эту тропу, он двинулся вперед.
– Маш, не глупи, – повторял он. – Вернись.
Леня медленно шел по тропе, не желая играть в непонятные игры.
Маша не откликалась, и это еще больше выбешивало его.
– Маш! Черт тебя побрал! Не смешно!
Лесное молчание в ответ.
Леня остановился. Эта тропа, эти нескончаемые деревья, этот чертов туман окончательно его достали. Ноги промокли насквозь, штаны холодно облизывали ляжки. Было зябко.
– Маш, я пошел обратно. Мне надоело.
Она снова молчала.
Леня тяжело вздохнул и обернулся, чтобы пойти обратно.
– Леня! – услышал он крик. – Иди сюда скорее!
Ударив себя ладонью по лицу, Леня быстро пошагал по тропе туда, откуда раздался зов. Он уже подбирал слова, чтобы выразить свое недовольство, когда увидел ее темную фигуру на фоне бесконечного серо-голубого моря.
– Воу, – только и смог выдавить Леня.
Тропа здесь резко брала влево, почти соприкасаясь с внезапным обрывом.
– Я чуть не вылетела туда, – проговорила Маша. – Тут так круто. Упадешь – точно что-нибудь себе сломаешь.
Леня подошел к краю и посмотрел вниз. Сквозь плотную облачную завесу можно было разглядеть едва заметное движение. По доносившимся звукам это был ручеек. Наверное, какая-то местная речушка. Здесь было метров двадцать высоты – действительно достаточно, чтобы удачно умереть.
– А я тебе говорил не отходить от меня, – шутливо бросил он.
– Смотри туда, – не слушая его, проговорила Маша, указывая на горизонт.
Если быть точным, горизонта как такового не было. Серо-голубой поток заливал весь овраг и своей толщей скрывал другую сторону. Ничего не было видно. Будто мир здесь обрывался и тонул в сырой адской бездне.
– Потрясающе, – восхищенно прошептала Маша.
– О-о-ох, – вздохнул Леня. – Как же меня это все достало.
– День еще не начался, а ты уже жалуешься!
***
– Кирилл, поздравляю тебя с твоим днем, дорогой, мы нашли офигительный овраг! – воскликнула Маша, когда они вошли на кухню.
– Спасибо, – закатив глаза, спокойно ответил Кирилл. – Здорово, поэтому мы вас все ждем, чтобы позавтракать?
– Прости. Но ты точно должен взглянуть на этот обрыв. Душа в пятки уходит.
– Супер. Нам нужна выпивка.
– Как? – возмутилась Маша. – Разве алкашки недостаточно?
– Ну, мы изрядно поизрасходовали запасы вчера, – усмехнулся Кирилл.
– Оу, – улыбнулся Леня.
– Лучше молчи, братец-медвежонок! – бросил Кирилл. – У меня зуб на тебя.
– Это еще почему? – возмутился Леня.
– Ты спонсор моей сегодняшней бессонницы.
– И нашей, – послышался голос вошедшего на кухню Артема. – Привет, заблудшие похотливые души. Кого искали в тумане?
– Тебя мертвого, – усмехнулся позади него Коля.
– Тупая шутка, – отозвался Артем.
Леня улыбался, чувствуя смущение Маши.
– Вообще это я приехал сюда трахаться, – произнес Кирилл шутливым тоном. – Отбираешь у меня все прелести лесного отдыха.
– Кто успел, как говорится, – отшутился Леня.
На кухню вошел Дима.
– О, вернулись, – произнес он, завидев Леню и Машу.
– Можем поесть наконец-то, – кинул Коля.
– Ура! – вполголоса выдавил Кирилл.
– Лева!!! – заорал Кирилл так, что все вздрогнули. – Где этот рыжий черт?
– Зачем так орать, Кирилл? – вздохнула Маша.
– Нам нужно позавтракать и отправлять кого-то в город, – ответил тот. – Давайте начинать без него.
Уселись за стол. Все, дружно толкая друг друга и шумя, принялись делать бутерброды и заливать в бокалы кофе.
– Лень, – бросил вдруг Кирилл.
– Что?
– Вообще выбор небольшой. Машины есть только у меня и у тебя.
– Так. И?
– Я уехать не могу. Надо готовить все.
Леня вздохнул.
– Не, прости, – все-таки выдавил он. – Я не потащу свою машину через грязь и кусты снова.
– Леееня! – прошипела Маша.
Этот взгляд.
– Без проблем! – воскликнул Кирилл. – Я тебе дам свою. Вот и договорились.
Леня вопросительно взглянул на него. Поражало это спокойствие. Полная самоуверенность.
– Пусть кто-нибудь поедет с ним, что ли.., – произнес Дима.
– Я Машу возьму.
– Не-е-е, – вытянул Кирилл. – Ты у меня не утащишь единственные рабочие руки в этом доме. Бери пидора какого-нибудь.
– Да вы издеваетесь! – Леня откинулся на спинку стула.
– Я поеду с ним! – это был «Левушка».
Кирилл засмеялся, и все взгляды от вошедшего метнулись к нему.
– Ты чего? – спросила Маша.
«Заговор какой-то», – мелькнула в голове Лени, и изнутри невольно вырвался вздох.
– Ничего, – ответил Кирилл. – Ну-ну, Лев, ну-ну…
«Левушка», мягко улыбаясь, сел за стол. Все молча переглядывались, не понимая происходящего, и чего-то ждали.
