Читать книгу Королевская шутиха - Филиппа Грегори - Страница 6

Дав время Марии освоиться в новой роли королевы Англии, я поняла: пора поговорить с нею о моем будущем. Наступил сентябрь. Мне платили жалованье из королевской казны, как всем прочим, кто служил королеве. По сути, у меня вместо хозяина появилась хозяйка. Король, бравший меня на службу шутихой, умер. Герцог, сделавший меня своим вассалом, находился в Тауэре. Моей хозяйкой стала королева Мария, за чей счет я жила все лето. В свое время она обещала, что не забудет и щедро вознаградит каждого, кто поддержал ее в трудные дни. И теперь ко двору нескончаемой вереницей тянулись просители. Каждый уверял, что, не жалея сил, убеждал своих соседей или односельчан поддержать законную наследницу престола, и если бы не он, королева могла бы и не получить поддержки в том или ином уголке Англии. Кто-то просил денег, кто-то – прав. Было немало тех, кто жаждал получить какую-нибудь должность при дворе. И только я вела себя, как настоящая дурочка. Я не старалась извлечь пользу из своей близости к королеве, а мечтала освободиться от королевской службы и вернуться к отцу.

Я тщательно выбрала время: утром, после мессы. Королева вышла из своей часовни в Ричмонде, пребывая в состоянии тихого восторга. Обряд причастия не был для нее пустым спектаклем. При взгляде на ее безмятежную улыбку и лучащиеся глаза чувствовалось, что она испытывала несказанную радость, причастившись тела и крови Господней. Вера Марии ни в коем случае не была показной. Такую веру я видела лишь у монахов. Когда она возвращалась после мессы, она была в большей степени монахиней, нежели королевой. Вот в такой момент я и решила завести с ней разговор о своем уходе из дворца.

– Ваше величество, – тихо окликнула я ее.

– Что тебе, Ханна? – улыбнулась она. – Хочешь порадовать меня словами мудрости?

– Увы, мой дар проявляется не каждый день и даже не каждую неделю.

– Однажды твой дар проявился очень вовремя. Помнишь, ты сказала, что я буду королевой? Когда мое сердце сжималось от страха, я вспоминала твои слова. Я умею терпеливо ждать и дождусь, когда Святой Дух вновь заговорит через тебя.

– Но сегодня не Святой Дух, а я сама хотела с вами поговорить, – сказала я, неуклюже пытаясь пошутить. – Я получаю жалованье от вашего казначея…

Королева ждала моих дальнейших слов. Я молчала. Тогда она учтиво спросила:

– Он тебе недоплатил?

– Нет, что вы! Я совсем не об этом! – воскликнула я, боясь испортить весь разговор. – Нет, ваше величество. Вы платите мне впервые. До этого мне платил король. Герцог Нортумберлендский сделал меня королевской шутихой. Ваш брат сражался с болезнью, и ему было не до шутов. Потом герцог отправил меня к вам. Я просто хотела сказать: вам незачем это делать.

За разговором мы дошли до ее покоев. Там Мария расхохоталась. Я не ожидала, что она умеет так смеяться.

– Ханна, дорогая, я пытаюсь понять, что тебя не устраивает, и никак не могу. Надеюсь, ты говоришь сейчас сама от себя, не подчиняясь чьим-либо наущениям?

Я тоже улыбнулась.

– Поймите, ваше величества. По прихоти герцога меня забрали от отца, а потом сделали шутихой покойного короля. Потом я оказалась у вас, и вы по доброте своей не выгнали меня, хотя вряд ли вам требовалось мое общество. Я просто хотела сказать, что вы можете меня отпустить со двора. Вы же не просили о шутихе.

Улыбка исчезла с лица королевы.

– Теперь понимаю. Ханна, ты хочешь вернуться домой?

– Не совсем так, ваше величество, – уклончиво ответила я. – Я очень люблю своего отца, но дома я – его помощница. И писарь, и печатник, и все, что он скажет. Жизнь при дворе, конечно же, веселее и интереснее.

Я не добавила главного: «Если здесь я могу чувствовать себя в безопасности», но этот вопрос всегда оставался для меня главным.

– Ты, кажется, помолвлена?

– Да, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности. – Но мы поженимся только через несколько лет.

Она улыбнулась детской логике моего ответа.

– Ханна, тебе хотелось бы остаться со мной?

