Читать книгу Восьмой грех - Филипп Ванденберг - Страница 16

Лаборатории замка Лаенфельс были оборудованы различными приборами и инструментами так, что любой университет мог бы позавидовать: высокоскоростная вычислительная машина размером с платяной шкаф, электронный микроскоп и центрифуги, компьютерный томограф последнего поколения, термолюминесцентная опытная установка и дюжина мониторов с высоким разрешением во всех комнатах, соединенных между собой. Лаборатории плавно переходили одна в другую и занимали весь верхний этаж неприступного замка.

В это утро все было не так, как обычно: никакой спешки, никакой работы – только покой и тишина, царившие повсюду.

В средней лаборатории перед монитором компьютера сидел профессор молекулярной биологии Ричард Мьюрат, возле которого собрались все остальные: цитолог Дулацек, занимающийся генеалогией Джо Вилленборг, токсиколог профессор Мазик, химик Эрик ван де Беек и гематолог Ульф Груна.

Войдя в лабораторию, Аницет бросил взгляд на Мьюрата, потом быстро, не говоря ни слова, уселся за свой компьютер. Никто, казалось, не заметил его появления. Как завороженные, мужчины продолжали смотреть на экран.

Плотно сжатые губы выдавали напряжение Мьюрата. Профессор пытался сопоставить два почти бесконечных ряда штрихкодов. И каждый раз, терпя неудачу, он мотал головой. Все видели, что Мьюрат был в отчаянии, потому что новые попытки не приносили результата. Наконец он отодвинул мышку в сторону и повернулся в хромированном кресле.

– А вы уверены, что это не мошенничество? – тихо спросил он, обращаясь к Аницету.

Впалые щеки магистра вмиг покраснели. Казалось, он вот-вот лопнет от злости. Аницет глубоко вздохнул. Но прежде чем он успел ответить, специалист по генеалогии Джо Вилленборг положил руку на его запястье и спокойно произнес:

– Не поймите вопрос Мьюрата превратно. Профессор – один из тех ученых, которые оценивают свою специальность выше, чем реальность. Я уверен, что он смог бы доказать вам родство ежа с зайцем или наоборот, если бы только нашел для этого молекулярную гипотезу.

Доктор Дулацек, исследователь клеток, громко рассмеялся. Все как по команде посмотрели на него.

– Наука, – сказал Дулацек, – становится интересной и начинается там, где она для большинства людей заканчивается.

А Мазик, токсиколог, которому была адресована фраза и который держал в памяти тысячи смертоносных формул и мог даже хлебные крошки превратить в смертоносное оружие, добавил:

– Где заканчивается наука, начинается вера, и это, как известно, самая большая проблема человечества.

С этими словами Мазика согласились все присутствующие. Только Аницет оставался безучастным и по-прежнему смотрел на монитор. Каждый из ученых знал, что молчание Аницета опасно. Значит, в любой момент он может разразиться припадком бешенства. Этим и был знаменит магистр.

Аницет был единственным из «пылающих», о котором здесь знали достаточно много. Будучи кардиналом и одним из кандидатов на папский престол, он в последний раз проиграл, ибо выбор был сделан в пользу консервативного кандидата. Аницет не мог простить этого и поклялся отомстить Церкви.

Впрочем, о других жителях замка Лаенфельс можно было сказать то же самое: каждый из них, несмотря на высочайшие достижения в своем деле, оказался непризнанным и разочарованным. Все они потерпели неудачу в карьере и теперь были готовы посчитаться с человечеством по-своему.

Самый суровый закон, а в замке Лаенфельс были невероятно строгие законы, обязывал всех «пылающих» держать в абсолютной тайне свое прошлое.

О Мьюрате, которому дали прозвище Мозг, было известно, что он затаил обиду вследствие того, что его не наградили Нобелевской премией. Оставив университетскую карьеру, он по непонятной причине бросил жену и сбежал, присоединившись к братству. Однако во всех газетах писали о революционном открытии в исследовании генов, открытии, которое превзошло самые смелые предположения, но было проигнорировано Нобелевским комитетом.

Несмотря на то что Аницет и Мьюрат были разными, как белое и черное, они подружились. Жажда науки спаяла их, как два куска раскаленного металла, хотя у них были разные мотивы. По этой причине Аницет всегда отвечал на вопросы Мьюрата сдержанно, даже миролюбиво.

– Да, я уверен, что у нас в руках оригинал плащаницы Иисуса из Назарета, а не подделка. Перед началом проекта я тщательно, всеми доступными средствами отследил историю плащаницы. Будьте спокойны, профессор, я был тогда кардиналом курии и главой тайного архива Ватикана и мог использовать такие средства и возможности, о которых другие только мечтают.

– Кто бы сомневался, – с неприкрытой иронией заметил химик Ван де Беек. Он был самым старшим, и его острого языка побаивались.