– Давайте есть уже! – не выдержал наконец Коля.
– Да, – поддержала тоже порядком раздраженная Маша. – А то доведете меня – я вас всех в овраг выброшу.
– Какой овраг? – заинтересовался «Левушка».
Обрадованная тем, что нашла слушателя, Маша начала подробно рассказывать о прогулке.
Не слушая ее, Леня жевал бутерброд и прикладывался к кофе. Молочный напиток разливался терпко по рту и, хватая остатки распотрошенного бутерброда, бросался в темноту горла, чтобы пустить тепло по венам… Снова этот взгляд. Надо ехать. Лучшее решение.
***
– Если ты еще раз скажешь мне, чтобы я себя хорошо вел, – проговорил Леня, держа Машу за руку, – я тебя придушу.
Она тихо засмеялась.
– Справишься с машиной?
– Конечно, это же автомат.
– Я не секу.
– Я знаю.
– Сильно расстроен? – спросила Маша.
– Чем?
Они медленно шли к машине Кирилла. Ему хотелось поскорее смотаться из этого леса. Его ноги отмерзли, и все тело как будто до костей пропиталось вонючей лесной сыростью. Быстрый завтрак, конечно, слегка взбодрил Леню, но ему позарез нужно было в город, ближе к дорогам, тротуарам, паркам и многоэтажкам. Чтобы проснуться. Какой идиот выбирается за город осенью!?
– Тем, что с тобой едет Левушка.
– Боже, что за имя такое идиотское? – психанул Леня. – Почему вы его так зовете? Лё-ё-ёвушка-а-а. Как конфета.
Маша усмехнулась и похлопала его по плечу.
– Твой друг уже ждет тебя, – усмехнулась она и высвободила свою руку, чтобы пойти вперед.
Леня пригляделся и заметил движущийся силуэт на переднем сидении. Маша подошла к машине сбоку и заговорила с «Левушкой» о чем-то.
Вздохнув, он дернул ручку, залез в кабину и стал знакомиться с новым железным другом.
– Ты там последи за ним, – говорила шутливым тоном Маша, – чтобы не вел себя неподобающе. Потом мне отчитаешься.
– Постараюсь, – улыбался «Левушка». – Главное – чтобы ему не пришлось за мной следить.
Маша засмеялась.
– Ключи? – спросил Леня у «Левушки».
Тот молча протянул ему связку.
– Супер.
– Ладно, хорошей вам дороги, – иронично прошелестела Маша. – Развлекитесь, мальчики.
Машина завелась. Они стали выезжать. Следя за зеркалом заднего вида, Леня мельком провожал глазами идущую к дому Машу. Отчего-то ему стало грустно.
«Левушка» потянулся к магнитоле.
– Так, так, – отстукал Леня, разворачивая руль. – Музыка – за мной. Как хочешь. Я водитель.
– Тебе не до этого, – улыбнулся тот, уже подбирая радиостанцию.
Они выехали на лесную дорогу.
Леня повернул голову и стал свободной рукой отталкивать руки «Левушки».
– Не-не-не, – пробарабанил он.
Спутник засмеялся. Разноцветный взгляд на миг зажегся и потух в тени.
– Давай по-честному, – улыбнулся «Левушка». – Решим сражением.
Он вытянул руку, призывая сыграть в «камень-ножницы-бумага».
– Не буду я…
– Будешь, – мягко оборвал «Левушка».
Леня не понял сам, как смог проигнорировать эту манипуляцию и стал «скидываться». Проиграл. У него оказалась чертова бумага.
– До трех раз, – бросил Леня.
– Нет.
«Левушка» уже во всю возился с музыкой. Наконец, он наткнулся на какую-то игривую испанскую, или мексиканскую, или «хрен знает на каком» языке песню и резко крутанул громкость.
– Воу, потише! – заявил Леня, почти оглохнув от звука.
– Что? – крикнул «Левушка».
– Потише! – громко сказал Леня.
– Чего?
– Потише сделай.
– Погромче? – его бледное лицо трансформировалось в знак вопроса. – Уже и так громко.
Леня заматерился.
– Потише, ты понимаешь? – орал он.
Леня потянулся к магнитоле, но Левушка уже крутанул громкость обратно. Послышался его смех.
– Прости, – заливаясь, выпалил Левушка. – Хотелось прикольнуться.
– Вот высажу тебя сейчас, – сквозь зубы прошипел Леня. – Спутничек, блин!
И улыбнулся.
– О да, да, да!!! – заорал «Левушка», когда заиграла новая песня. – Ты знаешь ее? Знаешь?
– Нет, – проговорил Леня, тяжело вздохнув. – Можешь быть ты сам тоже потише?
– Это же Woodkid! «Run boy run»! Черт, послушай, просто послушай!
Он прибавил громкости и стал подпевать.
Леня мельком взглянул на него, думая, куда деться. Вот Кирилл ему подложил свинью, конечно!
«Левушка» начал танцевать на сиденье, несмотря на то что машину и так трясло из стороны в сторону.
Леня следил за ним. Улыбнулся слегка. Идиот!
А песня была действительно неплоха. Хоть со вкусом на музыку они сойдутся.
– Я обожаю ее! – прокричал Левушка.
