Читать книгу Секрет механической птицы - Флёр Хичкок - Страница 5

Пара секунд – и я выбегаю наружу, а бабка с её вонью остаются позади. На улице полно зевак, а дверь дома мистера Чэня распахнута. Изнутри, поверх голов собравшихся, звучит голос миссис Лав. Я поворачиваюсь и поспешно спускаюсь вниз по холму, подальше от этого дома.

Я не хочу ничего видеть.

Я не хочу, чтобы всё это было правдой. На руку что-то капает, и я с удивлением понимаю, что это мои слёзы. Остановившись у входа в «Грифон», я утираю лицо рукавом, хлюпаю носом и покрепче беру свёрток под мышку, а уж затем пускаюсь в путь по улице. Если поднять воротник повыше, может, никто и не посмотрит на моё лицо.

– А ведь, наверное, он последним видел его живым, – звучит голос. – Атан Уайлд.

Я оборачиваюсь и удивлённо смотрю в сторону, откуда прозвучал голос, и обнаруживаю, что толпа, собравшаяся у дома мистера Чэня, тоже глядит на меня.

– Я?

– Да, ты, – говорит миссис Лав. – Ты же знал все его делишки, верно? Ты работал у него.

– Правда, что ли? – спрашивает кто-то.

– Работал на старика? Серьёзно? – сомневается другой.

– Да бросьте, вы что? – звучит голос с мягким северным акцентом. – Он всего лишь мальчишка. Что он может знать?

Толпа согласно бубнит, теряя ко мне интерес, и с новой силой принимается вглядываться в раскрытую дверь дома мистера Чэня.

Но они правы. Я последний человек, видевший его живым.

Кроме убийцы.

Я сворачиваю на Нью-Кинг-стрит и останавливаюсь возле дома Клэев.

Пока я стучу, ожидая ответа, перед глазами у меня так и стоит улыбающееся лицо мистера Чэня. Как у кого-то поднялась рука его убить?

– Да? Что такое? – нетерпеливо переминаясь на месте, спрашивает смуглая девочка, моя ровесница. – А, это ты.

Я отгоняю мысли о мистере Чэне и выжимаю из себя приветливую улыбку.

– Мэри, это посылка для… мистера К.?.. – Буквы на свёртке так и плывут перед глазами, не умею я читать! – Он же теперь здесь живёт?

– Кац, – презрительно говорит она и протягивает руку. – Давай сюда.

Я качаю головой и прижимаю свёрток к груди.

– Сначала деньги, а не то мама меня прибьёт.

– Внутрь я тебя не пущу, – заявляет она, глядя на меня, как на грязь, случайно прилипшую к ботинку. – Придётся тебе подождать здесь. – Она указывает на верхнюю ступеньку и разворачивается, захлопывая дверь у меня перед носом.

Я не удивлён. Она так и не простила меня за то, что в прошлом году я стянул с кухонного стола пудинг. Я сделал это на спор. Да и пудинг был очень вкусный.

Опустившись на ступеньку, я прислоняюсь спиной к двери. Я изо всех сил стараюсь не вспоминать про мистера Чэня, но внимание привлекают окна на другой стороне улицы, и я немедленно вспоминаю события прошлого вечера. Магию. Двигатель.

Во мне разгорается искорка ярости. Я хочу узнать, кто это сделал. Я хочу…

Дверь за спиной снова открывается. На сей раз на пороге стоит не Мэри, а невысокая рябая женщина. Она совсем маленькая, по грудь мне, и даже не думает поднять на меня взгляд.

– Десять шиллингов, – говорю я.

Она кладёт десять шиллингов мне на ладонь и исчезает внутри, не проронив ни единого слова.

Хлопает дверь, и я слышу скрежет задвигаемого засова.

– Он как будто знал. Как будто ждал, что его убьют. Перед тем как я ушёл, он дал мне четыре соверена, на всякий случай, – рассказываю я Тоду Бэллону, когда мы встречаемся на крыше спустя несколько часов.