Аницет пропустил мимо ушей реплику химика и продолжил:

– Когда в пятидесятых-шестидесятых годах двадцатого века молекулярная генетика праздновала первые победы, в Римскую курию пришло письмо от профессора из Гарварда, Джона Тайсона. Он был фанатично верующим человеком и писал, что его наука может причинить вред Церкви. При этом он упомянул Туринскую плащаницу и описал страшный сценарий будущего Церкви. Я не хочу вдаваться в подробности. Профессор заверял, что будет лучше, если все самые значительные реликвии Церкви признают подделками.

– Довольно абсурдно, – отозвался генеалог Вилленборг. – Но могу себе представить зачем!

– Я тоже, – присоединился Ульф Груна, гематолог.

– Это нам всем хорошо известно, – перебил гематолога Аницет.

Дулацек кивнул.

Но Ульф Груна не унимался и, повернувшись к Аницету, спросил:

– Почему вы так уверены, что кардинал Гонзага нас не обманул?

Вопрос ученого вывел Аницета из себя.

– Я не знаю! – рыкнул он. – Я и не предполагал, что вы будете преследовать меня своими нападками. До этого мне казалось, что мы все в одной упряжке. Может, вам все-таки стоит вспомнить, что кардинал Гонзага – государственный секретарь!

– Точно! Ведь у государственного секретаря есть все возможности, чтобы изготовить фальшивку!

Аницет надменно улыбнулся.

– Господь спасет нас от обмана. Мне не нужно объяснять вам, что это значит для карьеры Гонзаги. Один только факт, что он привез нам плащаницу лично, опровергает все ваши абсурдные домыслы. А впрочем, я знал эту плащаницу как свои пять пальцев еще в то время, когда она хранилась в тайном архиве Ватикана…

– Вы хотите сказать, – перебил его Вилленборг, – что вам знаком объект, который вы считаете оригиналом, и что вы досконально изучили его? – Доктор сделал паузу и, посмотрев на своих коллег, продолжил: – Тогда почему у вас до сих пор нет доказательств, что это оригинал, а не копия, выполненная по заказу Ватикана?

Аницет чувствовал, что все взгляды обращены на него. Подергивающиеся уголки рта выдавали его неуверенность. Он промолчал.

– Все знают, – добавил Мьюрат, – что под Санкт-Петербургом есть склады, где хранятся невероятные вещи, мумии времен Иисуса. На основе их тканей с помощью натрия хлорида любой одаренный мошенник сможет сделать правдоподобную копию. Так же, очевидно, был изготовлен и этот предмет. – Он пренебрежительно посмотрел на экран монитора, где все еще оставались два длинных штрихкода.

Аницет высморкался. Подняв вверх указательный палец, который заметно дрожал, он возразил профессору:

– Предлагаю вам вначале поискать ошибки у себя, они могут быть и в ваших методах исследования. У вас есть самые современные и самые дорогие приборы, но вы не в состоянии сделать каких-либо выводов относительно этой плащаницы. Если вы сомневаетесь в подлинности реликвии, тогда я потребую ответа и с вас. Но пока вы не предъявите доказательств, мы будем считать, что именно в эту плащаницу было завернуто тело Иисуса из Назарета. Я понятно выражаюсь?

Мьюрат недовольно пробурчал:

– Что ж, тогда повторим все сначала. – А потом громко и отчетливо произнес: – Следуя нашему плану, нам придется вернуться на много недель назад. Я надеюсь, вы это понимаете?

Аницет поднял руки:

– Мы должны брать пример с курии. В Ватикане вопросы решают не за день, не за неделю и даже не за месяц. И я думаю, если бы господа кардиналы оперировали другими величинами, то они не справились бы и за годы. Какое значение имеет для нас пара лишних недель!

Доктор Дулацек, привыкший дискутировать с Мьюратом, так как их науки соприкасались в особо спорных моментах, в ту же секунду задал провокационный вопрос:

– А кто-нибудь уже думал над тем, насколько вообще верна теория Мьюрата? Я хочу сказать, не ищем ли мы решение проблемы, для которой нет предпосылок, а это, собственно, и есть проблема?

Мьюрат, гордый, как павлин, тяжело вздохнул и снова посмотрел на монитор. Но прежде чем он подобрал нужные слова, Дулацек продолжил:

– Поймите меня правильно, я очень уважаю своих коллег. Но Мьюрат не первый, у кого важная научная гипотеза ведет себя подобно атому расщепленного ядра.

– А как, позвольте спросить, ведет себя атом при расщеплении ядра? – поинтересовался Аницет.

– Он разваливается. И ничего больше.

Мьюрат мгновенно вскочил и набросился на Дулацека.

– Жалкий цитолог, убогий! – в гневе закричал он и вцепился в горло Дулацеку.

Ни Дулацек, ни окружающие не успели помешать профессору, и тот, повалив противника на пол, начал душить его. Вскоре лицо Дулацека приобрело темно-красный оттенок, он задыхался. Токсикологу, профессору Мазику, довольно крепкому мужчине, удалось их разнять в последнюю секунду и тем самым спасти Дулацека от разбушевавшегося молекулярного исследователя.