Читать книгу Сивилла - Флора Рита Шрайбер - Страница 10

Шестнадцатое марта 1955 года. Доктор Уилбур выкроила минутку между сеансами, чтобы заменить распустившиеся веточки вербы только что купленными весенними цветами – анемонами и нарциссами. Затем, размышляя о том, кто сегодня явится, Сивилла или Пегги, она открыла дверь в приемную.

Спокойно сидевшая пациентка была поглощена изучением газеты «Ньюйоркер». Заметив доктора, она сразу встала, улыбнулась, подошла и любезно произнесла:

– Доброе утро, доктор Уилбур.

«Это не Пегги, – подумала доктор. – Пегги никогда не сидит спокойно. Пегги не читает. У Пегги нет такого ясного хорошего произношения. Должно быть, это Сивилла. Но никогда раньше Сивилла не обращалась ко мне с приветствием первой. Никогда у нее не было такой непринужденной улыбки».

– Как у вас дела сегодня? – спросила доктор.

– У меня – прекрасно, – последовал ответ. – Но не у Сивиллы. Она так плохо чувствует себя, что не смогла прийти. Поэтому вместо нее пришла я.

На мгновение доктор онемела. Но только на мгновение. Это странное использование местоимений «она» и «я» лишь подтверждало давно появившееся подозрение. «Я удивлена, – думала доктор Уилбур, – но следует ли удивляться?» В случае с Кристин Бошан, которую лечил доктор Мортон Принс и о которой он писал, речь шла более чем о двух личностях. Впрочем, в свое время доктор Принс тоже был удивлен. Точнее говоря, он был поражен, обнаружив более чем одну личность. Видимо, поначалу это поражает любого врача, размышляла доктор Уилбур.

Все эти мысли с невероятной скоростью промелькнули в сознании доктора Уилбур, в то время как это новое «я» продолжало:

– Я должна извиниться за Сивиллу. Она хотела прийти, но не смогла одеться, хотя сделала несколько попыток. Я видела, как вчера вечером она достала темно-синюю юбку и свитер, чтобы надеть их сегодня утром. Вчера вечером она твердо намеревалась явиться, но с утра дела обстояли по-иному. Иногда она испытывает подавленное настроение и абсолютную неспособность делать что-либо. Сегодня утром, боюсь, сложилась как раз такая ситуация. Впрочем, я очень бесцеремонно поступаю, начав разговор и не представившись. Меня зовут Вики.

– Не хотите ли зайти, Вики? – пригласила доктор.

Вики не просто зашла в кабинет – она проследовала туда, торжественно и элегантно. В то время как пластика Сивиллы всегда была зажатой, Вики двигалась свободно и грациозно.

На ней было надето пестрое – розовое, фиолетовое и бледно-зеленое – платье на кокетке со слегка присборенной юбкой чуть ниже колен. Общий эффект усиливали зеленые туфли.

– Красивая комната, – небрежно сказала она. – Этюд в зеленых тонах. Должно быть, этот цвет действует умиротворяюще на ваших пациентов.

Затем она прошла к кушетке и села, приняв удобную позу. Доктор, прикрыв дверь, присоединилась к ней, закурила сигарету и сказала:

– Скажите мне, Вики, почему вы решили прийти сюда?

– Все очень просто, – ответила Вики. – Сивилла заболела. Я надела ее платье. Этот синий комплект, о котором я вам говорила, мне не подходит, потому что у меня назначена встреча за ланчем. Как я уже сказала, я надела ее платье, села на автобус и приехала сюда.

– Но откуда вы знали, куда ехать?

– Я знаю все, – объяснила Вики.

– Все? – переспросила доктор.

– Я знаю все, что делают остальные.

Наступила пауза. Доктор постукивала сигаретой по краешку пепельницы.

– Вы можете подумать, что это для меня невыносимо, – продолжала Вики. – Должна признать, это действительно звучит самонадеянно. Но если знать конкретные обстоятельства, то все выглядит совсем иначе.

Конкретные обстоятельства? Возможно, это означало, что Вики владеет ключом к ситуации в целом. Но Вики лишь сказала:

– Конечно, я не претендую на всеведение. Но я наблюдаю за всем, что делают остальные. Именно это я имела в виду, говоря, что знаю все. В данном узком смысле слова я и в самом деле всеведуща.

«Значит ли это, – подумала доктор, – что Вики может рассказать мне все о Сивилле, Пегги и себе? Пока она поведала очень немногое».

– Вики, – сказала доктор, – мне хотелось бы знать о вас побольше.

– Я счастливый человек, – ответила Вики, – а у счастливых людей не бывает занимательных биографий. Однако я буду рада сообщить вам все, что вы пожелаете узнать.

– Собственно говоря, я пытаюсь сказать, – ответила доктор, – что мне хотелось бы выяснить, как вы вообще появились.