– Ты идиот! – засмеялся Леня.
Лесная дорога все светлела. Деревья редели, и вокруг снова открывались желто-коричневые поля. Появлялись дома, превращаясь постепенно в деревню.
«Левушка» смотрел в окно, и его голова слегка качалась в такт играющей музыки. Он стал тише. Леня, наблюдая за спутником, вдруг почувствовал себя неуютно.
– Ты помнишь, что нам нужно купить? – спросил он.
– Да, – был короткий ответ.
Молчание. Музыка.
– Долго нам еще волочиться по этим колдобинам? – спросил «Левушка».
– Нет, щас уже дорога будет. А ты-то сам не помнишь?
– Как-то не обратил внимания, когда ехали сюда.
– Ясно.
Еще минут пять они ехали молча. Фоном была лишь музыка. И Леня чувствовал, что поездка действительно будет кошмарной.
Наконец они выехали на шоссе.
– Дальше будет ровно? – спросил «Левушка».
– Да, – оборвал Леня.
– Супер, – оживился тот.
«Левушка» расстегнул свой рюкзак и, немного покопавшись, развернул какой-то сверток. Наблюдая за его действиями, Леня воскликнул:
– Да чтоб тебя! Это то, о чем я думаю?
«Левушка» достал маленькое зеркальце, высыпал на него немного бежевого порошка и с помощью расчески выстроил ровную линию. Достав из свертка маленькую трубочку, он нагнулся над зеркальцем, и, когда выпрямился, порошка на мутной поверхности зеркальца уже не было.
– Твою ж мать! – закипел Леня. – Ты издеваешься?
Левушка помассировал пальцем крыло носа и после этого собрал все свои «инструменты» и спрятал их обратно в сверток. Пока он убирал все в рюкзак, из бокового кармана выскользнул маленький раскладной ножик, и ему пришлось лезть под кресло, чтобы его найти.
– И чего ты молчишь? – спросил Леня гневно, когда Левушка откинулся на спинку кресла.
Тот повернулся к нему.
– Спокойно, спокойно, – произнес он, улыбаясь как ни в чем не бывало. – Я же не веду машину.
– Супер! – кипел Леня.
– Тебе не предлагаю, потому что это было последнее.
– О чем ты вообще? Я не хочу…
– Не верю.
Леня взглянул на него. Левушка улыбался. Разноцветный взгляд судорожно сверкал в полумраке осеннего дня.
– Извини, – спустя мгновение примиряюще проговорил Левушка. – Просто у меня тяжелые дни. Это расслабляет.
– Класс, – вздохнул Леня. – Это я, кажется, оказался в окружении пятерых пидоров, а не ты. Это мне надо занюхиваться.
Левушка засмеялся.
– Не дрейфь, – мягко сказал он и откинулся на стекло. – Какая классная музыка. Просто послушай.
Леня тяжело вздохнул.
– А ты мне нравишься, – вдруг произнес Левушка. – И другим тоже нравишься. Возможно, они сами того не осознают, но ты всем нравишься.
Леня усмехнулся.
– У нас есть общее…
– Что, например? – бросил Леня.
Молчание.
– Член, – простодушно ответил Левушка.
Леня засмеялся.
– Ты ни разу не пробовал? – спросил мягко Левушка.
– Что?
– А что бы ты хотел?
– А?
– Ничего.
Левушка вернулся в нормальное положение и стал ковырять магнитолу на предмет идеальной громкости.
– Только не делай сильно громко, – произнес Леня.
– Ок.
Леня вдруг удивился, насколько тонкий Левушка. Он был такой маленький, миниатюрный. С кожей как у каменной статуи, почти прозрачной, светящейся. Столько хрупкости в фигуре. Эти рыжие волосы – словно огонь. Сверхъестественно яркие. Леня вдруг вспомнил его Инстаграм.
И тот словно прочитал его мысли, сказав:
– Кирилл сказал, что ты видел мою страничку в Инсте.
– Эм-м-м, – протянул Леня. – Откуда он знает?
– Наверно, Маша сказала.
– Ясно.
– И как тебе?
– Что?
– Инстаграм, фотографии, – «Левушка» выпрямился.
– Некорректный вопрос, – произнес Леня.
– Почему?
– Потому что ответ тебе не понравится.
– Почему? – «Левушка» улыбнулся.
– Ты правда хочешь знать?
– Да! – воскликнул он, подпрыгивая на сидении. – Конечно.
– Я не понимаю, как такое вообще можно выкладывать.
– Почему?
– Потому что это почти порнография! – проговорил Леня, не отводя взгляда с пустынной дороги.
– Потому что ты смотришь не так! – засмеялся «Левушка».
– Как?
– Не как я.
– Логичный ты, – усмехнулся «Левушка».
– Просто ты видишь в этом секс, а я вижу эстетику.
Леня взглянул на него. Волосы были растрепаны, торчали в разные стороны, словно языки пламени. Какое тонкое лицо! Мальчик. Типичный милый мальчик.
– Мне нравится мое тело, – простодушно начал объяснять он. – Оно красивое, и я бы хотел показать это другим. Больше ничего в этом нет.
– Все равно без секса тут не обойтись, – кивнул Леня.
– Тебе, – улыбнулся Левушка. – Но ведь понравилось, если запомнил.
Леня закатил глаза.