Я больше не плакал о мистере Чэне и теперь просто злюсь. Злюсь и размышляю. Злюсь, что кто-то решился убить такого умного и тонкого человека. И размышляю, как бы довести до конца его дело. Только вот здесь мне без Тода не обойтись, поэтому мы лежим на нашей любимой крыше, ноги в водосточном жёлобе, спина на черепице. В комнате под нами кто-то тащит что-то по полу.

– Штука в том, Тод, что мы близко, почти у цели. Вчера ночью мы запустили двигатель.

– Так вот почему разбилось стекло?

– Да, – смеюсь я, вспоминая, как лопасть полетела через дорогу, прямо в витрину нашей лавки. – Он показал мне, как его собрать, – и всё заработало. Наш двигатель заработал!

– Ты хочешь сказать, что он заработал без помощи человека или лошади?

– Да, – киваю я. – Масло да электрический ящик. Выглядит как настоящая магия. Хотя он не любил слово «магия» и предпочитал называть это наукой.

Тод снова присвистывает.

– Но мне нужна твоя помощь, чтобы довести дело до конца и полететь.

– А что я могу сделать? Я ничего не понимаю в волшебных двигателях.

– Зато ты умеешь работать с деревом. Я сам ничего не смогу построить, а ты справишься быстро и сделаешь всё как надо.

– Лесть, – понимающе вздыхает Тод. – На некоторых хорошо действует.

– Да ладно тебе, Тод. Ты же хочешь в этом участвовать.

– Так значит, половина в кладовке, а остальное на крыше?

– Верно. – С месяц назад мы с Тодом вытащили крылья машины через дыру в потолке на свет божий, на колокольню. – Надеюсь, никому не придёт в голову взглянуть на колокола. Но даже так, хоть половина в одном месте, а другая – в другом, птица почти готова к полёту.

Я не сознаюсь Тоду, что понятия не имею, как её запустить. В конце концов, вряд ли это так уж сложно?

– Ты знаешь, как собрать эту штуковину?

– По большей части, – отвечаю я, пытаясь припомнить все составляющие машины.

Двигатель, топливо, электрический ящик и сама птица. Надо ещё сообразить, где их искать.

– Кстати, – вдруг замечает Тод. – Хэддок собирается продать вещи Чэня с аукциона. Завтра. Я должен помочь ему вытащить всё из дома. На свои четыре соверена ты можешь купить всё, что нужно.

На луну набегает крохотное облачко, и, глядя на него, я представляю, как все вещи мистера Чэня волокут по мостовой. И вентилятор, и двигатель, и электрический ящик, полный кислоты. Я думаю о четырёх соверенах, что надёжно покоятся в глубинах кошелька Полли. Возможно, удастся выпросить их.

– Слушай, – задумчиво тяну я. – А если я нарисую, как они выглядят, ты не сможешь «потерять» вещицу-другую?

– Ты хочешь сказать, что пара ненужных вещей может остаться на крыше?

– Именно, – отвечаю я. – А потом ты поможешь мне закончить работу!

– Конечно, – говорит мой друг так, будто он уже давно согласился.

– И курятник?

– Курятник? А он тут при чём?

– Он порадует маму. Хотя бы чуточку.

– Построим ещё и курятник и будем править миром. – Тод поднимается на ноги и выплясывает на коньке крыши. – Атан Уайлд – летающий мальчик, Тод Бэллон – великий строитель. Короли города! Ура! – Он ещё раз топает ногой, подпрыгивает повыше и исчезает.

– Тод! – кричу я, глядя вниз. – Тод!

Поспешно плюхнувшись на живот, я подползаю к коньку и свешиваюсь на другую сторону. В её дальнем конце нет парапета, только чёрная дыра, ведущая в никуда.

– Тод?

– Атан. – Голос раздаётся совсем рядом со мной, но звучит как-то приглушённо. – Помоги!

Я осторожно спускаюсь по крыше и упираюсь ногами в жёлоб на краю.