Вики подмигнула и сказала:

– О, это вопрос философский. Можно по этому поводу написать целый том. – Тут она посерьезнела и взглянула в глаза доктору. – Но если вы хотите знать, откуда я появилась, с удовольствием сообщу вам. Я появилась из-за границы. Родом я из очень большого семейства. Мои родители, мои братья и сестры – их множество – живут в Париже. Mon Dieu[2], я не видела их много лет. Мое полное имя – Виктория Антуанетта Шарло, или просто Вики. Пришлось, знаете ли, американизироваться. Нельзя расхаживать и представляться людям как Виктория Антуанетта. Вики проще.

После паузы, во время которой доктор Уилбур подавляла недоверие, она спросила:

– А ваши родители не переживают по поводу того, что вас нет с ними?

– Вовсе нет, доктор, – уверенно ответила Вики. – Они знают, что я нахожусь здесь для того, чтобы помогать. Через некоторое время они приедут за мной, и я отправлюсь с ними. Тогда мы все опять воссоединимся. Они непохожи на некоторых других родителей. Они всегда выполняют свои обещания.

– Вам очень повезло, – заметила доктор.

– О да, – подтвердила Вики. – Было бы ужасно иметь неподходящих родителей. Просто ужасно.

– Понятно, – согласилась доктор.

– Возможно, моя семья приедет сюда, – сказала Вики.

– Да, понимаю, – повторила доктор.

Вики придвинулась к доктору Уилбур и озабоченно призналась:

– Но на самом деле, доктор, я пришла сюда поговорить о Сивилле. Просто ужасно, что она постоянно волнуется. Она плохо питается, не позволяет себе никаких развлечений и вообще воспринимает жизнь излишне серьезно. Чуть поменьше самоограничений и чуть побольше удовольствий пошли бы на пользу ее здоровью. – Вики сделала паузу, а потом задумчиво добавила: – Есть и еще кое-что, доктор. Кое-что глубоко внутри.

– Как вы полагаете, Вики, что это?

– Не могу сказать точно. Видите ли, это началось до моего прихода.

– А когда вы пришли?

– Сивилла тогда была маленькой девочкой.

– Понятно. – Доктор помолчала, а потом спросила: – Вы знали миссис Дорсетт?

Вики вдруг насторожилась, замкнулась.

– Она была матерью Сивиллы, – пояснила она. – Я жила с Дорсеттами много лет. Да, я знала миссис Дорсетт.

– А Пегги вы знаете? – спросила доктор.

– Конечно, – ответила Вики.

– Расскажите мне про Пегги.

– Вы хотите, чтобы я рассказала вам про Пегги? – переспросила Вики. – Вы имеете в виду Пегги Лу? Может быть, вы хотите заодно послушать и про Пегги Энн?

– Пегги… кто?

– Это глупо с моей стороны, – извиняющимся тоном сказала Вики. – Я совсем забыла, что вы знакомы только с Пегги Лу. Существуют две Пегги.

– Две Пегги?

Доктору вновь пришлось бороться с чувством изумления. Но почему, собственно говоря, наличие четвертой личности должно поразить ее? Раз уж ей довелось столкнуться с множеством «я», после этого удивляться уже было нечему.

– Пегги Энн явится как-нибудь на днях, – предсказала Вики. – Вы с ней познакомитесь. Я уверена, она вам понравится.

– Я тоже в этом уверена.

– Они делают все вместе, эта парочка – Пегги Лу и Пегги Энн.

– А чем они различаются?

– Мне кажется, то, что вызывает у Пегги Лу гнев, у Пегги Энн вызывает страх. Но у обеих характер боевой. Когда Пегги Лу решает что-нибудь сделать, она идет напролом. Видите ли, Пегги Энн может делать то же самое. Но она более тактична.

– Понимаю.

– Обе они стремятся изменить ситуацию, – заключила Вики. – И больше всего они желали бы изменить Сивиллу.

– Очень интересно, – заметила доктор. – Вот что, Вики, скажите-ка мне, была ли миссис Дорсетт матерью Пегги Лу?

– Ну конечно, – ответила Вики.

– Но Пегги Лу утверждает, что мать Сивиллы – не ее мать.

– О, понимаю, – беззаботно кивнула Вики. – Вы знаете, такова уж Пегги Лу. – Лукаво улыбнувшись, Вики добавила: – Миссис Дорсетт была матерью Пегги Лу, но Пегги Лу об этом не знает.

– А как насчет Пегги Энн? – спросила доктор.

– Миссис Дорсетт была матерью Пегги Энн, но Пегги Энн об этом тоже не знает.

– Ясно, – сказала доктор. – Все это очень любопытно.

– Да, конечно, – согласилась Вики. – Но таково их душевное состояние. Возможно, вы сумеете помочь им.