Дорога вела вверх. И вместе с тем день набирал обороты. Солнце наконец прорвалось сквозь пелену облаков, и голубые пятна неба показались справа.
– Как красиво, – улыбнулся блаженно Левушка. – Божья благодать!
– Богохульник! – процедил Леня.
– И ты тоже.
– Почему?
– Потому что знаю.
Леня взглянул на спутника. Левушка опустил стекло и слегка высунулся наружу. Ветер заполнил кабину, и, словно залетевшая в помещение птица, стал спотыкаться обо все подряд, стремясь вырваться наружу. Полетела пыль, в свете яркого солнца зажигаясь, как волшебная пыль. Вспыхивали волосы Левушки, и кожа его становилась еще прозрачнее, еще нежнее. Леня, захлебнувшись в свежем воздухе, чихнул.
– Будь здоров! – бросил Левушка и добавил: – Можно чуть погромче сделаю?
– Да делай что хочешь, наркоша, – усмехнулся Леня.
Кабину заполнила какая-то старая протяжная мелодия о любви и нежности. Легкими руками она подхватила Леню, Левушку, машину и понесла вперед, слегка укачивая их в такт изливов мужского и женского голосов. А река из солнечного света захлестывала кабину и вытаскивала ее из осеннего мрака, просушивая от лесной сырости и грязи.
– Давай, когда заедем в город, остановимся поесть, – бросил Левушка. – Я знаю хорошее местечко.
***
Стены были желтые и грязные.
Леня наблюдал за Левушкой, который стоял у кассы с полным подносом еды. Улыбается продавщице. Привлекает внимание. На него смотрят. Тайком, в открытую. Живой лепрекон. Как же в школе на него смотрели? Маленький, тоненький эльф с разноцветными глазами, еще и рыжий. Посмеялись гены.
Леня махнул пальцем по экрану – побежала галерея фотографий. Тонкие линии, такие же, как в жизни. Белое-белое тело. В красном. Леня представил, как он делал эти фотографии. Усмехнулся. Вздохнул.
– Порно смотришь? – эти слова прозвучали так внезапно близко, что Леня вздрогнул.
– Нет…, – медленно ответил он и быстро добавил: – Нет! Как тебе это в голову пришло?
– Я на парах, когда умираю от скуки, иногда смотрю, – просто сказал Левушка и сел.
Леня оглянулся в надежде, что никто их не слышал.
– Наверняка мои фотки смотрел, – продолжил Левушка.
– С чего ты решил? – спросил Леня, блокируя телефон.
– Я знаю, – улыбнулся дьявольской улыбкой «Левушка».
– Слушай, – психанул Леня. – Я чувствую, что ты надо мной издеваешься. Ты и Кирилл. Что вам нужно? Решили отыграться на мне?
– Сто-о-оп, – протянул громко «Левушка». – Стоп, полегче! С чего ты решил?
– Ты как будто играешь со мной.
– Я?
– Да.
Левушка посмотрел в окно. Там была трасса и несущиеся в разные стороны машины. Серый сливался с синим и зеленым. Сквозь холодный свет солнца по тротуару бежали сухие листья, похоже, желая занять очередь за личным колесом.
– Прости, – вдруг прыснул «Левушка». – Я не хотел.
Леня смог только вздохнуть.
– Мне нечего с тобой играть, – продолжал, улыбаясь, «Левушка». – Я прозрачен, как слеза младенца. Весь для тебя.
Леня молчал.
– В любом случае, если это игра, ты не знаешь ее правил.
Леня взглянул на него с вопросом.
– Что это значит? – спросил он.
– Никто не знает правил, – снова эта улыбка.
Играла какая-то тошнотворная музыка.
– И я тебе соврал все-таки, – произнес, наклонившись над тарелкой, «Левушка».
– Ну, – недовольно выдохнул Леня.
– Я не знаю этой кафешки. Никогда тут не был. И мало того, что тут хреновый интерьер и музыка, – здесь невкусно готовят борщ! Хочешь попробовать?
Он указал руками на тарелку с ярко-красным супом.
– Нет, спасибо, – отказался Леня.
Послышался шум от входа. Леня обернулся. Там оказалась группа из человек десяти. Инвалиды и, как понял Леня, их сопровождающие. Старшему из вошедших на глаз можно было дать не больше пятидесяти. И то он смахивал на доктора. Остальные выглядели гораздо моложе. Трое были колясочниками, которых катили, еще двое передвигалась с помощью ходулей.
Ленин взгляд зацепился за одного из пациентов. Это был молодой человек лет двадцати пяти-шести. Худощавый, в строгом черном костюме, с пятнами коричневой грязи на недавно вычищенных кожаных ботинках. Он передвигался сам, но каждый его шаг сопровождался страшным, эпилептическим содроганием тела. Его руки взметались вверх, а туловище превращалось в зигзаг. Его тело ломалось, мялось, складывалось и распрямлялось словно гармонь. И самым ужасным в этом облике было лицо. Красивое, пышущее спокойствием и уверенностью в себе, оно улыбалось широкой улыбкой.
Когда группа приблизилась к их столу, Леня невольно отвел глаза в сторону.
Он не заметил, что все это время «Левушка» пристально наблюдал за ним. И сейчас вдруг это осознал: разноцветный взгляд невидимыми нитями обхватил его лицо. Леня почти чувствовал прикосновение этих липких радужных щупалец.