– Где ты?

– Здесь! – отвечает мой друг, почему-то у меня из-под ног.

Я сажусь на корточки, слишком сильно опираясь на водосточный жёлоб, и вижу кудрявую макушку Тода, но вокруг слишком темно, чтобы разобрать остальное.

– А чего ты не вылезаешь? Тебя что-то держит? – спрашиваю я.

– Я держу, – отвечает низкий голос изнутри.

– Помоги! – ещё раз просит Тод. – Он схватил меня за горло.

– И непременно сброшу его, если вы только не пообещаете никогда больше не лазать по моей крыше в темноте. Вы будите меня уже много лет ночь за ночью, и я больше не могу.

– Обещаю, – говорит Тод.

– Эй, наверху, – не успокаивается голос. – Ты тоже обещаешь?

– Обещаю, – говорю я, скрестив пальцы за спиной. – Клянусь жизнью моей сестрёнки Битти.

Утром я встаю раньше всех в доме. Раньше, чем поднимается матушка, раньше, чем бабка начинает шептать заклинания вперемежку с молитвами, но мистер Хэддок и Тод начинают выносить вещи из дома напротив ни свет ни заря.

Я украдкой выскальзываю наружу, обмениваюсь парой слов с Тодом, отдаю ему рисунки того, что надо спрятать, здороваюсь с мистером Хэддоком и возвращаюсь домой. Я провёл снаружи всего несколько минут, но чтобы согреть заледеневшие пальцы, приходится сунуть руки под мышки. Остаётся удивляться, как это Тод не чувствует холода.

Но он крепкий парень. У него злой отец. Драчун. Все его боятся, даже матушка. Он вечно ходит с угрюмым лицом, много пьёт и работает у гробовщика, мастерит гробы для мертвецов. У моей матушки острый язык, но отец Тода ловко управляется с ремнём.

Я разжигаю огонёк в камине, чтобы в доме стало не так холодно, и заметаю в него вчерашние клубки пыли.

Потом я ищу себе занятие в лавке. Дядя вставил новое стекло в витрину, так что я притворяюсь, будто оттираю его, смывая мелкие пятнышки, а когда продолжать становится решительно невозможно, снимаю с полки рулоны материи и начинаю их раскатывать и скатывать.

Наверху звучат шаги. Наверняка это Полли.

Стараясь не прижиматься лицом к стеклу, я таращусь наружу, где первые рассветные лучи падают на груды вещей, сложенных на мостовой.

Ко мне подходит Полли, и мы оба смотрим на вещи мистера Чэня. Встаёт солнце, яркие лучи разгоняют мрак и освещают буйство красок, в которые превратилась наша дорога, – зелёных, золотых, пурпурных и синих. На холстах, подстеленных, чтобы защитить товар, блестит эмаль, пестреют ковры и вышитые шёлковые подушки. Поверх всего громоздятся лакированные столы и стулья, тоже заваленные яркими тканями. Весь дом мистера Чэня вынесли на улицу.

Почти.

– Там должно быть что-нибудь полезное, – говорит Полли. – Какой-нибудь шёлк для лавки.

Я киваю, высматривая в грудах вещей детали нашей машины, но, судя по всему, Тод успел их спрятать. Больше всего меня занимает, куда он дел электрический ящик.

Люди начинают потихоньку выходить из домов и собираются на улице небольшими группками. Человек с кистью и горшком клея пытается приляпать номера на самые крупные предметы. Особенно трудно ему приходится с огромным глобусом, который вертится, как сумасшедший, посередине улицы. Глобус перекосился, потому что его швырнули на груду карт и книг в кожаных переплётах; человек поскальзывается на книгах, и бумага разлетается по всей улице.

Полли отдаёт мне один из моих соверенов и шесть шиллингов.

– Беги-ка, взгляни на тамошние шелка. – Она тычет пальцем в кучу рядом с глобусом. – Если там есть отрезы одного цвета длиной больше пары ярдов, можно взять их на подкладку.