Наступила тишина, которую доктор в конце концов нарушила, спросив:

– Вики, а вы с Пегги Лу похожи?

Лицо Вики потемнело от разочарования.

– Разве вы сами не можете оценить?

– Не могу, – сманеврировала доктор, – потому что никогда не видела вас вместе.

Вики встала с кушетки и прошла к столу, двигаясь быстро и грациозно.

– Вы не возражаете, если я воспользуюсь этим? – спросила она, вернувшись с пачкой рецептов.

– Пожалуйста.

Доктор наблюдала, как Вики садится на кушетку, достает из сумочки карандаш и начинает делать наброски на обратной стороне рецепта.

– Вот две головы, – через некоторое время сказала Вики. – Вот эта, с белокурыми кудряшками, я. Если бы у меня были цветные мелки, я передала бы цвет волос. Вот Пегги Лу. Ее волосы черного цвета. Но тут дело не в цвете. Пегги Лу не любит лишних забот. Она носит прямые волосы, примерно такие.

Вики указала на рисунок, на котором была изображена Пегги Лу с голландской стрижкой.

– Вот видите, – с триумфом заявила Вики, – как мы отличаемся друг от друга.

Доктор кивнула и спросила:

– А Пегги Энн?

– Ее и рисовать не стоит, – отмахнулась Вики. – Портрет Пегги Лу не отличался бы от портрета Пегги Энн. Они очень похожи. Вы увидите.

– Вы очень хорошо рисуете, – заметила доктор. – Вы работаете и красками?

– О да, – ответила Вики. – Но Сивилла пишет лучше, чем я. Моя сильная сторона – это люди. Мне они нравятся, и я знаю, как с ними обходиться. Я не боюсь их, потому что мои мать и отец всегда были очень добры ко мне. Я люблю разговаривать с людьми и выслушивать их. Особенно мне нравятся люди, с которыми можно поговорить о музыке, живописи и книгах. Думаю, что большинство моих дружеских связей проистекает из взаимного интереса к этим предметам. Я люблю читать романы. Кстати, вы читали «Черепаху и зайца»?

– Нет, не читала.

– Ах, прочитайте! – воскликнула Вики, взяв тон легкой светской беседы. – Я закончила его вчера поздно вечером. Это новый роман Элизабет Дженкинс. Можно назвать его приглушенным романом о необычайно бестолковом любовном треугольнике. Роковая женщина в нем – старая дева средних лет в толстом грубошерстном твидовом костюме. Она неспешно проезжает по всему роману в «роллс-ройсе».

– Ну что ж, я последую вашей рекомендации, – сказала доктор Уилбур.

– Надеюсь, вы получите такое же удовольствие, какое получила я. Я действительно его получила. Видимо, потому, что я на короткой ноге с людьми из высшего света. Я с удовольствием общаюсь с ними и в жизни, и в книгах. Подозреваю, что тут играет роль мое происхождение. Но я не считаю себя снобом. У меня просто рафинированный вкус, который мне привили в семье. И почему бы не наслаждаться тем лучшим, что есть в жизни?

Тон Вики стал более серьезным, да и сама она казалась задумчивой, когда продолжила:

– Жизнь причиняет столько боли, что человеку нужен катарсис. Я не имею в виду бегство. В книги из жизни не убежишь. Напротив, они помогают более полно познать себя. Mon Dieu, я так рада, что у меня есть книги. Когда я оказываюсь в ситуации, в которой предпочла бы не быть, – ввиду своеобразных обстоятельств моей жизни, – у меня есть этот выход. Вы можете счесть меня très supérieure[3], но на самом деле это не так; я всего-навсего такая, какая есть, и живу так, как мне нравится.

Вздохнув, Вики заметила:

– Знаете, доктор, мне бы хотелось, чтобы Сивилла могла наслаждаться жизнью так, как наслаждаюсь я. Я люблю ходить на концерты и в художественные галереи. Она тоже это делает, но не так часто. Отсюда я пойду в Метрополитен-музей. Я упоминала о том, что во время ланча у меня назначена встреча с подругой. Это Мэриен Ладлов. Мы собираемся съесть ланч в ресторане «Фаунтин» в Метрополитен. Потом мы пойдем смотреть экспозицию. На все у нас не хватит времени. Но мы особенно хотим посмотреть собрание рисунков и гравюр под названием «Мир становится изображением». Для Мэриен культура – все равно что воздух. И она безупречно воспитана. Выросла в хорошем семействе из Ист-Сайда. У них много слуг, на лето они уезжают в Саутгемптон, и так далее.

– А Сивилла знакома с Мэриен Ладлов? – спросила доктор.