– Что? – он попытался вырваться.
– Ничего, – улыбнулся «Левушка».
– Ты начинаешь меня раздражать.
– Я заметил, что тебя впечатлил этот парень.
– Какой?
– Который кривой, – просто ответил «Левушка».
Леня вздохнул. Он посмотрел на своего спутника с укором.
– Что? – возмутился «Левушка». – Я просто выражаю все прямо.
– Отвратительно, – произнес Леня.
– Чем же?
– Тем, что это безнравственно.
– Будешь читать морали?
– Нет.
– Хорошо, – мягко улыбнулся «Левушка». – Потому что я буду.
Леня усмехнулся.
– Вот смотри, – начал «Левушка», – ты увидел молодого человека, заметил его уродство – в тебе проснулась жалость. И эта жалость заставила тебя отвернуться. А жалость чем вызвана? Ты увидел в представителе своего же рода что-то мерзкое для тебя. Ты подумал про себя: «У меня такого нет, к счастью. Хорошо, что это у него, а не у меня». Ты отвернулся от стыда, что ни за что на свете не захотел бы поменяться с этим человеком местами. Для тебя он полностью сассоциировался с уродством.
– И что из этого?
– А я не отвернулся, – просто кинул «Левушка».
– Почему?
– Из-за его рук. Они потрясающие. Посмотри.
Леня кинул взгляд на сдвигающих столы инвалидов. Нашел глазами того парня. У него действительно были интересные руки: белые, с тонкими длинными пальцами, замирающие на мгновение в красивых положениях, как на древних иконах.
– Он прекрасен, – проговорил Левушка. – Настоящее произведение искусства. Он кривой, да. Я говорю прямо. Но это красиво. По-своему. Но красиво. Ломаная линия жизни.
– Красота в уродстве, значит, – проговорил медленно Леня.
– Да, именно так.
– Оригинально, – улыбнулся Леня. – Хотя не очень…
В уши ударила постепенно умирающая музыка.
– Хочешь чего-нибудь? – спросил Левушка, кивая на свой поднос.
– Давай.
Леня взял у него порцию жареной картошки. Поглощая пропитанные горелым маслом картофельные дольки, он наблюдал за инвалидами, шумно устроившимися в другом конце зала.
– Слушай, а у тебя бывает такое, – вдруг заговорил Левушка, – что в голову приходит какое-то внезапное воспоминание, и от него все становится на свои места?
– А? – не понял Леня.
– Ну, какое-то воспоминание или мысль вдруг всплывает, – Левушка активно жестикулировал руками, – и все выстраивается в голове в строгую систему.
– К чему ты это?
Левушка засмеялся и прикрыл ладонью лицо.
– Только что мысль вертелась перед глазами, – бормотал он.
Он тер глаза, усиленно пытаясь что-то нащупать.
Леня наблюдал за ним, очередной раз не понимая шутки. Происходящее второй день перед его глазами действо походило на фарс. Не хватало игривой музычки для завершения атмосферы. Музыка умирала.
– Вспомнил! – воскликнул Левушка.
– Что за говно у них играет!? – возмутился Леня.
Мелодия давила на уши ровным, нисходящим тоном.
– Подожди! – воскликнул Левушка.
Ударило пианино. Раз… Два. Раз, два… Два. Три. Один…
Леня вздохнул. Выплюнул картофельную дольку.
– Фу, – выпалил он.
– Я вообще не понимаю, как ты это вообще ел, – проговорил Левушка.
– Черт меня дернул поверить тебе и приехать сюда!
– История.
– Что?
– Я рассказывал историю, – просто ответил Левушка.
– Ну, давай свою историю, – зло вздохнул Леня.
– Короче, – взмахнул руками Левушка, – мой брат с детства начал писать…
– У тебя еще и брат есть? – усмехнулся Леня.
– Да, близнец.
Леня прыснул:
– Еще один такой? Лепреконоватый?
– Да, – с поднятыми бровями и улыбкой ответил Левушка. – Так вот. Он писал маленькие рассказики. И читал мне…
– А где он сейчас?
Левушка наклонил голову и ответил тихо:
– Не знаю. Он умер пять лет назад.
Леня замер. Улыбка сразу исчезла с его лица.
– Извини, – медленно проговорил он.
– Все хорошо, – мягко улыбнулся Левушка. – Это сейчас не важно… Я говорил про его рассказы.
Он вдруг спохватился и снова широко улыбнулся.
Снова фарс. А музыка перетекала с клавиши на клавишу.
– Я всегда читал эти рассказы и ничего в них не понимал, – перейдя к задумчивости, сказал Левушка. – Они все были какие-то сверхъестественные, странные. Мне казалось, что в них нет смысла. Когда он умер, я много раз перечитывал то, что он писал, чтобы понять… И ничего не понимал. А вот сейчас вдруг вспомнил одну его историю. И понял. Единственную среди этих странных вещей…
Он смотрел куда-то в сторону и улыбался.
– Наверно, это наркота и все такое. Возможно, тебе это и неинтересно. Но это так важно! Мозг как будто нашел недостающее звено… Сюжет истории, если вкратце, самое главное, заключался в следующем… Там, типа, первобытное время. Языческий обряд. Голые люди, дикие, скачут в хороводе вокруг костра. Они совершают обряд в честь какого-то бога или дьявола (черт его знает).!.. Видно только, что все это похоже на оргию… Но ведь во всех языческих богослужениях есть жертвоприношение. Так?