Получив долгожданный повод сбежать, я отправляюсь к месту начинающегося аукциона и брожу среди разложенных товаров, заглядывая в шкафы, вороша кучи барахла и притворяясь, будто ищу шёлк.

Как только последние вещи вытащены наружу, мистер Хэддок нацепляет видавший виды зелёный пиджак и начинает аукцион.

Для такого сухопарого и высокого человека у него удивительно мягкий и приятный голос, который слышится по всей улице и даже в некоторых домах. Минута, и он входит во вкус, а Тод стоит рядом, сгибаясь под тяжестью массивной зелёной чаши.

– Делайте ваши ставки, дамы и господа! Кто назначит новую цену? Великолепный образчик восточного искусства непревзойдённого качества! – провозглашает он.

Стараясь не смешиваться с толпой, я осматриваю груды товаров, пока не нахожу ящики из кладовки мистера Чэня. Оказывается, они вынесли только сухофрукты и специи, а все химикаты оставили. Я подмигиваю Тоду, тыкая пальцем в ящики, и он, подмигнув в ответ, указывает мизинцем в сторону дома.

Под грудой сковородок обнаруживается моток ткани, который выглядит на грубом холсте как изумрудная весенняя травка, оживляющая своим сочным цветом мрачную улицу. Налетает ветерок, и тонкая ткань надувается, точно парус. Да, она пригодится Полли. Может, и ма на время забудет о том, как я лазил по крышам.

– Западный ветер, когда ты дуешь… – Неподалёку от меня в разложенных вещах копается Колумбина Гуд и то бормочет, то поёт. Улица вокруг неё пустеет. – То небо плачет дождём, и будь моя любовь со мной рядом…

Рыжие пряди топорщатся в разные стороны, на шее болтается половина капора. Все считают её сумасшедшей, и, пожалуй, так оно и есть. Поговаривают, что она влюбилась в нашего отца, но он предпочёл маму. Тогда Колумбина завела роман с солдатом, а тот сбежал из-под венца. Она родила ребёнка, но тот умер. После этого бедняжка так и не оправилась.

Она хорошо ладит с бабкой, обе в равной степени верят в колдовство и страшно суеверны, но моя матушка на дух её не выносит. Давняя история.

А я сам не знаю, что о ней и думать.

Толпа напирает, вынуждая Колумбину отступить. Она прислоняется к стене, смотрит вокруг с удивлённым видом, а потом понуро бредёт в сторону «Грифона».

Моё внимание привлекают двое покупателей. Странная пара, если подумать. Они старательно копаются в выложенных товарах, как будто ищут что-то конкретное.

Мама назвала бы такую даму настоящей леди. Должно быть, когда-то она была красавицей, но слишком часто хмурилась, и такая суровость прежде времени заострила её черты.

На ней идеальное платье. Ладно скроенное, ровно сшитое, с изысканной вышивкой. Похоже, что у неё есть деньги, и немалые, а значит, ей совершенно не место среди зевак на аукционе. То-то она держится изящной ручкой в тонкой перчатке за своего спутника, будто её живьём проглотить могут. Полагаю, ей не случалось забредать в наш район, к рабочему люду.

Мужчина с седыми бакенбардами тоже одет неплохо. На нём суконное пальто с синей оторочкой, он высок и широкоплеч, как человек, которому приходилось зарабатывать на жизнь физическим трудом. Он не ровня этой леди, грубее, проще, ближе к таким, как мы. Это видно по его позе, по шпаге в потрёпанных ножнах, по ножу в ботинке.

Это не джентльмен, как бы он ни притворялся.

– Что же, дамы и господа, вы же видите, как прекрасны эти роскошные сосуды…

Пёс поднимает лапу на моток льна, и женщина с острым лицом тыкает его зонтиком.

Кто-то предлагает цену за зелёные чаши, Тод со стуком ставит их на комод и потирает руки. Коротко улыбнувшись мне, он исчезает среди гор разнообразного хлама.