– Боюсь, что нет, – ответила Вики с оттенком снисходительности. – Сивилла – это не femme du monde, не женщина esprite[4]. Она увидела миссис Ладлов в очереди в кафетерии колледжа и удивилась, что там может делать столь роскошная женщина. Кафетерий был переполнен, а Сивилла сидела одна. Миссис Ладлов спросила, не может ли она сесть к ней за столик. Вы знаете, что Сивилла всегда боится оказаться недостаточно вежливой. Поэтому она ответила «конечно». Но мысль о том, что ей придется общаться с незнакомой привлекательной светской женщиной, напугала ее. Она испарилась. Тут я все взяла в свои руки и повела разговор с этой grande dame[5]. Так началась наша дружба. И мы с ней очень добрые друзья.

– Знает ли Пегги Лу миссис Ладлов?

– О, не думаю, доктор Уилбур. Они, знаете ли, принадлежат к разным мирам.

– Вики, похоже, вы занимаетесь многими вещами, в которых Сивилла и Пегги не принимают участия, – заметила доктор.

– Совершенно верно, – не замедлила подтвердить Вики. – Я иду своим путем. Мне было бы очень скучно, если бы я следовала за ними. – Она озорно взглянула на доктора и призналась: – Доктор, Сивилла хотела бы быть мною. Но она не знает, как это сделать.

– Значит, Сивилле известно о вас?

– Конечно нет. Она не знает об обеих Пегги. И не знает обо мне. Но это не мешает ей воображать некую личность вроде меня – такой образ, в который она хотела бы вписаться, но который постоянно ускользает от нее.

Доктор Уилбур некоторое время колебалась, стараясь переварить услышанное. Сивилла и Пегги Лу. Теперь Вики и Пегги Энн. Четыре личности в одном теле. Нет ли там и других? Полагая, что Вики знает ответ, доктор решила рискнуть:

– Вики, вы рассказывали мне о двух Пегги. Не можете ли вы сказать, есть ли там и другие?

– О да, – раздался уверенный ответ. – Нам известно, что существуют и многие другие. Именно это я и имела в виду, говоря вам, что знаю все обо всех.

– Так вот, Вики, – предупредила доктор, – я хочу, чтобы все вы свободно приходили сюда в назначенный час, вне зависимости от того, кто в данный момент пользуется телом.

– О, они придут, – пообещала Вики. – И я тоже приду. Я ведь здесь ради того, чтобы помочь вам добраться до сути всего, что их беспокоит.

– Я это одобряю, Вики, – сказала доктор Уилбур.

И тут ей пришла в голову новая идея – заручиться помощью Вики в анализе. Вики, которая утверждает, что знает все обо всех, может послужить чем-то вроде греческого хора для всех этих «я», освещая события и взаимоотношения, о которых остальные могут сообщать только отрывочно или вообще ничего.

– А теперь, – сказала доктор, пристально глядя на Вики, – я хотела бы попросить у вас совета. Мне хотелось бы рассказать Сивилле о вас и о других. Что вы по этому поводу думаете?

– Ну что ж, – задумчиво протянула Вики, – вы можете рассказать ей. Но будьте осторожны, не говорите слишком многого.

Доверительным тоном доктор пояснила:

– Я считаю, что ей следует знать. В общем-то, я не представляю, каким образом можно получить какую-то пользу от анализа, если она сама не будет знать.

– Будьте осторожны, – вновь напомнила Вики. – Хотя все мы, остальные, знаем о Сивилле, она ничего не знает ни о ком из нас и никогда не знала.

– Это я понимаю, Вики, но, видите ли, я собиралась рассказать ей про Пегги Лу, когда считала, что у нее раздвоение личности. Но Сивилла не дала мне ни единой возможности сделать это.

– Разумеется, – кивнула Вики. – Сивилла всегда боялась раскрывать свои симптомы, опасаясь услышать диагноз.

– Что ж, – спокойно продолжила доктор, – я уже рассказала Сивилле о том, что она впадает в состояние фуги, во время которого не воспринимает происходящее вокруг нее.

– Я знаю, – подтвердила Вики, – но это совсем другое дело, чем сказать ей о том, что она не одна занимает свое тело.

– Думаю, Сивиллу ободрило бы знание того, что она продолжает функционировать, хотя не сознает этого.

– Она, доктор? – насмешливо спросила Вики. – Не правильнее ли будет сказать «мы»?

Доктор сделала паузу, не давая прямого ответа. Молчание нарушила задумавшаяся Вики:

– Полагаю, вы можете рассказать Сивилле. Но я вновь спрашиваю: разве это она функционирует? – Не ожидая ответа, Вики твердо заявила: – Мы ведь люди, знаете ли. Люди, имеющие свои права.

Доктор зажгла сигарету и задумчиво слушала, как Вики продолжает:

– Тем не менее, если вы хотите рассказать ей, я не возражаю. Однако я бы посоветовала вам дать ей понять, что никто из других не будет делать то, что ей не понравится. Расскажите ей, что они часто делают вещи, которых она сделать не может, но что все эти вещи не рассердили бы ее, если бы их делал кто-то посторонний.

