Читать книгу Последнее прощай - Фиона Лукас - Страница 15

Ровно неделю спустя телефон Броуди зазвонил снова. Он сидел в своем скромном кабинете, в камине плясало пламя, щекоча кучку поленьев. Эта комната буквально ломилась от шкафов с книгами всевозможных размеров и состояний. В углу пристроилось довольно древнее кресло с высокой спинкой, оставшееся от прежних хозяев (как и большая часть находившейся в доме мебели). В свое время это казалось самым простым выходом. Перед окном стоял старый деревянный стол – такой, который сверху обтянут зеленой кожей. На нем практически ничего не было, за исключением приличного слоя пыли и его мобильного телефона.

Тем вечером, в начале одиннадцатого его привычно пустой, безжизненный экран засветился, устройство мягко завибрировало на кожаной поверхности стола. Льюис поднял лежавшую на лапах морду, заметив, как Броуди встал, чтобы дотянуться до телефона, и улегся вновь, когда хозяин опять занял прежнее место, усевшись в кресло рядом с камином.

– Броуди? – произнесла она так, будто готовилась говорить сама с собой или просто находилась в пустом помещении.

– Я здесь.

До него донеслось, как Анна облегченно вздохнула:

– На это я и надеялась.

Он улыбнулся, удивляясь тому, как радостно ему было снова слышать ее голос.

Она вдохнула, задержала на секунду дыхание и заговорила:

– Я хочу задать вам вопрос. Я пробовала спрашивать других, но у меня есть подозрение, что они просто говорят мне то, что я, по их мнению, хочу услышать, вместо того чтобы ответить честно.

Он устроился в кресле поудобнее, разглядывая окна своего кабинета: от темноты глядевшей в них ночи казалось, будто кто-то снаружи выкрасил их в черный цвет.

– Валяйте.

– Вы верите в родственные души? Ну, то есть, что есть один человек на всю жизнь… навсегда?

Он ненадолго задумался:

– Не очень.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Мне нужно было сначала услышать это от вас, прежде чем окончательно убедиться в собственном мнении. Каждый пытается рассказать мне, как совладать с горем, как я должна себя чувствовать, но из-за таких вот советов мне сложно понять, что же я сама думаю обо всем этом. О том, что для меня важно.

Он кивнул. Ох уж эти благонамеренные души… Этих он знал как облупленных.

– И что же вы думаете, Анна?

– Что Спенсер был моей родственной душой.

– Как вы это поняли? – в этом вопросе не было ничего похожего на осуждение или насмешку. Он искренне хотел услышать ее ответ.

– Просто поняла, – задумчиво ответила она. – С самой первой встречи.

– Вы влюбились с первого взгляда? – а вот теперь его голос прозвучал скептически.

– Если угодно. Хотя, тогда я не думала об этом в таком ключе. Я бы себе не позволила. То есть, это ведь глупо, верно? Так бывает только в сказках.

Броуди лишь хмыкнул, так и не дав вразумительного ответа. Это, впрочем, вполне красноречиво выражало его позицию.

– Я только его увидела, и мне показалось, будто я со всего размаху врезалась в кирпичную стену. Без преувеличения – у меня в прямом смысле закружилась голова, потом я начала задыхаться и у меня начало жечь ступни. Я пыталась вести себя как ни в чем не бывало, просто поздоровалась, но ничего не получалось, – она тихо рассмеялась. – Но то же случилось и с ним… Так я и поняла, что это оно. Что это он.

Броуди нахмурился:

– Кажется, речь идет лишь о физическом влечении.

Анна расхохоталась:

– Мне следовало догадаться, что вы циник.

– Так и есть, – сказал он, – и я горжусь этим.

Она вздохнула.

– Ладно, – снова заговорил он, – докажите, что я неправ. Что в нем было такого, что убедило вас в том, что он… – он ненадолго умолк: выяснилось, что произнести следующие слова куда труднее, чем он ожидал, – единственный? Что делало вас идеальной парой?

Какое-то время Анна молчала. Еще чуть-чуть, и он бы услышал ее мысли.

– Мне кажется, в теории, так не должно было случиться. Мы были очень разными. Я стеснительная, а он полнейший экстраверт, энергичный, с головой полной сумасшедших планов и схем. Спенсер был мечтателем, вот что мне в нем нравилось: его воображение, его страсть. Это и то, что, хоть другие и могли посчитать меня черно-белой на фоне его «Техниколора», он так не считал. Он верил в меня так, как больше не верил никто и никогда.

– Я понимаю, почему вас – или кого-либо другого – могла покорить такая поддержка.

– Это было больше, чем «поддержка», – ответила она, – это значило для меня все. Когда вы стеснительны, людям проще вас не замечать. Им кажется, что они так не делают, но это не так.

– А Спенсер видел то, что другие упускали?