– Не знаю, наверно, – ответил Леня.
– Фишка-то вот в чем, – вздохнул Левушка. – Главный герой, один из людей, вдруг оказывается принесенным в жертву. Как я понимаю, жертва всегда выбиралась случайно… И он с окровавленной грудью вдруг поражается, что жертвой оказался он. Что выбор пал на него. Что он больше не в хороводе… Он лежит на земле и наблюдает за тем, как его мир перешагнул через него.
Леня молчал, ожидая продолжения.
– И? – наконец спросил он.
Левушка посмотрел на него:
– Что?
– Что ты хочешь этим сказать? В чем смысл?
– Я понял, что этот герой – все люди, – просто произнес Левушка. – Все мы – жертвы. Жертвы своей собственной жизни.
Леня заметил, что стало очень тихо. Музыка почти утихла, подходя к логическому завершению.
Левушка смотрел прямо ему в глаза. Разноцветные радужки угадили в полосу солнечного света. Леня жадно вцепился в них, желая расчленить. Он искал в них грусть, горе, смех, фарс, издевку. Но не нашел в них ничего. На него смотрели два красивых цветных стеклышка: зелено-карий и серо-голубой. Манящие, молчащие, пустые, закрытые. Мертвые.
***
Вот если разбираться во вкусах, то я не понимаю, почему нет искусства вкуса. Ведь у каждого органа восприятия есть свое высшее выражение. Глаза – живопись там, слух – музыка, обоняние – парфюмерия, осязание – ну, скульптура, к примеру. У некоторых по несколько даже. А тут… Вот есть, так сказать, поварство. Но мало кто считает, что это искусство. Даже у греков, кажется, не было и намека на то, что это тоже гений. А ведь это самое сексуальное, самое телесное из искусств. Даже находятся центры насыщения в нашей макушке совсем рядом с центрами сексуального возбуждения. Еда нам нужна в той же мере, что и секс. Да, все это отрицают. Но я считаю, что пора это признать… Ну, что может быть сексуальнее растекающегося молока? В нем пламя жизни. А в гранатах! Стоит нажать на сверкающие гранулы – потечет красный. Он так сильно въедается в кожу, так глубоко вгрызается сладкой горечью в язык, что все внутри сразу поет о полете сладостной спермы. А эти огурцы! В них целая жизнь! Что сильнее их передает свежесть прохладного летнего ветра, а? Или дыня. Она томительна, как тяжелый июльский воздух. А хлеб? Что может быть духовнее старого доброго свежего хлеба?.. Это уже высокое искусство. Целая философия вкуса… Да-а-а, ты с ума сходишь. Поешь оду еде! До чего доведет еще эта готовка? У кого день рождения?..
Я люблю еду. И люблю секс. И горжусь тем, что могу это сказать прямо каждому, кто встанет у меня на пути. И я не верю тебе. Не верю, что ты не секса искала в этой горе. У каждого в этом доме встанет хуй на него! Поверь, у каждого! Считается, до сих пор считается, что женщина может жить без секса – нужно только, чтобы человек хороший был. Нет! Глупая ложь. С кем она останется: с тем, кто является гением этого тухлого мира, но не умеет хорошо трахаться, или тем, кто всего лишь обычный червь, но доставляет ее в постели на седьмое небо? Я думаю, это очевидно. Все любят секс. Все в нашей жизни подчинено сексу. Ведь даже возраст, наиболее почитаемый всеми, – возраст репродуктивный, когда каждый из нас способен хотеть секса. Поэтому нас так хотят, нас, едва перепрыгнувших за двадцать. Мы короли мира, потому что мы короли секса.
Эволюция развила физиологическую потребность, превратила ее в духовную, социальную, культурную, высокую – в любовь. Но секс остался сексом. Это единственное, что связывает людей воедино. Все над сексом – лишь иллюзия… Ну, возможно, еще потребность в еде объединяет… Все общение наше есть необходимость, вытекающая из сгустка потребностей, впереди которой – еда и секс. Наше желание жить, наша радость, счастье – все вытекает из еды и секса. Окольными путями, но именно оттуда. Процесс поедания – это акт совокупления, и вкус – необратимая точка оргазма.
Мне кажется, быть поваром – значит быть повелителем плоти. Посредством еды повар превращает само тело, самого человека в акт искусства. В самое сладострастное, горячее, низкое и высокое одновременно из плодов творческой мысли.
Еда рождает вкус, разжигает жар, вызывает эйфорию, притягивает секс. Секс есть голод. Секс как еда. Если откинуть века самобичевания и построения воздушных замков, то останется древнее чудовище, страшнейшее и прекраснейшее из всех, что были на земле, – настоящий человек, тот, которого мы потеряли… Какой ты пафосный, Кирилл! Пора на кафедру философии!
Заколупался я разделывать это мясо. Чертов цезарь! Еще про сухари нужно не забыть…
Где этих двух носит? Еще этот старый пердун-извращенец приехал. Поскорее приедут – быстрее он свалит… Деревья смотрят… Уже темнеет? Или нет? Снова заволокло.
***
На обратном пути они ехали в тишине. Левушка то ли дремал, то ли делал вид, что дремал, прислонившись лбом к стеклу. Леня думал о последних нескольких часах, проведенных с ним. Странное, горьковатое послевкусие тревожило его.
