Читать книгу Дикая жизнь - Фиона Вуд - Страница 20

Нам с Холли надо посплетничать вдали от чужих ушей, поэтому мы нарушили правила и уединились в прачечной, она же сушилка. Корпус «Беннетт» стоит к ней ближе остальных, и мы ухитрились к вечеру оставить засов на двери сушилки открытым и улизнуть от всего мира через легко отвинчивающуюся вентиляционную панель за бойлером в тесном сушильном шкафу нашего корпуса. Мой перочинный нож уже оправдал потраченные на него деньги. Наш план побега, прямо как из шпионского кино, был проработан во всех деталях; соседки должны были прикрывать нас, делая вид, что мы спим, если кто-нибудь из учителей сунется с проверкой, мы убедились, что снаружи нет никого, совершили стремительный рывок до дверей сушилки и взорвались сдавленным хохотом, едва очутившись внутри. Ради такого блаженства, как уединение, стоило рискнуть суровым наказанием в случае провала.

Пока я разворачиваю наши контрабандные и совсем чуть-чуть подмокшие припасы – хлеб с помидорами и сыром, припрятанные с обеда, – Холли переходит прямиком к своей излюбленной теме: к Бену.

– Тебе обязательно надо увидеться с ним с глазу на глаз.

– А по-моему, незачем. Даже представить себе не могу, как будет неловко.

– Ну, если ты только не облажалась по полной, он наверняка захочет снова тебя поцеловать.

– Да он меня, что-то мне подсказывает, вообще не узнает, – я не шучу. На уроках я самой себе кажусь невидимкой – для Бена. Значит, во время первого поцелуя я все-таки облажалась.

– Брехня! Он на тебя глазеет. Я сама раза три видела.

Я невольно улыбаюсь. Потому что Майкл был прав: Холли держит Бена под пристальным наблюдением. И поскольку никакой драмы тут нет и не предвидится, подруга сама ее состряпает буквально из ничего. Я вот о чем: Бен три раза посмотрел на меня? Всего-навсего?

Я поднимаю крышку тостера и сую под нее бутеры. Мэдди, наш друг, провела здесь предыдущий семестр и припрятала тостер специально для нас.

– Сегодня за ужином я к «карбонаре» даже не притронулась, – Холли многозначительно закатывает глаза.

– Это еще почему?

– А ты подумай, – взгляд посвященного.

– Не знаю.

– Из-за соуса… такой склизкий… как сопли… или еще похлеще… кстати, прошел слух: Брайан…

– Да уж прямо. Зачем ему что-то делать с едой. Это же чудовищно. И глупо. А кто так говорит, сам извращенец.

– Ну, как знаешь, а я к нему больше не прикоснусь.

– Да с какой стати? Кому такое вообще могло прийти в голову?

Холли меряет меня взглядом «наивная!».

– Моя тетя в Квинсленде однажды подрабатывала на каникулах на заводе, где делали ананасовый сок. Так вот, парни там часто мочились в него.

– В сок? Ты уверена?

– Ага. Как услышала об этом, с тех пор в рот его не беру.

– Но разве в то время качество пищевых продуктов не проверяли? Неужели нет?

Вид у Холли становится скептическим. Бутеры подрумянились и превратились в нечто волшебное под шкворчащей сырной корочкой. Райское удовольствие!

– Угощайся, – приглашает она с мрачным кивком, пока я вынимаю их. – Может, нам вообще придется только ими одними и питаться.

Холли с чего-то взяла, что повар Присцилла, раньше работавшая в тюрьме (это правда), хотя сама она называет ее «оборудованным по последнему слову техники исправительным заведением для преступников из числа «белых воротничков», вместе со своим дружком Брайаном мухлюют с продуктами, скармливают нам некачественные, а разницу в цене кладут себе в карман. Брайан водит наш лагерный микроавтобус, он бывший заключенный (может, это и неправда, но с виду очень похож).