– А как насчет Пегги Лу? – спросила доктор. – Разве она не совершает иногда поступков, которые Сивилла не одобрила бы?

– Видите ли, – объяснила Вики, – Пегги Лу совершает многие поступки, на которые Сивилла не способна, но Пегги никому не навредит. Правда, доктор, она не навредит. – Тон Вики стал доверительным. – Вы знаете, Пегги Лу ездила в Элизабет и попала там в довольно серьезные неприятности.

– Я не знала об этом.

– О, Пегги Лу много разъезжает. – Вики взглянула на часы. – Кстати, о разъездах. Полагаю, что мне уже пора уходить в Метрополитен, чтобы встретиться с Мэриен.

– Да, – согласилась доктор, – боюсь, время уже поджимает.

– Доктор, а вы когда-нибудь ходите в Метрополитен? – спросила Вики, пока они шли к двери. – Вам это должно доставить удовольствие. Сейчас там проводится ретроспективная выставка картин и скульптур в память Курта Валентайна. На случай, если будете рядом, называется это «Валентайн гэлли». Ну, мне пора. И пожалуйста, не забывайте, что можете рассчитывать на меня всякий раз, когда возникнет необходимость.

Уже на самом пороге Вики повернулась, взглянула на доктора и сказала:

– Мне кажется странным ходить к психоаналитику. Эти, другие, и в самом деле невротики, но я – нет. Во всяком случае, мне так кажется. В наши времена хаоса нельзя знать этого наверняка. Но я действительно хочу вам помочь с Сивиллой и остальными. В конце концов, это единственная причина того, что я нахожусь здесь, а не в Париже со своей семьей. Не думаю, что Сивилла или Пегги Лу способны докопаться до сути того, что их беспокоит. Глядя на то, как они здесь маются, я понимала, что мне придется вмешаться. Разве от них добьешься толку? Сивилла пребывает в тотальном неведении относительно всех нас, а Пегги Лу слишком занята тем, чтобы защищать себя. Да и Сивилла тоже, если говорить объективно. Поэтому я просто обязана приходить и работать с вами. Вместе мы сможем добраться до сути. Так что прошу рассчитывать на меня. Я знаю все обо всех.

Заявив это, Виктория Антуанетта Шарло, светская дама с грациозными движениями, мелодичным голосом и безупречной дикцией, удалилась так же, как пришла.

Доктору Уилбур Вики понравилась. Весьма утонченная, но сердечная и дружелюбная, она была искренне озабочена происходящим с Сивиллой. Эту озабоченность следует использовать, решила доктор.

Интересно, что сказала бы мадемуазель Шарло, если бы ее спросили, каким образом она попала в семейство Дорсетт или когда за ней приедет ее семья? Подходя к столу, чтобы сделать запись в истории болезни Дорсетт, доктор спросила себя: как помочь Сивилле стать единой? И единой из какого числа?

Выходя из здания, где располагалась приемная доктора, Вики думала, что Нью-Йорк не похож на Париж или на какой-нибудь другой город из тех, в которых она жила, покинув Уиллоу-Корнерс. В такой серый день, как сегодня, этот шумный, вечно изменчивый город выглядел тенью самого себя.

Шла она быстрым шагом, поскольку опаздывала на свидание с Мэриен Ладлов в Метрополитен и поскольку ощущала себя свободной, на время оставив позади тени тех, других, в чьи жизни вплелась ее собственная жизнь.

Она стала думать о Мэриен Ладлов. Высокая, с изумительно стройной фигурой, скорее симпатичная, чем красивая, Мэриен была существом непостоянным. У нее были каштановые волосы, светло-карие глаза, а на носу красовались три веснушки – единственный недостаток, спасавший ее от физического совершенства, которое сама Вики, склонная к идеализации, всегда была готова превозносить.

Они с Мэриен жили в каком-то чудесном мире с той поры, как в начале ноября 1954 года познакомились в кафетерии педагогического колледжа. С тех пор они побывали в «Карнеги-холле», где слушали Большой филармонический, Бостонский симфонический, Вальтера Гизекинга и Пьера Монте. Они посетили здание ООН, где наблюдали за бурным заседанием Совета Безопасности.

Ничто не вызывало у них такого восторга, как художественные выставки. Обе они особенно любили Бруклинский музей, где их очаровывали не только собрания работ американских художников, но и замечательная галерея современной акварели и занимающая целый этаж выставка «История американской мебели».

И для Мэриен, и для Вики старинная мебель была осязаемым прошлым, зеркалом ушедшего образа жизни, который они обе смаковали. Столы «хэпплуайт», кресла «чиппендейл», туалетные столики на низких ножках, высокие комоды заполняли их разговоры. Для них было нечто завораживающее в обсуждении изысканной отделки вирджинского буфета или устроенного с особым изяществом ящичка в пенсильванском комоде.