– Хотелось бы, – искренне ответила я, становясь на колени.

Я верила Марии. Пожалуй, рядом с ней я чувствовала бы себя в безопасности.

– Но я не могу обещать, что мой дар будет проявляться тогда, когда вам понадобится.

– А я это знаю, – ласково сказала Мария. – Это дар Святого Духа. Святой Дух говорит, когда считает нужным, а не когда его спрашивают. Я и не собиралась делать тебя кем-то вроде своего астролога. Мне хочется, чтобы ты была мне… моей маленькой подругой. Ты согласна?

– Да, ваше величество. Я буду только рада этому, – ответила я и ощутила у себя на голове ее руку.

Я оставалась на коленях, а королева стояла возле меня и молча держала руку на моей макушке.

– Редко можно найти того, кому я могла бы доверять, – тихо сказала она. – В свое время тебя отправили ко мне мои враги. Они платили тебе за это. Но они просчитались. Твой дар исходит от Бога. Герцог думал, что это он отправил тебя ко мне. На самом деле тебя отправил ко мне Бог. Тогда ты не знала меня и, скорее всего, верила тому, что обо мне говорили в окружении герцога. Потом ты узнала меня. В тревожные времена ты легко могла бы от меня сбежать, но осталась. Значит, ты любишь меня. Это так, Ханна?

– Да, ваше величество, – призналась я. – Думаю, невозможно служить вам и не полюбить вас.

Она улыбнулась с оттенком грусти.

– Возможно.

Я поняла: она вспомнила о тех женщинах, кого брали в королевские няньки и платили за то, чтобы они любили принцессу Елизавету и унижали ее старшую сестру. Королева убрала руку с моей головы и отошла. Я повернула голову. Мария остановилась у окна, выходящего в сад.

– Кстати, сейчас ты можешь пойти вместе со мной и составить мне компанию. У меня будет разговор с сестрой.

Я молча кивнула. Мы вышли из покоев королевы на галерею, чьи окна смотрели в сторону реки. На другом берегу желтели поля, с которых уже сняли урожай. Когда жали пшеницу, шел дождь. Если крестьяне не сумеют высушить колосья, зерна сгниют, и людей будет ждать голодная зима. А после голода непременно придет какая-нибудь болезнь. Чтобы в дождливой Англии быть хорошей королевой, нужно повелевать если не небесами, то погодой. Но даже королева Мария, проводящая часы в молитвах, была не властна над дождем.

На другом конце галереи послышался шелест шелковых одежд. К нам приближалась принцесса Елизавета. Подойдя, она озорно мне улыбнулась и подмигнула, словно мы были с нею союзницами. Я сразу почувствовала себя школьницей, которую вместе с Елизаветой вызвали к строгому учителю, и тоже улыбнулась. Елизавета удивительно легко располагала к себе людей. Порой ей было достаточно одного поворота головы и мимолетной улыбки.

– Как здоровье вашего величества? – церемонно спросила Елизавета, превращая и этот вопрос в шутку.

Королева лишь кивнула ей и довольно холодно произнесла:

– Ты просила меня о встрече.

Миловидное лицо принцессы сразу стало серьезным и даже мрачным. Елизавета встала на колени. Ее рыжие волосы разметались по плечам. Она опустила голову.

– Сестра, боюсь, что ты недовольна мною.

Королева молчала. Я чувствовала, как она борется с желанием подойти и поднять свою сводную сестру. Но она подавила это желание, держась на расстоянии.

– И что? – холодно спросила она.

– Я знаю, что более всего могла навлечь твое недовольство своей… религиозной принадлежностью, – не поднимая головы, сказала принцесса Елизавета.

– Ты не ходишь к мессе, – сурово заметила ей Мария.

– Да, – кивнула рыжая голова. – И это оскорбляет тебя?

– Еще бы! – воскликнула королева. – Могу ли я любить сестру, которая проявляет небрежение к церкви?

Елизавета вскрикнула:

– Я боялась, что это случится. Но, сестра моя, ты меня не понимаешь. Я хочу ходить к мессе. Но я боюсь. Мне страшно обнаружить свое невежество. Тебе это покажется глупостью… но сама посуди… я не знаю, как вести себя во время мессы.

Елизавета подняла голову. На ее щеках блестели слезы.