Когда Тод испаряется, другой паренёк занимает его место. Мистер Хэддок продаёт глобус, чучело птицы и кровать красного дерева.

Начинается дождь, на шёлке появляются мокрые пятна, гобелены намокают. Женщина с острым лицом раскрывает зонтик.

– Что стоишь скучаешь? – возникает рядом со мной Тод.

Он раскрывает зонтик с парой спиц и почти без купола.

– Ты молодчина, – говорю я. – Я не заметил ни единой детали машины.

– Всё надёжно спрятано внутри.

– Где?

– По всему дому. Осталось пробраться внутрь и забрать всё нужное. Только как ты будешь это вытаскивать?

Я пропускаю его вопрос мимо ушей, потому что мистер Хэддок опять заводит своё.

– А теперь лот номер 271, несравненный дар Востока. Эта изумрудная ткань, этот отрез цвета травы украсит благороднейшую из дам, этот роскошный шёлк из Индии или Японии пойдёт на платье или постельное бельё.

– Я возьму, – заявляю я, вставая перед мистером Хэддоком.

– Молодой человек, вы ставите шиллинг?

Я поднимаю руку.

– Итак, шиллинг, шиллинг предложил… молодой человек слева от меня.

Все остальные молчат.

Я получу нужную ткань за шиллинг.

– Два. – Аукционщик указывает на женщину с острым лицом.

Я поднимаю руку.

– Три, – говорит мистер Хэддок.

Женщина поспешно поднимает руку. На сей раз мужчина рядом с ней поворачивается, и мы встречаемся взглядами. Его лицо испещрено шрамами и оспинами, бакенбарды затеняют черты, но глаза, льдисто-голубые, пронзительно смотрят на меня.

Он поворачивается к женщине и что-то шутливо ей говорит.

– Четыре, – произносит мистер Хэддок, кланяясь даме.

Та кланяется в ответ.

– Ну же, продолжай, – шепчет Тод. – Пять? – Он поднимает мою руку, чтобы сделать ставку.

Женщина поднимает шесть пальцев. Она смеётся.

– Шесть, – кричит мистер Хэддок.

Я бросаю взгляд на соперницу; та издевательски улыбается. Я вижу, что ей не нужна ткань. Она просто играет со мной – делает ставки, лишь бы я не получил желаемое. Шрамолицый тоже смеётся.

– Семь, – говорю я, начиная всерьёз злиться и сам тому удивляясь.

Женщина машет мистеру Хэддоку рукой, затянутой в перчатку.

– Это значит, что она остановилась? – спрашивает Тод.

– Продано за семь шиллингов вон тому молодому человеку! – Мистер Хэддок бьёт молотком по штабелю ящиков.

Я вспыхиваю. Дело сделано. Я купил для Полли ткань. В этом свёртке её должно быть немало. Моё приобретение окупится, да ещё как.

– Молодчина! – подбадривает меня Тод. – Я никогда не покупал ничего на аукционах.

Я похлопываю себя по карману. Шесть шиллингов Полли и один мой; осталось девятнадцать шиллингов.

– Плати, мальчик, подойди к клерку. – Мистер Хэддок свешивается с телеги и указывает на человека за столом, который корпит над раскрытым гроссбухом.

– Что, не сдрейфил, парень?

Заслышав тихий, шепчущий голос, я вздрагиваю. Я узнаю этот северный акцент – я слышал его вчера утром, рядом с домом мистера Чэня. Именно этот голос сказал про меня «Он всего лишь мальчишка». Я поднимаю голову. Рядом со мной стоит шрамолицый с кошельком в руках.

– На этом аукционе можно купить недурные вещицы, если только знать, что ищешь.

Я застываю на месте.

Он подмигивает.

У меня перехватывает дыхание.

В ушах оглушительно грохочет кровь, так что я принимаю этот звук за барабанный бой.

Потом я швыряю монеты на стол, беру ткань и бегу.