Мы зовем их Силли и Брейн – Глупышка и Башковитый. И строим догадки насчет их половой жизни. Вот как мы деградировали в отсутствие телевидения и Фейсбука. Брейна мы доставали вчера всю дорогу до Хартсфилда – хлопали в ладоши и орали песни, когда он отказался включить молодежное радио «Трипл-Джей». И звали его Брейном, а он орал, что он Брайан. БРАЙАН! Мы сделали вид, будто бы притихли, пока кто-то не сказал: «Извини, Брейн».

– Как думаешь, Бен жалеет, что так вышло? Или просто не вспоминает? – спрашиваю я.

– Вспоминает. Тебе просто надо остаться с ним наедине.

На следующий день после ужина Холли подсаживается за столик Бена поболтать. В руках у нее посудное полотенце – знак, что она на дежурстве, и это весь ее вклад в вахту «Камбуз» на сегодня. Я поглядываю на них, стараясь делать это незаметно, и соображаю, годятся ли бумажные салфетки для компоста. Кажется, об этом что-то говорили…

Майкл приносит тарелку и поворачивается следом за мной, выясняя, куда я смотрю.

– Она говорит с ним обо мне, – поясняю я, забирая у него тарелку.

– Никогда не слышал, чтобы она говорила хоть о ком-нибудь, кроме самой себя.

– До цинизма ты еще не дорос.

Вернувшись в корпус, Холли отчитывается: Бену я нравлюсь. Она так и пышет волнением. А мне все равно не верится.

– Что ты ему наговорила, чтобы вытянуть из него такое?

– Просто сказала: он тебе нравится.

– Но ведь это значит, что ты буквально вынудила его на ответные чувства.

– Вынудила – Бена Капальди? Ты серьезно?

– Я тебе вообще-то не разрешала. Я сама еще не знаю, нравится он мне или нет, – я чищу зубы и от возмущения пачкаю пеной пижамную кофту.

– Конечно, нравится, – у Холли довольный вид, но тут она замечает, что на нас обратила внимание Лу, до недавнего времени что-то писавшая на кровати. – Чего уставилась?

– На тебя смотрю.

– Даже не мечтай.

– Ты тоже, – говорит Лу. Вид у нее скучающий, а не испуганный и не смущенный.

– Не обращай внимания, – говорю я ей. – Просто она вот такая.

Холли третирует всех новеньких, для них у нее действует презумпция неприязни. Пусть сначала докажут, что их есть за что любить. Попрыгают через невидимые обручи.

– Да, я заметила, – отзывается Лу. Она невозмутимо опускает голову и продолжает писать.

– Кто что выбрал для сочинения по мифам? – спрашивает Энни.

– Без понятия, – бубнит Холли.

– Икара, – это я.

– Персефону, – это Лу.

– А я собиралась писать про Минотавра, а потом вспомнила динозавра, и не могу решить, которого из них взять, – объявляет Энни и грызет зеленую резиновую вставку карандаша.

На минуту становится очень тихо: мы не верим своим ушам. Холли подводит итог ухмылочкой.

– Вот только они не из мифов, – говорит Лу.

– Ну ладно, из мифологии, – соглашается Энни с таким видом, будто Лу придирается или вдается в тонкости. – Без разницы.

– Она считает, что они были на самом деле, дебилка, – вмешивается Холли.

– Очень смешно, – фыркает Энни.

– Ты что, не помнишь – эволюция, и все такое? – спрашиваю я.

– Так то обезьяны, глупая!

– А как же экскурсии в музей, все эти кости? – возражает Элайза. – Нет, ну ты вспомни.

– Так это воссозданные мифические существа, – с преувеличенным терпением втолковывает Энни. – А вы что думали, дурочки? Что «Парк юрского периода» был на самом деле? Очнитесь и посмотрите правде в глаза.

Она так возмущена, что все взрываются. Мы буквально заходимся от хохота. Даже Лу улыбается, хоть и еле-еле.

Энни продолжает негодовать:

– Ну что? Что тут смешного? Говорят, башню срывает только на четвертой неделе… ну чего вы? – И тут ее тоже разбирает смех. – Что такое? И у меня крыша поехала?

Каждый раз, когда мы умолкаем, смех снова прорывается наружу, и мы опять ржем.

Нет ничего лучше здорового смеха, когда надо на время отвлечься от догадок насчет Бена.