– Никто не учил меня тому, что я должна делать в церкви. Ты же помнишь: я воспитывалась в Хатфилде. Я жила с Кэтрин Парр, а она – ярая протестантка. Ну где, у кого мне было научиться всему тому, что ты узнала от своей матери еще в раннем детстве? Умоляю, сестра, будь снисходительной к моему невежеству. Даже когда мы с тобой жили вместе, ты не учила меня своей вере.

– Мне самой запрещали проявлять мою веру! – воскликнула королева.

– Тогда ты понимаешь, каково было мне, – доверительным тоном произнесла Елизавета. – Прошу тебя, сестра, не ополчайся на меня за недочеты моего воспитания.

– Ты можешь сделать выбор, – твердо ответила ей Мария. – Ты живешь при свободном дворе. Выбор зависит только от тебя.

Елизавета колебалась.

– Я нуждаюсь в наставлении, – сказала она. – Может, ты порекомендуешь мне что-нибудь для чтения? Или позволишь поговорить с твоим духовником? Я очень многого не знаю. Помоги мне, сестра. Наставь на путь истинный.

Ей было невозможно не поверить. Щеки Елизаветы раскраснелись и блестели от слез. Королева тихо подошла к ней и столь же тихо опустила руку на склоненную голову. Елизавета вздрогнула.

– Прошу тебя, сестра, не сердись на меня, – услышала я ее шепот. – Теперь я одна на всем свете. У меня никого нет, кроме тебя.

Мария коснулась ее плеч и подняла на ноги. Елизавета была на полголовы выше, но сейчас она держала голову склоненной, чтобы не встречаться с глазами старшей сестры.

– Ах, Елизавета, – прошептала королева. – Если бы ты исповедовалась в своих грехах и обратилась к истинной церкви, я была бы очень счастлива. Если я никогда не выйду замуж и если ты займешь престол после меня и тоже будешь королевой-девственницей, представляешь, какое государство мы могли бы построить вместе с тобой? Я верну Англию к истинной вере, а ты придешь мне на смену и сохранишь ее под властью Бога.

– Аминь, да, аминь, – прошептала Елизавета.

В ее голосе было столько радостной искренности, что я по-новому ощутила знакомое с детства слово. Сколько раз я стояла на мессе и шептала «Аминь», но каким бы прекрасным ни было это слово, только сейчас я прочувствовала его величие и силу.

Для королевы Марии наступили нелегкие дни. Она готовилась к своей коронации в Тауэре, где, согласно традиции, короновались английские короли. Но сейчас Тауэр был полон заключенных туда предателей, которые всего несколько месяцев назад делали все, чтобы не допустить ее на трон.

Советники королевы, в особенности испанский посол, рекомендовали ей разом казнить всех, кто был замешан в мятеже. Если их оставить в живых, они не успокоятся и снова начнут плести заговоры. А мертвых их быстро забудут.

– Я не хочу обагрять свои руки кровью глупой девчонки, – сказала Мария.

Джейн Грей написала ей покаянное письмо, клянясь, что очень не хотела вступать на престол, но была вынуждена подчиниться нажиму герцога.

– Я знаю несчастную Джейн Грей, – сказала Мария, обращаясь к другой Джейн – Дормер.

Разговор происходил вечером. Музыканты вяло водили смычками по струнам, а придворные зевали, дожидаясь, когда можно будет отправиться спать.

– Я знаю ее с детства. Не настолько хорошо, как Елизавету, но тем не менее знаю. Она – убежденная протестантка, и все ее ученые занятия были посвящены этому. Ей бы надо родиться мужчиной. В ней нет ничего женского. Зато в своих убеждениях она отличается ослиным упрямством и грубостью францисканцев. Мы с нею сильно расходимся в религиозных вопросах, однако у нее совершенно нет мирских амбиций. Она сама никогда бы не поставила свое имя впереди наследников, названных моим отцом. Она знала, что после смерти Эдуарда королевой стану я, и не стала бы этому противиться. Этот грех лежит не на ней, а на герцоге Нортумберлендском и отце Джейн. Она явилась лишь орудием в их руках.

– Вы не можете прощать всех и каждого, – резко возразила королеве Джейн Дормер. – Ее провозгласили королевой. Над ее головой развернули государственное знамя. Нельзя делать вид, словно ничего этого не было.

Мария кивнула.