У Мэриен был утонченный вкус, развившийся как побочное следствие богатства семьи. Богатства, которого более не существовало. Она обучалась в привилегированных частных школах, окончила колледж Барнарда где-то в тридцатых годах, получила преддипломное образование и под присмотром тетушки, старой девы, совершила большое путешествие по Европе в стиле Генри Джеймса.

Рожденная в богатстве, Мэриен вышла замуж за еще большее богатство. После смерти мужа она тратила свое состояние направо и налево. Заметив его катастрофическое уменьшение и осознав, что впервые в жизни ей придется зарабатывать себе на жизнь, Мэриен приехала в Колумбийский университет, чтобы, пройдя курс преподавания живописи, работать учителем. Вот так она и оказалась в кафетерии педагогического колледжа в тот день, когда они познакомились.

Неожиданно осознав, что она находится всего в квартале от Метрополитен, Вики отбросила воспоминания, ускорила шаги и быстро направилась к ресторану «Фаунтин».

Стоя в дверях огромного помещения, спроектированного как римский атриум, с прямоугольным бассейном в центре, с изогнутым аркой стеклянным потолком, могучими колоннами и столами из искусственного мрамора, Вики была ошеломлена этим обилием искусства барокко, представшим перед ней. Хотя она была здесь много раз, но всегда одинаково реагировала на окружающее.

За одним из столов справа от Вики сидела Мэриен Ладлов.

– Боюсь, я опоздала, – заметила Вики, подходя к подруге. – Приношу свои извинения. Это было деловое свидание. Я просто не могла уйти.

– А я наслаждалась одиночеством, – ответила Мэриен. – Я размышляла о том, как будет выглядеть это помещение, когда в бассейне установят фонтаны работы Карла Миллза.

– Их не установят до лета, – сказала Вики, садясь. – Я читала, что будет установлено восемь фигур. Пять из них будут представлять виды изобразительных искусств.

– Миллз, – ответила Мэриен, – в мире классицизма всегда чувствовал себя как рыба в воде. Нужно будет прийти сюда летом и посмотреть все своими глазами.

Вики ощущала на себе теплый взгляд глаз Мэриен, усталых и капельку печальных. В присутствии этой женщины она купалась в атмосфере утонченности и испытывала огромное удовлетворение от сознания того, что Мэриен первой сделала шаг навстречу.

Именно тень печали в глазах Мэриен особенно поразила Вики, которая, несмотря на то что сама была счастливым человеком, давно привыкла откликаться на печаль других. Эта способность Вики к эмпатии ускорила возникновение дружбы.

«И если бы у Мэриен была дочь, – мечтательно подумала Вики, – то этой дочерью следовало бы быть мне. Мы положили бы конец разладу поколений. Хотя по возрасту Мэриен вполне годится мне в матери, годы не имеют никакого значения».

– Пойдем, – сказала Мэриен. – Иначе у них все закончится.

Они прошли через огромное помещение к стойке с едой.

– Еда из кафетерия на мраморных столах, – заметила Вики, пока Мэриен, явно заботившаяся о своей фигуре, тянулась за салатом из ананаса и творога. – Это придает какой-то прозаический привкус атмосфере роскоши.

Вики, стройная независимо от своих желаний (поскольку об этом заботилась Сивилла), выбрала макароны с сыром.

Вернувшись за столик возле прямоугольного бассейна, Вики и Мэриен стали обсуждать ткачество шелка во Франции – предмет курсовой работы, которую готовила Мэриен.

– Ты так много знаешь об этом, – сказала Мэриен. – Я уверена, что ты сумеешь дать мне неоценимые советы.

Так они беседовали о первом оборудовании королевских мебельных мастерских Людовика XIV, о том, что первая ткань достоверно французского происхождения – это кусочек бархата с эмблемой в виде короны, датирующийся эпохой то ли Генриха IV, то ли Людовика XII.

– Если ты сможешь установить, какой из королей это был, – сказала Вики, – ты всех потрясешь.

Разговор перешел на жанровые и пейзажные узоры, вновь появившиеся в начале XVIII столетия как результат вторичного открытия китайских мотивов.

– А ты знаешь, – спросила Вики, – что эти художники испытывали очень сильное влияние Буше, Пильмана и Ватто?

– Но разве они не находились под влиянием китайских мотивов мейсенского фарфора? – спросила Мэриен. – В конце концов, это ведь и был период китайского влияния.

– Ставлю тебе пятерку, – улыбнулась Вики.

Мэриен допила кофе, а Вики – горячий шоколад. Мэриен закурила сигарету и заметила:

– Я рада, что ты не куришь. Даже и не начинай.

– Не беспокойся, – ответила Вики. – Это не относится к числу моих пороков.