– Точно. Другие называли его птицей высокого полета, а он говорил, что высоко летать ему удается лишь потому, что мне под силу возвращать его с небес на землю, будто я была его якорем. Вот что я имею в виду, когда говорю, что мы были родственными душами, – ответила она, и Броуди представил, как она едва заметно пожала плечами. – Мы просто подходили друг другу. Это было так легко… безо всяких усилий. И мы помогали друг другу становиться лучше. До Спенсера я никогда в действительности и не осознавала, кто я.

– Человеку не нужен кто-то еще, чтобы ему сказали, кто он такой, Анна.

– Все было не так, – возразила она, защищаясь. – Он просто любил меня такой, какая я есть, позволял мне быть мной, – она вздохнула, – и теперь его нет. Потеряв его, я совершенно переменилась. Я никогда не стану прежней.

Он кивнул:

– Вы правы. Вероятно, уже не станете.

Стоило ему это произнести, как он пожалел о своей резкости. Он провел в компании с самим собой чересчур много времени – уже и забыл, что другие не всегда ценят столь прямолинейный подход.

Но в ответ Анна лишь расплылась в улыбке:

– Ну и дела, Броуди! Спасибо за такую ободряющую речь!

Неожиданно для себя он рассмеялся, и она вместе с ним. Затем они снова замолкли.

– У меня есть еще один вопрос… – сказала она.

Броуди напрягся. Он не привык к глубокомысленным разговорам посреди ночи, если не считать странных философских дебатов с его мохнатым спутником.

– Почему вы назвали своего пса Льюисом?

Броуди улыбнулся. Казалось, она прочитала его мысли.

– В честь Льюиса, автора книг о Нарнии.

– О… я очень любила их в детстве и потом еще долгие годы проверяла задние стенки шкафов, не видать ли там елей и снега.

– Я тоже, – ему было приятно, что это их связывало. – Почему вы спрашиваете? О Льюисе?

– В юности у Спенсера тоже был пес по кличке Льюис. Было любопытно, вдруг вы назвали его по той же причине.

– И как же другой Льюис обрел свое имя?

Анна хмыкнула:

– В честь Льюиса Хэмильтона. Спенсер его обожал.

Броуди пожал плечами. Неплохой выбор.

– Я думаю, он отличный гонщик «Формулы-1», но с обожанием главное не переусердствовать.

– Вот и я о том же, – обрадовалась она, но тут же посерьезнела. – В тот год, когда Спенсер умер, я спланировала сюрприз на его день рождения. Я забронировала для него поездку на гоночной машине в «Брэндс-Хэтч», но ему так и не довелось туда попасть. К слову, та компания меня удивила. Они дали мне ваучер, который можно использовать в другой раз, безо всяких ограничений по срокам или чего другого.

– Вы им воспользовались?

Она снова вздохнула:

– Я думала отдать его своему деверю, но все забываю. Наверно, он так и лежит где-нибудь в гардеробе… Забавная вещь – будущее, не правда ли? Мы все строим какие-то планы: маленькие, большие, но на деле не всегда все выходит так, как мы ожидаем.

– Нет, – задумчиво ответил Броуди. В самом деле. Еще десять лет назад, спроси вы его, какой он видит свою жизнь, он бы ответил, что будет по-прежнему счастливо женат на Катри.

– Я представляла свою жизнь – свою и Спенсера, если быть точнее, – как гигантский календарь, простирающийся в будущее на целые десятилетия. Наметила в нем множество грядущих событий. Такие, знаете… Через три года у нас точно будет ребенок. Через пять, возможно, – второй. Лет через десять я буду стонать, как успеть развести их по секциям, а еще через десять лет буду праздновать первый выпускной из университета.

Я заполняла страницы своего воображаемого календаря, даже не осознавая этого, потому что то были лишь клочки с набросками моих надежд и желаний. Представляла, как мы будем вместе стариться, у нас появятся внуки, волосы поседеют, мы будем ворчать, что не помним, где оставили свои очки, хотя они будут у нас на голове… – она умолкла, издав звук, похожий не то на всхлип, не то на усмешку. – Я думала, что буду той самой бабулей в вязаных кардиганах и тапочках, от которой вечно пахнет мятными леденцами.

Броуди улыбнулся, представив описанную ей картинку.

– А теперь я могу вообще никогда не стать бабушкой. Или даже мамой.

От этих ее слов внутри у него что-то больно кольнуло.

– И проснувшись однажды, я вдруг обнаружила, что все странички в моем календаре пропали. Просто разлетелись.

Он кивнул собственным мыслям:

– А потом ты перестаешь понимать, что делать, за что браться.

Во всяком случае, поналалу у него были именно такие ощущения. Теперь в голове уже прояснилось, стало ясно, куда можно двигаться дальше. Однако это не значило, что он способен тронуться с места.

– Точно. И вот теперь я всякий раз просыпаюсь, а все, что у меня есть, это одни пустые страницы. Кажется, будто кругом непроглядный туман, который расстилается до самого конца моих дней.