– Герцога нужно казнить, – согласилась она. – И этого будет достаточно. Я освобожу герцога Саффолкского, отца Джейн. А Джейн и ее муж Гилфорд после моей коронации еще некоторое время пробудут в Тауэре.

– А Роберт Дадли? – совсем тихо спросила я.

Королева только сейчас заметила, что я сижу на ступеньках перед троном, рядом с ее любимой собачкой.

– И ты здесь, маленькая шутиха? – улыбнулась она. – Твоего прежнего хозяина будут судить за государственную измену, но жизнь ему я сохраню. Правда, из Тауэра он выйдет не сразу. Ну что, ты довольна?

– Такие дела решает ваше величество, – покорно произнесла я, но сердце мое радостно запрыгало от известия, что сэр Роберт останется в живых.

– Ханна, может, и довольна. Но те, кому дорога ваша безопасность, отнюдь не рады вашему чрезмерному милосердию, – все с той же непреклонностью сказала Джейн Дормер. – Можете ли вы чувствовать себя в безопасности, если те, кто собирался вас уничтожить, будут снова свободно разгуливать по земле? Едва они окажутся за воротами Тауэра, как примутся строить новые заговоры. Думаете, в случае их победы они бы вас пощадили?

Мария улыбнулась и накрыла своей ладонью руку Джейн Дормер.

– Джейн, этот трон дан мне Богом. Никто не верил, что я переживу Кеннингхолл. Никто не думал, что я выступлю из Фрамлингхэма, не сделав ни единого выстрела. Я въехала в Лондон под народные благословения. Господь послал меня на землю быть английской королевой. И я буду проявлять милосердие везде, где возможно. Даже к тем, кто этого не заслуживает.

Я послала отцу записку, сообщив, что в конце месяца, на Михайлов день, обязательно его навещу. Взяв свое жалованье, я отправилась к нему по сумеречным улицам. Я шла в новых, удобных сапогах и не чувствовала ни малейшего страха. У меня на поясе висел короткий меч. Я была в ливрее своей любимой королевы, а потому никто не посмел бы и пальцем меня тронуть. А если бы такой безумец нашелся, уроки Уилла Соммерса не прошли даром, и я бы сумела себя защитить.

Дверь нашего дома была закрыта, но из щелей между ставнями пробивался тусклый свет свечей. Я по привычке огляделась. Улица была тихой и пустой. Тогда я постучалась. Отец осторожно приоткрыл дверь. Был канун субботы, и у него, надежно спрятанная, уже горела традиционная субботняя свеча, изливая священный свет во тьму мира.

Отец встретил меня с побледневшим лицом. Мне не надо было ничего объяснять. Те, кому пришлось скитаться, знают: вечерний стук в дверь отличается от дневного. Эту настороженность невозможно ни подавить в себе, ни перебороть. Даже когда отец ждал меня и когда не было причин для страха, при стуке в дверь его сердце замирало. Я знала его ощущения, поскольку сама испытывала схожие чувства.

– Отец, это всего-навсего я, – как можно нежнее сказала я и опустилась перед ним на колени.

Он благословил меня и поднял.

– Значит, ты снова оказалась на королевской службе, – с улыбкой сказал он. – Судьба покровительствует тебе, дочь моя. И что ты скажешь про новую королеву?

– Удивительная женщина. Так что, скорее, не судьба покровительствует мне, а королева Мария. Помнишь, с какой неохотой я ехала к ней? Если бы тогда можно было увильнуть, я бы это сделала, не задумываясь. А сейчас я с большей охотой готова служить ей, чем кому-либо другому.

– Даже сэру Роберту?

Я оглянулась на запертую дверь.

– Сейчас ему никто не служит. Разве что тюремщики в Тауэре. Я молюсь о том, чтобы они не вымещали на сэре Роберте всю накопившуюся злобу. Семейство Дадли многие ненавидели.

Отец вздохнул.

– Я помню, каким он приходил сюда в начале года. Тогда ему казалось, будто он может повелевать половиной мира. И вот теперь…

– Королева его не казнит, – сказала я. – Казнив герцога, она проявит милосердие ко всем остальным.

– Да, опасные нынче времена, – покачал головой отец. – Тут как-то мистер Ди сказал, что опасные времена служат чем-то вроде плавильного тигля для перемен.

– Он заходил к тебе?