– Никаких иных я не замечала, – поддразнила ее Мэриен.

– А ты присмотрись внимательнее, – в тон ей ответила Вики.

– Что ж, – сказала Мэриен, – в шесть у нас начинается лекция по ювелирному искусству. Значит, остается время посмотреть «Мир становится изображением».

Эта увлекательная выставка располагалась в Большом зале. На ней были представлены интерпретации сцен и персонажей ряда произведений мировой классики: сказок Эзопа, «Ада» Данте, «Фауста», «Дон Кихота», «Гамлета», «Короля Лира», «Эклог» Вергилия и «Метаморфоз» Овидия, – выполненные американскими и европейскими художниками от Дюрера до Александра Кальдера. Среди иллюстраций к Библии было изображение Зверя о семи головах и десяти рогах из Апокалипсиса – гравюра XVI века работы Жана Дюве.

Склонясь над работой Дюве, Вики заметила:

– Мне доводилось рисовать библейских бестий.

– Ты никогда не говорила об этом, – удивилась Мэриен.

– Не говорила. Это было в Омахе, лет десять тому назад, когда я иллюстрировала проникновенные проповеди нашего пастора о бестиях, кои восходят из глубины морей.

– Мне нравится слушать, когда ты рассказываешь о своих занятиях живописью, – сказала Мэриен. – Ты всегда так сдержанна в этом отношении, Сивилла.

Сивилла. Упоминание этого имени, в общем-то, не расстроило Вики. Это имя было единственным, под которым Мэриен и все остальные знали ее, – имя на разных документах и чеках, на почтовом ящике, в телефонной книге, в актах гражданского состояния. Будучи реалисткой, Вики всегда воспринимала подобное положение вещей как один из фактов ее уникального существования.

Виктория Шарло не могла отречься от этого имени, хотя на самом деле оно принадлежало «другой девушке», как ее называла Пегги Лу. Это было имя худой запуганной женщины, которая никогда не проводила время подобным образом – среди людей, спокойная и довольная. Настоящая владелица имени «Сивилла» была сдержанным, необщительным существом, предпочитала одиночество и, как было известно Вики, искала какое-то «я», которое не только пришло бы к ней естественным путем, но и стало бы сутью всего ее существования.

Так что Вики привыкла к мысли о Сивилле. Ее, скорее, смущало то, что, по всей вероятности, именно Сивилла, а не она вместе с некоторыми другими (с теми, кого Вики не упомянула у доктора Уилбур), на самом деле рисовала этих зверей. И Вики чувствовала, что поступила неправильно, объявив эти рисунки своими, пусть даже в поверхностном разговоре.

– Я умалчиваю о своей живописи, – сказала она вслух, – потому что знаю, что другие пишут лучше меня.

– Что ж, эти слова всегда справедливы, – ответила Мэриен. – Следуя таким стандартам, ни один художник не может полагать себя совершенством. Но тебя не назовешь мазилой. В конце концов, декан факультета живописи сказал, что за двадцать лет на факультете не было никого с таким талантом, как у тебя.

– Мэриен, давай сменим тему, – смущенно предложила Вики.

Вики считала невозможным применить к себе профессорскую оценку работ совокупной Сивиллы Дорсетт. Сивилла рисовала, Вики рисовала да и большинство остальных «я», живущих в Сивилле, тоже. Из всех них, по мнению Вики, наиболее одаренной была Сивилла. Эти способности проявились у нее еще в детстве. Когда учителя рисования выразили восхищение ее работами, родители были очень удивлены, и отец в конце концов отвез ее рисунки для оценки к искусствоведу в Сент-Пол, штат Миннесота. Только после этого родители признали способности Сивиллы. В средней школе и колледже Сивилла заработала неплохие суммы за свои картины, выставлявшиеся на престижных выставках.

Ни одна из картин, разумеется, не принадлежала одной Сивилле. Большинство из них были созданы коллективными усилиями нескольких «я». Временами их сотрудничество было плодотворным, временами – деструктивным. Но несмотря на пестроту стиля и предательские ляпсусы, встречающиеся в работах, Сивилла – Сивилла Дорсетт в целом и сама Сивилла в качестве доминирующего начала – всегда обладала потенциалом стать серьезным художником. И хотя этот потенциал никогда не был полностью реализован из-за психологических проблем, сбивавших Сивиллу с избранного курса, профессор живописи Колумбийского университета признавал Сивиллу – как отметила Мэриен – наиболее одаренным студентом факультета за двадцать с лишним лет.

Когда все это промелькнуло в голове Вики, она осознала полную невозможность объяснить свою сдержанность по поводу своих – то есть их – работ ни Мэриен Ладлов, ни кому-либо другому, считавшему, что существует только один художник, откликающийся на имя Сивиллы Дорсетт.