Погода, порадовавшая их солнцем по пути в город, снова испортилась. Небо посерело, моросил дождь, засеивая лобовое стекло каплями, в которых дорога раскалывалась на осколки. Дворники бегали туда-сюда, туда-сюда. Машина спускалась все ниже и ниже…
Снова деревня, размытая дорога, лес, полумрак.
Левушка проснулся от постоянного перекидывания машины из стороны в сторону, полуслепым взглядом оглядел все вокруг и, остановив глаза на Лене, улыбнулся. Это был такой детский жест, что Леня усмехнулся.
– Что? – возмутился Левушка.
– Ты смешной.
– Ага, настоящий лепрекон, – закатил глаза Левушка.
– Заметь, не я это сейчас сказал, – улыбнулся широко Леня.
– Мог бы возразить.
– Может, ты мне скажешь, почему Кирилл решил забраться в такую дыру?
– Потому что Кирилл любит большие дыры, – и засмеялся.
Леня тоже не удержался от смеха.
– Уже пять вечера, – взглянув на часы, проговорил он. – Думаешь, нас убьют?
– Нет, похер на них, – бросил Левушка.
Леня внимательно оглядел его.
Показался красный забор, а за ним темнеющий в вечернем сумраке дом. В окнах уже горел свет. И снова, как вчера, Леня поразился тому, как можно было обеспечить такой огромный дом всем необходимым для жизни. Цитадель на отшибе… Сверхъестественно.
Они заехали в ворота. Леня сразу же заметил присутствие новой машины на лужайке.
– Ого, еще гости? – усмехнулся он. – Могли б тогда уж они купить еды.
– Не могли бы, – глухо ответил Левушка.
– Почему?
– Потому что это мой отец. Черт его побрал! Что ему тут нужно опять?
– Вы, я смотрю, очень дружны.
– Да, лучшие подружки, – съязвил Левушка.
Было видно, что говорить дальше он не настроен. Леня усмехнулся и мысленно от души послал его.
Когда они вылезли из машины, из дома показался и сам отец Левушки. Леня мельком взглянул на него и пошел к багажнику доставать пакеты.
– Здравствуйте – Александр, – появившись из-за машины и протянув руку, представился отец Левушки.
На миг Леня замер. Костюм, рубашка с наглухо застегнутыми пуговицами, зализанные назад полуседые волосы, сверкающие ботинки, официальное приветствие – все это выглядело абсурдным в этом месте и в этой ситуации.
– Здравствуйте, Леонид, – наполовину иронизируя, наполовину всерьез ответил Леня, приняв рукопожатие.
Это была крепкая, жесткая, шершавая ладонь, такая, какая бывает у тяжело работающих мужчин. Это удивило Леню.
– Очень приятно, – улыбнулся сдержанно Александр.
На миг он остановил взгляд на Лене, как будто что-то пытаясь считать с его лица, а затем повернулся к сыну. Они были похожи. В обоих было что-то ненормальное, сбивающее с толку. Леня не мог понять что. Взгляд? Неоднозначная улыбка? Наверно, общий образ. То, что только изредка мелькало в сыне, ярко бросалось в глаза у отца. Самоуверенность, самолюбие, эгоцентризм, властность, стремление взять, что хочется, скрытое за маской вежливости и дружелюбия.
– Здравствуй, Лева, – произнес он как-то снисходительно, обнимая Левушку.
– Зачем ты приехал? – резко спросил тот.
Александр мягко улыбнулся, в точности как его сын, и, обернувшись к Лене, проговорил:
– Могу ли я забрать своего сына, чтобы переговорить с ним наедине? Вы справитесь с покупками сами? Не будет ли это невежливо с моей стороны?
– Без проблем, – улыбнулся слегка Леня, чувствуя, что старый хрен уже все решил за него.
Они ушли в сторону леса. Кинув на них взгляд с крыльца, Леня удивился тому, насколько маленьким и жалким выглядел Левушка рядом со своим отцом.
***
– Вы на Дальний Восток за продуктами ездили? – возмущенно крикнул Кирилл из кухни. – Я думал, что сдохну здесь, как Хатико.
В гостиной сидели Маша и Дима. Леня заметил, что до его появления они что-то эмоционально обсуждали, однако, заметив его, оба замолчали.
– Наконец-то, – накинувшись на него с объятиями, выдохнула Маша. – Я так рада, что ты вернулся.
Леня посмотрел внимательно на Диму. Этот взгляд. Что все это значит?
Показался Кирилл.
– Давай я отнесу пакеты на кухню, – целуя ее в щеку, бросил Леня. – А то тяжело.
В руках у него было пять пакетов, и их ручки больно вгрызались в ладони.
– Да, конечно, – нежно улыбаясь, отпрянула Маша.
– Дай-ка я, – произнес Кирилл, выхватывая у него пакеты – руки Лени взвыли новой волной боли. – А то ты донесешь их до кухни еще через десять лет… А ты – со мной! Потом своим духовным другом духовно насладишься. На, держи!
Он всучил ей два пакета, а она одарила его укоряющим взглядом.
– Топай на кухню! – воскликнул Кирилл. – Чего стоишь? У нас тут пидорхат!
Они ушли, перегрызаясь. Леня вздохнул и упал в ближайшее кресло.