– Заходил. Спрашивал, нет ли у меня последних страниц одного манускрипта или не смогу ли я достать ему другой экземпляр. Представляешь, как ему не повезло? Он купил книгу по алхимии, а той части, где описывается столь нужный ему алхимический процесс, в ней не оказалось.

Я улыбнулась.

– Он искал рецепт изготовления золота? И снова не нашел?

Отец тоже улыбнулся. У нас в семье была шутка: если бы можно было открыто торговать книгами по алхимии, мы бы жили, как испанские гранды. В тех книгах приводились рецепты изготовления философского камня, а с его помощью можно было превратить простые металлы в золото и сделать эликсир, дарующий вечную жизнь. У отца хватало этих книг, но продавал он их лишь надежным людям. Помню, в детстве я как-то пристала к нему, прося показать мне их, чтобы мы сами изготовили философский камень и разбогатели. Отец согласился, и я увидела множество непонятных картинок, стихов, заклинаний и молитв. Отец тогда сказал, что еще никто с их помощью не стал ни мудрее, ни богаче. Сами рецепты были зашифрованы и для непосвященного выглядели полной чепухой. Многие люди выдающегося ума и большой учености покупали эти книги, стремясь разгадать смысл рецептов. Однако никто из покупателей не пришел к нам и не сообщил, что нашел секрет философского камня и теперь будет жить вечно.

– Если кто и сможет разгадать секрет и получить золото, так это Джон Ди, – убежденно сказал отец. – Я еще не видел более усердного человека и более глубокого мыслителя.

Я молча согласилась, вспомнив наши с Ди частые встречи по утрам. Я читала ему по-латыни или по-гречески, и он тут же переводил мои слова на английский и что-то помечал для себя на листке бумаги. А вокруг стояли непонятные мне предметы его изготовления.

– А как, по-твоему, мистер Ди способен заглядывать в будущее? – спросила я.

– Насчет будущего не знаю, но он умеет видеть то, что происходит за углом! Он придумал удивительную машину. Она позволяет видеть через дома и за их стенами. Ди умеет предсказывать движение звезд. Он умеет рассчитывать высоту приливов. Сейчас он составляет карту Англии с точным очертанием ее береговой линии. Представляешь, как это облегчит мореплавание?

– Я видела нечто похожее, – сказала я, не сообщив отцу, что видела карту Ди в руках врагов королевы. – Но мистеру Ди нужно быть осмотрительнее. А то его удивительные открытия могут попасть не в те руки.

– Мистер Ди – настоящий ученый. Его интересует лишь чистая наука. Нельзя винить его за то, как другие распорядятся его изобретениями. Для мистера Ди гибель его покровителя ничего не значит. Его будут помнить очень долго. Даже в те времена, когда люди забудут и о герцоге, и обо всем семействе Дадли.

– Неужели люди так скоро забудут о сэре Роберте?

– А что полезного сделал сэр Роберт? – вдруг спросил меня отец. – У него прекрасные способности, но жажда власти перевесила все. Мистер Ди совсем другой. Я еще не встречал человека, который с такой легкостью понимает слова на разных языках. Он мгновенно разбирается в чертежах, в мудреных таблицах и шифрах… Совсем забыл! Он же заказал мне несколько книг для сэра Роберта. Тому в Тауэре нечего читать.

– Неужели? – обрадовалась я. – И я смогу отнести сэру Роберту эти книги?

– Не раньше, чем я их получу, – охладил мой пыл отец. – И вот что, Ханна: если тебе разрешат увидеться с сэром Робертом…

– Ты что-то хочешь ему передать?

– Querida, ты должна попросить, чтобы он освободил тебя от службы ему. И ты должна навсегда проститься с ним. Он – предатель, приговоренный к смерти… если только королева не помилует его. Но пока это неизвестно. Сейчас тебе самое время проститься с сэром Робертом.

Я уже собралась возразить, но отец поднял руку, и я закрыла рот.

– Я редко тебе что-то приказываю, доченька. А здесь вынужден. Это мое повеление. Мы живем в Англии, как черви, которых в любой момент может зацепить плугом. Нам незачем добавлять себе опасностей. Тебе нужно с ним проститься. По закону, сэр Роберт считается изменником. Мы должны оборвать все нити, связывавшие нас с ним.

Я понурила голову.

– Дэниел этого тоже хочет.

– А он-то тут при чем? – мгновенно взвилась я. – Что он вообще обо всем этом знает?