Вики и Мэриен пообедали в ресторане на крыше Батлер-холла, отеля возле университетского кампуса. Мэриен заказала отбивную «солсбери», а Вики – спагетти с фрикадельками. Потом они отправились на занятия по ювелирному мастерству, которые начинались в шесть.

На эти занятия всегда вынуждена была ходить Вики: Сивилла не могла их посещать, поскольку они проходили в подвальном помещении, освещенном светильниками в виде факелов, которые держали в руках фигуры мифологических Вулканов в защитных очках и черных фартуках. Это помещение вызывало у Сивиллы воспоминания об Уиллоу-Корнерсе. А воспоминания пробуждали давние неизбывные страхи.

И Вики, выступавшая на первый план, когда Сивилла «уходила в затемнение», или, как сегодня, посещавшая занятия сама по себе в период своего доминирования, не только отлично успевала по этому предмету сама, но и помогала Мэриен, у которой для отличных оценок по ювелирному делу был слишком мал предыдущий опыт.

Вики всегда нравились эти занятия. Иногда вечерами она делала наброски ювелирных украшений или воплощала в жизнь созданные ранее эскизы. Сегодня вечером она делала медную цепочку и помогала Мэриен в работе над серебряной подвеской.

После занятий Вики и Мэриен отправились в комнату Вики, в окне которой, выходившем во двор, отражался загоравшийся и гаснущий в других комнатах свет. Вики включила радио, и они послушали программу новостей и концерт. Когда Мэриен собралась уходить, Вики принялась очень тщательно собирать принадлежности для ювелирных работ, которые они принесли с собой. Она решила оставить комнату точно в таком виде, в каком она была до начала работы.

– Зачем ты столько возишься? – спросила Мэриен. – Ты живешь одна. Эти вещи никому не помешают.

– Да, я знаю, – ответила Вики с кислой улыбкой.

Стараясь скрыть свои эмоции, она стала оживленно болтать с Мэриен, провожая ее до дверей.

После ухода Мэриен Вики вспомнила случай, когда Сивилла принесла какой-то эскиз доктору Уилбур и заявила, что боится использовать его, поскольку не знает, срисован он откуда-то или является самостоятельной работой. Эскиз этот принадлежал Вики. Вспоминая, как расстроилась тогда Сивилла, и предполагая, как она расстроится, найдя в комнате все эти ювелирные принадлежности, Вики хотела защитить ее от очередных пугающих открытий. Вики подумала: «Я живу одна, но не в одиночку».

И она почувствовала, как вновь наплывают тени того, от чего она была свободна почти весь день.

Сивилла сидела в своей комнате, готовясь к экзамену по педагогике, которую вел у них профессор Рома Ганс. В дверь постучали. Сивилла решила, что это Тедди Ривз. Но в дверях стояла не Тедди, а какая-то высокая приятная женщина с каштановыми волосами и светло-карими глазами, лет сорока с небольшим. Сивилла не знала эту женщину.

– Я не могу задерживаться: опаздываю к парикмахеру, – сказала женщина. – Поскольку я знала, что буду проходить здесь, то решила забежать и занести тебе это. Ты так много сделала для меня, Сивилла. Я хочу, чтобы это осталось у тебя.

Женщина вручила Сивилле чудесную подвеску ручной работы из серебра с красивым голубым камнем – ляпислазурью. «Не знаю, почему она дарит мне это», – подумала Сивилла.

– Спасибо, – слабым голосом произнесла она, неуверенно принимая подвеску.

– Скоро увидимся, – сказала женщина и вышла.

«Скоро увидимся? Так много сделала для нее? Все это совершенно нереально. Разве я хоть когда-нибудь с ней разговаривала? Я видела ее мельком, но мы ни разу не обменялись ни единым словом. И тем не менее она вела себя так, словно мы – подруги. Подруги?» Все ее чувства пришли в смятение.

Вернуться к столу. Попытаться заниматься.

Сивилла изо всех сил цеплялась за реалии. Но она все равно сознавала, что эта вековечная загадка, эта ужасная вещь снова завладела ею. Это тоже было одной из реалий ее жизни – когда происходит нечто не начинавшееся и когда переживаешь до боли знакомое ощущение «Как я здесь оказалась?» с его мучительным отсутствием объяснения всего, что происходило до этого.

Готовиться к экзаменам.

Сивилла сидела за столом, но текст конспекта расплывался перед глазами. Охваченная паникой, она лихорадочно спрашивала себя: «Неужели никогда не будет конца, имеющего еще и начало? Неужели никогда не будет последовательности, которая перекинет мост через ужасный разрыв между сейчас и каким-то другим временем – временем в будущем, временем в прошлом?»

Виктория Антуанетта Шарло, знавшая обо всем, наблюдала, как Мэриен Ладлов дарит Сивилле серебряную подвеску.