Этот взгляд.
– Что? – не оборачиваясь к нему, возмущенно спросил Леня. – Сколько можно на меня так смотреть?
Он чувствовал, что наконец расслабился в этом доме. Все теперь не напрягало так, как раньше. У него получилось отстраниться от этого мирка. Вспомнив лицо Левушки, Леня невольно усмехнулся – это его заслуга. Как ни странно, часы, проведенные с ним, таинственным образом успокоили нервы. На Леню накатила волна нежности. Прямо какая-то потребность. Ему хотелось рвануться к Маше прямо сейчас, обнять ее и позвать гулять, туда, куда она захочет, даже к тому оврагу. И целовать там, обнимать, сжимая это тонкое тело, в стороне от этих пидоров… А этот взгляд… Сколько можно?!
– Что? – удивленно переспросил Дима.
– Что ты хочешь сказать? Что ты для меня приготовил, признавайся?
– Ничего, – уже спокойно ответил тот.
– Не верю.
Молчание.
– Ты ей скажешь? – спросил Дима.
Леня закрыл глаза и улыбнулся:
– А ты?
Снова молчание.
– Ирония, однако, – усмехнулся Дима.
– В чем? В том, что ты заднеприводный?
– Нет, скорее, в том, что ты переднеприводный. Кажется, совсем другое, но нет. Как раз нет.
Леня резко повернулся к нему. Позади Димы стоял огромный лакированный шкаф советских времен. В глубине его отражения сидел он, Леня, готовый в любой момент накинуться на жертву. Дима же лишь улыбнулся.
– Кому еще ты рассказал? – стараясь справиться с подступившим бешенством, тихо спросил Леня.
– Кирилл знает, возможно, Левушка. Если ему Кирилл рассказал.
– Ну, и все остальные, значит.
– Нет.
– Нет?
– Нет.
Они смотрели в глаза друг друга. Этот взгляд. Как в тот вечер. Жжет, режет, видит все.
– А ты рассказал о себе? – внезапно выпалил почти шепотом Леня, чувствуя, как вены холодеют от ярости. – Рассказал, как стонал и просил остановиться? Как прогибался? Рассказал, какой сучкой ты был? Чего хотел? Как глубоко я опустил тебя?
– Решил на личности перейти, значит? – проговорил Дима. – Значит, стоит поговорить. Да.
– Стоит. Пора.
– Я не собираюсь ничего ей говорить.
– Конечно, потому что это отразится и на тебе.
– Не в этом дело, – улыбнулся таинственно Дима. – Все гораздо сложнее, чем тебе может показаться. Вам с Машей определенно нужно поговорить.
– Сейчас я разговариваю с тобой, – процедил сквозь зубы Леня. – И ты в шаге от того, чтобы получить по щам.
Дима хмыкнул.
– Так вы с Машей и решаете проблемы, – произнес он. – Ты решил меня унизить, используя свои воспоминания. Но воспоминания есть и у меня.
Леня глубоко вздохнул. В животе что-то защемило от гнева.
– Ты животное, Леня, – проговорил как-то просто Дима. – Как бы ты не скрывал это, ты в первую очередь животное. Тот факт, что ты разделил свою жизнь на две параллельные линии, одну из которых отрицаешь даже для себя и стараешься выбросить из головы, делает тебя животным. Кирилл был вчера прав… Я не осуждаю тебя. Мне, в целом, безразлично это. Во всяком случае, я не презираю тебя, как Кирилл. Но мне тебя немного жаль. Ты сломан. Твое звериное взяло верх над разумом, отделившись от него. Я ненавижу ложь. А больше всего – ложь самому себе… А ты лжешь. Лжешь всем, кто тебя окружает. Лжешь себе.
Леня молча смотрел ему в глаза.
– Смешные вы с Машей, – вздохнул Дима с видом желания сменить тему.
– Ну, уж не веселее вас, пидоров, похоже, – съязвил Леня.
– А ты так ничего и не понял?
– И не желаю.
– Я вижу.
Леня откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза. Вся нежность в нем улетучилась. Впереди еще целый вечер с ними…
– А что с Левушкой?
– А что с ним? – глядя в потолок, бросил Леня.
– На него ты тоже глаз положил?
Этот взгляд.
– С чего ты берешь всю эту чушь? – их взгляды пересеклись.
– Я всего лишь вижу. Зрение нужно человеку, чтобы видеть.
Леня вздохнул, оттолкнулся спиной от кресла, нагнулся и вытянулся вперед, чтобы смотреть Диме прямо в глаза.
– Если я этого захочу, я это получу, – процедил сквозь зубы Леня. – И тебя, и твоих дружков-пидоров не спрошу.
Но тот выдержал и это.
– Это меня и привлекло в тебе, – проговорил Дима. – Жаль, что это лишь иллюзия.
– Это лишь твое мнение, – со злостью прошептал Леня.
Дима усмехнулся.
Хлопнула дверь.
Леня оглянулся. В гостиную зашли Левушка и его отец. Мельком взглянув на Леню и Диму, первый скрылся в коридоре, ведущем на кухню.
– И куда ты? – притворно возмущенно воскликнул Александр. – Вечно так с детьми.
Он на миг задумался, затем добавил:
– Не бойтесь. Я лишь за пальто.
И скрылся в темноте прихожей.