– Ханна, Дэниел – парень смышленый, – улыбнулся отец.

– Может, в своей медицине он и смышленый. Но он не бывал при дворе. Он ничего не знает о том мире.

– Девочка моя, очень многие неплохо живут, ничего не зная о дворцовых интригах. В его возрасте сыновья лордов забавляются охотами и балами. А Дэниел с ранних лет усердно учится. Он станет великим врачом, попомни мои слова. Он часто приходит ко мне по вечерам и читает книги о лекарственных травах и снадобьях. Он изучает греческие трактаты о здоровье и болезнях. Если он не родился в Испании, это еще не значит, что у него недостаточно знаний.

– Он явно ничего не знает об искусстве мавританских врачей, – гнула свое я. – А ты мне сам говорил: они – самые лучшие в мире лекари. Они изучили все, что знали греки, и пошли гораздо дальше.

– Увы, я не могу передать ему их знания, – вздохнул отец. – У меня и книг по мавританскому врачеванию нет. Но Дэниел – серьезный юноша, неутомимый труженик. У него настоящий дар к постижению наук. Он приходит ко мне дважды в неделю. И всегда спрашивает о тебе.

– Неужели? – удивилась я.

– Да, Ханна. Он называет тебя своей принцессой.

Вот уж чего я не ожидала от Дэниела!

– Так и называет? Своей принцессой?

– Представь себе, – сказал отец, улыбаясь моей оторопи. – Дэниел говорит так, как говорил бы влюбленный юноша. Приходит, осведомляется о моем здоровье, а потом спрашивает: «Как там моя принцесса?» У него нет другой принцессы, кроме тебя, Ханна.

Коронация Марии была назначена на первый день октября. Более двух месяцев двор, Лондон и вся Англия готовились к событию, которое окончательно утвердит власть старшей дочери Генриха VIII. Глядя на ликующие толпы лондонцев, можно было подумать, что вся страна единодушно радовалась восхождению Марии на престол. Как я потом узнала, это единодушие было во многом обманчивым. Многие убежденные протестанты не поверили искренности заверений королевы о ее веротерпимости. Кто победнее, просто затаился, кто побогаче – отправился в добровольное изгнание. Изгнанников тепло встретили во Франции, где постепенно готовились к новой войне со своим извечным врагом – Англией. Тихо исчезли и некоторые члены королевского совета. Наверное, король Генрих недоумевал бы: куда подевались его фавориты? Не было единодушия и среди придворных. Те, кто в прошлом унижал Марию и насмехался над нею, теперь стыдились показаться ей на глаза. Кто-то просто не желал служить католичке, кто-то под разными предлогами остался в стенах своих усадеб, переделанных из монастырских зданий… Остальные действительно радовались тому, что Мария отстояла свое право на трон, оттеснив протестантских претендентов. Они знали о ее набожности, знали о приверженности католическим традициям и верили, что вместе с новой королевой в Англию вернется долгожданное благоденствие.

Коронация была просто сказочной. По правде говоря, я впервые видела коронацию, но увиденное напоминало мне историю из какого-нибудь рыцарского романа. Мария ехала в золотой колеснице, в одеянии из синего бархата, отороченного белым горностаем. Улицы, по которым пролегал ее путь, были украшены шпалерами. Ей встречались фонтаны, исторгавшие не воду, а вино, отчего сам воздух вокруг них делался пьянящим. Ни на мгновение не умолкали приветственные крики. Королеву-девственницу славили не только взрослые. В нескольких местах колесница останавливалась, и к Марии выбегали стайки детей, распевавших хвалебные гимны в ее честь. Дети благодарили Господа за то, что у них наконец-то появилась королева, которая восстановит истинную религию.

Во второй колеснице ехала принцесса Елизавета, однако сестру-протестантку встречали с прохладцей. Возгласы в ее честь не шли ни в какое сравнение с оглушительным ревом толпы, приветствовавшей свою миниатюрную королеву. Рядом с Елизаветой сидела Анна Клевская – четвертая по счету супруга короля Генриха. За это время она растолстела еще сильнее. Анна расточала народу заученные улыбки и многозначительно переглядывалась с Елизаветой. Наверное, обе благодарили судьбу, что уцелели во всех передрягах. Вслед за колесницей, надев свои лучшие наряды, шли сорок шесть знатных дам: придворных и жен лордов. Чувствовалось, они не привыкли ходить пешком, и к тому времени, когда процессия, двинувшаяся из Уайтхолла, достигла Тауэра, дамы заметно подустали.

За ними шли придворные разных рангов, мелкая знать и то множество дворцовой публики, к которой относилась и я. Когда мы приехали в Англию, меня долго не покидал страх чужестранки. Я старалась его не показывать, заталкивала поглубже, однако страх оставался. И только сейчас, когда я шла в составе коронационной процессии рядом с мудрым шутом Уиллом Соммерсом и на моей голове красовался желтый шутовской колпак, а в руке – палочка с колокольчиком… я вдруг перестала ощущать себя чужой. Мне показалось, что Англия приняла меня. Я была королевской шутихой. Я находилась рядом с Марией в самые тяжелые и страшные дни ее жизни. Она заслужила свой трон, а я заслужила место возле нее.

Меня не обижало звание королевской шутихи. Тем более что я была не просто шутихой, а блаженной, имеющей дар ясновидения. Люди знали: я предсказала день, когда королева взойдет на престол. Когда я проходила мимо, некоторые даже крестились, признавая силу, которой я обладала. И потому я шла с гордо поднятой головой, не боясь чужих глаз, не боясь того, что из-за моей смуглой кожи и темных волос меня назовут испанкой или хуже. Сегодня я ощущала себя англичанкой, лояльной англичанкой, доказавшей свою любовь к королеве и новой родине, и радовалась своим чувствам.

Согласно традиции, ночь мы провели в королевских покоях Тауэра. На следующий день Мария была коронована. Елизавета несла шлейф ее платья и первой опустилась на колени, присягнув королеве на верность. Я почти не видела их обеих; мне досталось место в самом конце. Я протискивалась сквозь толпу придворных, отчаянно тянула шею вверх. Но даже если бы кто-нибудь посадил меня, как ребенка, к себе на плечи, я бы и тогда мало что увидела. Слезы туманили мне зрение. Я плакала от радости, что Мария, моя Мария, провозглашена английской королевой, что ее сестра рядом с нею и что многолетняя битва за трон и справедливость увенчалась ее победой. Бог (каким бы именем Его ни называли) все же благословил ее, и она победила.

Если, стоя на коленях в Вестминстерском аббатстве, Елизавета была олицетворением своего единства с сестрой, впоследствии я убедилась, что принцесса отнюдь не собирается превращаться в католичку. На ее поясе, на изящной цепочке, по-прежнему висел маленький протестантский молитвенник, подаренный ей покойным братом. Елизавета одевалась подчеркнуто скромно и редко ходила к мессе. Словом, она всем своим видом показывала окружающим, что является протестантским антиподом королевы, которой совсем недавно клялась в верности до гроба. Как всегда, в облике Елизаветы не было ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие королевы. Вызывающей была сама ее манера держаться. Она всегда находилась как бы в стороне. Каждый ее жест говорил: «К великому сожалению, я тут не вполне согласна».

После нескольких дней такого негласного протеста королева послала сестре короткую записку, сообщив, что утром ждет ее в числе других придворных на мессе. Ответ Мария получила, когда мы собирались покинуть королевскую приемную. Королева протянула руку за служебником, где содержались тексты всех молитв для мессы каждого дня. И тут она заметила у порога одну из фрейлин Елизаветы, дожидавшуюся, когда на нее обратят внимание.

– Ее высочество просит разрешения не присутствовать на мессе. Она говорит, что плохо себя чувствует.

– Да? И что же с нею? – довольно резко спросила королева. – Вчера она была совершенно здорова.

– Она мучается болями в животе, – ответила фрейлина. – Миссис Эшли, ее горничная, сказала мне, что принцесса совсем слаба, и ей просто не дойти до часовни.

– Передай принцессе Елизавете, что я все равно жду ее к утренней мессе. Ничто так не способствует выздоровлению, как искренняя молитва, – уже спокойнее сказала Мария.

Она взяла служебник, но я заметила, как дрожит ее рука, листающая страницы.

Стражник уже собирался открыть нам двери, ведущие на галерею, заполненную разной публикой: доброжелателями, просителями и просто теми, кому хотелось увидеть королеву. Неожиданно из боковой двери появилась другая фрейлина Елизаветы.

– Ваше величество, – прошептала она, протягивая Марии новую записку.